Немецкая школа среднеазиеведения и казахстаники

Блок «внешних» связей. Функционирование исследовательского механизма остфоршунга немыслимо без его взаимоотношений с другими внешними системами. Отсюда ясно, почему в его рамках существовал особый блок, обеспечивающий связь остфоршунга, к примеру, со следующими внешними системами: политическими, государственными институтами и учреждениями Германии, а также с исследовательскими центрами других государств. Значительный интерес представляет последний тип отношений. Тенденция к международным контактам стала заметной уже с середины 50-х гг. прошлого века. По инициативе Клауса Менерта в 1956 г. была проведена первая международная конференция советологов, в центре внимания которой находились перспективы развития СССР после падения культа личности Сталина.

В 1974 году был образован Международный комитет по изучению СССР и Восточной Европы, под эгидой которой каждые пять лет проводились международные конгрессы. О динамике развития контактов западных экспертов свидетельствуют следующие цифры: если первые конференции собирали несколько десятков социологов, то в последующих конгрессах принимали участие около двух тысяч человек.

В 1983 году возникла новая форма внешних связей – двусторонние миниконференции западногерманских и американских советологов [74]. Приведенные факты свидетельствовали о значимости блока внешних связей в системе остфоршунга.

Что касалось связей остфоршунга с общественностью страны, то она осуществлялась в основном за счет публицистической деятельности. В связи с этим О.Анвайлер писал: «Другим важным направлением остфоршунга является его воздействие на политическое общественное мнение. Выдающиеся представители остфоршунга в последние десятилетия – К.Менерт и Р.Левенталь – являются учеными, публицистами, которые способствуют формированию общественного мнения о Восточной Европе в целом, чем многочисленные исследования» [73, 684].

Связь остфошеров с государственными и политическими институтами осуществлялась прежде всего специальными органами. Так, в 1953 году был создан Координационный комитет, назначение которого состояло в привлечении остфоршеров к обсуждению политических проблем. По сути это был административный канал, по которому осуществлялась связь остфоршунга как автономной системы с внешними системами в лице государства.

Остфоршунг широко обсуждал свою связь с политикой. В этой связи четко фиксировалась позиция советологов: «Остфоршунг должен находиться вблизи, «около» политики, но ни в коем случае не идти на ее буксире» [73, 683]. Для остфоршеров основным в деятельности оставалось сохранение свободы научного творчества, представлявшего главную ценность любого демократического общества.

Методологическая рефлексия предполагала разработку или заимствование базовых общесоциологических и философских концепций, составлявших, с одной стороны, мировоззренческую базу остфоршеров, а с другой – служивших исходным моментом исследований. Для значительного большинства остфоршеров явным авторитетом явился К.Ясперс – один из крупнейших представителей немецкого экзистенциализма.

Обработка, определение и введение в научный оборот понятий, терминов и формулировок также представляла важную часть методологической рефлексии. К примеру, организованная остфоршунгом конференция «Новое мышление в Москве» была посвящена не только анализу ситуации в СССР, но и детальному определению смысла, содержания, границ использования данного термина.

Особое место в блоке методологической рефлексии занимала разработка и обсуждение границ применения инновационных теоретических моделей и схем. Создаваемые такого рода модели выступали как мыслительные познавательные схемы, используемые остфоршерами в своих исследованиях.

Таким образом, мы представили описание всех блоков, обеспечивавших работу всего исследовательского механизма. Следует отметить, что каждый отдельный блок был тесно связан со всеми остальными: если недостаточной или неэффективной была бы коммуникация, то не функционировал бы блок методологической рефлексии; если не отлажена работа по эмпирическому обеспечению, то реализация исследовательских ценностей и целей осуществлялась бы не в полной мере. Только при продуманной организации каждого блока была эффективной работа по проведению советологических исследований.

Следовательно, представление об остфоршунге как системе опровергает существовавшие долгие годы в советской исторической науке негативные оценки его исследовательских возможностей.

Свидетельством серьезного отношения остфоршеров к вопросам научной методологии стало проведение специальных конференций, на которых рассматривались эти проблемы. Важнейшим аспектом деятельности остфоршеров являются методы работы с источниками. Так, на VI конференции советологов в Мюнхене специально обсуждался вопрос о необходимости исследований, посвященных источникам знания о Советском Союзе. Доктор Р.Редлих в докладе «Исторические источники изучения советской действительности» указал на объективные трудности, стоявшие перед исследователями в условиях так называемого «железного занавеса». Р.Редлих считает, что полная и частичная недоступность многих источников и целеустремленная их фальсификация со стороны большевиков (коммунистов) должны были как раз заставить исследователя отнестись к их регистрации, классификации и критике с повышенной тщательностью. Автор уподобляет деятельность остфоршера работе археолога, которому приходится выбирать нужные ему памятники из-под наслоившейся над ними почвы, так и исследователю отбирать факты, исключая пропагандистские мифы и фикции [75].

Немецкие советологи разделяют источники условно на две большие категории: исторические источники, не обязанные своим возникновением целеустремленной деятельности исследователя и поцелевые источники, создаваемые самим исследователем либо путем простого наблюдения, либо путем эксперимента. По поводу второй категории советологи обращают внимание исследователей на мировой опыт, где широко используются методы современной социологии и психологии. На их взгляд, методологически в этом плане ученый работает с источниками, создаваемыми целеустремленной деятельностью самого исследователя, и вопрос стоит не о том, как ими пользоваться, а как их правильно создавать.

Для исследователей представляют интерес исторические источники, включающие предметы материальной культуры, язык, произведения устного народного творчества, всевозможные письменные источники, произведения искусств.

К предметам материальной культуры относятся: орудия производства, средства передвижения и связи, строения, мебель, одежда, украшения, предметы домашнего обихода, медикаменты и медицинские инструменты, учебные пособия, оружие, музыкальные инструменты, пищевые продукты и прочие предметы потребления.

Остфоршеры считают, что Бернгейм в своей классической книге «Lehrbuch der historischen Methode» был прав, когда писал: «Предметом изучения является сам источник. Минеролог, изучая камень, изучает сам предмет, историк же изучает человеческие действия и отношения, проявляющиеся в том или ином источнике» [75, 59].

Изучение предметов материальной культуры, по мнению остфоршеров, помогает в выработке методологических критериев для оценки коммунистических высказываний о социальном положении населения исследуемого региона, затрагивая также вопросы экономического характера.

Немаловажное значение немецкие советологи придавали языку и произведениям устного народного творчества – анекдотам, загадкам, частушкам, песням, поговоркам, идиоматическим оборотам речи и т.д. Остфоршеры признавали, что в условиях советской действительности собирание и исследование произведений устного народного творчества для независимого исследователя было практически невозможным. В этом случае обращались к помощи эмигрантов и тех иностранцев, которые когда-то проживали в СССР. Советологи отмечают, что установление подлинности и датировка того или иного произведения народного творчества путем его внешней и внутренней критики для исследователя, владеющего основами исторического метода, не представляла больших затруднений. Данные и, в особенности, формулировки, почерпнутые из этого вида источника, по словам немецких ученых, позволяли порой с исключительной меткостью охарактеризовать быт, нравы и обычаи и весь строй чувств и желаний народа, а нередко и его отношение к тем или иным конкретным ситуациям и событиям.

Вместе с тем, письменные источники составляли огромное большинство исторических источников, доступных исследователю. По их характеру и первоначальному назначению письменные источники разделили на три большие группы: деловые документы или акты, источники личного характера и литературные источники.

В качестве основного отличительного признака деловых документов остфоршеры определяют то, что они служат средством для прямого влияния на деятельность людей, для регулирования человеческих поступков и отношений. В этой связи источником служили все документы, так или иначе связанные с жизнью и деятельностью населения исследуемого региона. К таким документам относились: законы, уставы, планы, инструкции, документы делопроизводства и отчетности, договоры, деловая переписка, повестки и протоколы собраний, совещаний, заседаний, допросов, личные документы советских граждан и проживавших в СССР иностранцев.

Как известно, архивы Советского Союза были недоступны для независимого исследования. Иностранные архивы содержали относительно незначительное количество советских актов. Однако в них, кроме документов дипломатического характера, которые использовались всеми исследователями, встречались и акты, относящиеся к внутренней жизни Советского Союза. Большое количество актов такого рода было вывезено в Германию во время Второй мировой войны, которое в 1945 году было конфисковано западными союзниками.

Значительное количество документов также было вывезено из СССР политическими эмигрантами. Документы переходили в распоряжение правительственных органов иностранных государств, предоставивших политическое убежище. Поэтому, приоритетным направлением исследовательской работы советологов явилось выяснение местонахождения этих актов, характера и содержания. По мнению советологов (остфоршеров), особенность советских актов как источника заключалась в том, что они раскрывали внутреннюю жизнь в СССР, в них коммунисты были вынуждены отражать советскую действительность такой, какой она есть, а не такой, какой им бы хотелось представить своим гражданам или внешнему миру. Эти документы содержали материалы делового, а не пропагандного характера, свидетельствуя о том, что советская власть пыталась скрыть.

В поле научного исследования вошли следующие акты иностранцев, соприкасавшихся с советскими гражданами:

1. 
   оккупационных властей и прочих немецких инстанций (армейских, Восточного министерства и министерства труда, полиции, СС и т.д.), имевших дело с советскими гражданами во время Второй мировой войны (включая протоколы допросов, донесений и меморандумов);
   
2. 
   некоммунистических военных и гражданских учреждений, существовавших в Советском Союзе во время войны;
   
3. 
   военных властей западных союзников;
   
4. 
   донесения дипломатических представителей иностранных государств в Советском Союзе;
   
5. 
   агентурных донесений иностранных разведок;
   
6. 
   отчетов иностранных делегаций, посетивших Советский Союз, и отдельных членов таких делегаций.
   

Письменные источники личного характера составляют письма, разделяющиеся на:

1. 
   письма советских граждан друг другу;
   
2. 
   письма советских граждан за границу;
   
3. 
   письма иностранцев из СССР;
   
4. 
   письма иностранцев, возвратившихся из Советского Союза или соприкасавшихся с советскими гражданами за границей.
   

Литературные источники и произведения всевозможных искусств не расценивались немецкими исследователями как первоисточники. Они подлежали критической обработке согласно определенным методикам, способствовавшим созданию различных научных школ. Однако критерием их достоверности выступало их согласие с первоисточниками, вернее – с выявленными в них фактами. Литературные источники условно разделялись на две категории: изданные в СССР или советскими властями за границей и все прочие.

Советская печать привлекала внимание остфоршеров разных поколений, которые считали советскую печать по степени достоверности сообщаемых ею сведений малоценным источником. Вместе с тем, ее разделяли на две неодинаковые в этом отношении категории:

1) деловая литература, учебная и инструктивная сообщала сведения, необходимые советскому человеку для практики, поэтому они в большей степени соответствовали истине. Задача критического использования этой литературы заключалась в исключении из нее пропагандных «элементов».

К этой же категории относился и советский статистический материал. Остфоршеры признают, что фактические данные деловой литературы и цифр искажаются, но из анализа других источников можно все же определить, в какой степени советский план проводится в жизнь, и устранить многие фальсификации;

2) литература, выпускаемая как для советского, так и для иностранного читателя. Литература этого типа представляла интерес для остфоршеров не столько в плане сбора сведений о подлинной жизни в СССР, сколько в другом: она не отражала реальную действительность, изображая ее такой, какой коммунистам хотелось бы ее видеть. Немецкие исследователи считали, следовательно, что из нее нетрудно будет почерпнуть все необходимые сведения о любых мифах и легендах, которыми оперировала советская пропаганда. Зная же их, было легче анализировать другие, более достоверные источники. Иначе говоря, изучение советской пропагандной литературы являлось ключом к изъятию этих моментов из показаний очевидцев и мемуарной литературы, представляя, по словам остфоршеров, материал для изучения психики советского человека и мира его представлений.

К прочим литературным источникам советологи относили источники литературного характера, вообще не опубликованные, либо, в подавляющем большинстве случаев, опубликованные за границей. По своему характеру они также условно делились на следующие группы:

1. Сообщения корреспондентов иностранных газет из СССР. Так как эти сообщения проходили через советскую цензуру, их рассматривали как переходную группу от советской печати к прочим литературным источникам.

2. Мемуары:

а) воспоминания бывших советских граждан, написанные в Советском Союзе, но там не напечатанные, написанные самостоятельно за границей (включая сюда и автобиографические рассказы, не предназначенные для печатания) и, наконец, написанные за границей с помощью эмигрантских авторов или иностранцев;

б) воспоминания иностранцев, живших продолжительное время в СССР или посетивших его на короткий срок.

3. Беллетристические произведения (включая произведения автобиографического характера) тех же категорий людей.

4. Статьи и обобщающие работы людей, имевших возможность лично наблюдать жизнь в СССР.

По отношению к мемуарам категории «а» остфоршеры указали на необходимость соблюдения «осмотрительного критического подхода, т.к. в них заключалась опасность фальсификации» в коммерческих целях. Мемуары иностранцев, по их мнению, также нуждались (даже еще в большей степени) в такой же внимательной критике, как и акты или письма иностранцев [76]. В то же время мемуарная литература, написанная «в условиях свободы» имела для советологов большое значение. Они считали, что в форме конкретных сведений (пусть даже искаженных субъективным подходом и изобразительными приемами автора, но все же не фальсифицированных) мемуарная литература предоставляла исследователю ценнейший сравнительный материал, на основе которого стало возможным установить, когда, где и как осуществлялась фальсификация действительности.

Больше того, для целого ряда скрываемых советской властью фактов, как, например, для организации, жизни и быта советских тюрем и исправительно-трудовых лагерей, работы органов государственной безопасности, личной жизни и быта видных советских деятелей, антисоветских выступлений отдельных лиц и групп и многих других явлений, свидетельства очевидцев являлись если не единственным, то, во всяком случае, основным источником сведений.

Следующую категорию, смежную с мемуарной литературой (хотя эти материалы не содержали никаких автобиографических данных), составляли, с точки зрения источниковеда, статьи, к примеру, бывшего советского инженера о советской технике, бывшего плановика о планировании и бывшего артиста об искусстве и т.д. Для остфоршеров гораздо сложнее обстояло дело с обобщающими материалами советских авторов в эмиграции. Такого рода работы имели огромный диапазон от основанных на личном опыте описаний тех или иных событий и явлений в жизни исследуемого региона (порой, к сожалению, не имеющих ссылок на этот опыт) до трудов исследовательского порядка, в которых личный опыт советской действительности является лишь основным ориентиром автора для оценки используемых им источников и формирования суждений.

Работы последнего рода, остфоршерами не возводились в ранг первоисточников, однако не были исключены из источниковедческого рассмотрения. В этой связи задача советологов заключалась в установлении путем опроса авторов этой категории, в каких местах и в какой мере их сообщения основывались на непосредственном наблюдении или на использовании тех или иных источников.

К числу категорий источников остфоршеры относили также произведения искусств. Произведения изобразительных искусств (рисунки, картины, скульптуры), музыкальные произведения и их исполнение, театральные представления, фотоснимки, кинофильмы, радиопередачи и прочее по своему источниковедческому характеру были близки к письменным источникам. Поэтому к ним было применимо все, что относилось к последним.

Остфоршеры установили близость по своему характеру произведений искусств к советской печати, требуя к себе аналогичного подхода; зарисовок и фотографий путешествовавших по Советскому Союзу иностранцев мемуарной литературе; фото- и радиотехники – сообщениям корреспондентов газет и т.п.

Таким образом, остфоршеры считали, что сравнительный анализ данных, получаемых из различных категорий источников, предоставлял научное обоснование для определения, как, когда и зачем советская власть стремилась исказить описываемую ею действительность: «Если в создаваемых по воле советской власти источниках действительность отражается как бы в кривом зеркале, то сравнение этого отражения с картиной - пусть крайне неполной и несовершенной, но получаемой из независящих по этой воли источников – позволяет определить «радиус кривизны» этого зеркала, т.е. найти методологический ключ для оценки и использования кривого изображения» [75, 68].

Раскрывая проблемы методики изучения СССР, остфоршеры отмечали, что организация научно-исследовательских советологических институтов в конце двадцатых годов прошлого столетия вызвала суровую критику. В то время считалось, что изучением СССР могут заниматься политики, журналисты, публицисты, военные разведчики, но не ученые. В пятидесятых годах ситуация стала меняться: предметом интереса ученых считались явления не единичные, а явления общего порядка. По мнению остфоршеров, СССР не входил ни в какой род или вид общественно-политических явлений, представляя собой отдельную категорию. Поэтому остфоршеры считали, что особенности СССР как предмета научного изучения ставили перед учеными методологические проблемы, неизвестные исследователям других общественно-политических явлений. На их взгляд, с этими проблемами сталкивались все исследователи СССР, независимо от их специальности и методов их работы. Освещение общих проблем методики изучения СССР проходило через выявление объективных и субъективных трудностей, изучение косвенных источников, а также через разработку методики научного использования советских источников.

Остфоршеры считали, что любой процесс, происходящий в СССР (социальный, общественный, политический, экономический, включая и культурный) складывается из огромного количества событий, так называемых фактов. В задачу исследователя входили сбор определенного количества фактов, их обобщение, установление законов их взаимной связи и развития. По мнению остфоршеров, факты действительной жизни подразделяются на естественные и психологические, но существуют факты «идеологические», рассматриваемые вне времени и пространства, вне действительности. К примеру, Закон, постановление, произнесенная речь, статья или книга, хотя и содержат известное количество «фактов», но они не относятся к разряду эмпирических, а представляют их «идеологическое отражение». Остфоршеры считали, что научные исследователи, занимающиеся изучением СССР, должны быть эмпириками, т.к. их должна интересовать, в первую очередь, реальная действительность (жизнь), а не ее идеологическое отражение во всевозможных теоретических построениях. По их мнению, в СССР господствовало совершенно противоположное мнение, когда не скрывалось враждебное отношение к объективной науке, занимающейся только эмпирическими фактами. Советская наука, подчиненная партийной политике, признавала «идеологические» факты, ставя их выше фактов эмпирических: естественных и психологических. В то же время исследователь, по мнению остфоршеров, должен выработать объективный подход к изучению и анализу явлений, происходящих в СССР, избежав при этом проявлений эмоций репульсивного или апульсивного характера. На их взгляд, это одна из самых больших субъективных трудностей при научном изучении СССР. Первым (важным) условием возможного преодоления такой трудности является признание этого обстоятельства.

Таким образом, в случае, когда опытный исследователь, посетивший СССР, сумел преодолеть вышеописанные трудности и собрал новый и достоверный материал о советской действительности, то вряд ли смог бы легально вывезти его за границу. Следовательно, исследователи лишались возможности непосредственного изучения СССР. Вместе с тем остфоршеры считали, что научное изучение СССР вполне возможно, хотя и трудно, на основании весьма обильного косвенного материала, в котором советская действительность нашла некоторое отражение. Немецкие исследователи признают, что этот материал научно небезупречен и главный методологический вопрос заключается в ликвидации (устранении) идеологических искажений в целях научного использования. Остфоршеры отмечают, что содержащиеся в советологических публикациях факты в различной степени «идеологически» препарированы, что без предварительной критики и тщательной обработки не могут быть использованы в научных целях. Это имеет непосредственные отношения к материалам официального характера, которые, к примеру, на Западе являлись наиболее достоверными. Немецкие исследователи в условиях советской действительности наблюдали явление совершенно противоположное: чем материалы официальнее, тем они больше подвергались фальсификации. В качестве примера они приводят конституционные и законодательные акты – главный материал, над которым работают на Западе все юристы и политологи. На основании их изучения и анализа исследователи определяют структуру власти, отношения между ее органами, отношения между государственной властью и отдельными гражданами, весь вообще политико-юридический комплекс страны. Однако, подобный метод по отношению к СССР не давал никаких научных результатов, вследствие чего работы отдельных западных авторов, использовавших такой метод, не представляли большой научной ценности. Как считали остфоршеры, именно в официальных документах содержался материал пропагандного характера. Этот вывод, по их мнению, подтверждается высказываниями руководителей советского государства. После Октябрьской революции Ленин писал, что декреты центральной власти были только «одной из форм пропаганды» и имели характер «революционных лозунгов», проведение которых в жизнь было представлено «революционному правосознанию» местных органов и отдельных граждан [77, 49]. Так же обстояло дело с известной «Сталинской конституцией». Ее агитационно-пропагандное значение, особенно для зарубежья, признавал и подчеркивал сам Сталин в докладе «О проекте Конституции Союза ССР».

Остфоршеры отмечают, что на начальном этапе социалистической революции к юридически-догматическому методу в Советском Союзе относились с полным пренебрежением. Как известно, изданная Институтом права Коммунистической академии в 1918 г. книга Адоратского «О государстве» доказывала на примере государственного строя Великобритании, что применение догматического метода изучения издаваемых там законов ни в какой мере не дает исследователю правильного понятия о существующих там реально политических и социальных отношениях. Аналогичная точка зрения была высказана в трудах Рейснера, Архипова, Пашуканиса, Стучки.

Вместе с тем с середины тридцатых годов прошлого века ситуация коренным образом меняется: юридико-догматический метод стал основным в написании юридических учебников. С подачи Андрея Вышинского стал активно использоваться метод юридической маскировки действительности, изобретение которого Адоратский приписывал в свое время английским капиталистам. В этой связи книги вышеперечисленных авторов были срочно изъяты из общественного пользования. Юридические учебники ограничивались анализом советских законодательных актов, тем самым не только не освещалась, но и подвергалась маскировке реальная советская действительность.

В многочисленных юридических учебниках не содержался материал о системе трудовых лагерей или о существовании в СССР так называемого «Особого Совещания» («ОССО») или «Троек», сыгравших роковую роль в судьбах многих советских граждан.

Особую трудность представляла работа с советскими статистическими материалами. Остфоршеры отмечали, что важные статистические сведения были сильно закамуфлированы: они публиковались не в абсолютных цифрах, а в процентах от неизвестных величин, вычисленных неизвестным способом. Несмотря на все эти трудности, немецкие исследователи были уверены, что совершенная техника камуфляжа советской действительности не в силах все предотвратить. Реальная жизнь комплексна, а все ее явления между собой тесно связаны, поэтому их постоянное искажение, при этом всегда в одном и том же направлении и в одной и той же степени, как считали остфоршеры, было практически невозможным.

Методика использования остфоршерами советских источников, не являющихся безупречными с научной точки зрения, выражалась в следующем. Для устранения фальсификаций предлагалось систематическое изучение этих публикаций, их сопоставление и сравнение за более долгий срок, что позволяло ликвидировать известную часть этих искажений (вывести их, так сказать за «скобки») и в результате получить довольно объективную картину действительности.

Для убедительности иллюстрации сказанному остфоршеры предлагают следующие сравнения: если, к примеру, взять достаточно большое количество ретушированных – но различным способом, в различной мере и в различных местах – фотоснимков одного лица и наложить их друг на друга – ретушовки взаимно нейтрализуются и истинные черты данного лица выступят наружу. Как далее отмечают остфоршеры, коммунисты (большевики) это вполне понимают и поэтому они ликвидировали старую литературу, в которой советская действительность искажалась способом, не соответствующего тому, который был «обязателен» на данном этапе. Немецкие исследователи пришли к выводу, что научное изучение СССР на основании исключительно текущей литературы редко давал хорошие результаты. Метод сравнения и сопоставления ее с литературой предыдущих периодов, на их взгляд, давал результаты научно-положительные. Также они обращали внимание исследователей на разного рода «неувязки», благодаря которым в советских текущих изданиях встречались несфальсифицированные факты. По мнению остфоршеров, данные о советской действительности следует собирать по крупицам, осуществляя поиск «в таких местах, где их исследователь обычно не ищет». К примеру, остфоршеры часто обращались к сатирическому журналу «Крокодил», в котором находили ключ к разгадке многих материалов, опубликованных в советской прессе. Все это подтверждало трудности, стоящие перед исследователями СССР, от которого требовались большая настойчивость, колоссальная затрата энергии и времени. В связи с этим указывалось на необходимость организации коллективной работы, которая была нужна прежде всего для такого учета всего доступного материала и его классификации. Техническая сторона заключалась в первую очередь в создании картотек, в которых все известные факты из советской действительности должны были быть зарегистрированы, а затем классифицированы.

Следующим этапом подготовительной научно-исследовательской работы – это критический анализ уже зарегистрированных и классифицированных фактов с целью их возможного очищения от идеологических извращений и фальсификаций. Перекрестная проверка полученных данных с данными более ранних периодов, а также с данными из других областей придавала остфоршерам уверенность, что факты эти точны и правдивы и что они могут быть использованы, как основные звенья для творческой научной работы по изучению исследуемого объекта.

Следовательно, как методология, так и методы работы остфоршеров с источниками представляются весьма полезными в научно-исследовательской деятельности отечественных историков.

Более того, современные казахстанские исследователи не согласны с постулатом о несостоятельности советологии как науки, объясняя это следующим образом.

Данная историко-политологическая ориентация отличалась не только своим междисциплинарным характером, но и разнилась, прежде всего, по выбору методологических подходов в освещении истории и современности Советского Союза. В первую очередь это касается дифференциации работ сугубо пропагандистской направленности от серьезных научных изысканий, особенно, в сфере этнической истории. Так, в свое время, самими сторонниками советологической школы подвергались жесткой критике детерминистский подход к вопросам национальной идентификации, теория «несовместимости национального и советского» в контексте евразийской истории, концепция «форсированной пролетаризации», «контрфактологический подход в поиске разного рода альтернатив социалистическому строю в СССР и странах Восточной Европы» и т.д. В плане анализа фактографического материала не раз звучали императивы «различать оттенки» во многоголосии советского периода, раскрыть «белые пятна» центрально-азиатской истории с точки зрения культурологии и этнологии. Дело доходило до того, что западные специалисты по советскому периоду всем цехом подвергались язвительному осмеянию за слабое знание древней истории со стороны своих коллег-медиевистов [43, 45].

По мнению отечественных ученых, все это свидетельствует скорее о фундаментальности данной исследовательской ориентации, чем о ее слабости. Научная критика всегда присутствует там, где чистота эксперимента, в том числе и в написании истории, непрестанно подвергается проверке на фальсифицируемость. Самоконтроль здесь выступает знаковой величиной от момента постановки вопроса до формулировки концептуальных выводов и умозаключений. К тому же сам объект исследования Советский Союз и его политическая система – настолько сложен и разновелик в своей нюансировке, что трудно поддается точному вычислению. Советологические школы шли параллельными путями, вырабатывая собственные подходы и методы исследования. Отечественные ученые не сомневаются в появлении новых интересных интерпретаций истории Казахстана и Средней Азии [43, 45].

Контрольные вопросы

1. Основные этапы истории познания Казахстана в Германии.

2. Классификация учреждений остфоршунга, характеристика их деятельности, печатных органов.

3. Кадровый потенциал остфоршунга.

4. Методология и методика исследований немецких авторов.

5. Источниковая база остфоршунга.

6. Организация остфоршерами исследовательской работы.

7. Феномен номадной цивилизации в немецкой историографии.

1. 
   1. Развитие немецкой историографической школы во второй половине XIX – начале XX вв.
   
2. 
   Печатные органы остфоршунга.
   
3. 
   Основные этапы развития остфоршунга.
   
4. 
   Деятельность учреждений остфоршунга со второй половины XX столетия вплоть до распада СССР).
   
5. 
   Деятельность ведущих остфоршеров разных поколений (Клаус Менерт, О. Хетч, Г.ф. Менде, Г. Клейнов, Б. Хайт, У. Хальбах, К. Беннер, Б. Ешмент и др.).
   
6. 
   Баймирза Хайт и проблемы немецкой школы среднеазиеведения и казахстаники.
   
7. 
   Актуальные проблемы методологии изучения истории Казахстана в немецкой историографии.
   
8. 
   Инновационные методы работы остфоршеров с источниками.
   
9. 
   Исследовательский механизм остфоршунга.
   
10. 
    История изучения номадной цивилизации в немецкой историографии.