Народ манси: воплощение мифа

Читатель, конечно, помнит о том, что по представлениям манси на земле до появления людей жили богатыри. Первая группа "спущенных с неба" исполинов погибла во время потопа. Те, кто появились вслед за ними, отличались необыкновенной силой и воинственностью и удостоились памяти людской. Вот что записал о богатырях (манси называют их отырами) известнейший исследователь культуры обских угров В.Н. Чернецов: "Отыр выдвигался благодаря своей физической силе и уму. Если бы он не был силен, он не мог быть отыром... Богатыри эрыг отыр... все время воевали. Почти все были перебиты, а кто из них остался в живых, стали пупых (духами). В каждом поселке есть свой пупых... В местах жительства богатырей теперь находятся пупыхи и живут потомки этих богатырей. Им нельзя убивать соответствующее животное (которое является пупыхом, и образ которого имел богатырь-предок), так как оно "приходится родней" живущим людям"⁴⁸.

О "превращениях" богатырей в духов (тонх’ов) известно и из хантыйских материалов. Так, по данным XVIII в. у остяков "кумиры или болваны... есть деревянныя... болванов почитают за древних своих шаманов или волхвов, при этом и за сильных богатырей"⁴⁹. Л.Р. Шульц сообщал о "потомках богатырей и богов" из числа салымских хантов, которые "считают себя и почитаются другими за потомков тонха". О могучем богатыре, "впоследствии ставшем тонхом", упоминал К.Ф. Карьялайнен.

Предки-богатыри присутствовали не только в мифологии, но и в фольклоре угров. Штаб-лекарь Шавров (XIX в.) наблюдал ритуальные пантомимы хантов, в которых мужчины изображали вооруженных саблями и копьями богатырей, причем женщинам видеть эти действа не позволялось. Сцены с участием богатырей были характерны и для медвежьих праздников у манси.

Все это значит, что у обских угров бытовали представления о "родовых" предках-богатырях, которые могли выступать как в антропоморфном, так и в зооморфном облике. В поздней традиции они фигурировали как предки-покровители селений, что впрочем, не исключало особого почитания их отдельными семьями. Это выражалось в изготовлении соответствующих атрибутов - богатырских поясов и шлемов и шапок. Размеры их столь велики, что ни о каком реальном использовании этих вещей и речи быть не может. Если представить пропорционально сложенную фигуру исполина, которому пришлись бы впору эти шлемы и пояса, то рост ее должен быть не менее 5-6 метров...

Богатырские атрибуты выполнялись искусными мастерицами из сукна различных цветов техникой мозаики^*. Сюжет изображений на шлемах и поясах один и тот же - всадник Мир-сусне-хум (как и на покрывалах ялпын-улама), причем пояс (энтап) состоит из четырех частей-ломтов, а шлем - из семи. К меховому обрамлению богатырской экипировки крепились колокольчики или бубенчики, что также наталкивает нас на сопоставление этих атрибутов со священными покрывалами. В чем же сущностная причина этих совпадений?

Дело в том, что "богатырский" (отражающий военно-потестарную^* сущность) слой религиозного сознания как бы перекрывается "угорским митраизмом". Образы Мир-сусне-хума и богатыря сливаются в сознании людей. Расчленение их оказывается невозможным, если, конечно, не пытаться "доработать" действительность, чтобы втиснуть ее в рамки представлений, в соответствии с которыми делится все, вплоть до атома.

Действительно, не случайно ведь эпитетами Мир-сусне-хума являются сорни-отыр 'золотой богатырь' или даже просто отыр. И недаром наиболее популярный у манси тост “Торум ёт, отыр ёт” означает "совместно с богом, совместно с богатырем". При этом, говоря о богатыре, имеют в виду Мир-сусне-хума.

Следует, однако, заметить, что объектом поклонения в данном случае являлся достаточно абстрактный богатырь, точнее - богатырская сущность мифического предка. Иное дело, когда речь идет о фигурах конкретных предков-покровителей селений, которые, согласно традиции, обычно также характеризуются в качестве "спущенных с неба" богатырей-воителей. Они воспринимались как персонажи вполне самостоятельные по отношению к Мир-сусне-хуму, хотя ялпын-улама, встречающиеся на таких культовых местах, как и специально срубленные и воткнутые в землю деревца, использовавшиеся при жертвоприношениях и посвященные "Осматривающему мир человеку", свидетельствуют о том, что и здесь не обходилось без его патронажа.

Предок-покровитель селения близок людям. Жителями пауля такой персонаж воспринимался буквально в качестве отца-основателя поселка. Это обстоятельство проявлялось и в именах предков-покровителей селений - они не сопровождались титулом отыр. Титулование ограничивалось добавлением к имени собственному слова ойка 'мужчина' (Халев-ойка 'чайка-мужчина', Ворсик-ойка 'желтая трясогузка-мужчина', Йибы-ойка 'Филин-мужчина' и т.д.), т.е. имена предков-покровителей образовывались так же, как и у людей (взрослых мужчин).

4. 
   Когтистый старик
   

Почитание медведя характерно для большинства народов Сибири. Что же касается манси, то у них, как и у хантов, медведь, к тому же считался еще и предком фратрии Пор, а называли его Ялп-ус-ойка. В фольклоре он предстает живущим "далеко на Сосьве" Хозяином "Священного городка лошади" (Ялп-ус-ойка-лувус - буквально 'Священного городка лошади мужчина'). Название городка имеет свою мифическую историю. Дело в том, что Ялп-ус-ойка убил богатыря (отыра), конь которого, "пестрый как лист" был захоронен на холме, где победитель и построил себе дом. Он обнес его высокой и плотной изгородью, превратив таким образом в крепость.

Ялп-ус-ойка приносили кровавые и бескровные жертвы. Главное святилище его еще недавно находилось в селении Вежакоры на Оби, где и размещался культовый центр фратрии Пор. Здесь, в переднем углу общественного дома, в специальном ящике хранилось изображение Ялп-ус-ойки, которого манси иносказательно называли еще консенг-ойкой - 'когтистым стариком'. Он представал в виде "свернутой медвежьей шкуры с головой, набитой сеном или стружкой и уложенной на лапы". Каждые семь лет происходили праздники в честь предка фратрии Пор.

Заметим, что ритуальное хранение медвежьих шкур (их в этом случае называли имда) практиковалось раньше довольно широко - имда могли являться принадлежностью домашних святилищ, входить в состав семейных фетишей. В наше время такое можно увидеть уже нечасто. И все же во время экспедиции к манси нам показали имда, хранившуюся в одном из домов селения Верхнее Нильдино на р. Сосьве.

Здесь оказались даже две медвежьих шкуры. Хранились они за занавеской на пубы-норме (полке духов), у стены, противоположной входу. На подстилке - оленьей шкуре имда лежали одна на другой. Каждая из них была сложена вдвое и размещена так, что впереди оказывались морда и лапы зверя. Шею верхней шкуры украшали бусы. Кроме того, на каждой из имда лежало по нескольку женских головных платков. Они, как и бусы, были подарены имда, поскольку в данном случае это были шкуры медведиц, представлявших, естественно, женское начало.

Дважды в год, зимой и весной, для имда специально готовили угощение. Перед шкурами ставили блюдо с пищей и рюмку с водкой (кровавых жертв не приносили). Кроме того, для имда непременно наливали чарку при каждом застолье.

Однако всеобщий "медвежий праздник" устраивался, если удавалось "добыть" очередного медведя. Шкура его помещалась в доме удачливого охотника на почетном месте - на нарах у стены, противоположной входу. Голова зверя лежала при этом на передних лапах, создавалось впечатление, что он "в гостях" у людей. Праздник длился несколько суток и включал церемонии, связанные с "угощением" медведя, а также танцы и драматические сцены, в которых фигурировали не только боги и духи, но и простые смертные. В празднике участвовали не только односельчане охотника-добытчика, на это торжество приглашали обычно и жителей окрестных селений.

Ялп-ус-ойка мог представать не только в образе медведя, но и в антропоморфном (человекообразном) облике. Это обстоятельство не должно смущать читателя, ибо зооморфные "предки" у манси зачастую изображаются в виде человека и наделяются в соответствии с этим человеческими свойствами и качествами.

...В мансийском селении Анеево на р. Сосьва мне удалось увидеть подобное изображение Ялп-ус-ойки. Оно сделано из ткани и одежды. Тулово составлено из множества арсынов (кусков ткани) с привязанными к ним монетами и кольцами. Два платка туго стягивают "шею", выделяя таким образом "голову". На тулово надета рубашка из зеленого атласа с отложным воротником. Вместо застежки ворот зашит у "горла" белыми нитками. Все это закрыто сверху накидкой из синего и желтого сукна. Она выполнена из семи ломтов, на каждом из которых изображен всадник с плетью в руке. Накидка обрамлена мехом красной лисы и снабжена тремя парами колокольчиков. На каждой из ее сторон имеются завязки, к ним привязаны связки арсынов. Лицевая сторона накидки закрыта пришитым к ней большим куском ткани розового цвета. Завершает одеяние коричневый халат на черном подкладе. Рукава, борта и воротник-стойка окаймлены полосой белой материи. На голове Ялп-ус-ойка шапка из семи клиньев желтого и синего сукна, увенчанная кисточкой.

Описанные здесь элементы культа медведя, мифического предка фратрии Пор, не вызывали бы никакого недоумения, если бы не одно обстоятельство, о котором я еще не упоминал. Дело в том, что существуют комплексы культовой атрибутики, в которых изображение медведя (Ялп-ус-ойки) соседствует с изображениями Калтащ-эквы (жены верховного бога Нуми-Торума) и ее сына Мир-сусне-хума, одно из иносказательных имен которого Калтащ-пыг (сын Калтащ). А ведь Калтащ-эква и Мир-сусне-хум - мифические предки другой фратрии - Мось. И точно так же, как фратрии в идеологическом плане противопоставлены друг другу, "враждуют" и духи, принадлежащие к этим разным половинам общества. В чем же дело?

В попытке объяснить это противоречие заманчиво было бы использовать заключение В.Н. Чернецова о том, что Нуми-Торум "может быть отождествлен с тотемом фратрии Пор" (Ялп-ус-ойкой, медведем). В таком случае снимаются и остальные вопросы: Ялп-ус-ойка (Нуми-Торум) оказывается вместе с женой Калтащ-эквой и сыном Калтащ-пыгом. Однако соотнесение Нуми-Торума и Ялп-ус-ойки, как подчеркивал сам В.Н. Чернецов, возможно "лишь исторически" и не соответствует устойчивой мифологической традиции. Да и в самом имени Калтащ-пыг заложена связь Мир-сусне-хума только с матерью Калтащ-эквой. Столь же недостаточным для объяснения аргументом является и то обстоятельство, что Мир-сусне-хум и Ялп-ус-ойка "выступают в фольклоре как братья"⁵¹ - известно, что фольклорная и религиозно-мифологическая традиция не всегда соответствуют друг другу.

Думается, что сама по себе мифология в ее ортодоксальном варианте, предусматривающем противопоставление фратриальных предков, еще не дает ключа к пониманию описанных явлений. Дело, очевидно, в постепенном взаимопроникновении религиозных образов, символов, представлений (имеются в виду половины прежде разделенного на фратрии общества). Это заключение подтверждается и результатами наблюдений этнографов, свидетельствующими об изменениях традиций. Так, в 1939 г. В.Н. Чернецов писал, что "еще лет десять назад кондинские вогулы не ели мяса медведя". На Сосьве отмечено переосмысление обычая хранить имда, сопряжение его с промысловым культом: "Эта голова (медведя - И.Г.) лежит, и еще медведи придут". Понятно, что в такой трактовке легче принять ранее чуждую норму. Из материалов З.П. Соколовой следует: в прошлом манси, жившие по рекам Лозьве, Пелыму, Конде "медведя не плясали", т.е. не справляли медвежьи праздники. Позднее медвежий праздник вошел в их традицию, и "мясо медведя они стали есть с соблюдением ритуала". Очевидно, все эти явления связаны с неизбежным отмиранием самой дуально-фратриальной организации и, соответственно, угасанием представлений и ограничений, служивших ее идеологическим обоснованием.

5. 
   Семейные духи
   

Итак, мы знаем теперь, как выглядели изображения мансийских богов и как их почитали манси. Боги могущественны, они опекают все общество, их следует уважать, относиться к ним почтительно, чтобы не вызывать их гнева и чтобы иметь право просить их о защите и помощи. И все-таки, могут ли они уделить достаточно внимания каждой семье, вникнуть во все ее заботы и жизненные сложности? В трудном этом деле помогают богам семейные и индивидуальные духи-покровители, которые были раньше в каждом мансийском доме.

Хранились они, как и изображения богов, на чердаке или внутри дома на пубы-норме (полке духов), крепившейся к священной стене (мулу), расположенной напротив входа. Выглядеть духи могли по-разному, да и попадали они к человеку различными путями. Вот перед нами целая коллекция бронзовых фигурок. Это бобры. Такие и подобные им изделия из бронзы изготовляли еще две тысячи лет по обе стороны Приуралья. Отсюда "расходились" они по тайге и оказывались иногда за многие сотни и даже тысячи километров от мест, где изготовили их искусные литейщики. Уже тогда подобные этим бронзовые фигурки фигурировали в качестве предметов культа, им поклонялись, их украшали, к ним обращались с просьбами, им приносили подарки. Археологи иногда находят при раскопках целые "клады" поделок из бронзы, причем нередко фигурки украшены бусами, обвиты специально сплетенным шнуром, их сопровождали серебряные кольца. Все это подарки людей духам, которых они "узнавали" в бронзовых изображениях птиц и зверей - изделиях древних мастеров Приуралья.

А как оказались наши бобры у их (теперь уже покойного) владельца? Да очень просто. Он случайно нашел их в земле, ко­пая яму. Но это нам кажется, что находка - дело случая. Манси же полагали, что таких случайностей не бывает, а поэтому и "явились" эти фигурки тому, кому положено, в знак особого расположения к нему. Считалось, что "эти фигурки падают на землю из туч в виде молнии. Падая, они уходят в землю, но потом поднимаются на поверхность"⁵⁴. Бывало и по-другому. В.Н. Чернецов записал в 30-е годы рассказ о том, как один старик манси поехал на рыбалку и "в одну сетку попалась фигурка человека на лошади из бронзы. Он решил, что это - Вит-хон-пыг (водяного царя сын - И.Г.), взял ее и сделал домашним идолом".

Подобные находки не обязательно отождествлялись с фигурками мансийского пантеона или причастными к нему персонажами. Однако в любом случае они получали статус пубы - духа, им приносили подарки и жертвы (чаще бескровные, но иногда жертвовали животных и птиц). Что же касается наших фигурок, то они, конечно, не случайно были обмотаны полосками красной ткани - это своеобразная "одежда", подаренная их владельцем-хранителем. На тулова бобров надеты кольца, которые одновременно и подарки духам, и знаки их "приручения". Кроме всего, им были подарены серебряные монеты - духи "любят" такие приношения.

Подобно бобрам служил своим хозяевам в качестве духа-покровителя и бронзовый ястреб с обломанным крылом (возможно, это просто литейный брак). Ему преподносились многочисленные подарки: куски ткани, кольца, монеты, серебряные чашки и чарки.

Почитали манси и камни необычной формы, которые также часто фигурировали в виде духов, опекавших ту или иную семью. Люди "очеловечивали" такие камни, стремились придать им антропоморфный облик. Именно поэтому подобные фетиши одевали в специально сшитую одежду - рубашки, шапки.

Семейный дух-покровитель мог выглядеть и по-иному. На чердаке одного из заброшенных мансийских домов мы обнаружили довольно внушительную фигуру. Она представляла собой подобие человеческой фигуры, сделанное из трех рубашек и восьми халатов разного цвета. Завершает одеяние духа большой суконный черный халат с пришитой к нему шапкой. Борта халата украшены синими стеклянными бусами. В одном ряду с ними пришиты большие медные декоративные пуговицы.

"Голову" изображения составляли стянутые в узел воротники рубах. В центре узла, в шелковом цветастом лоскуте, находилась засушенная летучая мышь. В этой связи следует сказать об особом отношении угров к этому представителю фауны. Ханты считали, что "залетевшая в жилище мышь является покровителем семьи". Ее ловили, умерщвляли и хранили как духа-покровителя. Считалось, что успех охоты во многом зависит от нее. Неподобающее отношение к этой святыне грозило неудачей в охотничьем промысле.

Аналогично относились к летучей мыши (тор товлын) и манси. Наш информатор П.С. Таратов пояснил: "Тор товлын, если в наш дом залетит, он долго не живет, помирает. Его высушат, потом в шелковую тряпку заворачивают. Если он залетит - медведя убьешь осенью".

Как видим, и по происхождению, и по форме эти духи-покровители различны. Что же в таком случае (помимо, разумеется, их "обязанности" помогать людям) роднит всех этих духов? Прежде всего, видимо, они близки по признаку "необычности", ведь именно это обстоятельство стало причиной их функционирования в качестве предметов культа. Благодаря своей уникальности, каждый из этих предметов "представлялся как бы вместилищем инородной силы, которая выделяет его из окружающей среды и сообщает ему смысл и ценность"⁵⁵.

Однако необычность (по отношению к повседневной практике) являлась не единственным критерием, определявшим особую роль этих предметов в жизни людей. К тому же вряд ли может показаться необычной сама по себе, например, летучая мышь, хорошо известная жителям тайги. Другим не менее важным моментом являлась "ниспосланность" этих вещей. Никто ведь не ловил летучую мышь специально - она сама залетела в "избранный" ею дом. Точно так же никто не разыскивал камни причудливой формы или древние поделки из металла - они сами "являлись" тому, кого "хотели отметить". Именно поэтому, несмотря на то, что древние изделия из бронзы возводились уграми в ранг фетишей, они никогда не решались специально выкапывать их из земли, даже в тех случаях, когда с определенностью знали, где это можно было бы сделать.

Идея ниспосланности переплеталась с представлением об избранничестве, благодаря которому камни "идут навстречу отдельным счастливым лицам", а владелец такого камня считался "счастливым и удачливым человеком во всех видах промысловых занятий"⁵⁶.

Итак, необычность, ниспосланность, избранничество. Однако это еще не все. Традиционная этика предписывала предельную корректность в определении принадлежности находки. Даже невольная узурпация не принадлежащего человеку "счастья", по представлениям манси, неминуемо оборачивалась гибельными последствиями.

Мотив неизбежности возмездия за присвоение чужой святыни (пусть даже по незнанию, непониманию ее значения и назначения) прослеживается в фольклоре манси. В.Н. Чернецов опубликовал в свое время предание, озаглавленное им "Серебряное блюдо из селения Верхне-Нильдинского". В нем повествуется о том, как рыбаки вытянули в неводе вместе с рыбой серебряное блюдо. Один из них решил взять находку себе: "аршинным куском материи с угла на угол тарелку завязал, домой отнес, в переднем углу к шесту привязал. После внесения на третий день сам заболел. Три дня жил, потом на третий день, как заболел - умер". Та же участь постигла и шестерых других, по очереди помещавших блюдо в свои домашние святилища. Лишь после вмешательства самого сильного шамана (им оказалась девушка) блюдо было отправлено на культовое место селения (Верхнее Нильдино), благодаря чему и прекратились несчастья⁵⁷.

Причина бед, творившихся с людьми, становится понятной из объяснения шаманки: "Эта серебряная тарелка очень дорогая. Очень много духов на ней есть". (На блюде, по мнению девушки, были изображены Тапал-ойка, его сын, Мир-сусне-хум с сыном, Шахэл-торум и Водяной царь-старик). Один человек не может иметь в качестве покровителей такое множество духов, этим правом обладает лишь сообщество людей. Противоречия между находкой с ее мощной семантической нагрузкой и человеком, совершившим неверный поступок, снимаются разрывом отношений между ними, связанным со смертью.

Реликвии, о которых идет речь (и им подобные), являлись человеку как бы "сверх положенного". В сущности, это было знаком особого благоволения по отношению к индивиду (группе) со стороны "опознаваемых" в находках (или даже безымянных) духов. Старик, в чью сеть попала фигурка всадника, разумеется, не мог не иметь к исходу жизни домашнего святилища с теми или иными фетишами. Бронзовая же фигурка, в которой он увидел Вит-хон-пыга, была расценена как особая милость Водяного царя, пославшего ему изображение своего сына. В дальнейшем подобные находки, уже имея статус пубы (духа), передавались по наследству - от отца к (старшему) сыну.

Подобные объекты почитания служили "державшим" их людям в качестве духов-покровителей, хотя и не являлись их мифическими предками. Есть, однако, и фетиши другого рода. У истоков Северной Сосьвы, в селении Турват, расположенном возле озера с тем же названием, нам показали изображение Юдимс-ойки, духа-покровителя фамилии Самбиндаловых. Хранится Юдимс-ойка в доме Дмитрия Ильича Самбиндалова, в левом углу на специальной полке, примыкающей к мулу (стене, противоположной входу). Юдимс-ойка "сидит" в мешке, сшитом из лосиной шкуры. Сделан дух из многих слоев ткани и одежды. В мешке же находятся шкуры соболей и лисиц - это подарки, преподнесенные духу людьми.

С точки зрения каждого члена фамилии, их фамильный дух-покровитель, воплощенный в ткани, дереве, металле или другом материале, существовал "всегда", переходя от поколения к поколению. Умирали или становились немощными старики-хранители, их сменяли более дееспособные преемники, а пубы оставался прежним. Возрастало лишь количество принесенных подарков, пополнялась атрибутика. Таким образом, обладание духом-покровителем имело наследственный характер: субъектом наследования являлось очередное поколение мужчин. Разумеется, в реальной жизни дискретность (от поколения к поколению) выступает в неявном виде, поскольку затушевана сопряженной с ней непрерывностью (уход из жизни старшего поколения происходит постепенно).

Правда, В.Н. Чернецовым описана ситуация своеобразного приобретения фамильного пубы манси Бахтиаровыми. Вот рассказ об этом: "Раньше у нас был пубы в образе лося. Он был ростом почти с человека, из камня. Лет 50 назад во время лесного пожара сгорело священное место, а лось треснул и развалился. С тех пор его оставили. Хороший пубы был; чего не попросишь - все давал. Он не наш был до прихода Бахтиаровых, сказывали, он был в другом месте. Держали его Сотины. Потом Сотины все умерли, лося взяли мы".

Поклонение чужому прежде пубы, в принципе, не выходило за рамки традиции. Это явление могло быть связано с отношениями родства и свойства, однако люди, почитавшие пубы родственной фамилии, отнюдь не становились его собственниками. Он и в дальнейшем оставался фамильным достоянием прежних владельцев. Если же умирали все представители данной фамилии, принадлежавшие ей пубы оставались на прежнем месте, другие люди этим духам не поклонялись. Поэтому присвоение Бахтиаровыми фамильного пубы Сотиных означало нарушение традиции и являлась, вероятно, исключением из правил. Именно этим, с точки зрения манси, и могла быть объяснена гибель "незаконно" присвоенного пубы.

Духи-покровители должны были помогать людям в их повседневной жизни и хозяйственной деятельности. Именно эта обязанность и являлась иногда причиной появления тех или иных фетишей. Вот как выглядела одна из ситуаций такого рода, о которой рассказал мне Иван Романович Челданов, житель мансийского села Анеево в среднем течении Сосьвы. Отец Ивана имел небольшое оленье стадо. Все было хорошо до тех пор, пока извечные враги оленей - волки не начали проявлять чрезмерную активность. При этом они не съедали очередную выбранную ими жертву, а только "рвали" оленя. Все рациональные попытки изменить ситуацию оказались безуспешными. Волки, казалось, не столько утоляли свой голод, сколько "наказывали" за что-то хозяина стада. Тогда-то отец Челданова и прибегнул к магическому средству: сделал фигурки волка и оленя из одного и того же материала (отлил из свинца) и поместил их вместе, в берестяную коробку, причем коленопреклоненная поза оленя как бы символизировала его покорность могучему зверю. Обеим фигуркам при изготовлении были сделаны подарки - в каждую из них вплавлена монета. При этом оленю достался серебряный пятачок царской чеканки, а волку - гораздо больший по размерам пятиалтынный выпуска 1936 г. (Заметим, что светлый круг к тому же считался солнечным знаком, символом причастности к сонму почитаемых духов). Поверх фигурок в коробку был налит жир - "пища", предназначенная хищнику^*. Все это и обеспечило, как уверял меня И.Р. Челданов, сохранность оленьего стада: "Когда из свинца волка вылили, они перестали сразу рвать оленей"^*.

Берестяная коробка с волком и оленем интересна не только сама по себе, но и в связи с историей своего появления, в которой проявилась традиция процесса создания фетиша. Она предстает в виде не только целенаправленных, но и алгоритмизованных действий, предваряемых анализом ситуации.

Изображения духов-покровителей либо передавались по наследству, либо изготовлялись вновь, если к тому имелись соответствующие побудительные мотивы. Это могли быть обстоятельства, связанные с созданием новой семьи (и отселенном сына от отца), а также знаки "свыше". К.Ф. Карьялайнен описывает случай, когда один из духов сам избрал "местом своего жительства красивый остров на реке Демьянке. Один остяк узнал каким-то образом о его пребывании здесь, выстроил ему сарай, поставил идола, как его изображение, и стал приносить жертвы". Мой информатор П.С. Таратов рассказал о другом не менее легендарном варианте появления фетиша: "Однажды мужик видит - лосиный след идет из леса. Вокруг дома лось обошел и тут след кончился. Шаман сказал: "Посмотри на чердаке". Мужик на чердак полез, видит - в мужской одежде лежит. И сказал: "Мне эта речка нравится, Яны-я. Мне здесь ура-сумьях ставьте".

Итак, "генетические корни" духов-покровителей могли быть различными. Это, однако, принципиально не отражалось на "функционировании" пубы в динамике бытия. Для людей происхождение пубы имело второстепенное значение, ибо они в любом случае, будучи облечены статусом покровителей, выполняли по существу одни и те же задачи. На позднем этапе эволюции традиционного мировоззрения, связанном, безусловно, с социальными изменениями, фигура семенного покровителя приобретает большее значение, становится центральной. Формирование же "корпуса духов" могло происходить за счет "рекрутирования" персонажей из разных сфер их сакральной "деятельности". Это может создавать впечатление эклектичности религиозного сознания, если не видеть в "хаосе", сопровождающем появление духов, определенную направленность - стремление, получив пубы, обрести ощущение собственной встроенности в мыслимый космический порядок или подтвердить свое соответствие ему. Одновременно можно, видимо, вести речь о неявно выраженном желании не выпасть из потока трансляции традиционных ценностей, подчеркнуть свою принадлежность к обществу, приверженность его мировоззренческим стереотипам.

При всем этом человек должен был иметь право на обладание духом. Только получение пубы в установленном традицией порядке позволяло войти в систему отношений с ним. Нарушения же принятых и освященных обществом норм в любом случае не сулило ничего хорошего.

Функции рассмотренных здесь домашних пубы достаточно определены. Духи должны были помогать своему хозяину в главных видах деятельности - охоте, рыболовстве, оленеводстве. Информаторы иногда даже поясняют, как именно: "У Сайнаховых пубы - щука.., когда ее поймают, она других вызывает" (информатор С.Н. Гоголев).

Столь же существенна роль домашних духов в охране жизни и здоровья обитателей дома, членов семьи. В этой связи были разработаны и своеобразные "технологические приемы" защиты. Так, например, к волосам ребенка приклеивали смолой кусочки ткани от одежды пубы, предохраняющие... от всего плохого. Подобный кусочек носится, пока ребенок не вырастет и пока у него не будет больших волос"⁵⁸.

Покровительство семейных духов распространялось и на сферу заключения брака. В благодарность за это домашним пубы приносили жертвы и в доме невесты, и в доме жениха.

Функции покровительства у манси выполнял, как правило, один и тот же (если исключить из рассмотрения личных духов-помощников) семейный дух-покровитель. Независимо от своего происхождения он был наделен всем спектром возможностей. В хантыйской семье также "имелось только одно изображение духа, власть которого распространялась на всех членов семьи"⁵⁹. Правда, у хантов Агана мне пришлось столкнуться с другой ситуацией, когда в семьях было по нескольку лунгов (духов-покровителей)^*.

Отношения между людьми и духами сводятся, по определению К.Ф. Карьялайнена, к тому, что "дух, каким бы сильным он ни был, все-таки остается, так сказать, личным слугой своего хозяина и обязан постоянно и безусловно поддерживать своего владельца при условии, что хозяин со своей стороны оказывает ему соответствующее уважение и не избегает удовлетворения потребностей духа". "Потребности" же духа заключались в разного рода жертвоприношениях, а уважение выражалось в безусловном соблюдении норм обращения с духами, транслируемых от поколения к поколению и осознаваемых как ниспосланные свыше. Духи должны были содержаться в строго определенных зонах жилища, доступ к ним мог иметь только их хозяин, который обязан был приносить все диктуемые традицией жертвы.

Жертвоприношения делились на кровавые (йир), бескровные (пори), при которых жертвовалась пища, а также могли выражаться в преподнесении подарков: одежды, тканей, других атрибутов, денег. Практиковалось и сочетание этих видов жертвоприношений.

Регулярные жертвоприношения были связаны с производственным циклом. И.Р. Челданов, отец которого поклонялся Нильтан-овыл-ойке, покровителю оленей, рассказывал, что его "держали на вышке в сундуке. Отец в праздник туда лазил, ставил водку, чего-то говорил. В зимнее время к концу охоты придут, его берут и ставят в сумьях (амбарчик) на четырех ножках возле дома. Туда поставят, сундук откроют, арсыны развешают, его угощают, водку, пищу ставят".

Внедрение в быт манси с XVIII в. элементов христианской обрядности, христианских праздников, привело к тому, что и домашние духи стали непременными их участниками. А.К. Таратова рассказывала, что ее муж обязательно угощал их семейного пубы в "Паскин день" (на Пасху).

Жертвоприношения устраивались не только периодически, но и окказионально - в случаях рождения, женитьбы (замужества) и болезни человека. Особенно большое значение придавалось жертвоприношениям, связанным с созданием новой семьи.

Йир^*, как и пори, сопровождались, как правило, "переодеванием" духа. Практически это означало, что вновь сшитые платья, халаты или рубахи надевались поверх старых.

Домашние духи "участвовали" и в жертвоприношениях, совершаемых в честь духа-покровителя всего пауля. Часть мяса жертвенного животного вместе со спиртным ставили в виде угощения семейным духам. Кроме того, всякий раз, когда забивали на мясо домашнее животное (корову, овцу и др.), это обставлялось как и обычный йир в честь духов-покровителей. На шею животному вешали арсын с завязанной в углу монетой, который затем укладывался в пули-тотал. В остальном знаки внимания, оказываемые духам, практически совпадали с описанным выше.

Жертвоприношения позволяли людям "выйти на контакт" с духами, являлись условием возникновения своеобразного диалога между ними. Жертва (или ее обещание) обязывали духа услышать монолог-обращение к нему человека и "ответить действием", т.е. удовлетворить просьбу жертвователя. Традиционная этика предписывала человеку быть сдержанным в выражении своих желаний. Если речь шла о промысле, то просили обычно "немного рыбы, немного дичи". В любом случае нельзя было требовать большего, чем того заслуживала жертва. Разумеется, люди "делали поправку" на возможности духа в сравнении с человеческими возможностями, однако принцип адекватности внешне должен был быть соблюден.

Представление о непременном воздаянии за жертву являлось основополагающим в общении с духами. Поэтому в людской памяти прочно оседали случаи из обрядовой практики, "подтверждающие" это правило. В.Н. Чернецов записал у манси бытовой рассказ о том, как “однажды приехали на священное место приносить жертву. Когда все собрались, иные начали говорить: "Вот, приехали, а чем за жертву платить будем". - Вдруг смотрят: в реке выдра не может пролезть в прорубь: льдом затянулась. Пустили на нее собак, выдра ушла в нору. Её выгнали из норы дымом. "Вот, - говорили, - чем платить будем, он нам и послал; за трех оленей 60 р. платили, а за выдру 180 получили"”.

Известно, что отношения между людьми в архаических культурах основаны на оппозиции "мы - они", где "мы" - может соответствовать социальной структуре любого уровня. Эта структура способна расшириться за счет включения в нее кого-то из числа "их". Такое включение может оказываться постоянным (например, при заключении брака, который совершался с чужеродцами) и временным (например, при артельном охотничьем промысле). По той же схеме строились и отношения людей с духами. Каждая вновь принесенная жертва в очередной раз разрушала барьер между человеком и духом, каждый раз заново включала духа в отношения с человеком, приближала его к человеку, понуждая "действовать", согласно принятым в человеческом обществе нормам. Из существа, стоящего над человеком, дух "превращался" в "делового партнера". Происходило приземление, своеобразное "очеловечивание" духа, позволяющее относиться к нему в соответствии с тем, как он выполнял взятые на себя обязательства.

Впрочем, "выполнить" их дух мог лишь в случае, если воздействие психосоматического плана сочеталось с возможностями, определяемыми экологической ситуацией и объективными данными индивида (уровнем его охотничьей квалификации, степенью оснащенности инвентарем и т.д.). Сочетание указанных факторов возникало не всегда - ведь человек, вопреки своим ожиданиям, имел дело не с определенностью, а с вероятностью. И коль скоро надежды не оправдывались, фетиш, писал И. Лепехин, "бросают с презрением, ломают и ругаются... как вредной вещи".

Подобное отношение к домашним духам-покровителям фиксировалось и другими авторами прошлого, писавшими о манси. Так, у И.Г. Остроумова находим, что "боги почитаются лишь до тех пор, пока есть удача в охоте и рыбной ловле; и как только ее не будет, боги наказываются разными способами и уничтожаются, заменяясь новыми". Н.Л. Гондатти в этой связи отмечал, что "изображения, обыкновенно делаемые из металла или дерева, и составляющие необходимую принадлежность каждой семьи и хранимые в особом сундуке, иногда выкидываются или заменяются новыми, если они плохо работали и мало помогали своему хозяину". К.Д. Носилов привел по этому же поводу монолог информатора-вогула "...есть, вон, другие: сделают себе бога, поставит в юрту, оденет его, начнет кормить и мясом, и салом, и почками; станет просить его, когда пойдет на охоту, чтобы он зверя ему нагнал, соболя; пойдет в лес, ходит, ходит неделю: ни ему зверя, ни ему птицы какой; разсердится, приедет в юрту, выпорет вицей своего бога и опять посадит в угол. Случается, после этого бог его послушает, случается - нет. Смотрит, смотрит вогул на него, видит - пользы нет: вытащит из переднего угла и бросит в воду - плыви, куда хочешь, если добром не живешь в юрте..."

Совершенно аналогично относились к семейным духам-покровителям и ханты. "Если ж на беду сих богов постигает остяков неудачная охота, то чтобы отомстить настоящим виновникам своей неудачи, они выносят сии чурбаны из капищ и, в ярости разрубив на мелкие кусочки, раздают по рукам своих старейшин. Истребя сею короткою расправой недостойных своих кумиров, они заменяют их новыми, и, в простоте сердца, возлагают всю надежду на могущественное покровительство сих новосозданных богов".

Следует заметить, что сюжет расправы с духом-покровителем фигурирует в эпосе самих носителей традиций. Рискуя быть обвиненным в пристрастии к цитатам, приведу все же отрывок из текста, зафиксированного С.К. Паткановым. В предании идет речь о князе-богатыре, который

С семи концов света... взял семь девиц, семь жен.

И от семи девиц, семи жен, ни от одной женщины

У него не родился ни сын, муж-богатырь, державший лук в руке

(привычной) к луку,

Ни дочь-девица, державшая иглу и работающая концами пальцев,

у него не родилась.

После этого божку, одетому в малицы из медвежьих и лосиных шкур

(которого он имел),

На боровой стороне (реки) он пожертвовал семь амбаров,

изобилующих пушным товаром.

И на урманной стороне он (ему) пожертвовал семь амбаров,

изобилующих пушниной.

Торчавшие наружу собольи хвосты были обвеваемы ветром,

как шкурки весенних чаек.

Торчавшие наружу беличьи хвосты были обвеваемы ветром,

подобно шкуркам весенних чаек.

В настоящее время, когда ему, (уже) старику, приходилось сидеть,

Он клал... сухое сено в изведенный червоточиной промежуток

(лодки между кокорами).

После этого он зажег огонь...

Многочисленную пушнину из семи амбаров с боровой стороны,

Он положил на огонь, и

Массу пушнины из семи амбаров с урманной стороны

Он положил на огонь.

После этого, хотя к старому божку,

одетому в малицы из медвежьих и лосиных шкур,

И приблизились пять мужей с телом, облеченным в кольчуги,

Одетый в малицу из медвежьих и лосиных шкур божок

шевелит вместе с собою и "кожистую" землю.

Тогда сильный богатырь, старик , с гневными глазами,

руками и ногами, отправившись (туда) сам,

Схватив одетого в малицу из медвежьих и лосиных шкур божка

За голову, поросшую роскошными волосами,

Выворотил его вместе с кожистой землей, волосатой землей.

После этого он его положил на огонь.

Хоть и был он положен на огонь,

Он, сделав скачок, подобно самцу-горностаю, упал в сторону.

Тогда пришло пятеро мужей с телом, облеченным в кольчуги.

Принесли туда железную палку и железный клин.

Вставив (железный клин) в его седалище, они ударили его железною палкою и он раскололся... на две половины, подобно прямому куску дерева.

Его положили на Огонь.., как (кладут) жито на дно желудка...

В полевой практике приходилось сталкиваться с ситуацией, когда хозяин духов-помощников, желая расстаться с ними, попросту оставлял их под деревом на святилище. Старик Д.Р. Айпин со своими антропозооморфными духами-покровителями именно так и поступил. Объясняя причину своего решения, Айпин сказал: "Кормил, кормил, все равно толку нет, решил - пусть так будет".

Недовольство человека поведением духа могло выражаться и в определенных словесных формулах, например: "Из дерева сделанный деревянный образ, из ткани сделанная кукла, образованный и так, и сяк дух-покровитель, не приносит он мне никакой пользы". Или "Проклятые духи-покровители... как я им кровавую жертву не принесу, как я им еду в жертву ни дам, а они опять приносят плохую удачу на охоте".

Традиция предусматривала и "ответ" обиженного духа-покровителя: "Я, из дерева сделанный образ, из материи сделанная кукла, какую пользу я принес тебе, что ты молишь меня? Если ты нашел лучшего, чем я, крылатого бога, иди и моли его!"

Арбитром в отношениях человека и его духа-покровителя считался Мир-сусне-хум. Если жалоба духа-покровителя оказывалась оправданной, человеку предстояло испытать невзгоды, заболеть. По истечении определенного срока он выздоравливал и продолжал поклоняться своему духу-покровителю. Если же дух-покровитель оказывался виноватым, Мир-сусне-хум определял, что человеку не следует далее приносить ему жертвы.

Примерно также строились отношения между людьми и духами у хантов. "Если домашний дух не приносит счастья, то целый год не будут угощать его... Хозяин может подвергнуть своего духа и телесному наказанию, если, получив жертву, бог не проявит своей благосклонности. Правда, домашний бог может жаловаться высшему божеству на дурное обращение с ним, но и от него, бедняга, может получить нагоняй за ленность. Другое дело, если домашний бог разгневается за то, что, не принеся жертв, хозяин наказал его. Тут могут быть дурные последствия".

По представлениям угров, домашние духи со временем, с возрастом, постепенно теряли силы, становились немощными и бесполезными для своих хозяев. К.Д. Носиловым описан случай, когда "вогул... своего покровителя охоты просто бросил, как негодную вещь, в болото и сделал на место того другого из дерева. - Должно быть, что стар стал, совсем правды не скажет, - сказал он на вопрос о причине такого жестокого обхождения с покровителем охоты".

Будучи последовательными в своих рассуждениях, манси находили естественным не только старение духов-покровителей, но и неизбежную со временем смерть пубы. А. Каннисто записал бытовой рассказ о вогуле, чьим покровителем был Мис-хум. Этот человек долгое время был удачлив в промысле, не покидало его и семейное счастье, но вдруг все изменилось, а жертвы оказывались безрезультатными. При очередной попытке принести в жертву оленя к человеку явился Мир-сусне-хум и сказал: "Не убивай оленя! Пошли!" Человека прикрепили к хвосту лошади и перенесли в город на востоке. Всадник велел ему войти в избу. Там было полно стариков. По полу ходил молодой человек, который сказал: "Разбудите человека, лежащего на нарах! Пришел человек, который во время жизни своей считал его духом-покровителем!" Старика, т.е. духа-покровителя человека, разбудили. Старик сказал: "Я мертв. Поэтому пропало твое счастье на охоте, стадо оленей твоих сократилось. Больше не приноси мне жертв! Жертвуй для Мир-сусне-хума и для моего сына, тогда вернется тебе удача на ловле, опять удачлив будешь на оленей, на детей!" Человек вернулся домой, сделал, как ему посоветовали. Счастье пришло опять".

Поскольку сын Мис-хума тоже Мис-хум и никем иным быть не может, то речь идет, в сущности, о поклонении тому же духу в его очередном, ином воплощении. Со сходными, если не делать акцент на деталях, представлениями мне пришлось столкнуться у хантов. Сила духов-покровителей (как семейных, так и "родовых", т.е. фамильных) определялась в зависимости от результатов их действий по отношению к опекаемой ими (семье) группе людей. Так, если из числа членов "охраняемой" духом-покровителем фамилии умирало несколько людей, которым по возрасту еще "жить да жить", то считалось, что дух потерял силу, бездействует, т.е. мертв. Это означало, что необходимо изъять из культового амбара изображение фетиша и заменить вновь изготовленным. При этом не менялось имя духа, новым оказывалось только "тело". Иными словами, мы опять-таки имеем дело с представлениями, согласно которым, обессиливший "умерший" дух оживает в новом воплощении. Предполагалось, что возродившийся дух обладает новыми (а на самом деле "стандартными") возможностями для поддержания нормального динамического режима человеческого бытия.

Резюмируя сказанное, должен отметить, что в соответствии с традиционными воззрениями манси, дух-покровитель мог (и должен был) вступать в дачеобменные отношения со своим хозяином, его можно было наказывать за невыполнение обязательств, на него можно было жаловаться верховному арбитру - Мир-сусне-хуму. Дух-покровитель со временем мог обессиливать, более того, он не бессмертен. Деятельность духа ограничивалась заботой о семейном благополучии и удаче в промыслах.

6. 
   
   жүктеу/скачать 0.58 Mb.
   
   Достарыңызбен бөлісу: