Великая депрессия и «Новый курс»

Великая депрессия и «Новый курс»

«Я не боюсь за будущее нашей страны. Оно озарено для нас светлыми надеждами» (Герберт Гувер, президент США, 1928 г.)

«Церковь Святой Троицы на Уолл-Стрит была заполнена людьми, жаждущими получить здесь утешение. Рассказывали, что гостям высотных отелей обычно задавали вопрос: «Вы останетесь ночевать, или вам нужен номер только для того, чтобы выпрыгнуть из окна?»

«Я не понимал, что происходит со страной, но было такое ощущение, что разваливается вся система. Мы проезжали через Гэри, где едва дымились сталеплавильные заводы. … Чем ближе к Детройту⁷, тем было очевиднее, что остановилось сердце Америки. Кладбищенская тишина царила на заводах Генри Форда в Ривер-Руж, предприятиях «Дженерал моторс, Крайслера. Ни струйки дыма, ни облачка пара. Все поразила смерть. Замерло сердце системы. Умерла и она сама. Вдоль реки Детройт протянулись города-трущобы, тысячи и тысячи сколоченных из жести лачуг… – промышленные отбросы, беспомощные безработные, безмолвно стоящие вокруг железных кастрюль и посудин, в которых варилась нищенская похлебка или бурлила вода. Люди грелись у этого тепла. Слабым взглядом угаснувшей надежды провожали они проходивший поезд … Я сидел в вагоне поезда «Нью-Йорк централ» и смотрел в окно. Зеленоватые в сумерках огни костров освещали силуэты черных заброшенных фабричных корпусов. Я записал в своем дневнике, что стал свидетелем апокалипсиса «американской мечты». …Я внимал «лебединой песне вымирающих динозавров» и не мог себе представить, что ждет нас всех в будущем.

…Я на следующее утро отправился в мэрию, чтобы побеседовать с мэром, молодым радикалом Фрэнком Мэрфи. Новое лицо, новое имя, которого позднее ФДР⁸ послал в Верховный суд. Его кабинет был открыт для всех – просто часть зала мэрии… Пока я ждал, пришли четверо или пятеро посетителей. Судя по одежде они были важными птицами.

В традиционных брюках в полосочку, в коротких гетрах, по крайней мере один был с тростью с золотым набалдашником: крупные, полные достоинства фигуры – одним словом банкиры. Мэрфи приветствовал их мальчишеской улыбкой, пытался рассадить их поудобнее, но им было не до того. Они спустили страну с рельс и не знали, что делать дальше. Они пришли в надежде, что этот молодой радикал им поможет. Я не слышал разговора, но видел, как у них дрожали губы, один залился слезами. Мэрфи застенчиво обнял его за плечи. Что, кроме нескольких утешительных слов, мог он им сказать? Это знал Мэрфи, да это знали и они сами: их банки были полностью разорены. …

В то утро я немного побеседовал с Мэрфи. … «Я видел вас вместе с банкирами», – сказал я ему. «Да, бедные ребята, – ответил он. – Я ничем не могу им помочь… Они настолько разорены, что у них даже нет денег на трамвай» …

Я посочувствовал банкирам, но гораздо большее сочувствие у меня вызвали сломленные, подавленные люди – обломки человечества, которых я увидел по берегу реки Детройт. Я отправился к ним и попытался завязать разговор. Это не получилось… Система выкинула их, они потеряли работу, не могли больше содержать семьи. Им было стыдно… Ведь никто не пришел к ним и не сказал, что они во всем этом не виноваты»;

«Все, сказал я себе, все пошло к черту. США кончились»

(Гаррисон Солсбери, американский журналист, писатель)

«Я не часто завидую другим странам и их образу правления, но я говорю: если наша страна когда-либо нуждалась в Муссолини, то час пришел» (сенатор Д. Рид, 1931 г.)

«Я прошу у конгресса единственное оружие, которым еще можно победить кризис, – самые широкие властные полномочия. ...Сегодня мне нужна вся полнота власти, как если бы страна подверглась нападению вражеской армии» (Ф. Рузвельт, 1933 г.)

