II. Олигархическая природа руководства

Руководство партий имеет естественную тенденцию принимать олигархическую форму. В них образуется настоящий “правящий класс”, более или менее замкнутая каста, “внутренний круг”, куда нелегко проникнуть. Это больше относится к руководителям видимым, чем к реальным, и скорее к автократическим, нежели к демократическим. Теоретически выборы должны были бы препятствовать зарождению олигархии; фактически же они скорее способствуют ему. Массы по природе своей консервативны; они привязаны к привычным лидерам и не доверяют новым лицам. Даже в социалистических партиях, где выдвижение руководителей происходит наиболее демократическим путем, их обновление тоже бывает делом трудным. [c.205]

Принятая в стране избирательная система, по-видимому, имеет известную связь с олигархическим характером партийного руководства и образованием внутреннего круга. Если ни один кандидат не имеет шансов быть избранным без одобрения партийных комитетов, их вожди играют существенную роль в отборе будущих депутатов, которые выдвигаются внутренним кругом. И, напротив, если возможны независимые кандидатуры или основную роль на выборах играет личность кандидата, так что партийные комитеты зависят от кандидата больше, чем кандидат от них, рекрутирование парламентариев осуществляется помимо внутреннего круга и партийной [c.205] олигархии. Поскольку в этом случае парламентарии также играют весьма важную роль в руководстве партии, внутренний круг открывается и циркуляция элит становится возможной. Следовательно, голосование по спискам, по определению коллективным и партийным, усиливает олигархию, тогда как индивидуальное голосование ее ослабляет. Внутренняя олигархия берет верх и при пропорциональной системе со списками, в которых представлены блоки, а кандидаты вносятся в строгом порядке, определяющем их шансы быть избранными: так как депутаты отобраны здесь внутренним кругом, партия вращается в замкнутом пространстве. Точно те же результаты наблюдаются и при двухпартийной системе, поскольку своего рода монополия двух партий дает им преимущество даже при выборах кандидатов по одномандатным округам.

Команды и кланы представляют собой личные олигархии. Бюрократия же, напротив, есть тип олигархии институциональной. Немыслимая в старых комитетских партиях с их слабой структурой, она зародилась с появлением секций и сложной инфраструктуры, получив особое развитие в партиях, связанных с профсоюзами, кооперативами и обществами взаимопомощи. Так, немецкая социал-демократическая партия в 1910 г. насчитывала 3000 функционеров, или “постоянных”² (приблизительно один функционер на 250 членов). Эти функционеры обнаруживали тенденцию играть доминирующую роль: имея в силу самих своих обязанностей повседневный контакт с базовыми организациями, они легко добивались делегатских мандатов на съезды, благодаря чему могли оказывать решающее влияние на формирование руководящих органов. С другой стороны, их роль в партии давала им непосредственную власть над ее членами: функционер – секретарь федерации явно становился главной пружиной федерального комитета, другие члены которого, поглощенные своими частными делами, не могли работать в нем столь же активно. Посредством этого двуединого механизма и создавалась бюрократия в точном смысле данного термина. Некоторые партии пытались противодействовать этой тенденции, ограничивая количество функционеров, которые могли делегироваться на съезды. Так, устав [c.208] бельгийской социалистической партии предусматривал, что в делегациях федераций на Национальный съезд парламентарии и партийные функционеры должны составлять меньше половины (ст. 23). Но данное правило смягчалось для Генерального совета, который как раз и является основным органом управления: федерации, направлявшие туда больше трех делегатов, могли иметь в своем составе уже только не менее четверти делегатов – рядовых членов партии (ст. 31); иные могли составить хоть всю свою делегацию из парламентариев и функционеров – ограничений почти нет.

Иные партии, напротив, систематически стремятся развивать институт функционеров. Они видят в партии настоящее профессиональное орудие, по крайней мере когда речь идет о кадрах. Особенно темпераментно писал об этом Ленин на страницах “Что делать?” Он негодовал против того ужасного ограничения, которое налагает на революционную деятельность повседневный труд на заводе, в магазине или мастерской. Он полагал, что для формирования настоящих агитаторов новой партии необходима постоянная, непрерывная и абсолютная занятость партийными делами, исключающая стесненность обыденными заботами. Отсюда вытекает и неоднократно развиваемая им идея о создании подлинного класса профессиональных революционеров, которые служили бы главным ядром партии и составили бы ее базовый актив. “Каждый рабочий агитатор, – говорил он, – который имеет известный талант и подает надежды, не должен по 11 часов в сутки работать на заводе. Нужно устроить так, чтобы он жил на средства партии”³. И уточнил, что следует “опираться на людей, которые посвящают революции не свободные вечера, а всю свою жизнь”⁴, “людей, чья профессия – революционная деятельность”⁵.

Ленинские идеи касались не только руководителей, но и активистов. Практически, поскольку последние содержались на средства партии, их естественно нужно было выдвигать на руководящие посты: ведь только одни они располагали необходимым свободным временем, чтобы занимать эти посты с пользой для дела. Создать класс [c.209] настоящих профессиональных революционеров – это значит создать класс профессиональных руководителей революционных партии, “внутренний круг”, направляющий массы, функционирующий в рамках партии: это означает создать бюрократию, то есть олигархию. Если бы посты партийных функционеров были строго выборными, бюрократия не отличалась бы от демократии. Но это не так – и иначе быть не может: активистов, способных занять постоянный пост и согласных на это, не так уж много. Руководство партии держит их подбор под строгим контролем, с тем чтобы обеспечивался и технический уровень, и политическая преданность; как мы видели, оно широко опирается на функционеров на местах. Так рождается самая настоящая олигархия, которая отправляет власть, сохраняет ее и передает посредством кооптации.

Иногда эта бюрократическая олигархия принимает форму олигархии технократической. Партии создают у себя специальные кадровые школы; чтобы получить руководящие посты, нужно их пройти. Эта система впервые была использована социалистическими партиями, чтобы попытаться сформировать политическую элиту внутри рабочего класса. В 1906 г. немецкая социал-демократическая партия основала в Берлине партийную школу для повышения квалификации партийных функционеров, уже занимающих пост, а также для подготовки кандидатов на должности в партии или профсоюзах⁶. В 1910/1911 г. 141 студент прошел в ней курс: 52 партийных функционера и 89 кандидатов, 49 из которых получили посты по выходе из школы. Коммунистические партии систематическим образом развивали эти кадровые школы. Во французской компартии в настоящий момент различают три категории таких школ: центральные, федеральные и начальные. Первые подразделяются еще на четырехмесячные школы, предназначенные для высших руководителей (парламентарии, члены Центрального комитета, федеральные делегаты; 96 активистов окончили ее в 1947/1948 г.), и четырехнедельные, специально для сельских кадров и людей из вспомогательных движений (в 1947/1948 г. ее прошли по крайней мере 292 активиста). Второй тип школ, где занятия длятся 15 дней, предназначен для членов федеральных комитетов и комитетов [c.210] секций (2071 в 1947/1948 г.)⁷. А сверх того, для просвещения наиболее высокопоставленных и преданных кадров существуют школы в Москве – те, кто их прошел, и образуют высшую аристократию партии.

В фашистских партиях, и особенно в партии национал-социалистов, приняты подобные же методы. После взятия власти наци создали настоящие “школы вождей” для кадров высшего и среднего звена. Механизм отбора и сформирования будущих фюреров был значительно усовершенствован. Из общего числа членов Гитлерюгенд отбирали по тысяче индивидов в год. После первого образования в “Школах Адольфа Гитлера” имело место новое строгое “просеивание”, а затем небольшое число будущих вождей допускалось к специальной подготовке, рассчитанной на три года. После вояжа за границу с целью расширения кругозора начинался первый год учебы: он предназначался для испытания стойкости и характера; второй год давал идейную закалку; третий – техническую подготовку. Предусматривалась и годичная стажировка рядом с каким-либо партийным вождем. Столь отлаженный механизм возможен, разумеется, только в условиях однопартийной системы, где отбор партийных фюреров переплетается с отбором политических кадров государства.

Интересная система, предназначенная для той привилегированной категории активистов, которых устав именует партийными работниками и которые обычно значатся доверенными лицами, сложилась в современной австрийской социалистической партии. Они должны пройти центральные курсы просвещения, организуемые партией (ст. 1 устава). Если же они намереваются претендовать на более высокие посты, то обязаны посещать школы усовершенствования кадров. Список доверенных лиц составляется окружными комитетами, а сами они избираются делегатами местных секций. Но последние могут избирать членами своих комитетов только доверенных лиц. Поскольку руководители секций обычно избираются секцией в качестве делегатов на окружные конференции, где в свою очередь избираются окружные комитеты, то в результате происходит движение по замкнутому кругу: доверенные лица играют основную роль в выдвижении окружного комитета, который сам же и [c.211] выдвигает доверенных лиц. Это олигархия, путь в которую лежит одновременно через кооптацию и получение образования в кадровых школах партии. Австрийские социалисты по существу официально воспроизводят в несколько усовершенствованном виде те методы, которые используют и другие партии, особо их не разглашая. Они к тому же прилагают усилия для демократизации этой системы. В каждой секции имеется список доверенных лиц, из которого она может выбрать своих уполномоченных; каждая секция имеет право предложить окружному комитету пополнить этот список; круг доверенных лиц достаточно широк (50 000 на 614 000 членов партии в 1950 г.). Налицо благородное стремление предоставить базовым организациям возможность по крайней мере выбирать своих олигархов. [c.212]

Состав и обновление “внутреннего круга”

Когда руководство партией приобретает олигархический характер, то какова бы ни была его форма, неизбежно встают две проблемы: проблема формирования “внутреннего круга” и проблема его обновления. Первая состоит в том, чтобы умерить разрыв между социальной структурой массы членов партии и аналогичной характеристикой внутреннего круга. В целом речь идет о том, чтобы применить к изучению партийных руководителей методы, использованные Ж.Ф.С. Россом в отношении британских парламентариев⁸. Это никогда не было сделано систематическим образом; многие из наблюдателей констатировали лишь те или иные эмпирически наблюдаемые факты, весьма, кстати, интересные. Так, например, в руководстве буржуазных партий часто отмечался весьма высокий процент адвокатов, врачей и других представителей свободных профессий и относительно низкий – коммерсантов, промышленников, ремесленников или крестьян, то есть тех, кто собственно и составляет массу буржуазного класса. Точно так же “интеллектуалы” (преподаватели, писатели, журналисты) занимают очень большое и не соответствующее их количественному [c.212]

значению место в руководстве рабочих партий. Но все это – довольно неопределенные замечания, которые не опираются на какие-либо количественные измерения или общую выборку. К тому же они относятся лишь к высшим руководителям, без учета нижестоящих кадров, этого младшего партийного “комсостава”, значение которого исключительно велико. Наконец, не учитывается происхождение этих лиц.

А между тем сравнение социальной принадлежности руководителей действительно избранных и руководителей, выдвинутых автократическими методами, было бы весьма впечатляющим. Оно, несомненно, заставило бы по-новому поставить проблему демократии. Нет никакой уверенности в том, что социальный состав группы избранных вождей в большей степени соответствовал бы социальному составу избравшей их массы членов партии, чем тот же показатель олигархической группы вождей, рекрутированных автократическим путем. Напротив, все заставляет предполагать, что как раз в первом случае соответствие было бы меньшим. Крестьяне выбирают своих депутатов не из крестьян, а скорее из адвокатов, поскольку полагают, что те более способны защитить их интересы в парламенте. Точно так же и члены партийной федерации избирают своих руководителей больше за те способности и ораторские таланты, которые они за ними признают, чем в силу их социальной принадлежности. В рабочих партиях, где классовое сознание более развито, положение вещей вряд ли иное. Симптоматично, что доля рабочих будет больше среди руководителей-коммунистов, выдвинутых автократически, нежели среди руководителей-социалистов, избранных более демократическими методами. Но сути, сталкиваются два понятия представительства: одно – юридическое, основанное на выборе и делегировании, другое – техническое, основанное на фактическом подобии между массами и теми, кто ими управляет. Но не напоминает ли это фантазии о некой “научной демократии”, согласно которым парламент должен быть сформирован по гражданской модели, в сжатом виде воспроизводящей точную структуру нации, то есть создаваться теми же методами, которые служат основой опросов общественного мнения (принцип Гэллапа)?

