98
кто бы мог успокоить наши сердца, прежде чем мы также отправимся туда, куда они ушли». И Арфист
заключает: «Дай волю своим желаниям, пока жив... Не унывай сердцем!»
44
Крушение всех традиционных институтов находило выражение одновременно и в агностицизме и
пессимизме, и в экзальтированной радости, которая не могла скрыть глубокого отчаяния. «Синкопа» бо-
жественности царской власти неизбежно вела к религиозному обесцениванию смерти. Если фараон больше
не выступал как воплощенный бог, то все снова становилось сомнительным и прежде всего — смысл жизни,
а значит, и реальность посмертного существования. «Песнь Арфиста» говорит о таких же кризисах
отчаяния, которые испытали Израиль, Греция, Древняя Индия в результате крушения традиционных
ценностей.
Наиболее трогательный текст — это, несомненно, «Совет отчаявшегося...» — диалог между человеком,
охваченным отчаянием, и его душой
(ба).
Человек пытается убедить свою душу в целесообразности
самоубийства. «С кем смогу я говорить сегодня? Близкие злы; вчерашние друзья превратились во врагов...
Сердца стали жадными: каждый захватывает добро своего ближнего... Нет справедливых; страна отдана тем,
кто поступает несправедливо... Греху на земле нет конца». Среди всего этого зла смерть кажется ему более
чем желанной: она дарит ему редкостное или забытое чувство блаженства. «Смерть для меня сегодня — как
выздоровление для больного... как благоухание мирта... как запах цветущего лотоса... как дух поля после
дождя... как тоска по дому после долгого и тяжелого рабства...». Душа напоминает человеку, что, если он
покончит с собой, то не будет погребен и над ним не совершат похоронных служб; она старается убедить
человека забыть свои неприятности, обратившись к чувственным удовольствиям. Наконец, душа заверяет
его, что останется с ним, даже если он решит покончить с собой.
45
Литературные композиции Первого Междуцарствия продолжали читать и переписывать долгое время
спустя после восстановления политического единства при фараонах Среднего царства (2040-1730 гг. до н.э.).
Эти тексты представляют не только уникальные свидетельства великого кризиса; они иллюстрируют также
определенную тенденцию египетского религиозного духа, с тех пор непрестанно нарастающую. Это течение
мысли трудно описать в нескольких словах, но его главная характеристика — то важное значение, которое
придавалось
человеческой личности
как реплике на
44
Перев.
Wilson.
—
ANET,
р. 467; см. также:
Breasted.
Development of Religion and Thought, p. 183,
Erman-
Blackman,
p. 132 sq.
45
Перев.
Wilson.
—
ANET,
pp. 405-407; см.:
Breasted.
Development, p. 189 sq.;
Erman-Blackman,
p. 86 sq.
Достарыңызбен бөлісу: |