РАЗДЕЛ III СИЛОВАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ ЭКОНОМИКИ КАЗАХСТАНА В 20-30-х годах ХХ ВЕКА

3.1 Индустриальное развитие Казахстана и его влияние на судьбы казахского народа

Еще в начале ХХ века отдельные немецкие исследователи, подвергая обстоятельному анализу кочевую экономику казахов, указали на неизбежность вовлечения степного хозяйства в рыночные отношения. Говоря о методах и путях модернизации края, они также указали на необходимость соблюдения помимо технических требований элементарных правил порядочности, такта и бережного отношения к древней культуре местных народов, составляющей «предмет их гордости» [1, 508-509].

Как известно, история распорядилась по-своему, осуществленная уже в советскую эпоху модернизация региона сопровождалась тотальным разрушением традиционного общества и чудовищным насилием [2, 45]. Проблемы индустриализации и коллективизации, их влияние на исторические судьбы народов Азии и Казахстана получили освещение в трудах немецких ученых разных поколений. Следуя хронологическому принципу, отметим, что в советской историографии индустриализация трактовалась как исключительно прогрессивное мероприятие, позволившее, точнее способствовавшее народам этого региона сделать исторический рывок и за короткое время перейти от феодализма к социализму. Так ли это?

Ответ на этот вопрос нуждается в новом концептуальном подходе к теме, который должен сопровождаться вводом в научный оборот новых источников, которые были ранее недоступны, а также исследований немецких авторов.

Это позволит нам убедиться в правильности многих выводов по оценке немецкими историками модернизации экономики Казахстана в 20-30-х гг. прошлого столетия.

На протяжении многих лет проблема источников накопления для социалистической индустриализации оставалась одним из главных аспектов дискуссии между советскими и зарубежными исследователями.

Работы отечественных историков и экономистов выражали в условиях советской действительности официальную точку зрения на данный вопрос, согласно которой проблема накопления средств для индустриализации решалась коммунистической партией путем строжайшей экономии в хозяйстве. Доходы национализированной промышленности, банковской системы, внутренней и внешней торговли, по мнению советских исследователей, составили основной источник накопления.

Объясняя курс КПСС на индустриализацию страны, подавляющее большинство немецких авторов (Г.Штёкль, Ф.Штернберг, Э.Эйзендрат, В.Хофман, Г.Кох и другие), выдвигают тезис о неизбежности первоначального накопления за счет разорения сельского хозяйства и несоциалистических элементов [3].

Общеизвестно, что за счет экспорта хлеба производилась покупка из-за рубежа новейшей техники. Несмотря на недостаток хлеба для населения, советская власть чрезвычайными мерами проводила хлебозаготовительную кампанию. Так, во «Всемирной истории» издательства «Фишер» данному аспекту проблемы посвящена целая глава, названная авторами «Развал хлебного рынка». По их мнению, индустриализация сопровождалась возвратом к чрезвычайным мероприятиям и административным произволам периода военного коммунизма, нарушениями законности, необоснованными ревизиями и обысками, которые привели к растущему политическому напряжению в стране [4]. С помощью жестких принудительных мер советскому режиму удалось выполнить заготовительный план и обеспечить себе крупные запасы зерна. Но эти успехи были достигнуты путем массового уничтожения крестьянских хозяйств [4, 318]. Следствием чрезвычайных мероприятий явилось введение в 1928-1934 гг. карточной системы на хлеб.

Западные исследователи, в основном, придерживаются мнения, что индустриализация должна была бы начаться с создания предприятий легкой промышленности, позволяющей накопить денежные средства, так как становление тяжелой индустрии приводит к резкому снижению жизненного уровня населения, в особенности, аграрных национальных окраин.

Курс на индустриализацию, предполагающий ускоренное развитие тяжелой индустрии, означал, по мнению В.Хофмана и Е.Беттхера, диспропорцию в развитии экономики. Этим авторам принадлежит тезис о нарушении естественного равновесия, присущего свободному саморегулирующемуся капиталистическому хозяйству.

Западная историография придерживается тезиса об экспорте Октябрьской социалистической революции на национальные окраины. Исходя из этого, немецкие историки указывают на отсутствие предпосылок для осуществления социалистических преобразований в Средней Азии и Казахстане.

Э.Беттхер, анализируя экономическую политику советского государства, отмечает, что в советском обществе нет объективных законов, которые бы сами по себе определяли развитие экономических процессов. Следовательно, советская социология и экономическая система, по его мнению, определяются субъективными законами [5].

С аналогичными выводами мы встречаемся и в работах Г.Раупаха «Советская экономика как исторический феномен» и К.Тальгейма «Основные черты советской экономической системы» [6]. Поэтому индустриализация советской страны воспринимается немецкими авторами (Б.Мейсснер, А.Каргер, И.Тисмер и другие) как результат волюнтаристского насилия над естественными экономическими процессами [7].

В отличие от своих предшественников, Г.Кох признает имевшую место в то время реальной внешнеполитической опасности, способствовавшей началу напряженной индустриализации в СССР. Тем самым, признавая в какой-то степени обоснованность курса на индустриализацию, он, в то же время, указывает на то, что строительство социализма означало борьбу Советов с аграрным обществом.

Привлекает внимание трактовка автором целей и задач социалистической, индустриализации. По словам Г.Коха, советская власть не могла продержаться долго, не одолев социально-аграрное общество. Он объясняет это тем, что диктатура профессиональных революционеров, опираясь на слабый городской пролетариат, не могла удержать завоеванных позиций. Расширение социальной базы большевики видели именно в индустриализации, что должно было и спасти режим от крестьянской анархии. Таким образом, Г.Кох видит цель индустриализации не в создании материально-технической базы социализма, которая должна служить удовлетворению потребностей трудового населения, а в укреплении централизованного государственного хозяйства. По этому поводу он пишет: «Централизованное хозяйство служит различным целям. Советское централизованное хозяйство, находящееся под влиянием форсированной индустриализации и стремящееся быть способным к высокой самозащите, до сих пор (работа была издана в 1955 году) подчиняет объявленную цель повышения жизненного уровня указанным принципам. Эта основная тенденция выражает суть теории «социалистической индустриализации» и всей советской хозяйственной практики» [8]. Аналогичные взгляды на советское хозяйство присутствуют в работах Ф.Хинкельаммерта. По его мнению, цель индустриализации заключается в создании военного потенциала, национализации мелких предприятий и коллективизации крестьянства. Индустриализация и в целом экономическое развитие в Советском Союзе были подчинены стратегическим задачам создания военного потенциала и укрепления государственной власти [9].

Несмотря на отдельные различия в трактовке целей и задач сталинской индустриализации, методологический подход немецких историков к проблеме базируется на теории перекачки капитала из сельского хозяйства в промышленность. При этом немецкими учеными разных поколений поддерживалась и развивалась концепция высокой цены индустриализации. Исключение составляют отдельные исследования, которые были изданы в 1920-1930-ые годы. Это было временем существования Веймарской республики, политический и идеологический курс которой ориентировался на советские ценности, в том числе, и на советское хозяйственное строительство. В Германии публиковались советские документы, материалы рабочих делегаций, посетивших СССР. Этим объясняется и то, что увидели свет работы, названия которых говорили сами за себя, а содержание выражало официальную точку зрения на этот вопрос: Е.Глезер и Ф.Вейскопф «Государство без безработицы. Три года пятилетки» (Берлин, 1931 г.); Е.Ким «Азия основательно изменилась» (Берлин, 1932 г.). Так, в книге «Красная работа. Новый рабочий в Советском Союзе» Ю.Кучинский осмелился даже выступить против буржуазных изданий, которые пророчили крах «пятилеток». Как и советские историки, они исходили из исключительно положительных последствий этого процесса, оперируя официальными данными о реконструкции и строительстве крупнейших предприятий цветной металлургии, о бурном развитии угольной промышленности, создании развитых транспортных сетей республики, в частности, строительстве Турксиба и др.

Однако, как бы ни были впечатляющи материальные успехи среднеазиатских народов, писало впоследствии большинство зарубежных ученых, цена, уплаченная за них и выраженная в категориях человеческих усилий, чрезмерно велика [10, 127].

В работе В.Хофмана «Трудовое право в СССР» создание системы принудительного труда выступает, с одной стороны, как атрибут первоначального накопления, с другой - определяло характер индустриализации. Систему коллективных договоров предприятий с колхозами автор сравнивает с указом Петра I о приписке работных людей к заводам [11].

Вопрос этот рассматривался в работах ряда других исследователей. Так, авторы «Всемирной истории» обратили внимание на тяжелые последствия выкачки рабочей силы из сферы сельского хозяйства.

Важным компонентом принудительной системы являлось использование женского труда. В этой связи немецкие авторы отметили увеличение удельного веса женщин, занятых в промышленности: к примеру, в конце 1939 года их доля повысилась на 43,3 % [12, 349].

Особое место среди исследований, которые внесли значительный вклад в изучение истории индустриализации в Казахстане, принадлежит Г.Финдейзену. В его работе «К истории казахско-русских отношений», наряду с интересующей нас проблемой, освещена история завоевания Казахстана Россией. Интерес для исследователей представляет проделанный автором подробный анализ колониальной политики России и ее трагических последствий для автохтонного народа. Выводы Финдейзена подкреплены данными о числе жертв среди казахов, особенно, при советском режиме в период голода 1921-1922 и 1932-1933 г.г. По его подсчетам, в 1921-1930 г.г. на промышленных предприятиях Восточного Казахстана и Сибири работало до 800 тысяч казахов, привлеченных в принудительном порядке [13].

В немецкой историографии 40-50-х г.г. XX века начала формироваться концепция тоталитарного планирования. Она тесно взаимосвязана с проблемой изучения системы принудительного труда в СССР. Индустриализация страны, в том числе, ее национальных окраин, осуществлялась командными, административными методами – директивным планированием, безусловным подчинением периферии Центру. Г.Вагенленер в своей работе «Советская система хозяйства и Карл Маркс» определил планирование как декретирование сверху, со стороны партии и государственной власти, осуществлявшее без учета действительных интересов хозяйства. Не подлежит сомнению, указывает автор, что навязанное искусственным путем централизованное планирование поддерживалось силой. Сопоставляя центральное и местное планирование, Г.Вагенленер отмечает, что советское хозяйство держалось лишь на способности руководителей отдельных предприятий «выровнять роковые последствия центрального планирования» [14].

Система принудительного труда в СССР, по мнению немецких исследователей (Г.Штекль, В. Хофман, Г.Раух и других), обусловлена самой природой социалистического общества. Обобществление средств производства превращает государство в монополиста-работодателя, что позволяет ему произвольно обращаться с работниками. Это позволило немецким ученым сделать следующие выводы:

1. Рабочее законодательство в СССР, в силу неограниченного господства государства, действует только в интересах последнего;

2. Профсоюзы теряют свою роль защитника интересов рабочих и огосударствляются;

3. Социалистическое соревнование есть лишь средство эксплуатации рабочего класса, интенсификации труда.

В тоже время в немецкой историографии наблюдается тенденция, предполагающая отказ от освещения некоторых аспектов проблемы индустриализации в исключительно негативных тонах. Свидетельством сказанному является книга Г. фон Рауха «История Советского Союза», в которой он признает, что советские люди не только принудительно, но и вполне сознательно, и с большим энтузиазмом участвовали в строительстве новой жизни [15].

Позиция немецкого автора близка к точке зрения ряда российских и казахстанских ученых, высоко оценивающих трудовой подъем трудящихся, основанный на огромной вере строительства нового общества. В целом же, в немецкой историографии социалистическое соревнование изображается как мера, принятая государственной властью в целях повышения производительности труда, а участники его - как исполнители этого мероприятия.

Р.Маурах, А.Вебер, Г.Мейер связывают со стахановским движением развитие неравенства в среде советского рабочего класса: заработок стахановских рабочих зачастую в 20-30 раз превышал зарплату низкооплачиваемых рабочих. Все это способствовало росту рабочей аристократии и превращению профсоюзов в оплот рабочей аристократии.

Значительные изменения в уровне жизни рабочих были обусловлены резким понижением в годы индустриализации реальной зарплаты [16, 351].

Общепринято, что индустриализация страны, включая ее национальные окраины, происходила, прежде всего, за счет сверхналога, выжимаемого у крестьян. Хотя главная и определяющая линия политики индустриализации была направлена против крестьянства и казахского шаруа, она, как видно из вышесказанного, затронула интересы и рабочих. В этой связи на лекции в Мюнхенском университете им. Людвига-Максимилианса немецкий экономист А.Вебер отметил, что «в эпоху пятилеток диктатура усилилась и превратилась в диктатуру против рабочего класса» [17].

Перекликается с точкой зрения предыдущего автора и суждение Биссинга, который в своей работе представил государство в качестве монополиста-работодателя, обладающего политической и экономической мощью в использовании по отношению к отдельному трудящемуся непосредственного и опосредованного принуждения [18].

На концептуальные подходы литературы, изданной на Западе в 50-60-х годах прошлого века по вопросам индустриализации, не могли не оказать влияние такие события, как распад колониальной системы и борьба за сферы влияния между СССР и США. Прежде всего влияние это сказалось в трактовке исторического опыта советской индустриализации, целевая установка которой состояла в том, чтобы доказать непригодность его для развивающихся стран Азии, Африки и Латинской Америки. Немецкими учеными представлена полная и детализированная картина огромных материальных лишений в годы индустриализации. Г.Раупах писал, что западные страны обеспокоены тем, что «экономически отсталые аграрные общества, в стремлении ускорить индустриализацию, могут увидеть в советских методах индустриализации образец особенно эффективного достижения цели и поэтому готовы перенять». Эта мысль получила дальнейшее развитие в работе О.Шиллера «Социальное развитие Советского Союза как образец для аграрных стран», которая была напечатана в журнале «Остойропа» («Osteuropa»).

На свои вопросы как Г.Раупах, так и О.Шиллер дали однозначный ответ о неприемлемости советского метода для подражания.

На необоснованность представления о привлекательности советского пути быстрой ликвидации отсталости и создание независимой экономики путем индустриализации указывает В.Репке в своей книге «Развивающиеся страны. Иллюзия и действительность» [19].

В качестве альтернативы немецкими историками предлагается самостоятельный путь общественного развития.

Вариант «третьего пути» для развивающихся стран в немецкой историографии впервые был представлен Ф.Штернбергом. В работе «Значение Азии» он констатировал что, хотя политически колониализм во многих странах ликвидирован, они сталкиваются с серьезными экономическими трудностями. Этим странам придется сделать рывок с целью ликвидации существующего разрыва. В связи с этим Ф.Штернберг признает значение для них ускоренных темпов, напоминающих советский образец. Но при этом полностью отвергает его, считая, что обращение к внутренним источникам накопления, немыслимо без использования насильственных методов и создания тоталитарной системы. «История - пишет Ф.Штернберг, - не дала нам пример того, что быстро проведенная индустриализация, финансируемая внутри страны, обошлась без насильственных методов» [20].

Освоение природных ресурсов и широкомасштабное промышленное строительство требовали увеличения дешевой рабочей силы. Эта проблема была решена путем расширения карательных функций тоталитарного режима. Следствием этого явилась огромная сеть исправительно-трудовых лагерей во многих регионах советской империи. Не составил исключения и Казахстан, где в 1931 году был создан гигант ГУЛага - Карагандинский лагерь. Выбор этого места, видимо, не был случайным, если немецкий ученый в своей работе «Структурные изменения в Казахстане в русское, в особенности в советское время» указывает на то, что «этапы казахской индустриализации можно проследить на примере Караганды, построенной в годы пятилетки» [21, 258].

В строительстве мощного гиганта индустрии – Карагандинского угольного бассейна участвовали сотни тысяч узников Карлага, репрессированных по политическим мотивам в разные годы. По мнению авторов «Всемирной истории» в конце 30-х гг. репрессивные меры стали повседневной практикой социалистического строительства. По подсчетам ученых, в трудовых лагерях содержалось около 7 млн. людей [4, 350-351]. Сверхиндустриализация проводилась силовыми методами путем привлечения труда заключенных ГУЛага и тотального ограбления крестьянства.

Целенаправленная колониальная политика, проводимая Советской властью в Казахстане, в наиболее грубых, обнаженных формах проявилась в придании его экономике исключительно сырьевой направленности.

В процессе индустриализации, управляемом из европейского центра СССР, в Казахстане должны были получить развитие только лишь добывающие отрасли промышленности. Освещение колониального характера индустриализации национальных окраин советской империи стало предметом специального исследования целого ряда зарубежных исследователей. На изучение истории Средней Азии и Казахстана в целом, и, в том числе, по рассматриваемой теме огромное влияние оказал Баймирза Хайит. По рассматриваемой нами проблеме широкую известность получили такие его книги, как «Туркестан в XX веке», «Советская политика на примере Туркестана», «Туркестан между Россией и Китаем», «Советско-русский колониализм и империализм в Туркестане» и др. Сюжетная линия всех его работ связана с тезисом о том, что национальная политика советской власти является продолжением колониальной политики старой России. Большевики продолжили «модернизацию» Казахстана, но не довели ее до логического конца. Следовательно, события 1917 года и начала 20-х годов являлись повторным завоеванием Туркестана. Соответственно период 1917-1924 гг. немецкими историками характеризуется как возникновение первых национальных государств и их крушение, а следующий, то есть с середины 1920-х гг. и до начала Второй мировой войны, как создание «марионеточных псевдогосударств» и «советизация» региона.

В работе «Советско-русский колониализм и империализм в Туркестане» Б.Хайит выдвигает тезис об экономическом колониализме, содержание которого определялось «процессами модернизации, технологизации и индустриализации, преследовавшими одну единственную цель - освоение сырьевых ресурсов» [22].

Проблема однобокого, сырьевого характера экономики края нашла отражение в работе К.Менерта «Азия, Москва и мы». Говоря о превращении Казахстана в сырьевой придаток России, автор ссылается на ленинский принцип приближения промышленности к источникам сырья, который полностью был нарушен в ходе индустриализации. Подтверждением тезиса о сохранении колониального характера промышленности республик Советского Востока, по мнению автора, явилось то, что Азиатская Россия оставалась важнейшим сырьевым ресурсом советской империи. Автору известно, что советский метод индустриализации национальных окраин был воспринят не всеми представителями тогдашней руководящей национальной элиты.

Научные результаты, полученные немецкой историографической школой по вопросам индустриализации Казахстана, во многом соответствуют действительности и подтверждаются выступлениями и трудами ряда представителей казахской интеллигенции, партийных и советских лидеров 20-30-х годов XX века.

В сложной общественно-политической обстановке 1920-1930-х годов, когда решался вопрос о путях индустриализации и формировании национальных кадров, С.Садвакасов правомерно указал на необходимость пересмотра колониальной структуры экономики края. В своих выступлениях он отмечал, что политика партии и ее руководства на окраинах мало чем отличается от прежней политики, которая видела в окраинах, главным образом, сырьевую базу для промышленности центральных районов России. В одной из статей он писал: «... если империалистическая русская буржуазия только выкачивала из окраин сырье, насаждая фабрики и заводы у себя под рукой, то социалистическая промышленность должна развиваться по принципу хозяйственной целесообразности, если восстановительный период поневоле имел на себе отпечаток «проклятого наследия» прошлого в виде фактического неравенства отдельных национальностей, то полоса реконструкции должна изжить и это «наследство», обязательно преодолевая стоящие перед нами трудности. В этом заключается и весь смысл приобщения отсталых окраин к социалистическому строительству, в этом залог дальнейшего управления Советской власти на окраинах» [23]. Он также безбоязненно и принципиально отмечал, что «тревожным сигналом для национальных окраин прозвучало и заключительное слово т. Рыкова на IV Всесоюзном съезде Советов», где он …«неправильно называет стремлением к замкнутому хозяйству, когда национальные республики просят помочь им организовать имеющее у них базу, то или иное предприятие». «Нам кажется, - говорилось далее в статье, - что индустриально развитое хозяйство тем и отличается от первобытного, что оно никогда не станет замкнутым, и пожелания т. Рыкова, чтобы единство Союза и взаимная зависимость отдельных его частей возрастали все более и более, осуществляется тем вернее, чем скорее национальные окраины перестанут быть только сырьевой базой. По мнению С.Садвакасова, индустриализация окраин совершается «черепашьими шагами», хотя для ее успешного осуществления есть все данные: рабочая сила в лице миллионов бедняков-казахов и сырье. В то же время С.Садвакасов был против массового переселения, точнее, заселения в республику «свободных» рабочих из других районов страны. Поскольку «земли у излишних» рабочих рук деревни вполне достаточно или, во всяком случае, не вполне достаточно, чтобы перед партией поставить задачу усиления перенаселения», С.Садвакасов был обвинен в «национал-уклонизме», стремлении создать «замкнутое хозяйство» в каждой республике [23, 125].

Позицию С.Садвакасова разделяют западные авторы, которые в разные периоды времени отмечали однобокое развитие экономики национальных окраин, неспособной действовать вне связи с другими регионами СССР. Немецкими учеными резкой критике был подвергнут принцип развития Советского Союза как единого экономического целого. Это явилось следствием грубых деформаций советской системы в экономической сфере. С позиции сегодняшнего дня в условиях суверенитета перед нашим государством стоят сложные задачи развития экономической независимости.

Вопреки разумным предложениям руководящей национальной элиты тоталитарный режим не учитывал национальные особенности края и зачастую игнорировал национальные интересы, отдавая предпочтение решению общесоюзных задач. Этим объясняется значительное увеличение европейского населения в ходе индустриализации в Казахстане. По этому поводу немецкий историк Герберт Шленгер писал: «В ходе индустриализации в Казахстане произошли коренные структурные изменения, при этом основными духовными носителями этого процесса были русские из Урала и Западной Сибири» [21, 261].

Очень медленно решался вопрос о формировании национальных кадров. Как свидетельствуют отечественные источники, изучение которых стало возможным в условиях суверенитета и независимости нашей республики, вовлечение коренного населения в производство с 1924-1926 гг. было незначительным.