Н. Ю. Зуева (жауапты хатшы), О. Б. Алтынбекова, Г. Б. Мәдиева



Pdf көрінісі
бет119/193
Дата27.03.2024
өлшемі4.5 Mb.
#496632
1   ...   115   116   117   118   119   120   121   122   ...   193
«Влажные чистые глаза девочки-олененка 
врываются в мой бред, в мой кошмар, словно 
лучи света, отбрасывают прочь зловещие 
тени» [1, 15]. 
«Бред», «кошмар», «окаянные годы» – это 
перманентное внутреннее состояние героя. Его 
духовный поиск происходит в пространстве 
реального и иллюзорного, границы которого 
настолько размыты, что и сам рассказчик не в 
силах отличить объективное бытие ото сна.
Немаловажную роль в этой деструктурали-
зации сознания, на наш взгляд, сыграл ланд-
шафтный и исторический контекст взросления 
главного героя в условиях постоянных испыта-
ний на Семипалатинском полигоне.
По Ж.Х. Салхановой, национальный мир 
есть единый космос, в котором слиты человек и 
исторически окружающая его природная среда, 
влияющая на социальную психологию целого 
этноса [2, 295].
Как отмечает Н.К. Сарсекеева, «персонажи 
современной казахстанской прозы несут в себе 
отголоски исторических потрясений, бурь и 
катаклизмов; их ощущения и страдания во мно-
гом связаны с историческим прошлым, памятью 
«истории своего рода» [3, 302]. 
Я рос хилым болезненным мальчиком. Мы 
росли и болели, болели и росли, и никто из нас 
не догадывался, что за западными холмами 
зарылся в землю айдахар по имени Полигон. 
Глухие подземные удары, трещины на стенах, 
периодический звон посуды в шкафу, свечение 
облаков были для нас такими же привычными 
явлениями, как очередные повальные эпидемии 
в округе, постоянное головокружение и сла-
бость, кровотечение из носу, волдыри и лишаи, 
покрывающие тело с ног до головы [1, 41]. 
Приведенная ретроспектива архетипически 
очень значима. Мальчик, росший в окружении 
ядерных взрывов, не отдавал себе отчета в 
происходящем; в тексте имплицитно заложены 
архетипы детства и апокалипсиса, представлен-
ные в дихотомии.
Инклюзивное местоимение «мы» маркирует 
всех детей, взрослевших вместе с главным 
героем. Предикат «не догадывался» («никто из 
О. Валикова 


143
Вестник КазНУ. Серия филологическая. № 1(147). 2014 
нас не догадывался») семантически возводит их 
в разряд безвинных жертв, ничего не знавших 
об испытаниях, страдавших и погибавших в 
своем незнании.
Описание болеющих и гибнущих детей 
близко к эстетике натуральной школы, для ко-
торой характерна фактографическая фиксация 
явлений («кровотечение из носу, волдыри и 
лишаи»). На концептуальном уровне дети при-
равнены к жертвам. Онтологически это сбли-
жает произведение с текстами Ф. Достоевского 
и И. Бунина. Так, поставленный Ф. Достоев-
ским вопрос о том, «стоит ли мир слезки ре-
бенка», знаменует гуманистическую идею писа-
теля о детях как о будущем человечества. В 
«Деревне» И. Бунина, где все дети умирают в 
младенчестве либо раннем возрасте, символи-
чески эксплицировано и само угасание рода, 
отсутствие какого-либо продолжения, крах 
общины.
Дети в романе А. Жаксылыкова погибают 
из-за испытаний на полигоне. Автор обозначил 
его как айдахара, дракона, подземного змея. 
Это уровень подтекстовой, шире – интертексто-
вой информации, аллюзия на Урбороса, биб-
лейского Левиафана и великого скандинавского 
змея Ермунганда, олицетворяющего конец мира.
Левиафа́н (ивр. ןָתָיְוִל (чит. ливьята́н) - 
«скрученный, свитый») – чудовищный морской 
змей, упоминаемый в Ветхом Завете, иногда 
отождествляемый с сатаной. В книге Иова 
Левиафан описывается так (Иов.40:20 – 41:26): 
Когда он поднимается, силачи в страхе, 


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   115   116   117   118   119   120   121   122   ...   193




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет