ГЛАВА 2. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ КОНТРРАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

С увеличением и качественным совершенствованием армий в конце XIX – начале XX вв. происходит выделение военной разведки в самостоятельную структуру. Ее деятельность по добыче и обработке информации становится все объемнее, а методы получения секретных сведений – все сложнее. Предвидя угрозу со стороны набирающих силу спецслужб, военные руководители ведущих государств мира посчитали целесообразным иметь под своим началом не только разведку («меч»), но и контрразведку («щит»), орган, предназначенный для противодействия шпионажу.

Таким образом, разведка и контрразведка стали двумя составляющими единого целого – государственной безопасности. «…обеспечение безопасности социума во все времена есть не что иное, – пишут историки спецслужб И.И. Васильев и А.А. Зданович, – как двоякое умение: беречь и сохранять «свою» тайну, владеть тайной окружающих его социумов – прямых и потенциальных врагов»².

После Октябрьской революции 1917 г. территория Российской империи стала ареной борьбы как внутренних, так и внешних сил, стремившихся к расчленению страны. Поэтому повышенное внимание к белогвардейским государственным образованиям, боровшимся «за единую и неделимую», проявляли не только Советская Россия и Германия, но также лимитрофы¹ и даже союзники – Англия, США, Франция и Япония. Шпионажем против белогвардейских режимов занимались фактически все державы, участвовавшие в той или иной форме в Гражданской войне в России.

Первым параграфом «Временного положения о контрразведывательной службе» 1917 г., документа, регламентировавшего деятельность контрразведки белогвардейских правительств и армий на Юге России, определялась ее задача, заключавшаяся, в частности, «…исключительно в обнаружении и обследовании неприятельских шпионов…»². В принятых в годы Гражданской войны документах, данное положение осталось без изменений.

Под шпионажем белогвардейские контрразведчики понимали «собирание всякого рода сведений», а шпионами называли лиц, которые «тайным образом или под ложными предлогами собирали или старались собирать сведения военного характера с намерением сообщить их неприятелю»³.

Между тем, как свидетельствуют архивные материалы, работа агентуры советских и иностранных спецслужб (Великобритании, Германии, США и др.) не ограничивалась лишь «чистой» разведкой. Деятельность агентов была также направлена на ослабление потенциала Белого движения: поддержку оппозиционных сил, пропаганду, разложение воинских частей, диверсии и т.д. Отметим, что подрывные акции являлись доминирующими в деятельности разведывательных органов.

Сконцентрировав внимание на политическом сыске, деникинские органы безопасности контршпионажу отвели второстепенную роль. «Круг обязанностей контрразведки, определяемый «Положением о контрразведывательной службе», совершенно не удовлетворяет требованиям времени, т. к. борьба с военным шпионажем противника является теперь второстепенной задачей, – говорится в докладе обер-квартирмейстера штаба командующего войсками Юго-западного края. – Гражданская война, являясь политической борьбой, не может оставить контрразведку в стороне от политики»¹.

Начальник особого отделения отдела Генштаба Военного управления полковник П.Г. Архангельский в 1919 г. писал, что контрразведка «устранилась от выполнения своей непосредственной обязанности – наблюдения за разведчиками и агентами противника»².

Говоря о приоритетах в деятельности деникинской контрразведки на начальном этапе Гражданской войны, следует иметь в виду, что спецслужбы главного противника – Советской России – находились в стадии формирования. Лишь 5 ноября 1918 г. был создан центральный орган военной разведки – Регистрационное управление (Региструпр) Полевого штаба Революционного военного совета Республики (РВСР). Испытывавшему недостаток финансовых средств, квалифицированных кадров Региструпру не сразу удалось создать агентурные сети в белогвардейском тылу и наладить сбор нужной командованию Красной Армии информации.

Органы ВЧК в 1918 г. не располагали специализированными разведывательными структурами, их основные усилия направлялись на «борьбу с контрреволюцией» внутри страны и подавление очагов антисоветских выступлений. Основной задачей созданного 19 декабря 1918 г. Особого отдела ВЧК являлась борьба со шпионажем и контрреволюцией в учреждениях и частях Красной Армии. Только в конце 1919 г. местные особые отделы занялись внешней контрразведкой³. Заметим, что помимо спецслужб разведывательно-подрывной деятельностью против Белого движения занимались подпольные органы РКП (б) и партизанские отряды, составной частью деятельности которых являлся сбор разведывательных сведений и проведение различного рода диверсионных акций в тылу противника. Большевики на белом юге использовали весь арсенал средств тайной войны: вели разведку, устраивали диверсии на железных дорогах, в портах, выводили из строя объекты различного назначения, разлагали воинские части, ведя среди них агитацию.

Сохранение секретов для деникинских штабов оказалась трудно решаемой задачей. Проникшие в учреждения и штабы большевистские агенты зачастую оставались нераскрытыми. Борьба с агентурой советской разведки затруднялась тем, что война велась со своими соплеменниками, носителями одного языка, культуры и менталитета. В результате раскола общества по разные стороны баррикад оказались различные слои населения: интеллигенция, офицерство, дворянство, служащие, которые являлись негласными сотрудниками советских спецслужб и членами подпольных большевистских организаций. Офицеры Генштаба, вчерашние юристы из коммерческих фирм, получившие в годы Первой мировой войны офицерские погоны люди мирных профессий, не были знакомы даже с азами контршпионажа, который требовал особых подходов и коренным образом отличался от политического сыска. «Наибольшие затруднения представляют получения сведений о подозреваемых в военном шпионстве лицах ввиду того, что шпион работает в одиночку, не сообща, как то имело место в подпольных политических организациях, где всегда можно найти недовольных азефов, – пишет генерал Н.С. Батюшин. – Обнаружить поэтому шпиона, обыкновенно ничем не выделяющегося из окружающей среды, дело нелегкое и возможно лишь при широком содействии не только осведомленных в этом деле правительственных органов, но главным образом всех слоев населения, разумно воспитанных в целях сохранения военных тайн государства, то есть в конечном результате и своих собственных интересов, с крушением государства обыкновенно страдают и частные интересы подданных»¹.

Из-за недостатка финансовых средств, несовершенства организационно-штатной структуры, низкой квалификации кадров, коррупции, отвлечения значительной части сил и средств на политический сыск, борьба с агентурой противника велась вяло и неэффективно. Белогвардейская контрразведка не смогла предотвратить утечку секретной информации, сохранить свои тайны от противника. Например, в июле 1919 г. разведорганы Южного фронта Красной Армии узнали о готовящемся наступлении ВСЮР на Курск-Орел-Тулу.

Во время осады Харькова Добровольческой армией штаб большевиков располагал совершенно точными сведениями о численности и расположении белогвардейских частей. При расследовании выяснилось, что агенты противника под видом сестер милосердия, представителей Красного Креста или перебежчиков вели разведку среди офицеров и солдат, выпытывая необходимые сведения¹.

Деникинская контрразведка достигла значительных успехов по обнаружению, а в некоторых случаях и ликвидации большевистских организаций. Например, она установила цели, задачи, районы действий, некоторых руководителей Кавказского коммунистического комитета (ККК), занимавшегося разведывательно-подрывной деятельностью в тылу ВСЮР. Контрразведчики документально установили, что ККК находится в связи с английской рабочей партией в Москве и Закавказским крестьянским и рабочим съездом в Тифлисе².

В докладе начальника КРО при штабе главноначальствующего и командующего войсками Терско-Дагестанского края ротмистра Новицкого от 12 октября 1919 г. говорится, что в результате разработки материала при ликвидации в Кизляре астраханских разведчиков и показаний белогвардейского агента удалось раскрыть всю организацию большевистской разведки в тылу ВСЮР.

Белогвардейская контрразведка установила, что разведка красных направила на Северный Кавказ около 600 малоопытных, не знакомых с профессией агентов. Ее активность была вызвана наступлением частей Красной Армии с целью отрезать нефтяной район от Вооруженных сил на юге России и занять выгодное в стратегическом отношении положение на фронте³.

Кавказский коммунистический комитет и командование Красной Армии выработали план потопления судов Каспийской флотилии. В октябре 1919 г. деникинская контрразведка арестовала основного исполнителя предстоящего диверсионного акта, и вместо него внедрила в организацию своего агента, благодаря чему получила доступ к достоверной информации о готовящихся акциях. Вскоре члены большевистского подполья были арестованы и переданы военно-морскому суду⁴.

Разоблачить агентуру противника большевикам оказалось непросто, поскольку сотрудники белогвардейских спецслужб строго придерживались «Инструкции для ведения агентурного делопроизводства контрразведывательными органами», утвержденной генерал-квартирмейстером штаба главкома ВСЮР в августе 1919 г. с целью обеспечения секретности, систематизации, регулирования и учета розыскной работы. Этим документом также устанавливался обязательный для всех КРО порядок агентурного делопроизводства.

Вся переписка о подозреваемых осуществлялась помощником начальника отделения по розыскной части или начальником КРП, с привлечением самых проверенных чинов для поручений.

Алфавитная книжка секретных сотрудников велась лишь с указанием их кличек и отметок тех нарушений службы и случаев отрицательного поведения агентов, которые недопустимы и вели за собой отказ от учета агента и его исключение. Она должна была храниться вместе с шифрами и являлась доступной только начальникам контрразведывательных органов и лицам, заведующим агентурой¹.

При проведении контрразведывательной деятельности в конце Гражданской войны спецслужбы стали активно применять методы агентурного внедрения в военные, административные и партийные структуры Советской России. Особой целью белогвардейской агентуры являлись Военно-революционные комитеты, комиссариаты, штабы Красной Армии, трибуналы и ЧК. План такой работы в деталях начальник штаба главнокомандующего генерал-лейтенант П.С. Махров доложил генерал-лейтенанту П.Н. Врангелю, который его утвердил².

Но для закрепления и развития успеха в борьбе с разведывательно-подрывной деятельностью красных белогвардейским органам безопасности не хватало материальных и финансовых средств, квалифицированных штатных сотрудников и агентов, серьезным препятствием являлась повседневная бюрократическая рутина³. Контрразведке становилось все труднее противодействовать интенсивной работе фронтовых подразделений военной разведки Красной Армии, о чем свидетельствуют регулярно поступавшие советскому командованию агентурные сводки сведений. Большевистским спецслужбам удалось проникнуть в штаб Русской армии путем вербовки полковника Скворцова и капитана Деконского. Только в октябре 1920 г. их арестовала врангелевская контрразведка. После чего, в штабе неудачи Кубанской десантной операции белых связывали с тем, что ее планы стали заблаговременно известны красным¹.

Итак, в ходе Гражданской войны борьба между советской разведкой и белогвардейской контрразведкой на Юге России велась с переменным успехом и носила эпизодический характер, поскольку обе спецслужбы, по большому счету, еще находились в стадии зарождения. Но при этом все же просматривается следующая тенденция: с укреплением мощи государства происходит усиление его спецслужб и, наоборот. Победы, одержанные Красной Армией, расширяли потенциал советской разведки, а поражения Русской армии, сокращение территорий, людских и материальных ресурсов сужали возможности врангелевской контрразведки. По этой причине, на взгляд автора, борьба белоэмигрантских организаций против Советской России была обречена на поражение. Дальнейшее развитие событий убедительно подтверждает данный вывод.

После заключения в марте 1918 г. Брест-Литовского мирного договора с Москвой, Германия оккупировала Украину, Белоруссию и Прибалтику. Немцы намеревались контролировать большевистскую власть, чтобы против них не восстановился восточный фронт. В то же время они поддерживали сепаратистки настроенные национальные окраины с целью воспрепятствования объединения России. Даже после революции ноября 1918 г., выведя свои войска из Украины и Крыма, Германия продолжала тайным путем решать свои политические задачи. Наиболее дальновидные руководители белогвардейских спецслужб высказывали обоснованное предположение, что Германия не сможет примириться с потерей былого экономического могущества, поэтому ей нужна слабая Россия. 13 февраля 1919 г. обер-квартирмейстер штаба войск Юго-Западного края докладывал начальнику особого отделения отдела Генштаба: «Германский капитал и банки, руководимые агентами из евреев, остались в России и в частности сосредоточились в Одессе, то есть основания полагать, что направление к разрушению русского государства продолжается. Поэтому борьбу с банками, зависящими от германского капитала, проникновение в их тайны – есть один из видов борьбы»².

Поставленная задача по расчленению России и укреплению влияния на окраинах проводилось посредством немецких банков и еврейской организации из крупных местных финансистов во главе с А.Р. Хари, Гепнером и Бабушкиным. Как было установлено секретным наблюдением, они задались целью поддерживать Украину через различные политические направления, стремились препятствовать проведению идей Добровольческой армии по воссозданию единой России¹. При том Германия старалась путем дипломатических комбинаций назначать своих ставленников на руководящие посты, которые являлись гарантией безопасности и неприкосновенности немецким агентам. В частности, присяжный поверенный Фурман, до войны работавший на германскую разведку, был назначен на должность болгарского консула в Киеве. Пост датского консула в Одессе занимал А.Р. Хари, директор местного отделения Русско-Азиатского банка, через которого шли переводы денежных сумм и директивные указания немецким шпионским организациям. Хари вместе с другими лицами, во время пребывания французов в Одессе, скупал французскую валюту, чем способствовал понижению курса рубля. Об этом знала местная контрразведка, но не предпринимала никаких мер. Но когда население стало возмущаться, она арестовала всю группу. Однако вскоре злоумышленники были выпущены под поручительство некого Боткина, авантюриста, игравшего видную роль в одесской контрразведке².

На Юге России немцы ориентировались на политические силы, не разделявшие союзных отношений со странами Антанты и стоявшие за союз с Германией. В скрытой оппозиции к командованию Добровольческой армии и ВСЮР находилась монархическая партия, представлявшая собой значительную, хотя ничем реально не проявившую себя силу. В ее состав, кроме аристократии, входило значительное число офицеров, и даже солдаты. С помощью монархистов немцы рассчитывали организовать заговор с целью смещения высшего командного состава и замены его лицами германской ориентации, чтобы потом заключить союз с Россией³.

Помимо этого, немецкая разведка возлагала надежды на возвращающихся из Германии на Родину офицеров, снабжала их явками к своим агентам в России и Константинополе для обеспечения деньгами и проведения инструктажа.

Несмотря на бессистемный характер противодействия германскому шпионажу, белогвардейская контрразведка выявила немецкие разведцентры в Константинополе, Новороссийске, Ростове, Харькове, Николаеве, Симферополе и Севастополе, а также их агентуру¹. По проверенным данным в Ростове, Таганроге и Новочеркасске находилось около 100 германских офицеров, оставленных разведкой после оккупации в качестве резидентов. Однако из-за отсутствия кредитов на содержание агентуры и оплаты услуг случайных осведомителей, контрразведывательная часть лишилась всякой возможности уделять внимание немецкой шпионской организации. Дальнейшее наблюдение в указанном направлении носило эпизодический характер².

Некоторые ориентирующиеся на Германию организации белогвардейцами все же были ликвидированы. Но по вышеизложенным причинам контрразведке не удавалось доводить дело до логического конца – привлечь виновных к судебной ответственности. Начальник КРЧ особого отделения отдела Генштаба капитан А.С. Дмитриев в августе 1919 г. писал, что, наблюдая в течение полугода за контрразведкой ВСЮР, не слышал ни об одной шпионской ликвидации, ни об одном законченном процессе, кроме самосудов³.

Тем не менее, немецкая разведка так и не смогла реализовать политические цели своего правительства – привести к власти в России прогермански настроенных политиков и заключить с ними выгодный для Германии договор. Однако вряд ли это можно ставить в заслугу белогвардейским спецслужбам. На дальнейшую политику Германии повлияло ее поражение в Первой мировой войне, которое закончилось подписанием Версальского договора 28 июня 1919 г., в результате которого страна лишалась права иметь Генеральный штаб и разведку, получила экономический кризис и внутриполитические неурядицы.

Намерение вождей Белого движения сохранить целостность России рассматривалось правящими кругами государств, образовавшихся на территории бывшей империи, как великодержавный русский шовинизм. Поэтому уже в 1918 г. только что сформированные спецслужбы «самостийной» Украины начали активную разведывательно-подрывную деятельность против Добровольческой армии. Пользуясь благоприятным контрразведывательным режимом, сотрудники разведки Украинской народной республики (УНР), действовавшие под прикрытием дипломатических учреждений, во второй половине 1918 г. проделали большую работу по сближению Украины с Кубанью с целью последующего возможного входа края в ее состав «на условиях федерации». В декабре 1918 г. разведчики представили предложения относительно распространения присутствия украинских спецслужб и подготовки на Кубани вооруженного восстания против Добровольческой армии, но к их доводам не всегда прислушивались руководители, и дело «было затеряно»¹.

Деникинская контрразведка раскрыла и арестовала резидента разведочного отдела К. Поливана, прикрывавшегося должностью первого секретаря посольства УНР в Екатеринодаре. Однако ему, судя по отчету, удалось вернуться домой. Посла полковника Ф. Боржинского белые расстреляли².

В Одессе контрразведка выявила центр, в котором группировались офицеры, поддерживавшие связь с петлюровцами и выполнявшие их разведывательные задания. Белогвардейские спецслужбы располагали сведениями о местонахождении и деятельности других разведывательных пунктов Директории³.

Несмотря на неудачи, Украина и дальше продолжала через своих эмиссаров поддерживать негласные контакты с правящими кругами кубанского казачества. Так, по заданию верховной власти УНР, Ю. Скугар-Скварский неоднократно переходил линию фронта с фальшивыми документами, собирал информацию о силах и планах действий Добровольческой армии, а также пытался склонить власти Кубани к открытому вооруженному выступлению против А.И. Деникина. В Екатеринодаре украинский разведчик получил от члена Особенного Совещания ВСЮР И. Макаренко информацию о передислокации воинских частей белых. 15 сентября он принял участие в секретном совещании Совета Кубани, где призывал к общей борьбе за независимость против сил российской реакции. В конце месяца эмиссар предоставил С.В. Петлюре подробный доклад о своем путешествии. Однако последующего развития это дело не получило⁴. Заметим, что нелегальные контакты верхушки кубанского казачества с Украиной не являлись секретом для командования ВСЮР.

Активно работала против белогвардейцев на Юге России и грузинская разведка. Например, ей удалось заполучить секретные сведения штаба главкома ВСЮР, подписанные начальником разведывательного отделения полковником С.Н. Ряснянским и полковником Мельницким; секретные доклады начальника штаба главнокомандующего ВСЮР генерала Романовского, затем опубликованные в тифлисской газете «Борьба»; телеграмму начальника Военного управления генерал-лейтенанта В.Е. Вязьмитинова относительно Грузии¹. Белогвардейскому командованию об этом стало известно только летом 1919 г. А в сентябре от агентуры поступили сведения о вербовке грузинскими спецслужбами уволенных из армии офицеров и направлении их в качестве агентов в белогвардейский тыл. Генерал-майор Ю. Н. Плющевский-Плющик просил начальника отдела Генштаба Военного управления дать распоряжение пропускным пунктам Черноморского побережья сообщать о проезде таких лиц из Грузии начальнику КРП с указанием фамилий, имен, отчеств².

Иначе организовывалась работа в отношении военных миссий союзных государств – Англии и Франции, которая требовала большего опыта со стороны белогвардейских спецслужб. И, тем не менее, внешней контрразведке удалось выявить центр французской контрразведки в Константинополе, а также английскую разведывательную организацию, действовавшую под флагом «Красного креста». Представитель главкома Русской армии в Швейцарии Ефремов не исключал возможности передачи большевикам сведений военного характера, добываемых этой миссией для сообщения в Лондон³. Напомним, что именно тогда англичане требовали от белых капитулировать перед ленинской «амнистией».

Победы Кранной Армии на Юге России, разгром Русской армии в Крыму послужили окончанием одного этапа борьбы белогвардейских и большевистских спецслужб, и началом другого, эмигрантского, продолжавшегося почти два десятка лет.

Белогвардейские режимы в Сибири основную угрозу своей безопасности не без основания видели в Советской России и Германии, поэтому усилия их контрразведывательных органов были направлены на противодействие разведывательной деятельности этих стран.

Документ под названием «Общее понятие о шпионстве и родственных ему явлениях» давал следующее определение военному шпионажу или военной разведке: «собирание всякого рода сведений о вооруженных силах и об укрепленных пунктах государства, а также собирание имеющих военное значение географических, топографических и статистических данных о стране. Сбор этих сведений может производиться с целью передачи их иностранной державе». Здесь же дается определение и другим видам шпионажа – экономическому, дипломатическому, политическому, морскому. В приложении сделано немаловажное уточнение, что работа тайных агентов не ограничивается только сбором сведений, а бывает направлена на создание в тылу неприятеля «условий, ослабляющих его оборонительную силу»¹.

«Контрразведка, – говорится в «Инструкции начальникам военно-контрольных отделений», - заключается в своевременном обнаружении лиц, занимающихся разведкой для большевиков и немцев и в принятии мер для воспрепятствования разведывательной работе этих лиц. Конечная цель военного контроля есть привлечение к судебной ответственности, уличенных в военном шпионаже лиц… или прекращение вредной деятельности названных лиц административными мерами». Инструкция обязывала брать под наблюдение иностранные консульства и агентства, где могли оказаться шпионские центры противника, а также учреждения и штабы, являвшиеся главной сферой деятельности агентуры по добыванию секретных документов и сведений².

Данный документ отнюдь не во всем отвечал реалиям того времени. Разумеется, штабы должны были являться объектами пристального внимания со стороны военно-контрольных отделений. Однако ни большевики, ни немцы, находясь в состоянии войны с белогвардейскими режимами, не имели на их территории ни посольств, ни консульств.

Германская разведка на территории, занятой белогвардейскими армиями, работала с нелегальных позиций, обладая агентурными сетями в ряде крупных городов на Востоке России.

В одном из документов белогвардейской контрразведки говорится, что в марте 1918 г. разведотделение германского генштаба с согласия большевистского правительства вооружило 12800 австрийских и немецких военнопленных, принявших российское подданство, и направило в Сибирь для поддержки советской власти, а также с целью захвата Транссибирской магистрали и объявления Сибири своей колонией.

Однако эти грандиозные замыслы так и остались нереализованными. Воспрепятствовала им активная деятельность чехов, которые вовремя раскрыли планы германской разведки и при содействии белогвардейских властей произвели в Томске обыски у членов шведской миссии и других лиц¹. Военный контроль штаба Сибирской армии арестовал членов немецкой делегации по отправке военнопленных в Германию, поместил их лагерь военнопленных и начал против них следственные действия².

Вышеупомянутые чехи не только тесно сотрудничали с колчаковской властью в борьбе с противниками режима – немцами и большевиками. Сохранившиеся в ГАРФ и РГВА документы свидетельствуют об активном шпионаже против белогвардейцев со стороны учрежденного летом 1918 г. при штабе корпуса тайного разведывательного отдела (ТVО), имевшего агентурные пункты во многих городах от Волги до Байкала³. Так, тайный агент Джон (оперативный псевдоним), внедрившись в ближайшее окружение генерала М.К. Дитерикса, регулярно докладывал своему куратору майору Марино о разговорах начальника штаба Верховного главнокомандующего с адмиралом А. В. Колчаком, с офицерами своего штаба и даже женой. По отчетам можно судить, что он встречался со многими высокопоставленными лицами, в частности с генерал-лейтенантом А.Н. Пепеляевым. Белогвардейской контрразведке разоблачить Джона не удалось. В январе 1920 г. агент направил Марино рапорт о составе советских органов власти в Иркутске, а в марте уже докладывал об обстановке в Чите⁴.

На кого работал Джон в то время, когда чешские части под ударами Красной Армии бежали на восток вместе с награбленным в России добром? На тайный разведывательный отдел штаба корпуса? Или, может быть, у него появились другие хозяева? Впрочем, эти вопросы остаются для нас без ответов, поскольку колчаковская контрразведка к тому времени лежала под обломками режима, которому служила.

Деятельность спецслужб США и Японии в 1918 - 1922 гг. соответствовала курсу правительств этих стран в отношении России. С одной стороны, они оказывали помощь и поддержку белому движению в борьбе с большевиками, а с другой – проводили разведывательные мероприятия военного, политического и экономического характера на территории, занятой белыми армиями, поддерживали сепаратистские течения, эсеровские выступления и т. д.

Весьма активно вели разведку американцы. К этой работе привлекались консульства во Владивостоке, Харбине, Чите, Иркутске, Красноярске, Томске, Омске, Екатеринбурге, а также военные представители и общественные организации – Красный Крест и Христианский союз молодых людей (ХСМЛ).

На Транссибирской магистрали сосредоточила большую часть своих кадров американская техническая комиссия, посланная в Россию еще при Временном правительстве. Активную деятельность во Владивостоке развил консул Колдуэл. В своих сообщениях в Вашингтон он настойчиво советовал добиться максимального расширения союзной агентуры.

«Вскоре после высадки войск на Дальнем Востоке в распоряжение Гревса (командующий американскими войсками в Сибири, генерал-майор. – Н. К.) из Вашингтона было прислано 15 кадровых офицеров военной разведки, – пишут А.И. Колпакиди и О.И. Лемехов. – Их определили в города, расположенные по Транссибирской железной дороге, где они должны были собирать сведения о военном, политическом и экономическом положении Сибири»¹.

В поле зрения особого отделения управления 2-го генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем, занимавшегося контактами с военными агентами союзнических и нейтральных стран, поддержанием непосредственных связей с представителями союзного командования в Омске и с иностранными миссиями, попал кадровый разведчик армии США майор Слоутер (по архивным документам – Слоттер), действовавший под прикрытием военного представителя. В докладе начальника особого отделения 2-му генерал-квартирмейстеру при ВГК о поездке американца на фронт Сибирской армии 23 июня – 3 июля 1919 г. говорится следующее: «…внимательно относился к железнодорожному движению, каждый день делал пометки в записной книжке, в штабе Сибирской армии и Северной группы изучал расположение частей и знакомился с последними оперативными распоряжениями. Все донесения, имеющие важное значение, направляются Слоутером в Вашингтон».

Находившихся вместе с американцами колчаковских офицеров поразила их осведомленность. Так, 25 июня 1919 г. консул в Екатеринбурге Фермер сообщил Слоутеру о том, что 26 июня готовится удар красных на Пермь. И в этот же день белые части были атакованы.

Чтобы воспрепятствовать утечке информации о реальной ситуации на фронтах, начальник особого отделения предлагал в момент тяжелых боев не разрешать поездки иностранцам в район боевых действий¹.

Отметим, что американская разведка прилагала усилия к тому, чтобы представить своему правительству реальную ситуацию в Сибири, предостеречь от авантюрных действий.

Удручающей выглядит картина в секретном донесении офицера военной разведки подполковника Р.Л. Эйхельберга: «Самая значительная слабость Омского правительства состоит в том, что подавляющее большинство находится в оппозиции к нему. Грубо говоря, примерно 97% населения Сибири сегодня враждебно относится к Колчаку», – пишет разведчик².

Население Сибири негативно относилось не только к своему правительству, но и к интервентам, о чем не сказал Р.Л. Эйхельберг. Однако в то время в Америке реалистичный взгляд на вещи был непопулярен. Подавляющее большинство членов правительства США и дипломатического корпуса продолжали верить в то, что адмирал А.В. Колчак при поддержке интервентов в итоге победит большевиков. Одновременно Соединенные Штаты, следуя политике двойных стандартов, оказывали поддержку силам, находящимся в оппозиции Белому движению.

Цели и задачи так называемых экономических миссий и общественных организаций не являлись секретом для белогвардейских органов безопасности. Контрразведка фиксировала их плановую и систематическую работу по разведке и пропаганде американских интересов, контакты «с теми элементами, которые наиболее желательны для проведения американского влияния». Например, ХСМЛ через свою банковско-комиссионную контору «Юроверт» субсидировал русские кооперативы и через них поддерживал связь с большевиками западной России.

В апреле 1919 г. было установлено, что американская разведка на Дальнем Востоке имела связь с большевистскими и эсеровскими организациями, представители которых являлись ее агентами¹.

Американцев очень беспокоило поведение японцев. Значительно увеличив свою группировку в Сибири, Япония стала игнорировать претензии США на руководящую политическую роль в регионе. Оставаясь в тени, японцы провоцировали обострение отношений между американскими военнослужащими и казаками. Американское командование, ревностно следившее за влиянием японцев в Сибири, через спецслужбы пыталось дискредитировать японцев в глазах русского общества³. Однако местные жители одинаково ненавидели всех интервентов со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Действуя в русле своих военно-политических устремлений, Страна восходящего солнца вела массированную разведку на территории Сибири и Дальнего Востока, опираясь на китайскую, корейскую и японскую колонии, а также российских граждан. 4 апреля 1918 г. японские агенты совершили убийство двух граждан японской национальности, что послужило поводом командующему флотом адмиралу Като на следующий день отдать приказ о высадке десанта во Владивостоке.

В период оккупации в Благовещенске, Владивостоке, Иркутске, Омске, Харбине и Чите были созданы структуры так называемой «специальной (особой) службы (Токуму-Кикан). Во главе их «стояли представители военной администрации, выполнявшие функции военных атташе Японии при правительстве А.В. Колчака и военной администрации на той или иной оккупированной территории», которые в переводе на русский язык стали именоваться японскими военными миссиями (ЯВМ)³.

Чины японских частей занимались шпионажем среди колчаковских войск. В Красноярске контрразведке удалось задержать нескольких японцев. Генерал-квартирмейстер распорядился поступать с ними по закону, уведомив начальство привлекаемых к ответственности лиц через Главный штаб и МИД¹.

Япония пыталась укрепить влияние на континенте, привлекая к сотрудничеству представителей различных общественных групп и прессы. Например, чины военной миссии в Омске, по данным КРЧ, приглашали журналистов, охотно делились с ними всякого рода информацией, предлагали угощения и подарки².

Случай разоблачения и привлечения к ответственности японских агентов являлся исключением, нежели правилом. Вообще по документам колчаковских спецслужб сложно судить о размахе японского шпионажа в Сибири в тылу белогвардейских войск. В данном случае сошлемся на слова генерал-майора Такиуки. Подводя итоги японской интервенции на Дальнем Востоке, он откровенно заявил: «О сибирской экспедиции 1918 - 1919 гг. говорят, что это не что иное, как попусту выброшенные 700 миллионов иен. Но это не совсем так. В то время в Сибири работали офицеры из всех полков Японии, которые занимались изучением края. В результате те местности, о которых мы ничего не знали, были изучены, и в этом отношении у нас не может быть почти никаких беспокойств…»³.

Таким образом, находившиеся в Сибири и на Дальнем Востоке интервенты, поддерживая колчаковский режим, в первую очередь преследовали свои собственные геополитические интересы, поэтому занимались разведдеятельностью не только против Советской России, но и белогвардейцев. Контрразведывательные органы Верховного правителя по мере возможности вели наблюдение за иностранными спецслужбами, но активного противодействия им не оказывали, руководствуясь, на взгляд автора, политическими соображениями.

Характерной особенностью шпионажа в годы Гражданской войны являлось ведение разведывательно-подрывной деятельности силами различных организаций, тесно сотрудничавших со спецслужбами. Как следует из выше приведенных примеров, к подобным мерам прибегали Германия и Соединенные Штаты.

Советские спецслужбы и действовавшее совместно с ними Сибирское бюро РКП (б) вели разведывательную работу в тылу армии адмирала А.В. Колчака, совершали диверсии, занимались подготовкой восстаний в городах и руководили партизанским движением в деревнях¹.

В мае 1919 г. в штабе 5-й армии была создана служба зафронтовой разведки, которую возглавил член Реввоенсовета И.Н. Смирнов. Новая структура занималась не только сбором сведений, но и забрасывала агентуру для организации подполья в тылу колчаковских войск.

В мае-июне 1919 г. перед разведкой красных стояла задача выявить канал заброски белогвардейской агентуры, перехватить его и использовать в дезинформационных целях. Началу операции способствовало появление в особом отделе 5-й армии видных эсеров Кондакова и Семенова. На допросе они заявили, что состоят в сибирской подпольной организации, добивающейся свержения интервентов и Верховного правителя. По заданию руководства партии они внедрились в колчаковскую разведку и теперь включаются в совместную с большевиками борьбу.

После тщательной проверки, красные представили Кондакову возможность встретиться с резидентом белогвардейцев Григорьевым, который дал задание вернуться с отчетом в разведотдел Западной армии, возглавляемый полковником Шоховым. В штабе белых Кондакову доверили группу диверсантов для переброски в тыл красных. Естественно, все агенты работали под наблюдением особого отдела. Позже их под различными предлогами, подвергали «изъятию». Всего было обезврежено более 130 диверсантов.

Параллельно Кондаков, продолжая контакты с Григорьевым, снабжал его разведывательными донесениями, содержавшими дезинформацию. Как потом выяснилось, эти сведения сыграли не последнюю роль при осуществлении Златоустовской войсковой операции.

По признанию арестованного в Красноярске полковника Шохова, при борьбе за Златоуст командование Западной армии не допускало мысли о том, что их дезинформирует красноармейская разведка. По словам офицера, он полностью доверял Кондакову и сотрудникам его резидентуры. Полковник признал, что такое могло случиться только от неопытности его подчиненных, и заявил, что «никто из нас не был как следует знаком с искусством разведки, все мы были направлены в нее со штабной работы»¹.

Успех красных в оперативной игре в немалой степени обусловлен взаимодействием военной разведки и особого отдела – структур, подчинявшихся разным ведомствам. Органы колчаковской разведки и контрразведки, имея общее руководство в лице 2-го генерал-квартирмейстера, так и не смогли организовать взаимодействие друг с другом. Генерал-майор П.Ф. Рябиков в своей книге «Разведывательная служба в мирное и военное время» обратил особое внимание на координацию действий обеих спецслужб: «…контрразведка должна вести свою работу в самом тесном контакте с разведкой; для успешного разрешения задач, входящих в круг ведения контрразведки, необходимо основательное знакомство с организацией шпионажа и с задачами, которые поручаются тайным агентам; с другой стороны разведка, выбирая сотрудников, имея дело с массой людей, недостаточно известных, должна всегда всесторонне выяснить в контрразведке, не является ли данное лицо… подозрительным по шпионажу или не имеет ли оно каких-либо подозрительных связей…»². На практике же все оказалось иначе.

Несмотря на успех советской военной разведки в проведении вышеупомянутой операции, ее деятельность в целом командование Красной Армии и руководители Сибирской ЧК оценивали критически, полагая, что колчаковская спецслужба работала более эффективно, нежели собственная. По их мнению, главная причина недостатков заключалась в отсутствии грамотных специалистов. В Гражданскую войну, как известно, большевики в разведку набирали людей по политическому стажу, а не военному опыту³.

В данной ситуации красное командование делало ставку на массовость. Для сбора сведений во вражеском тылу вербовались возвращавшиеся домой из австрийского и германского плена офицеры и солдаты. По полученным контрразведывательным отделением при штабе ВГК сведениям, каждая партия военнопленных, переходившая фронт, насчитывала в себе от 5 до 10 % большевистских пропагандистов, снабженных соответствующими документами. Среди советских агентов также были пленные сербы, карлики, женщины и дети, которым рекомендовалось поступать рассыльными в военные учреждения. Например, при штабе 1-й армии находился 13-летний советский разведчик В. В. Вейверов¹.

Облегчало работу неопытных красных агентов в тылу противника отсутствие в белогвардейских учреждениях и штабах системы защиты секретов. Так, на телеграфе штаба Западной армии отсутствовал негласный контроль над лицами, допущенными к работе с секретной корреспонденцией. Всякий офицер и чиновник даже других отделов смог послушать все новости, пришедшие в телеграф, которые расшифровывались в присутствии посторонних. Недаром при аресте и обыске у одного из большевиков контрразведчики нашли копии телеграмм военного характера². Об этом факте контрразведчики докладывали командованию, но были ли предприняты конкретные меры по защите тайн в штабах, на данный момент времени однозначно ответить трудно.

Массовой заброске советской агентуры колчаковская контрразведка не смогла поставить надежный заслон, хотя она и пыталась ей противодействовать. Так, возвращавшихся из плена офицеров, намеревавшихся занять высокие посты в армейских структурах, зачисляли в резерв при Ставке, подозрительных подвергали проверке. Для выявления агентуры красных белогвардейские спецслужбы в каждую партию военнопленных стремились внедрить своих негласных сотрудников³.

Несмотря на принятые меры, разоблачать разведчиков и агентов противника колчаковским спецслужбам удавалось редко. Так, с ноября 1918 г. по август 1919 г. контрразведывательная часть при штабе ВГК возбудила лишь 5 дел по обвинению в шпионаже, при том 2 из них было прекращено⁴.

Нераскрытым остался для контрразведки работавший в Иркутске на благо «мировой революции» Д. Киселев. Он четыре раза переходил линию фронта, доставляя советскому командованию ценные сведения¹.

После разгрома армии адмирала А.В. Колчака, контрразведывательные органы правительств и армий, образованных на Дальнем Востоке, вели борьбу в основном с большевистским шпионажем.

С помощью своей агентуры белогвардейским спецслужбам удавалось периодически выявлять большевистских разведчиков. 22 апреля 1922 г. начальник КРО управления 1-го генерал-квартирмейстера военно-морского ведомства сообщал о прибытии из Дальневосточной республики в Харбин красного агента И. Муравейчика².

В середине июня 1921 г. различные органы Дальневосточной республики, в частности, военно-технический отдел (ВТО) Межпартийного социалистического бюро, в состав которого входили большевики, развернули агентурную сеть в белых штабах, добывали и фотографировали документы. Контрразведка выявила и арестовала некоторых членов ВТО. Устроив им побег, контрразведчики убили П.Г. Пынько, И. Портных, В. Пашкова, В.В. Иванова, И.В. Рукосуев-Ордынского. Последний, будучи полковником русской армии, вступил в РКП (б) весной 1919 г., когда служил в штабе колчаковского наместника во Владивостоке генерала С.Н. Розанова. Уже тогда он вел пропагандистскую и разведывательную работу в белой армии, но так и остался не раскрытым контрразведкой³.

Несмотря на то, что Россия была союзницей Великобритании в войне с кайзеровской Германией, английские спецслужбы активно вели разведывательную деятельность на территории нашей страны, в том числе и на севере. Шпионажем занимались сотрудники МИ-1к (позже – МИ-6), офицеры секции D военной разведки и Департамента военно-морской разведки. В августе 1918 г. после высадки интервентов в Архангельске, им в помощь прибыли офицеры секции Н (особые операции).

Экономическую и политическую ситуацию на Севере России отслеживали сотрудники Мурманского отдела британского министерства информации, функции и решаемые задачи которого практически не нашли отражения в литературе.

Американские спецслужбы в России представляли чины управления военно-морской разведки и отдела военной информации. В составе экспедиционного корпуса имелась армейская сыскная полиция, именуемая Полис Интеллидженс¹.

Белогвардейская контрразведка на Севере России находилась практически в полной зависимости от интервентов, в первую очередь, англичан. По этой причине они не могли проводить каких-либо контрразведывательных мероприятий против союзников, чувствовавших себя хозяевами в крае. Тем не менее, по мере возможности военно-регистрационная служба фиксировала враждебные России действия «своих партнеров». Так, она вскрыла проводимую англичанами операцию по выкачиванию при помощи военнослужащих валюты у местного населения. Агент Журун 26 ноября 1918 г. доложил начальнику военно-регистрационного бюро в Мурманске, что им при негласной проверке установлен факт сотрудничества железнодорожного мастера станции Сорока К.П. Бриже с французской спецслужбой. Но русские контрразведчики были лишены возможности противодействовать акциям своих «союзников».

Но при этом следует отметить и случаи взаимодействия спецслужб в борьбе со шпионажем противника. Например, 2 октября 1918 г. союзный военно-контрольный отдел, получив сведения от английского адмиралтейства, сообщил военно-регистрационному отделению о следовании в Архангельск известного немецкого террориста барона Раутерфельса и группы его помощников с целью уничтожения военных складов. Среди указанных адмиралтейством фамилий значился некто П.Э. Персон. Контрразведчики обнаружили последнего при проверке парохода «Михаил Сидоров» и заключили в тюрьму для выяснения личности. Однако следственными мерами не удалось установить причастность Персона к немецкой разведке и выяснить его задачи. В связи с заключением перемирия с Германией его освободили под поручительство шведского вице-консула в Архангельске².

Оценивая обстановку на границе с Финляндией как достаточно тревожную, начальник контрразведки Мурманского края А. Петров 21 мая 1918 г. докладывал заведующему отделом обороны Мурманского района, что в настоящий момент для краевой власти «нет задачи более грандиозной и важной и вместе с тем более ответственной, чем оборона края». Контрразведчик отмечал концентрацию финских белогвардейцев в районе Печенги и Ковдозеро, активизацию немецких подводных лодок в арктических морях¹.

Чин для поручений при штабе командующего вооруженными силами Мурманского края Д.Н. Розанов получил задание отправиться в Норвегию в качестве резидента и во время пребывания в Вардэ вести наблюдение за всеми въезжающими в Россию (Архангельск, Мурманск и все становища) из Норвегии как русских, так и подданных нейтральных держав, а также въезжающими в Норвегию из России. Помимо того – выявлять лиц, заподозренных в связи с германской разведкой. О последних требовалось собирать максимально полную информацию. Кроме того, Д.Н. Розанову вменялось в обязанность оказывать содействие русским офицерам-разведчикам, командируемым в Норвегию «по делам службы». Собираемую информацию контрразведывательного и разведывательного характера русский резидент обязан был направлять в штаб «по возможности быстро» и лишь «через назначенное специально лицо»².

Военно-регистрационная служба выслала за пределы Северной области К. Симона и П. Фюрети за причастность к германскому шпионажу и содействие большевикам³. Столь мягкое наказание можно объяснить лишь недостаточным количеством улик. По некоторым документам можно судить, что борьба со шпионажем в Северной области велась на низком профессиональном уровне. Задержанных на фронте направляли в Архангельск для проведения следствия без указания данных, послуживших основанием к аресту, и свидетелей. Случалось, что арестованных по подозрению в шпионаже лиц освобождали из-за отсутствия улик⁴.

На Северо-западе России белогвардейские спецслужбы, впрочем, как правительство и армия, находились в определенной зависимости от интервентов, поэтому говорить о противодействии шпионажу союзников не приходится. В силу того, что документы контрразведки армии генерала от инфантерии Н.Н. Юденича оказались уничтоженными (об этом уже писалось выше) не представляется возможным даже фрагментарно отразить данный вопрос в настоящем исследовании. Лишь из приказа по Северо-Западной армии № 271 от 19 октября 1919 г. стало известно, что заведующего гаражом главного начальника снабжения Северо-Западного фронта А. Садыкера предали военному суду по обвинению в передаче красным сведений о деятельности белогвардейских организаций в Финляндии и пропаганде большевизма¹.

В заключение следует отметить, что и Советская Россия, и интервенты вели разведывательно-подрывную деятельность против Белого движения всеми находящимися в их распоряжении силами и средствами. Наряду со спецслужбами к данному виду деятельности привлекались другие государственные учреждения, а также организации политического, коммерческого и религиозного толка.

Борьба со шпионажем белогвардейскими режимами велась не системно и целенаправленно, а носила эпизодический характер и заключалась в основном в агентурном сопровождении разрабатываемых объектов. Аресты и предания суду случались редко и касались в большей степени большевистских разведчиков.