Тогда требованиям “научной демократии” ближе всего отвечали бы автократические н олигархические - [c.213] в современном смысле слова – партии, особенно коммунистические, которые упорно стараются увеличить долю кадров из рабочих, с тем чтобы сформировать руководство по образу и подобию базового состава своей партии. Они испытывают на этом пути большие трудности: Л.Мовэ в своем докладе Центральному комитету отмечал, что в 1949 г. в комитете федерации Эр насчитывалось только 9 рабочих из 40 членов, 15 из 40 – в комитете Эн, 7 из 46 в комитете Кот-дю-Нор, 17 – в комитете От-Гаронн, 13 из 43 – в комитете Жиронд⁹. На женневильерском съезде в 1950 г. А.Лекёр пространно толковал о недостатке кадров из рабочих. Он отметил, что в 15-м округе Парижа, где расположены заводы Ситроен и больше сотни других, среди 17 секретарей секций только 7 были из рабочих, “и это уже после недавних конференций секций, которые внесли коррективы”; он полагал, что в одной только федерации Сены можно “хоть сейчас отыскать добрую тысячу секретарей ячеек”¹⁰. Отметим, что речь идет не просто о том, чтобы с точностью воспроизвести во “внутреннем круге” социальный состав базовых организаций: внимание направлено исключительно на рабочих по той причине, что марксистская доктрина приписывает им особые качества в деле революционных преобразований. Но как бы там ни было, эти усилия все равно имеют своим следствием лучший контакт между базовыми организациями и руководством в соответствии с генеральной линией партии, совпадающей в этом смысле с концепцией “научной демократии”.

Но это понятие скорее теоретическое, чем реальное. В абстракции можно принять, что “внутренний круг” должен точно воспроизводить социальный состав массы, которой руководит, подобно тому, как респонденты Гэллапа воспроизводят группу, выступающую объектом опроса. Но на деле две эти системы разделяет фундаментальное различие: респонденты Гэллапа остаются внутри той массы, мнение которой они выражают, тогда как члены “внутреннего круга” отделены от нее. Для профессиональных кадров это тотальная изоляция: сказать, что 50 из 100 – рабочие, 50 из 100 – интеллектуалы, будет неточно. Нужно было бы сказать: 50 из 100 – бывшие рабочие, 50 из 100 – бывшие интеллектуалы… [c.214] Французское выражение “выходец из народа” очень точно указывает сразу и на происхождение, и на отрыв от своих социальных корней. Р.Михельс особо подчеркнул ту психологическую метаморфозу, которая происходит с политическими руководителями пролетарского происхождения. Отрыв – хотя и в смягченном виде – сказывается и у непрофессиональных кадров: груз ответственности изменяет того, кто его несет; психология начальствующих никогда не бывает идентична психологии масс, даже если они родом из того же социального слоя. Фактически руководители имеют тенденцию сближаться между собой и стихийно создавать особый класс. Понятие “научного” представительства иллюзорно: всякая власть олигархична.

Но любая олигархия имеет обыкновение стареть. Проблема обновления партийных кадров, омоложения внутреннего круга состоит в том, чтобы противодействовать этой естественной тенденции. Когда партийная олигархия покоится на назначении и кооптации, тенденция к старению имеет своим результатом пожизненный характер власти руководителей; они почти никогда не соглашаются добровольно оставить власть или сознательно пойти на ее ограничение. Приблизительно так же обстоит дело и в том случае, когда они избраны членами партии. “Нередко говорят о капризном и изменчивом характере расположения масс, – заметил немецкий социалист Бернштейн. – Но на самом деле руководитель, добросовестно исполняющий свои обязанности, больше уверен в прочности своего положения, нежели министр прусской монархии, зависящий от милости Божьей”¹¹. Действительно, тенденция к старению командных кадров в демократических партиях представляется более сильной, чем в каких-либо иных. Так, Мерриам и Гознелл отмечают, что на 500 выборах партийных комитетов в американских избирательных округах только 13 лиц не были переизбраны: все остальные изменения – следствие смерти или добровольной отставки прежних руководителей¹². Пристальное изучение социалистических партий показало бы, как исключительно трудно бывает там молодым добиться того, чтобы [c.215] активисты их приняли. Омоложению базовых организаций партии куда меньше противится высшее руководство, нежели низовые руководители: на местах не любят новых лиц и особенно – стремительных восхождений. Чтобы выдвинуться на действительно руководящие посты, приходится проделать медленный “cursus honorит” (лат.: круг почета. –Прим. перев.); для этого нужно “пройти школу” партии.

Привязанность к привычным лицам и глубокий консерватизм масс, конечно, играют здесь свою роль. Но причина не только в одном этом: быть может, решающее значение имеет какая-то темная инстинктивная ревность. Превосходство в возрасте – единственная привилегия, которая абсолютно не возбуждает зависти и не задевает ощущения равенства. Признание превосходства старика внутренне не содержит признания собственной неполноценности: ведь состарившись, сможешь стать таким, как он. И напротив, превосходство молодого всегда выглядит вызывающим. В сопротивлении демократических партий омоложению кадров объединяются эгалитаристская ревность и соперничество поколений. Поразительно, но кадры коммунистов при всем их автократическом происхождении обычно моложе, чем их социалистические коллеги, избранные демократическим путем. Значительную роль играет социальный состав: в среднем функционеры в пролетарских партиях обычно старше, чем в буржуазных. Средний возраст членов английской Палаты общин с момента первых выборов заметно более высок у лейбористов, чем у консерваторов и либералов: 43 года и 7 месяцев у консерваторов, 43 года и 10 месяцев у либералов, около 47 лет – у лейбористов (цифры за период 1918–1935 гг. см. табл.20).

Родиться богатым или знатным – это гарантия преимущества в несколько лет перед сыновьями рабочих. Буржуазные партии могут себе позволить выбирать более молодых руководителей, чем пролетарские, потому что буржуазным кадрам легче сформироваться – особенно на первых порах.

Несмотря на стипендиальную систему, доля сыновей рабочих, получающих среднее и высшее образование, много ниже, чем тот же показатель среди сыновей промышленников, коммерсантов, врачей, адвокатов, etc. В Англии в период между двумя мировыми войнами 50% [c.216] депутатов-консерваторов имели университетское образование против 42,5% депутатов-либералов и только 12,2% депутатов-лейбористов; 96,5% депутатов-консерваторов окончили средние или публичные – против 86,5% депутатов-либералов и только 28% депутатов-лейбористов¹³. Эти цифры красноречивы, а ведь они касаются только парламентариев, то есть высших партийных кадров. Для нижестоящих кадров руководителей-рабочих этот показатель был бы гораздо ниже. Даже если считать, что среднего и высшего образования для формирования политика еще недостаточно, то все равно нельзя не признать, что это дает по крайней мере общую культуру, умение анализировать факты и подавать их – риторику, что очень ценно для кадров партии. Многим активистам-рабочим приходится осваивать все это позднее, поскольку в молодости они были лишены такой возможности, и путь к руководящим ростам оказывается для них более долгим. Выходцы из буржуазии даже в рабочих партиях имеют больше шансов войти в ряды руководящих кадров молодыми. Впрочем, не будем все же забывать, что масса в буржуазных партиях по определению состоит из буржуа, большая часть которых получила среднее и даже высшее образование, а это создает довольно сильную конкуренцию в борьбе за руководящие посты. Омоложение кадров и здесь, следовательно, обеспечено далеко не лучшим образом: “бонзам” рабочих партий не уступают “старикашки” буржуазных.

Степень старения кадров и возможности их обновления существенно зависят от организации самой партии. Уже доказано, что выборы, вопреки распространенному мнению, не обеспечивают должного омоложения. Но и партии автократической структуры не лучше приспособлены для противостояния одряхлению. Фактически старение свойственно и тем, и другим: только в автократических партиях энергичное действие центра, обеспечивающее смену элит, возможно, а в демократических оно затруднено электоральными механизмами. Такую же значительную роль играет и степень централизации или децентрализации партии. Как показывает опыт, обновление кадров легче происходит в централизованных партиях, ибо наибольшее сопротивление молодым всегда [c.217] встречается среди низовых кадров, зачастую состоящих из посредственностей, не способных достигнуть высших постов, но очень ревниво относящихся к своему авторитету и весьма уверенных в собственной ценности; они инстинктивно ставят преграды перед теми, кто, по их мнению, может угрожать их руководящему положению. В некоторых социалистических партиях такого рода деятельность местных руководителей, соединяясь с консервативными тенденциями активистов, приводит к угрожающему склерозу: СФИО служит тому типичным примером. Сразу после Освобождения молодые команды, сложившиеся в Сопротивлении, были готовы принять на себя вахту и влить свежую кровь в организм, который колоссально в этом нуждался. И почти повсюду оппозиция, объединившая местных руководителей и активистов, помешала им занять посты, которых они заслуживали. Новый устав партии – согласно ему, для того чтобы войти в центральные органы или стать кандидатом на законодательных выборах, требовалось пять лет непрерывного стажа – облегчил оттеснение молодых (симптоматично, что старые уставы 1906–1911 гг. предусматривали только трехлетний стаж). Своим разрывом с МЛН [5] СФИО обязана именно поражению молодых команд. Некоторые из них примкнули к деголлевской РПФ, большая же часть вообще покинула политику. Ущерб, нанесенный СФИО, оказался достаточно велик: отторжение команд замещения – одна из самых существенных причин ее упадка после 1946 г.

В конечном счете одни только централизованные партии заботятся о создании системы обновления руководителей, коренным образом связанной, кстати, с системой кадровых школ. Здесь передача полномочий молодым предполагает, что они уже получили политическое образование и технические навыки. Особенно настойчиво проводят эту линию коммунистические партии. В своем докладе съезду ФКП в 1950 г. А.Лекёр настойчиво подчеркивал необходимость “не дать партии состариться”. Он процитировал высказывание Паскаля: “Великая вещь – знатное происхождение: это 20 выигранных лет”, и добавил: “двадцать лет, которые дворянские сыновья не теряли, томясь в ожидании… А сегодня пролетарии не должны ждать”¹⁴. Он напомнил, что [c.218] Морис Торез стал членом политбюро в 25 лет, Бенуа Фрашон – в 30. Весь съезд 1950 г., кстати, прошел под знаком омоложения кадров. Аналогичные тенденции начинают проявляться в коммунистических партиях других стран, что связано с эволюцией политической линии партии: в СССР периодически предпринимались серьезные усилия для и зачастую они совпадали с изменением курса.

Косвенные признаки этого можно обнаружить в статистических данных о вступлении в партию делегатов национальных съездов (табл. 21); точного соответствия между датой вступления и возрастом делегата нет, однако приблизительное их соответствие вероятно. Самое значительное омоложение произошло в период 1934–1939 гг. На съезде 1934 г. 22% делегатов составляли старые большевики, вступившие в партию до 1917 г.; 57,4% – большевики, принятые во время гражданской войны (1917–1922); 17,4% составляли члены партии, вступившие в нее в 1920–1929 гг.; и только 2,6% было принято в партию после 1924 г. На съезде 1939 г., напротив, 43% делегатов вступили в партию после 1929 г. и 37,6% – в 1920– 1929 гг.; всего 17% принадлежали к военному призыву и 2,4% – к старой, дореволюционной гвардии. Если стремление к омоложению кадров в коммунистических партиях четко выражено, то осуществляется оно, по-видимому, каким-то прерывистым образом. Есть фазы омоложения, обычно связанные с изменениями в политике; за их пределами обновлением кадров тоже не пренебрегают, но не прилагают к этому систематических организационных усилий, систематической организации. Можно, кстати, отметить известное старение высших кадров. Национал-социалистические партии, напротив, после взятия власти пытались утвердить отлаженный механизм смены элит, включающий уже описанные выше “школы вождей”.

В демократических и децентрализованных партиях обновление внутреннего круга носит характер исключения или совершается обходными путями. В первом случае он выступает следствием особых и даже аномальных обстоятельств: в качестве примера можно привести здесь партию радикал-социалистов после Освобождения. По привычке и благодаря журналистам публика считает радикалов “старой” партией. Действительно, средний возраст парламентариев здесь выше, чем во многих других: [c.219] это происходит в силу высокой доли стариков, которые там встречаются (29% ее представителей старше 60 лет против 6% в СФИО и 3% – у коммунистов и в МРП). Но зато молодые команды здесь более многочисленны, чем в других партиях, за исключением МРП и коммунистов: 14% депутатов-радикалов моложе 36 лет – у социалистов только 8%; 4,5% – моложе 31 года против 1% в СФИО (табл. 22). Эти команды, как и в социалистической партии в 1945 г., сложились в Сопротивлении. Но социалисты не сумели проникнуть в руководящий аппарат, тогда как радикалам это удалось. Социалистическим командам помешало противодействие активистов базовых организаций и низших руководящих кадров; радикалы же зачастую не обнаруживали перед собой ни тех, ни других по причине дезорганизации партии в результате войны и оккупации. Слабая инфраструктура партии радикалов менее успешно выдержала эти испытания, нежели сильная инфраструктура социалистов; многие из ее руководителей были скомпрометированы в вишистской авантюре, и таким образом перед новыми командами часто открывалось свободное поле деятельности. Если сравнить этот феномен с “младотурками” 1934 г. и аналогичными проявлениями в других консервативных и умеренных партиях за рубежом, то мы увидим, что отсутствие солидной инфраструктуры в исключительных обстоятельствах может оказаться фактором, благоприятствующим омоложению партий; и, напротив, препятствия в виде “бонз” и младшего руководящего состава, которые смягчают силу кризисов в партиях с сильной структурой, в то же время мешают им использовать шанс для своего обновления. Этот механизм имеет некоторую аналогию с устранением менее приспособленных в ходе свободной конкуренции и той опасностью склероза, которая возникает в условиях полудирижистских систем.

В качестве примера омоложения партии с помощью обходных путей можно привести деятельность исследовательских центров. Они позволяют молодым технократам очень быстро выдвигаться на руководящие роли в партии, не проходя весь тот долгий cursus honorum, который навязывается им активистами базовых организации. Эти технократы сначала работают в тени, где их, деятельность не менее эффективна, так как исследовательские центры готовят проекты законов, которые вносят затем парламентские группы партии, и разрабатывают [c.220] ее программу и избирательную платформу. Руководители партии могут затем протежировать им, продвигая их сперва в парламент, а затем в министерские советы. В британской лейбористской партии молодые интеллектуалы обретают таким образом перспективы для будущего роста; тот путь наверх, который проделал, например, Гэйтскелл – хорошая иллюстрация такого “обходного” обновления. Сюда можно причислить и практику бельгийской социалистической партии, где аналогичную роль играет Институт Вандервельде; бельгийской христианско-социальной партии, которая по тому же образцу создала Центр исследований и документации; команды специалистов в МРП и т. д. Было бы интересно провести сравнение с социалистической партией Франции, отказавшейся от команд молодых интеллектуалов, потому что ее структура совершенно не позволяла им действовать эффективно. Заметим, что эта система требует достаточно развитой централизации: исследовательские подразделения увеличивают силу центральной власти партии, и она должна вмешиваться, чтобы продвигать их сотрудников дальше. Это подтверждает наши предшествующие наблюдения. В итоге можно утверждать: есть два основных препятствия омоложения “внутреннего круга”– оппозиция низовых руководящих кадров (то есть самой большой части членов самого этого круга) и консервативные тенденции слоя активистов. Таким образом, циркуляция элит возможна только в партиях достаточно сильно централизованных, где высшие руководители могут “навязывать” молодых, или в партиях с очень слабой структурой, где низовых руководителей не так много и свободная конкуренция в исключительных обстоятельствах позволяет “потрясти кокос”. Распределение депутатов французского Национального собрания (1946 г.) по возрастам подтверждает эту тенденцию: наибольший процент молодежи (до 36 лет) обнаруживается в коммунистической партии (33% от общего состава), у народных республиканцев (24,5%), – обе очень централизованы; затем идут радикалы, ЮДСР (14%) и правая (12%), централизованные довольно слабо; в хвосте плетется партия социалистов (8%), у которой сильная инфраструктура сочетается с развитой децентрализацией и весьма демократической системой выдвижения руководителей (табл. 22). [c.221]