«Давайте сосредоточим наши усилия на одном – спасти страну и народ, и если для этого нам придется дважды в день менять свои взгляды, пойдем и на это» (Ф. Рузвельт – своим помощникам, 1933 г.)

«Сегодня день национального посвящения. Пришло время сказать правду, и всю правду… Единственное, чего нам следует бояться, – самого страха, безрассудного, безликого, неоправданного ужаса, который парализует необходимые усилия по превращению отступления в наступление» (Ф. Рузвельт – из речи при вступлении в должность президента, 1933 г. )

«Фермеры перешли от слов к делу… 27 апреля [1933 г.] в маленьком городе Ле-Марс, штат Айова, более пятисот фермеров ворвались в здание суда, где ретивый судья охотно выносил решения об отчуждении собственности за долги. Судья обратил внимание толпы на то, что в здании суда не носят шляп и не курят. В ответ ему разъяснили, что «здание суда не его. Мы, фермеры, оплатили его налогами». Судью вытащили на улицу. Принесли веревку, поставили его на колени и предложили ему помолиться перед смертью. В конце концов фермеры смилостивились и ушли, оставив в дорожной грязи избитого до полусмерти блюстителя законов.

Когда в другом округе в штате Айова толпа фермеров разогнала агентов, явившихся продавать за долги ферму соседа, губернатор ввел военное положение в дюжине округов. Солдаты национальной гвардии наводнили округ, около полутораста человек арестовали. Во многих штатах попытки продать ферму с молотка проваливались: вооруженные фермеры являлись на аукцион и назначали смехотворную цену за имущество. Когда вокруг стояли мрачные, решительные люди, язык покупателя прилипал к гортани, он прекрасно видел веревочную петлю, небрежно свисавшую где-либо поблизости. Выкупленное за гроши имущество тут же возвращалось владельцу. Аукционы повсеместно прекратились»

(Николай Яковлев, историк)

«Тов. Сталин говорит, что нынешний экономический кризис есть кризис перепроизводства во всех капиталистических странах. Значит этот кризис характеризуется не тем, что, как у нас, не хватает множества разных товаров и хлеба, а тем, что капиталисты кукурузой топят пароходы, кормят рожью свиней, бросают в море кофе и все товары есть в избытке и, конечно, очень дешевы. Вот так кризис! Крестьяне говорят, что если бы у нас был такой кризис, то весь народ лежал бы, ел хлеб, лежа на боку, в потолок бы плевал…» (Степанищев, крестьянин, из письма в газ. «Правда», 1930 г.)

«Если когда-нибудь было время, когда духовные силы нашего народа были подвергнуты испытанию, то это было время великой депрессии, как именовали американский кризис 1929 – 1933 годов. Тогда могло случиться, что наш народ обратится к чужеземным идеологиям – вроде коммунизма или фашизма. Однако наша демократическая вера была достаточно прочной. В 1933 году американский народ требовал не урезывания демократии, а ее расширения. Именно этого он добился» (Ф. Рузвельт, 1944 г.)

«Одна только свобода в такого рода обществах [без аристократии] способна бороться с пороками и удерживать общество от скольжения по наклонной плоскости. Только свобода способна извлечь граждан из состояния изоляции, в которой они принуждены жить.., способна заставить людей сблизиться друг с другом; только свобода согревает их и постоянно объединяет необходимостью взаимопонимания, взаимного убеждения и симпатии при выполнении общих дел. Одна свобода может отринуть человека от поклонения барышу и сутолоки будничных мелочей, может привить ему чувство постоянной связи с отечеством. Только свобода время от времени подменяет стремление к благополучию более высокими и деятельными страстями, удовлетворяет тщеславие предметами более великими, нежели роскошь, – только свобода озаряет все светом, позволяющим различать и судить пороки и добродетели человеческие»

Дипломатическое признание СССР

«В 1933 году моя жена посетила одну из школ у нас в стране. В одной из классных комнат она увидела карту с большим белым пятном. Она спросила, что это за белое пятно, и ей ответили, что это место называть не разрешается. То был Советский Союз» (Ф. Рузвельт)

«Знаешь, каждый в глубине сердца убежден – Бог есть. Помнишь, Макс, твои добрые папа и мама, набожные евреи, всегда молились. Я знаю, они научили тебя молиться… Ты думаешь, что ты атеист, но, Макс, когда тебе придет время умирать, ты вспомнишь, чему научили тебя отец и мать. Макс краснел и отдувался, но я прижал его. Я убежден: по выражению его лица и его движениям он знал, что я имел ввиду, и он знал, что я прав» (рассказ Ф Рузвельта о беседе с советским наркомом иностранных дел Максимом Литвиновым, 1933 г.)

«…Президент предлагает мне взять на себя обязательства, которые изменяют и дополняют наше законодательство о религии. Это превышает мою компетенцию и полномочия. …Я мог ожидать от президента попытки навязать нашей стране что-либо подобное. Наша страна крепнет, и мы не видим оснований принимать теперь то, что отвергали даже десять лет назад» (из сообщения М. Литвинова из Вашингтона в Москву, 1933 г.)
СУДЬБы

Владимир Кузьмич ЗВОРЫКИН

(1889 - 1982 гг.)
Знаменитый изобретатель, «отец» современного телевидения был купеческим сыном, родом из Мурома Нижегородской губернии. После гимназии поехал учиться во Францию, затем вернулся и окончил петербургский Технологический институт, где вошел в исследовательскую группу профессора Б. Розинга, бившуюся над решением одной из крупнейших технических задач века – передачей на расстояние движущегося изображения. Война заставила его сменить лабораторию на фронт – всю I Мировую Зворыкин прошел офицером-связистом.

После большевистской революции побоялся регистрироваться у новых властей как бывший офицер и, предупрежденный об опасности ареста, сначала скрывался в провинции, а потом, в 1919 г., сумел выбраться за границу. Зворыкин добрался до Америки, поступил на работу в крупную электрическую компанию и в 1924 г. стал гражданином США.

Зворыкин был не только талантлив, но и работоспособен до самозабвения – настоящий «трудоголик»! – и к тому же методичен, организован, упорен в достижении цели. Каждую свою идею, каждое изобретение он доводил до реального воплощения, до готового изделия, пригодного к практической эксплуатации.

Конкуренция исследовательских лабораторий, гонка изобретателей в создании системы передачи изображения на расстояние в 20-е гг. была острейшей. И Зворыкин выиграл это соревнование! В 1933 г. он доложил собранию американских радиоинженеров результаты своей десятилетней работы: создана телекамера и кинескоп с четкостью изображения более 300 строк.

Уже через полтора месяца после своего знаменитого доклада Зворыкин со своим изобретением едет на родину и знакомит со своей работой советских специалистов. На базе его технологий в Ленинграде начинает работать научно-исследовательский институт, который вскоре создает первый образец отечественной телевизионной системы. Студийное оборудование, закупленное у фирмы Зворыкина, становится основой Московского телецентра.

Свидеться со своим учителем и зачинателем телевизионных исследований в России Зворыкин опоздал: профессор Розинг скончался весной 1933 года в Архангельской ссылке, куда он угодил, осмелившись помочь деньгами своему очень нуждавшемуся коллеге, бывшему офицеру. (Спустя четверть века ученый был реабилитирован «за отсутствием в его действиях состава преступления».) Тем не менее, Зворыкин всерьез намеревался навсегда перебраться в СССР, – его отговорили не только американские, но (потихоньку) и советские коллеги.

Сорок лет знаменитый русский изобретатель был директором всех электронных исследований Радиокорпорации Америки, где продолжал исследования, завершившиеся созданием цветного телевидения. На седьмом десятке он стал руководить электронным центром Рокфеллеровского университета, где создавал приборы для медицины. Труд Зворыкина отмечен высшими наградами, которые мог получить инженер-исследователь: американской президентской медалью за научные достижения, британской медалью Фарадея.

жүктеу/скачать 0.65 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: