Проблемы истории Казахстана (с древних времен до 1917 г.) в трудах немецких авторов

2.2 Проблемы истории Казахстана (с древних времен до 1917 г.) в трудах немецких авторов

Изучение истории и культуры древних насельников Средней Азии и Казахстана представляло неподдельный интерес ученых зарубежных стран. Не составила исключение и Германия. Немецкими учеными разных поколений предпринималась попытка синтезировать разнохарактерные по происхождению информации источников, что позволило им сделать аргументированные выводы по многим аспектам исследуемой проблематики.

Особое место среди исследователей эпохи бронзы на территории Казахстана занимает фигура Карла Йетмара. Он явился автором значительного ряда работ, оказавших заметное влияние на формирование концептуальных положений о «ранних кочевниках». Среди них «Археологические следы индогерманцев в Центральной Азии», «Наиболее древнейшие цивилизации степных пастухов Центральной Азии», «Металлургия в эпоху ранних степных кочевников», «Роль политических центров в становлении воинствующих кочевников Центральной Азии» [26]. Широкую известность получила его монография «Ранние степные народы: евроазиатский звериный стиль». Ключевым моментом исследований К.Йетмара оставался вопрос о происхождении звериного стиля [27]. Его точка зрения на данный аспект проблемы отличалась от преобладавшего в исторической науке мнения о связи происхождения искусства звериного стиля с местной средой. В этом вопросе Йетмар разделяет позицию Э.Херцфельда, который еще в 1941 г. в книге «Иран на древнем Востоке» пришел к выводу о том, что это искусство было заимствовано скифо-сакскими племенами из Передней Азии [28]. Вместе с тем Йетмар считал, что цивилизация ранних кочевников была уникальным и самодостаточным явлением, сыгравшим значительную роль в становлении и развитии классического номадизма. В этой связи так называемый «звериный стиль» выступил в качестве важной части, объединившей разные с этнической и лингвистической точки зрения цивилизации.

Картина образа жизни древних насельников Казахстана была бы неполной без привлечения археологических материалов. Однако археологические изыскания в исследуемом регионе, проводившиеся непосредственно зарубежными учеными, немногочисленны и в дореволюционный период имели в основном эпизодический характер. Первая статья об археологическом изучении территории Туркестана была опубликована Мартином Хартманном в 1905 году [29].

Археологическими проблемами и древней историей Центральной Азии занимался Александр Хойслер, профессор Института древней истории и археологии АН ГДР. Известны его работы «Скифы и ранние евроазиатские степные народы» и «Курган Иссык – памятник сакской эпохи» [30]. Разрабатывая археологические материалы на обширном пространстве Казахстана, России, Украины, Хойслер попытался дать цельную картину распространения древней «звериной» культуры от Алтая до Карпат. Его работы, имели, конечно, большое значение для немецких читателей, однако он опирался на материалы, собранные советскими учеными [31, 55].

Среди проблем, привлекших особое внимание немецких исследователей, явились история и культура этнополитических образований гуннов, усуней и кангюй. Так, в 20-х годах прошлого столетия немецкий историк М.Грот (В.В.Бартольд относит его к плеяде известных голландских синологов. Вместе с тем то, что он всю свою жизнь работал в Берлинской академии позволяет причислить его к представителям немецкой исторической школы) обратился в изучении этих вопросов к китайским источникам. Перевод отдельных глав из Ши-цзи Сыма Цяня (гл. 110), а также из Цянь Хань-шу Бань Гу (гл. 99) позволил автору определить роль и место усуней и хуннов в этно- и культурогенезе тюркских народов [32]. По словам В.В.Бартольда полный перевод этих двух глав дополняется относящимися к гуннам сведениями, известными из других отделов тех же сочинений, именно из погодной летописи и биографии лиц, принимавших участие в исторических событиях. В таком сосредоточении материала М.Грот справедливо видит преимущество своего труда перед трудами своих предшественников, ограничившихся переводом соответствующих глав и не касающихся вопроса, какие сведения о тех же народах и странах имеются в других местах тех же сочинений [33, 409].

Изучение этих вопросов стало ключевым в исследованиях известного ориенталиста Отто Прицака. Статьи автора по указанной проблематике, опубликованные в различных периодических изданиях в 50-70-ые гг. ХХ в., впоследствии составили содержание сборника «Исследования средневековой истории Евразии» [34].

В работе «Гунны» путем этимологического анализа китайского названия северных кочевых народов Прицак делает вывод о соответствии сюнну (хунну) китайских хроник гуннам европейских источников [35]. Обстоятельное изучение системы управления государства сюнну позволило автору сделать вывод о том, что существовавшая у сюнну система управления могла служить образцом для позднейших кочевых империй древних тюрок, протоболгар и даже государства Караханидов [36].

В 1959-1972 гг. известный немецкий ученый Франц Альтхайм издает фундаментальный пятитомный труд – «История хуннов». Для нас представляет интерес первый том – «От возникновения до вторжения в Европу» [37]. Особую ценность исследованию придала колоссальная работа автора по сбору и систематизации всех существующих упоминаний о гуннах в письменных, археологических, этнологических и литературных источниках. При всех достоинствах монументального исследования оставался открытым вопрос об этнолингвистической принадлежности хуннов. В этой связи следует отметить, что исследования казахстанских и российских ученых содержат материал, убедительно подтверждающий тюркоязычность хуннов [38]. Вместе с тем работа Альтхайма составила основу для дальнейшего изучения истории и культуры хуннов.

Помимо главного труда своей жизни, Альтхайм, издал «Всемирную историю Азии в эпоху греческой древности», опирающуюся на греческие источники. Результатом совместного труда с Р.Штайлем в 1954 году явилась работа «Азиатское государство: феодализм при Сасанидах», в которой были использованы материалы мусульманской историографии [39]. К числу современных германских изданий о регионе, опубликованных после объединения Германии, относится «Всемирная история» [40]. На основе проблемного подхода излагаются две обширные главы, посвященные истории региона: Центральная Азия в античности и средние века и Центральная Азия со времени господства Чингис-хана и до конца Второй мировой войны. Освещение истории ранних кочевников базируется на использовании только лишь китайских источников, свидетельствуя об одностороннем подходе авторов к изучению этого вопроса. Вместе с тем в работе придается огромное значение Великому Шелковому пути как источнику знаний о Центральной Азии на Западе. С точки зрения геополитической угрозы Китаю рассматривается история сюнну. Гуннская эпопея излагается в интерпретации согдийских купцов Средней Азии. В этой связи отмечается, что уже при гуннах начался процесс наложения на восточно-иранский субстрат Согдианы нового тюркского этнообразующего элемента. Наследниками гуннской империи авторы считают жуань-жуаней в западной части Центральной Азии и эфталитов в восточной. Однако высшей точкой и исходным пунктом великой тюркской империи стала Центральная Азия в VI в. Тюркская империя простиралась от Джунгарии до Черного моря. Отмечается, что на протяжении столетий тюркские ханы регулярно обменивались посольствами с Западом. В качестве знаковых символов смены цивилизации выступает борьба и смена религий. Борьба между арабами и китайцами за обладание Центральной Азией переросла в борьбу между исламом и предшествующей культурой. После победы арабов в регионе получил начало процесс создания исламских тюрко-иранских государств, который продолжался с середины VIII до начала XIII вв. и был прерван монгольским вторжением. Эпоха Караханидов авторами характеризуется как эра великой культуры в истории Центральной Азии и тюркского мира.

Начиная со второй половины девятнадцатого века изучение классических источников по центрально-азиатскому региону оставалось основным в научной деятельности немецких историков. В рамках изучаемой проблематики исследования Г.Якоба и М.Хуцма базируются на арабо-язычных источниках. На основе изучения китайских источников построена работа О.Франке, посвященная сакской и раннетюркской эпохам в истории Центральной Азии [41]. Ярким представителем классической немецкой школы тюркологии был Йоханнес Бенцинг. Он известен в науке как создатель классификации старотюркских наречий. Огромный потенциал имеющихся работ Бенцинга по китаистике и тюркологии был представлен в работе «Введение в изучение алтайской филологии и тюркологии» [31, 51].

Отдельным сюжетом является развитие исламологии в Германии. Мы рассмотрим ряд работ, имеющих значение с точки зрения немецкого среднеазиведения. Заметным явлением в изучении ислама и суфизма явилась книга А. фон Кремера «История господствующих идей в исламе» [42]. В этой работе немецкий автор изложил передовые для того времени идеи и пришел к выводу, что различия между западной и восточной цивилизациями выявляются не расовыми, языковыми и климатическими особенностями, а кругом господствующих идей. А. ф. Кремер отошел от европоцентристских позиций в изучении культур, развивавшихся по иной, чем европейская модели.

Эти идеи легли в основу и получили дальнейшее развитие в трудах Игнаца Гольдциера. Достоинством работ этого автора всестороннее изучение исламской цивилизации, в рамках которой произошла культурная эволюция всех мусульманских народов от язычества к единой системе мировоззрения. Гольдциер предложил также собственную интерпретацию развития суфизма по следующей схеме: от простого аскетизма через неоплатонистское учение об эманации и пантеистической концепции мира [31, 48].

Исламологические исследования имели не только теоретическое значение. Так, К. Беккер (1876-1933 гг.) изучавший в течение долгого времени суфизм, попытался наладить диалог между христианской Европой и мусульманским Востоком: этому способствовала его деятельность на посту министра культуры Германской империи. К крупным исследователям суфизма в Германии в предвоенную эпоху следует отнести Р. Хартмана [43].

На современном этапе известным специалистом по исламской проблематике является Тильман Нагель. Его научному перу принадлежат такие книги как «Укрепление веры», «История исламской теологии», «Коран». В рамках исследуемой проблематики представляет интерес книга «Тимур-завоеватель и исламский мир в позднее средневековье», в которой нашли освещение многие вопросы истории Центральной Азии [44].

К числу современных германских изданий о регионе, относятся различные историко-культурные и искусствоведческие обзорные публикации. Среди последних можно назвать путеводитель по памятникам истории и культуры пяти среднеазиатских республик, принадлежащий К. Пандеру. Автор освещает историю, религии и исламскую культуру, особенно искусство и архитектуру. Все это дается с точки зрения взаимосвязи региона на цивилизованном уровне с соседними странами. Особое внимание автор уделяет истории суфизма, его истокам и влияния этого учения на мировую культуру, и показывает читателям комплекс Ходжи Ахмета Ясави в Туркестане. Цель данной книги – приблизить европейского читателя к пониманию истории и культурной идентичности региона. Думается, что К. Пандеру это вполне удалось [45].

Одним из известных германских ориенталистов второй половины XIX – начала XX вв. был Йозеф Маркварт (1864-1930). Внимательное знакомство и детальный анализ переводов тюркских рунических надписей позволил Маркварту сделать важные вывод по истории орхоно-енисейских тюрков. Он указал на наличие в орхонских надписях особой системы исчисления. В.В. Бартольд, позитивно оценивая труд Маркварта, не считает все его выводы бесспорными. К примеру, Бартольд, опираясь на данные ат-Табари о продвижении арабов в Мавераннахре в период с 705 по 732 гг. и их столкновения с тюрками, высказывает свои замечания по поводу соответствующих мест в работе Маркварта [46]. Путем скрупулезного сравнения анализа материалов надписей с китайскими и арабскими источниками, немецкому автору удалось в отличие от других исследователей установить более раннюю дату вышеупомянутым историческим событиям. В этой связи для нас наибольший интерес представляют доводы автора в отношении реки Йенчю, рассматриваемой автором как Сырдарья, а Железные ворота (Темир-Капыг) – проход Бузгала в горах Байсунтау. Все это позволило Маркварту сделать вывод о продвижении орхонских тюрков гораздо дальше на запад, чем полагали В.Бартольд и П.Мелиоранский [47, 23].

Следует отметить разносторонний характер научных интересов Йозефа Маркварта, который наряду с древнетюркской историей и филологией, занимался изучением иранистики и куманологии. Свидетельством сказанному стал фундаментальный труд по исторической географии Ирана, в котором затрагивались проблемы среднеазиатской истории. По мнению широко известного казахстанского ученого Б.Е.Кумекова, Й.Маркварт впервые обращается к кимако-кыпчакской теме в связи с попыткой анализа свода мусульманских сведений о странах Восточной Европы и их среднеазиатских связях.

Древнетюркская эпоха стала основной сферой научных интересов Вильгельма Юлиуса Банга или Банги-Кула (1869-1934 гг.). Такие работы автора как «Доклады по тюркскому языкознанию», «Из жизни тюркских языков», «Тюркологические письма из Берлинского института» внесли заметный вклад в развитие научных подходов в тюркологии [50]. Наряду с руническими надписями он исследовал памятники позднего периода, среди которых «Кодекс куманикус».

Ю.Банг подвергал анализу ряд работ известных тюркологов. Так, он предпринял попытку выявить ошибки и непоследовательность фонетики Радлова в четвертом томе «Образцы народной литературы тюркских племен, живущих в Южной Сибири и Джунгарской степи», а также в фонетике северо-татарских языков и опыте словаря тюркских диалектов.

В первой половине двадцатого века он издал монографию по истории тюркских языков, где нашли освещение отдельные проблемы языка казахов и уйгур [51].

Огромной заслугой Банга явилось создание крупной научной тюркологической школы, в которую входили ученые не только из Германии, но и многих европейских государств. К числу его учеников относятся знаменитые тюркологи прошлого столетия: А.Ф.Габен, Г.Ярринг, С.Чагатай и др.

В этой связи следует отметить, что высокий уровень развития этнологических и лингвистических исследований тюркских народов в Германии побудил Вильгельма Радлова получить образование в Берлинском университете у В. Шотта. Защита диссертации по теме «О влиянии религии на народы Азии» состоялась в Иенском университете. Заметное влияние на творческую деятельность молодого В. Радлова оказали такие работы В. Шотта, как «Вопросы татарских (тюркских) языков», «Об истинных киргизах», «Древние известия о монголах и татарах» [52].

Не менее известным немецким ученым, созидавшем на рубеже двух эпох, был Карл Броккельманн (1868-1956 гг.). В работе «Восточно-тюркская грамматика исламских литературных языков Средней Азии» на основе изучения литературных памятников дотимуровской эпохи он представил сводную грамматику путем сравнительного анализа алфавита на протяжении нескольких веков [53]. Исследования, проведенные немецким автором в области филологии и истории, способствовали созданию специальных работ, посвященных древнетюркской поэзии. Броккельманн, как маститый историк-востоковед, написал работу «История исламских государств и народов», которую исследователи отнесли к числу классических трудов по тюркологии [54].

Манихейские и буддийские тексты на тюркском языке турфанской эпохи стали предметом специального изучения для немецкого исследователя Петера Циме. В конце 60-х гг. прошлого века он представил рецензию на работу казахстанского палеолингвиста Г.Айдарова, посвященную анализу орхонского памятника Бильге-Каган. На последующих этапах научной деятельности Циме не ограничивается только лишь лингвистическим изучением, а переходит к культурно-историческому анализу древнетюркских текстов. Подтверждением сказанному явились такие работы автора, как «Новые данные по истории тюрок в Монголии», «Уйгуры и их отношения с Китаем» и др. Работа над древнеуйгурскими текстами позволила автору сделать вывод о тибетском происхождении многих произведений, ранее считавшихся китайскими [55].

Особое место среди немецких исследователей, занимавшихся изучением Казахстана, принадлежит Аннемари Ф.Габен (1901-1993 гг.). Будучи представительницей Берлинской школы тюркологов, ей удалось объединить западную и восточную ветви ориенталистики и тюркологии в Германии. В 1920-1930-ые гг. тюркологические исследования А.Габен получили широкую известность в Европе [56]. Как уже ранее отмечалось, в начале ХХ в. были организованы немецкие экспедиции Турфан, в ходе которых исследователи обнаружили рукописи, содержавшие разрозненный цикл древнетюркских легенд «дасакрама» (или дасакрамабуддха – авадала). А.Габен занялась изучением этого древнетюркского памятника, относящегося к буддистской эпохе и состоящей из 10 карманат (заповедей) в виде поучений. Это исследование автора позволило выявить в древнетюркском памятнике уйгурские и китайские влияния, а также создать основу для формирования целого направления в тюркологии – изучение влияния буддизма на древних тюрков.

А.ф.Габен является автором значительного ряда работ, ставших впоследствии классическими. Среди них «Степь и город в жизни древних тюрок», «Древнетюркская письменность», «Введение в центрально-азиатские исследования» [57]. Как автор одного из первых грамматик древнетюркского языка, Габен представила полное описание древнетюркской письменности. Изучение древнетюркских литературных памятников для автора являлось основным условием в исследовании духовной жизни древних тюрков, поэтому их искусство, культура и мировоззрение стали предметом специального изучения.

Таким образом, комплексные исследования немецких ученых по изучению памятников культуры, относящихся к древней и средневековой истории, позволили по-новому взглянуть на историю тюркских народов VI-VIII веков. Значительное большинство немецких исследователей указало на весомый вклад древних тюрков в мировую цивилизацию, их роль в судьбе многих народов и государств в указанный период. Однако исследования зарубежных авторов (включая и немецких) об исторических событиях последующего периода носят фрагментарный характер. Отчасти это связано с незначительностью самих европейских источников о государственных образованиях на территории Средней Азии и Казахстана с середины VIII в. до монгольского нашествия [58, 25-26].

Отдельные проблемы истории государства огузов нашли освещение в работе О.Прицака «Падение империи огузских ябгу» [59]. Согласно предположениям автора государство огузских ябгу возникло в Приаралье во второй половине VIII в. До прихода в Приаралье огузы входили в состав Уйгурского каганата. Падение государства огузов в начале XI в. Прицак объясняет двумя основными причинами: внутренний – возвышением сельджуков и внешней – появлением на исторической арене кипчаков. По мнению автора, в результате миграций огузов после падения их государства возникли две империи: сельджуков и Османская.

Однако неразработанность вопроса о первоначальной локализации племен, входившие в различные государственные в домонгольский период, представила особую трудность для немецких исследователей истории Казахстана. Научные изыскания О.Прицака были обусловлены стремлением установить районы первоначального расселения и основные маршруты передвижения киданей, кимаков и кыпчаков в Евразийской степи в IX-XI вв.. Особое внимание автор уделяет изучению истории карлуков до и после 840 г., сыгравших, по мнению Прицака, значительную роль в истории Центральной и Средней Азии в XII-XI вв.

Сопоставляя разнообразные источники о происхождении карлуков, Прицак считает наиболее достоверным упоминание их впервые в китайских источниках VII в. как одной из ветвей древних (орхонских) тюрок. Обитали они на Алтае, между восточными и западными тюрками, и представляли собой конфедерацию из трех племенных групп. Усиление карлуков началось в период Уйгурского каганата и их продвижение на Запад закончилось в середине IX в. полным захватом территории тюргешей, включая Семиречье и Восточный Туркестан. После разгрома государства уйгуров в Монголии ябгу карлуков стал законным преемником степных властителей и принял титул кагана. Это привело к смещению центра власти из Центральной Азии в Среднюю, в долину р. Чу. Анализ и сопоставление сведений из арабских источников позволили Прицаку заключить, что Бильге Кюль-Кадыр-хан - первый караханидский каган и ябгу карлуков, принявший титул кагана, - одно и то же лицо, и сделать вывод о карлукском происхождении династии Караханидов. В пользу такого вывода, считает автор, говорит и тот факт, что в источниках второй половины IX-X вв. титул ябгу больше не упоминается, встречается только титул «хан», часто с определением «кара» [60].

Вопросы политической истории освещались в последующих работах Прицака, изданных в 50-ые годы двадцатого века [61]. В них ученый предпринял попытку дать целостное изложение истории этой династии. Необходимость такой работы обусловлена тем, пишет Прицак, что для предшествующих исследований европейских (включая русских) авторов характерна ираноцентристская концепция истории этой эпохи. В центре их внимания находились вопросы, связанные с историей государства Саманидов, Газневидов, сельджуков, хорезмшахов, а государству Караханидов, находящемуся на периферии мусульманского мира, отводилось второстепенное место. С точки зрения истории Центральной Азии именно Караханидское государство – законный преемник кочевых империй древних тюрок и уйгуров [62].

Прицак выдвигает свою концепцию образования двух совершенно самостоятельных караханидских каганатов с параллельной титулатурой. В этой связи в его статьях уделено значительное внимание установлению личности караханидских правителей и их титулов, а также вопросам хронологии и генеалогии. Согласно Прицаку, династия Караханидов происходила из среды карлуков (как уже сказано), состоявшей в то время из двух объединений – чигилей и ягма, и между знатью этих двух племенных федераций имело место разделение политической власти. Свой тезис ученый подтверждает существовавшей у караханидских правителей иерархий титулатуры («арслан», «богра», «ильчи баши» и т.п.) [63].

Концепция Прицака неуязвима тем, что она подтверждается конкретным историческим материалом. После смерти номинального главы династии Юсуфа Кадырхана (942-1032) два его сына, согласно письменным источникам, получили самые высокие титулы: Сулейман ибн Юсуф (в Баласагуне и Кашгаре) стал Арслан-ханом, а Мухаммед ибн Юсуф (в Таразе и Исфиджабе) – Богра-ханом.

Так возникли Восточный каганат со столицей в Баласагуне (Кашгаре) и Западный каганат со столицей в Узгенде (Самарканд).

Так, легенды о Богра-хане и других правителях, бытовавших до Прицака в отдельных европейских изданиях, идентифицировались с конкретными историческими личностями 58, 28.

Различные аспекты средневековой истории Казахстана, в частности, история завоевания монголами Средней Азии и Руси, нашла подробное освещение в труде немецкого ориенталиста Бертольда Шпулера «Золотая Орда: монголы в России в 1223-1502 гг.» 64. В ней также излагается генеалогия золотоордынских ханов. В рамках исследуемой проблематики известны также его работы как «История Средней Азии», «Средняя Азия после прихода тюрков», «Общее в развитии (западно-) внутриазиатского пространства с 1600 г.», «Средняя Азия с XVI-го в. до русского завоевания» 65.

Полная и детализированная картина исторических событий от создания халифата и мусульманских завоеваний на Среднем Востоке и в Испании до образования Монгольской империи с освещением вопроса о взаимодействии монголов и исламского мира в Средней Азии, Иране и на Ближнем Востоке, включая распад кочевых степных империй и начало русских завоеваний в Азии, представлена в двухтомной монографии «Мусульманский мир» 66.

Общим для работы Шпулера является вывод о влиянии кочевых тюркских и монгольских империй на развитие цивилизации как на Востоке, так и на Западе. Более того, Шпулер особо выделил территорию будущего Казахстана: «Территория между Оксом и Монголией, где население за столетия стало в основном тюркским, занимала ключевые позиции во вселенской империи монголов со времени их завоевательных походов при Чингис-хане» 67.

Монгольский период занимает значительное место в вышеупомянутой «Всемирной истории», в которой прослеживается история монгольской империи от объединения при Чингисхане, раздел наследниками и последующий распад. Авторы отмечают, что с переездом великого кагана Хубилая в Пекин Монголия и вместе с ней вся Центральная Азия теряют свое значение как центр сосредоточения власти мировой империи. Усилиями монголов и тюрских племен в степях современного Казахстана происходило дальнейшее развитие государственной идеи Чингисхана.

Проявляется интерес германских авторов к эмиру Тимуру. В этой связи следует упомянуть, что немецкая историческая наука располагает исследованием В.Хинца, который проделал значительную работу в области обработки и классификации источников по тимуридской эпохе 68. В отличие от отдельных английских авторов немецкие ученые не называют Тимура "татаром", его народ "татарами", его войска "татарскими", тогда как совершенно очевидно, что речь идет о тюрках. С некоторым отступлением от темы нашего исследования, попытаемся показать роль немецких ученых в формировании научного подхода к данному термину. Между тем известно, что в западной литературе сложилась традиция, согласно которой все народы Центральной Азии назывались одним именем - татары. Начинается эта традиция с Марко Поло, венецианского купца, который в середине ХIII в. совершил путешествие в Китай, Центральную Азию и Монголию. Он дал всем народам, живущим на Дальнем Востоке, Сибири, Монголии и Средней Азии, одно коллективное название "татар". Тюрки у него стали татарами, хотя он и заметил, что грамота Хубилая, первого монгольского императора Китая, написана на тюркском языке. Чингиз-хана он назвал "царем всех татар", а Хубилая он окрестил "шестым великим государем всех татар" (Марко Поло "Книга Марко Поло о разнообразии мира, записанная пизанцем Рустикано в 1928 г. от Р.Х.» - Алма-Ата, 1990, - С. 90).

Сам Марко Поло был введен в заблуждение тем, что у монгол не было слова "тюрк" и всех тюрок они называли татарами, их племена - татарскими, а язык - татарским. Эту же ошибку повторяли и многие азиатские авторы. Известный арабский историк и путешественник Якут писал: "Вышли из Мавераннахра неверные из (рода) тюрок, называемые татарами, и завладели городами Хорасана" ("Материалы по истории Туркмении и туркмен". - М.-Л., 1939. - С. 436-437).

В ХVI в. западные историки начали именовать татарами все восточные народы, населявшие территорию от Волги до Китая и от Тибета до Ледовитого океана, соответственно называя и тюркский язык, а также другие языки этого региона татарскими. Причем и русских отождествляли с татарами, а Московское княжество называли "Татарией", поскольку в свое время русские были подданными Золотой Орды. Европа считала себя центром земли и культуры, а все другие народы - татарами, т.е. варварами.

К татарам стали относить не только представителей различных тюркских народов, но и всех мусульман. Так произошло и с булгарами, древними жителями Среднего Поволжья, которые были превращены в совершенно новый этнос, в татар и название это сохранилось до сих пор, несмотря на его историческую нелепость.

Решительный поворот в сторону более научного подхода к этому термину начинается с известного немецкого ученого А. Гумбольдта. Он также широко употреблял название "татар", но при этом постоянно подчеркивал, что под этим названием он подразумевал "народ великого тюркского племени". (А.Гумбольдт "Путешествие барона Александра Гумбольдта". СПб., 1837. с. 18-19) [69].

Возвращаясь к проблеме нашего исследования, следует отметить позитивные аспекты научной деятельности авторов "Всемирной истории". Несмотря на то, что Тимур назван наследником и продолжателем монгольской империи, они выявили главное отличие империи Тимура от монгольской державы. Прослеживая судьбу империи Тимура, авторы считают, что ее крушение обусловлено смертью великого хана, так как она создавалась исключительно силой оружия и не имела объединительного начала в экономике или в законодательстве. В раскрытии характера социально-экономических отношений в кочевых обществах, внутренней динамики их развития в средневековье немецкие авторы «Всемирной истории», как и многие западноевропейские исследователи, не избежали подхода, основанного на теории цикличности кочевых империй. Напомним, что согласно этой теории вся жизнь в кочевом обществе и характер его взаимоотношений с внешним миром подчинялась систематически неменяющимся циклам климатических условий. Общеизвестно, что многие годы отдельные западные историки считали кочевничество, как модель общественного развития, исторически бесперспективным, позволяя негативные характеристики в адрес кочевников. Однако дальнейший ход развития исторической науки опроверг ошибочные представления о кочевничестве. Современные исследователи проблемы, признавая экологическую обусловленность кочевого хозяйственно-культурного типа, отказались от упрощенного подхода к кочевым обществам, лишающего кочевников быть субъектом истории, их вклада в мировую цивилизацию. В этой связи необходимо отдать должное Бертольду Шпулеру, который в первой половине ХХ века в вышеупомянутой работе «Золотая Орда: монголы в России в 1223-1502 гг.» выдвинул идею о симбиозе кочевых и оседлых обществ. Эта идея получила дальнейшее развитие в многочисленных трудах автора, посвященных как монгольской эпохе, так и истории Центральной Азии в средние века. По мнению Шпулера, историю Руси XII-XV следует рассматривать как неотъемлемую часть истории Золотой Орды на основе политического, экономического, культурного синтеза номадов и оседлых жителей Восточной Европы.

В русле этой концепции написаны работы Бурхарда Брентьеса, известного ученого из Галле, автора значительного числа статей и ряда монографий по исторической культурологии Центральной Азии. Отличительной особенностью работ является широкий географический и хронологический подход к изучению восточных цивилизаций. В центре исследовательских интересов Брентьеса находилось культурное наследие трех великих цивилизаций: доисламской, исламской и кочевой. Так, в работе «О древнем искусстве кочевых народов Центральной Азии: рассуждения и гипотезы» ему удалось подробно осветить изобразительное искусство народов степной зоны от Средней Азии до Кореи 70. Огромный интерес для нас представляют выводы автора, отличавшегося своей неординарностью. Брентьес опровергает ключевые моменты сиоцентристской традиции, согласно которой кочевые народы, не имевшие искусства, не могли влиять на развитие китайской культуры. Вопреки бытовавшему в исторической науке мнению, Брентьес указал на значительное влияние культуры кочевников на оседлое искусство Китая, Кореи и Японии. Эти положения легли в основу монографического исследования Брентьеса «Восточный мир с древности до Чингис-Хана», в котором представил детализированную картину смены цивилизаций, роль материальных аспектов через искусство восточных культур 71. В этом русле следует рассматривать совместную работу Брентьеса с советским ученым Л. Альбаумом «Стражи золота: к истории и культуре среднеазиатских народов до ислама» 72. В ней обстоятельному анализу подверглись археологические исследования древнеиранской, эллинистической и раннекочевой цивилизации региона. Следует отметить, что и в этой работе, как и во всех других исследованиях («Восточный мир», «Стражи золота», «Средняя Азия: культурная история народов между Каспийским морем и Тянь-Шанем», «Властители степей» и др.) доминирующим является культурологический метод в изучении региона. История представлена автором в последовательной смене одних цивилизаций другими. Это в очередной раз подтверждает факт того, что труды Брентьеса, созданные в ту пору в ГДР, в условиях давления идеологической коньюктуры, тем не менее, свободны от догматизма. Исключение составляют разделы книг, затрагивающие вопросы «культурного расцвета среднеазиатских народов при социализме». Однако и социалистическая эпоха выступает в качестве культурного среза, состоящего из традиционного исламского наследия и европейского влияния. Эта научная позиция характерна для других работ, посвященных изучению Средней Азии. Среди них «Средняя Азия: культурная история народов между Каспийским морем и Тянь-Шанем», «Средняя Азия: искусство ислама», «Культурно-исторические проблемы Южной и Центральной Азии» и в особенности книга «Властители степей: из истории и культуры среднеазиатских народов в исламскую эпоху» 73.

Особую ценность работам Брентьеса придает использование автором разнообразных археологических, изобразительных и иллюстрированных материалов о памятниках материальной и духовной культуры цивилизации региона.

Одним из приоритетных направлений мировой исторической науки является изучение номадной цивилизации. Так, наряду с освещением вопросов этнографического плана О.Финш и А.Брем в вышеупомянутой книге «Путешествие в Западную Сибирь» представили подробное описание земледелия и скотоводства у казахов, а также добывающей промышленности с указанием основных мест залегания полезных ископаемых. Они приводят данные по добытой продукции на Зыряновских рудниках: 3,5 пудов золота, 50 пудов серебра и 15 тыс. пудов меди 3, 257-258.

Разнообразные сведения авторов о социально-экономической жизни казахов опровергли бытовавшие утверждения о «чистом кочевничестве», «незыблемости и застойности», «кочевого общества», «незнании» казахами земледелия, неспособности их стать профессиональными рабочими, земледельцами 2, 82. В главе «На Сассык-Алакуле» Финш и Брем писали: «… Таким образом, номады занимаются хлебопашеством и что еще важнее, они умеют превосходно орошать свои поля… Этот способ орошения, которое носит названия «арыков» и без которого земледелие было бы здесь положительно невозможно, впоследствии у киргизов переняли казаки» 3, 116. Внимательное изучение социальной структуры казахского общества второй половины XIX века позволило авторам указать на появление в ней новых категорий в лице «сотен обедневших киргизов, работавших на алтайских рудниках» 3, 116.

Отдельные выводы О.Финша и А.Брема по вопросам социально-экономической жизни казахов стали шагом вперед в исторической науке Германии того периода. Однако, значительное большинство немецких исследователей (А.Геттнер, Г.Гельмгольт, Ф.Гелльвальд и др.) писали о несовместимости кочевничества с культурой. Ф.Гелльвальд объяснял это обстоятельство «глубоким отвращением кайсака к оседлой жизни». Недовольство автора вызывал тот факт, что казах «по природе пастух и … вполне доволен своей судьбой, когда с быстротой ветра несется по степи на своем коне, а также в течение нескольких месяцев, которые проводит в горах, где находит богатые пастбища для своих стад» 5, 761. Профессор Гейдельбергского университета А.Геттнер указывал на отсутствие в кочевом обществе предпосылок «для насаждения и развития настоящей культуры» 74, 36. Географический детерминизм в новой интерпретации получил свое оформление в последующих работах, А.Геттнера, выдвинувшего идею о географической обусловленности политических явлений. В русле этой концепции следует рассматривать работы Г.Гельмгольта. Методологический подход автора с доминирующей ролью географического фактора породил немало ошибок в определении роли кочевников в историческом процессе. По мнению немецкого ученого, приобщение кочевников к мировой культуре не является естественным результатом внутреннего развития, а происходит под влиянием внешних факторов (завоевания, миграции, слияния и пр.) 75. Справедливости ради следует отметить выводы Г.Гельмгольта о том, что «мирные сношения между оседлыми жителями и кочевниками», были «скорее правилом, чем исключением» в истории 75, 295.

Вместе с тем дальнейшее изучение исследуемого региона было обусловлено наряду с научными интересами практическими потребностями европейских государств, ставших во второй половине XIX века крупнейшими колониальными державами. Так, созданный в 1887 г. в Берлине Семинар восточных языков определил в качестве приоритетной задачи практическое применение ориенталистских знаний в колониальной практике Германии. В этих условиях доминирующим оставалось положение о «неполноценности» азиатских народов, и необходимости насильственного приобщения их к европейской культуре. Профессор Томас Ахелис в методологическом резюме выводов «Истории человечества» вышеупомянутого Г. Гельмгольта указал на «импозантное триумфальное шествие арийско-европейской культуры по всему земному шару» 75, 335. Подобные выводы исходили из концепции о противоположности культур «Востока» и «Запада», согласно которой первому присуще неподвижность, идея фатализма, а второму – динамичность, идея личности и свободы 76.

Однако с наступлением ХХ века в методологических подходах ориенталистов стали происходить значительные перемены. Это было обусловлено возникновением в мировой исторической науке новых школ и направлений, базирующихся на признании разнообразных факторов, определяющих историю человечества в целом, и кочевых обществ тюрко-монгольских народов, в частности. В русле новых концептуальных подходов (концепции модернизации, структурно-функционального анализа, школы диффузионизма и т.д.) к историческому изучению казахов написаны работы современных немецких авторов: Х.Шленгера, Х.Финдейзена, Э.Саркисянца, А.Каппелера и др.

Труды немецких исследователей второй половины XIX - начала XX вв. освещают политические аспекты завоевания казахской степи, колониальную политику царизма в крае и национально-освободительное движение казахов.

Начальный этап завоевания Казахстана Россией не стал предметом специального изучения О.Финша, А.Брема, Г.Гельмгольта. Однако в работах этих ученых содержаться отрывочные сведения по указанному периоду и выводы авторов о «вынужденном и добровольном характере принятия российского подданства». В этой связи Гельмгольт отмечал, что «в начале XVIII столетия составился союз из джунгаров, башкиров, волжских калмыков и оседлых казаков Сибири – этого форпоста России; союз этот поставил киргизов в такое затруднительное положение, что в 1719 г. они обратились к посредничеству России, но безуспешно» 75, 186. К числу факторов, обусловивших вхождение казахов в состав Российской империи, отнесено строительство укрепленных линий в степи. Следует отметить, что немецкие источники второй половины XIX века отслеживали также военно-стратегические последствия утверждения России в Центральной Азии, в том числе такие его аспекты, как временное вытеснение Российской империей Цинского Китая из Восточного Туркестана, колонизация Западного Туркестана, строительство имеющих стратегическое значение коммуникаций, военный потенциал России в регионе и т.д. 31, 44. Это работы Г.Штумма «Русский поход в Китай», О.Хейфельдера «Железнодорожное строительство в закаспийской области», Б.Левского «Россия в Азии», П. Рорбаха «Русская колонизация в Азии» и «Русское господство в Средней и Западной Азии», А.Цепелина «Россия в Азии» и др. 77.

Значительный резонанс имело исследование немецкого военного Георга Крамера «Россия в Средней Азии». Сам автор в возрасте двадцати лет поступил на военную службу в прусскую армию. За годы обучения в Прусской военной академии он овладел в совершенстве русским языком. По свидетельству очевидцев, Г.Крамер являлся единственным офицером Генерального штаба, который мог без всяких усилий читать русские газеты. С 1879 по 1893 гг. он был старшим по званию офицером в Русской секции Германского Генштаба 78. В центре внимания Георга Крамера, как исследователя, находились вопросы военно-стратегического характера. В работах «Азиатские границы в России» (1874) и «Россия в Средней Азии» (1898) подверглись анализу военные операции российской армии в Туркестане. Г.Крамер представил полную и детализированную картину взятия русской армией Геок-Тепе. Как представитель западной историографии, он рассматривал народы Средней Азии как объект колонизации и без малейшего сожаления указал на гибель 6500 туркмен, при этом дал высокую оценку военным операциям русской армии, потери которой были минимальными (59 человек). Центральное место в работе занял сравнительный анализ английского и русского опыта колониального управления. Доказательством симпатии немецкого автора к России являются следующие выводы: а) «русское правительство не рассматривало занятые земли в качестве объекта эксплуатации, более того, намеревалось вложить в нее немало средств, чтобы она могла приносить доход в государственную казну»; б) «Россия заслуживает благодарности за то, что установила в пустыне, заселенной разбойничьими ордами, порядок и открыла путь к культуре» 79.

Значительное место в работе Г.Крамера занимают военные и геополитические вопросы, связанные с так называемой Большой игрой между Россией и Великобританией. Достоинством книги немецкого исследователя является разносторонний фактический материал о социально-экономическом развитии среднеазиатского региона. Автор рассматривает состояние торговли, развитие земледелия, добывающей промышленности, животноводства в районе Аральского моря, Кзыл-Кума и Эмбы. Не остались без внимания и вопросы социальной структуры казахского общества, а также проблемы духовной культуры казахов. Работа представляет ценность еще и тем, что в ней содержится обширный материал о тридцати крупных городах региона с подробным описанием численности и этнического состава 79, 7-31, 39.

С геополитических позиций рассматривает «приобретение» Россией Казахстана и Средней Азии немецкий историк Отто Хетч. Как считает автор, это событие было обусловлено военно-стратегическими и экономическими причинами. Немецкий историк Г.Шленгер в известной работе «Структурные изменения в Казахстане в русское, в особенности в советское время» наряду с военно-стратегическими причинами колонизации выдвигает и экономические: «… сырьевой и товарный голод выступает как стратегическая потребность к достижению некогда скрытых экономических целей, и требуют от России максимально всестороннего, глубокого и быстрого включения этого региона (Казахстана – Р.Т.) в восточно-европейский мир» 80. Эти положения легли в основу книги Карла Штелина «Русский Туркестан: вчера и сегодня». Автор в истории завоевания Россией Туркестана указал на царскую политику «европеизации» традиционного хозяйства в целях экономической и торговой монополизации края 81.

С позиций евразийской концепции подошел к этой проблеме знаменитый остфоршер Эмануил Саркисянц. В работе «История восточных народов России до 1917 года» он представил широкое полотно исторических событий, охватывающее основные этапы присоединения Казахстана к России, взаимоотношения казахов с сопредельными государствами и народами, подробно остановился на освещении деятельности казахских ханов, в особенности политики хана Абылая, который, по мнению автора, стремился создать централизованную монархию с дальнейшим переводом казахов в оседлость 82. Основным ключевым моментом исследования Саркисянца явился вывод об «общности исторической судьбы народов евразийского пространства», отсутствии расовой неприязни между кочевниками и русскими, что в свою очередь облегчило русское проникновение в этот край 83.

Немецкий ученый Франк Гольчевски на многочисленных примерах экспансии русских в казахскую степь (к примеру, для обеспечения безопасности сибирских торговых путей; получения доступа к «теплым морям»; освоение новых и захвата проложенных торговых путей и т.д.) показал в этом процессе роль торгово-политических и стратегических причин 84.

Таким образом, несмотря на представленный комплекс разнообразных причин, общим для немецких исследователей является вывод о том, что «присоединение» Казахстана носило завоевательный характер. Эта проблема тесно связана с оценкой колониальной политики царизма. Общеизвестно, что еще в прошлом веке в немецкой историографии, как и в целом, в западной, сложились две противоположные точки зрения. Исследователи разных поколений либо заостряли внимание на колониальном характере переселенческой политики царизма, либо исходили из преувеличения влияния переселенцев на социально-экономическое и культурное развитие казахов. В русле цивилизаторских идей эпохи немецкий ученый Ф.Гелльвальд считал, что призвание России – просвещать Восток 4. Эти идеи легли в основу работ другого немецкого автора Александра Пецхольда. В последней части его книги «Туркестан» он писал: «Это и есть будущее страны: порядок, спокойствие и мир будут повсюду, где до этого господствовали беспорядки, волнения и войны. Устранив средневековое варварство, Россия послужила всему миру» 85. Цивилизаторской роли России в Казахстане уделялось большое внимание в исследованиях Георга Крамера 86. Немецкий историк Ф.Ф.Шварц, делая прогнозы относительно будущего развития региона писал: «Туркестан не имеет экономической будущности и обречен на неизбежную гибель» 87. Отсюда вытекал вывод о необходимости приобщения края к Европе.

Несмотря на важность затронутых вопросов о прошлом, настоящем и будущем Туркестана, писал В.Бартольд в своей рецензии на книгу Шварца, «едва ли о каком-нибудь доводе автора можно сказать, что он явился результатом серьезного изучения предмета» 88.

Вместе с тем в немецкой историографии признается факт тяжелых последствий переселенческой политики царизма для многих сторон жизни казахского общества. Так, помимо колониального грабежа национальных окраин российской империи, возведенного в ранг государственной политики, осуществлялся колониальный грабеж иного рода – по принципам «частной инициативы». В данной связи обращают на себя внимание наблюдения О. Финша и А. Брема, свидетельствовавшие о подобного рода обогащениях: «Павлодар (1050 жителей), бывшее село Коряковское во времена Палласа и Коряковск на карте Розе, имеет довольно важное значение, как место торговли с киргизами, что доказывала уже масса сложенных здесь кож. Население округа, простирающегося на 50 верст по левому и на 300 по правому берегу Иртыша состоит… из 6000 казаков и 10300 киргизов. В наше время на правом берегу стояло 6000 киргизских юрт, из которых каждая должна платить правительству три рубля подати, кроме платы за пастбище казакам. Последние, равно как и купцы этой местности, отлично умеют, подобно их землякам в остальной Сибири, обращать туземцев в неоплатных своих должников, именно ссужая их в трудное время. Случится, например, как это часто бывает у киргизов, недостаток в хлебе, казаки всегда готовы ссудить хлебом, мукой и другими продуктами под залог скота, в особенности под телят, которые стоят каких-нибудь два рубля, и притом с условием, чтобы киргиз продержали зимою у себя. Через это, естественно, увеличивается стоимость залога, а вместе с тем и барыш, так что русский, умеющий ловко обдумывать свои дела, может таким манером постепенно перевести в свое владение целое стадо» [3, 76].

Переселенческая политика царизма, сопровождавшаяся крайним обострением аграрных противоречий в регионе, обусловила углубление кризиса скотоводческого хозяйства казахов, являвшегося источником существования для большей части коренных обитателей степи. Несмотря на то, что Гелльвальд признавал цивилизаторскую роль России в отношении казахов, он приводит в своем исследовании следующие сведения: к 1 января 1895 г. в Степном крае насчитывалось всего населения 1895137 человек, из них 1,5 млн. – казахи… По официальным данным во всей окраине на 100 жителей составляло: лошадей – 90, мелкого скота – 380, верблюдов – 12 голов [89]. Эти данные не только не подтверждали выводы официальной историографии о значительном улучшении в тот период материального положения казахов, но и свидетельствовали об обратном.

Немецкие исследователи Г.Шленгер и Х.Финдейзен отмечают, что в определении и осуществлении курса переселенческой политики в Казахстане нашли свое отражение колонизационные цели российского государства. Во всех своих аспектах эта политика была направлена на установление господствующих позиций пришлого населения. В соответствии с существовавшей системой землеотводного дела формирование переселенческих поселений сопровождалось насильственной экспроприацией казахских земель. Г.Шленгер писал, что царизм не вникал в земельные нужды и хозяйственные интересы коренного населения. Царское правительство, провозгласив землю государственной собственностью, передало в распоряжение переселенцев все земли кочевников. Образование русских поселков осуществлялось не на основе освоения пустующих земель, а за счет вытеснения с обжитых земель местных жителей. Как считает автор, до 1914 года в пользу переселенцев было изъято 41 млн. десятин казахской земли [80, 255].

С подобной оценкой последствий колониальной политики царизма в Казахстане солидарен Х. Финдейзен. Он представил обстоятельный анализ основных этапов переселенческого движения в Казахстан. По его мнению, переселение достигает небывалых размеров в период столыпинской аграрной реформы, которая принесла новые бедствия казахскому народу. Русская колонизация и экспроприация казахских кочевий послужила одной из причин напряженности в казахско-русских отношениях, роста национального движения и откочевки значительной части коренного населения в Синьцзян [90].

Как отмечают отечественные исследователи, с взвешенной оценкой негативных и позитивных аспектов колониальной политики царизма в регионе выступили представители «новой исторической школы» в Германии М.Фредериксен, О. Хётч, Р. Юнге [91].

Особое место в этом ряду исследователей принадлежит берлинскому профессору Райнхарду Юнге. Его фундаментальный труд «Проблема европеизации восточного хозяйства, представленная на примере социально-экономических отношений Русского Туркестана» стоит особняком на фоне значительного большинства исследований о Туркестане. Современный исследователь К. Гробе-Хагель в журнале «Оксус» подробно изложил историю создания этого исследования, которое готовилось с помощью боннского профессора К. Беккера, российского академика-востоковеда Самойловича и петербургских экономистов Чернышева и Мушкетова [92]. Однако основные идеи фундаментального исследования принадлежат Ф. Юнге. Предметом специального изучения стал вопрос о влиянии политики на социально-экономическое положение Туркестана. Автору удалось выявить три главных фактора, определяющие всю систему политических, социальных и экономических отношений: это сухой климат, ислам и комбинированное тюркское, арабское и персидское влияние. В своем исследовании Юнг представил обстоятельный анализ кочевой экономики казахов, установил взаимосвязь между замкнутой кочевой экономикой и политической независимостью этого народа. Дальнейший ход развития туркестанского общества требовал вовлечения степного хозяйства в рыночные отношения. В этой связи автор выдвинул в работе ряд приоритетных задач: выявить влияние культуры и традиционного образа жизни на экономику, изучить возможности модернизации восточного общества, определить основные направления и методы осуществления так называемой европеизации. Особую ценность исследованию придает вывод автора о необходимости соблюдения помимо технических требований элементарных правил порядочности и такта при осуществлении модернизации с учетом древней культуры местных народов, составляющей предмет их гордости [93].

Заслуга Р.Юнге состоит в том, что он попытался обратить пристальное внимание на важные аспекты модернизации края, которые в советскую эпоху были полностью игнорированы, положив начало многочисленным трагическим событиям в истории казахского народа.

Справедливости ради следует признать выводы западных историков о том, что определение характера того или иного выступления казахов в прошлом базировалось не на основе всестороннего и глубокого анализа разнообразного фактологического материала, а в соответствии с той или иной концепцией истории «присоединения» Казахстана к России. Бертольд Шпулер отмечал, что представление о восточных народах России вошло в мировую историю исключительно по советско-русской историографии, а ее марксистская схоластика и шовинизм ограничивает ее научную ценность [82, 11].

На наш взгляд, не совсем верным является отожествление Б.Шпулером историографии нового времени с советской, отличающиеся различными методологическими подходами. Но в то же время нет смысла отрицать оголтелый шовинизм ряда работ авторов нового времени, особенно тех, которые в потоплении в крови освободительных выступлений безоружных казахов находили истинное удовлетворение [2, 129]. Типичным примером тому может служить статья: «Повествование иностранцев о киргизском бунте 1869 года», сочиненная неким Бонифатием Карповым. «При чтении напечатанного в журнале «Природа и охота» за 1880 год «Путешествия в Западную Сибирь» доктора О. Финша и А. Брема – пишет он, - встретили мы очень неверные и обидные для войск наших сведения о возмущении киргиз в 1869 г.». Б. Карпов выразил обиду путешественникам за то, что они писали о взятии повстанцами ряда укреплений. «Походы войск усмирения этого восстания произошли на моих глазах, - продолжает Карпов - … с Кавказа явились терские казаки в числе 300 членов и по высадке тотчас кинулись развернутым фронтом в атаку и произвели между киргизами такое опустошение, какого даже кавказским войскам делать прежде не удавалось. На несколько верст поле было устлано киргизами и «рука бойцов рубить устала» [2, 129].

Колониальная политика царизма стала основной причиной восстаний казахов в XVIII – XIX вв. Как отмечает Э. Саркисянц, за движением Срыма Датова непрерывно последовали антиколониальные выступления казахов. По поводу восстания под руководством Исатая Тайманова и Махамбета Утемисова он пишет: «После смерти Букея лучшие кочевья в Орде были захвачены уральскими казахами. Это привело зимой 1834 г. к такому обеднению некоторых казахских родов, что они вынуждены были продавать своих детей в рабство. В 1836-1838 годах это стало причиной их восстания под руководством Исатая и Махамбета» [82, 127].

Х.Финдейзен отмечает, что колониальная суть административных реформ российской империи имела следствием восстание казахов в 60-70-ые гг. XIX в. Автором дан обстоятельный анализ восстания 1916 г. Х.Финдейзену удалось показать несостоятельность укоренившегося в советской исторической науке классового подхода к оценке национально-освободительной борьбы казахского народа. Ярким свидетельством опровержения традиционного подхода стал факт активного участия переселенцев в царских карательных войсках, направленных для подавления казахских повстанцев. В результате карательной акции 1916 г. 300 тысяч казахов были изгнаны с обжитых земельных угодий, а весь их скот и недвижимость перешли в собственность переселенцев [90, 12].

В русле концепции «борьбы кочевничества с оседлостью» излагаются вопросы национально-освободительной истории казахов в XVIII-XX вв. в работах значительного ряда историков К.Штелина, Г.ф.Менде, Х.Шленгера [96].

А. Каппелер в работе «Историография нерусских народов РСФСР за семьдесят лет» с объективных позиций излагает колониальную политику царизма в Казахстане, которая является одной из основных причин восстания 1916 г. Историк придает большое значение изучению земельной политики царизма, проводившейся в интересах пришлого населения. А.Каппелер приводит данные о гибели в ходе восстания 1916 г. более 100 тысяч казахов и киргизов. Восстание явилось, на взгляд автора, одной из причин откочевки значительной части местного населения в Синьцзян [97].

Среди исследований, посвященных национально-освободительной борьбе тюркских народов России и Советского Союза, особое место принадлежит работе Йоханна Бенцинга «Народ Туркестана в борьбе за свою самостоятельность» [98]. Автор представил полотно исторических событий в Казахстане и Средней Азии с 1824 по 1916 гг., остановившись подробно на восстании 1916 г. Детальный анализ обусловлен огромной исторической значимостью этого события.

Таким образом, немецкие исследователи разных поколений внесли значительный вклад в изучение истории Казахстана досоветского времени. На основе разнородных источников по древней и средневековой истории Казахстана им удалось сделать аргументированные выводы по многим узловым аспектам исследуемой проблемы. Немецкими исследователями была предпринята попытка установить этнолингвистическую атрибуцию древних насельников Казахстана, представить полную и детализированную картину социально-политической истории родов и племен, вошедших впоследствии в состав казахского народа. Это позволило по-новому поставить вопрос о весомом вкладе древних тюрков в мировую цивилизацию, их роль в судьбах многих народов и государств той эпохи.

Однако, как мы уже упоминали выше, исследования немецких авторов об исторических событиях последующего периода носят фрагментарный характер. Это в некоторой степени связано с незначительностью самих европейских источников о государственных образованиях на территории Средней Азии и Казахстана с середины VIII в. до монгольского нашествия.

Изучение Казахстана в Германии получает импульс во второй половине XIX – начале ХХ вв., рассматриваемого в истории европейской ориенталистики как классический период. Это в полной мере относится к востоковедению в Германии, ибо в эту эпоху сложились блестящие научные школы, в первую очередь в языкознании; возникли и развились новые научные направления. Весь этот процесс базировался на разветвленной сети востоковедных организаций, кафедр, семинаров и периодических изданий. Укрепление организационных основ немецкого востоковедения благотворным образом сказалось на научном уровне трудов В.Шотта, Ю.Банга, Й.Маркварта, К.Броккельмана, И.Бенцинга, П.Циме, А.ф.Габен.

Разнообразный материал о социально-экономической и политической истории казахов представлен в немецкой историографии второй половины XIX – начала ХХ вв. в русле идеи об обусловленности истории, обычаев, нравов, материальной и духовной культуры народов с природными условиями их проживания. Многие работы по истории Туркестана и степного края базировались на принципах доминирующей роли географического фактора. В этих условиях включение кочевых обществ в общий научно-познавательный процесс сопровождалось зарождением идей в духе спенсеровского понимания теории эволюционизма, с одной стороны, и концепции «естественного человека», с другой [47, 228].

В многочисленной разнообразной немецкой историографии представлен ценный фактический материал по социально-экономической и политической истории казахов. Однако, в них не нашли должного освещения вопросы культуры и школьного образования исследуемого региона.

Одним из основных направлений зарубежного среднеазиеведения (в том числе и немецкого) является изучение традиционного казахского общества в рамках теории «пульсирующих миграций», «локальных цивилизаций» и др. Вместе с тем, именно в немецкой историографии, Б. Шпулером сделан вывод о симбиозе кочевых структур Золотой Орды с оседлым обществом, об их взаимопроникновении, приспособляемости и конечной совместимости.

В 50-60-ые годы прошлого столетия в немецкой историографии утверждается положение об этноинтегрирующей функции кочевого хозяйственно-культурного типа.

Наличие значительного ряда работ по истории вхождения Казахстана в состав Российской империи и национально-освободительному движению казахского народа свидетельствует о неподдельном интересе немецких ученых к этим проблемам. Несмотря на представленный комплекс разнообразных причин, общим для исследователей является вывод о том, что «присоединение» Казахстана носило в целом завоевательный характер. Колонизаторская политика царизма в Казахстане стала основной причиной национально-освободительной борьбы казахского народа в течение XVIII – ХХ вв. Эти проблемы получили должное освещение в работах остфоршеров разных поколений. Особое внимание уделялось восстанию под руководством Кенесары Касымова, являвшегося, по мнению Э. Саркисянца, одним из грандиозных выступлений казахов в первой половине XIX в.

Огромная историческая значимость восстания в 1916 г. обусловила детальный анализ этого события немецкими исследователями. По их мнению, национально-освободительное восстание в 1916 г. явилось прологом дальнейших событий в крае.

Как свидетельствует последующая история Казахстана, в ней открылись новые трагические страницы. События февраля и октября 1917 года, гражданской войны, силовая модернизация экономики в 20-30-ые годы ХХ века, следствием которой были голод, насильственная коллективизация и массовые репрессии сталинской эпохи, составили непрерывную цепь катаклизмов и лишений, выпавших на долю казахского народа, с особой остротой поставив вопрос о его выживании и сохранении как этноса.

Контрольные вопросы

1. Вклад немецких путешественников в изучение материальной культуры казахов (вторая половина XIX – начало XX вв.).

2. Немецкие путешественники о духовной культуре казахов.

3. Позитивные и негативные аспекты этнологических исследований немецких авторов.

4. Развитие востоковедной науки в Германии.

5. Научное наследие немецких тюркологов (XIX – XX вв.).

6. А.ф. Габен и проблемы мировой тюркологической школы.

7. Ключевые аспекты изучения немецкими учеными проблем древней истории Казахстана.

8. Анализ исследований немецких авторов по проблемам средневековой истории Казахстана.

9. Комплекс причин вхождения Казахстана в состав российской империи: немецкая историография проблемы.

10. Последствия колониальной политики царизма в Казахстане в освещении остфоршеров.

11. История национально-освободительных движений в Казахстане во второй половине XIX – начале XX вв.: анализ немецкой историографии.
Тематика рефератов:

1. 
   Немецкие путешественники о материальной культуре казахов (вторая половина XIX – начало XX вв.).
   
2. 
   Проблемы духовной культуры казахского народа в работах немецких путешественников.
   
3. 
   Немецкая школа тюркологии и исламологии.
   
4. 
   Вклад немецкой тюркологической школы в развитие европейской ориенталистики.
   
5. 
   Проблемы изучения древней истории Казахстана в немецкой историографии.
   
6. 
   Немецкая историография средневековой истории Казахстана.
   
7. 
   Бертольд Шпулер и проблемы изучения средневековой истории Казахстана.
   
8. 
   Проблема вхождения Казахстана в состав Российской империи в изучении остфоршеров.
   
9. 
   Колонизационная политика царизма в Казахстане: немецкая историография проблемы.
   
10. 
    Немецкая историография истории национально-освободительных движений в Казахстане второй половины XIX – начале XX вв.
    

жүктеу/скачать 1.89 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: