Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

327

из-за различия во мнениях договориться так и не смогли. На следующий

день цеховые отряды развернули свои знамена, и Синьория, опасаясь, как бы из

этого не вышло беды, собралась, чтобы принять свои меры. Не успела она

начать заседания, как снова поднялось народное волнение и внезапно большое

количество народа под знаменами цехов заполнило площадь. Тогда, чтобы

успокоить цехи и народ надеждой на удовлетворение их требований, Совет

постановил вручить всю полноту верховной власти комиссии, которая во

Флоренции именовалась балия, состоявшая из Синьории, Коллегий, комиссии

Восьми, капитанов гвельфской партии и синдиков цехов, чтобы они совместно

установили правление, способное ублаготворить весь город. Пока выносили это

решение, некоторые отряды младших цехов под влиянием тех, кто хотел

отомстить гвельфам за недавние обиды, отделились от прочих отрядов и пошли к

дому мессера Лапо да Кастильонкио, разгромили его и подожгли. Он же сам,

узнав, что Синьория обрушилась на привилегии гвельфов, и увидев, что весь

народ вооружился, понял, что ему остается только спрятаться или бежать. Он

сперва укрылся в церкви Санта Кроче, а затем, переодевшись монахом, бежал в

Казентино, где, как многие слышали, немало упрекал себя за то, что

согласился с Пьеро Альбицци, а Пьеро - за его совет дожидаться для захвата

власти дня Сан Джованни. Как только началась смута, Пьеро и Карло Строцци

спрятались, полагая, что когда все успокоится, они смогут остаться во

Флоренции, где у них вполне достаточно родичей и друзей. Если начать

беспорядки в городе не так-то легко, то усиливаются они очень быстро. Едва

только подожжен был дом мессера Лапо, как принялись громить и жечь многие

другие либо из общей ненависти к их владельцам, либо для сведения личных

счетов. Желая подобрать себе подходящую компанию, чернь ворвалась в тюрьмы и

выпустила из них всех, кто еще больше своих освободителей охоч был до чужого

добра, и тогда предали разграблению монастырь дельи Аньоли и монастырь Санта

Спирито, где многие граждане спрятали свое имущество. Разбойники эти

добрались бы и до государственного казначейства, если бы тому не

воспрепятствовал один из членов Синьории, пользовавшийся особым уважением,

который верхом на коне и во главе сильного вооружейного отряда сдерживал,

как мог, неистовство толпы.

328

Народная ярость все же под конец затихла, чему способствовало и

использование своей власти Синьорией и наступление ночи. На следующий день

балия объявила прощение всем объявленным предупрежденными с тем, однако, что

еще три года они не смогут занимать никаких должностей. Она также отменила

все законы, изданные гвельфами к ущемлению прав граждан, и объявила мессера

Лапо да Кастильонкио и его сторонников мятежниками, а с ними вместе и многих

других, кои отмечены были всеобщей ненавистью. После принятия этих решений

объявили имена новых членов Синьории и их гонфалоньера Луиджи Гвиччардини, и

так как они все, по общему мнению, были люди весьма мирного нрава и

сторонники мира в республике, можно было надеяться, что беспорядки вскоре

совсем прекратятся.

XI

Лавки, однако же, не открывались, граждане не разоружались, и по всему

городу расхаживали сильные патрули. По этой причине новые синьоры решили

вступить в должность не на площади перед дворцом, с обычной в таком случае

пышностью, но в самом дворце и безо всякого церемониала. Данная Синьория

считала самым первым и неотложным делом своего правления умиротворить город

и потому постановила провести полное разоружение народа, открыть лавки и

выдворить из Флоренции множество жителей контадо, призванных горожанами себе

на подмогу. Во многих местах города установили посты вооруженной охраны

порядка, так что в городе воцарилось бы спокойствие, если бы смогли

успокоиться объявленные предупрежденными. Но они отнюдь не намеревались еще

три года ждать полного восстановления в правах, так что цехи собрались

заново и обратились к Синьории с просьбой постановить ради блага и мира в

государстве, что ни один гражданин, когда-либо бывший членом Синьории и

Коллегии, капитаном гвельфской партии или консулом цеха, не может быть

предупрежден как гибеллин, а также, чтобы из сумок были изъяты и сожжены все

старые списки гвельфской партии и заменены новыми. Просьбы эти были тотчас

же приняты не только Синьорией, но и всеми другими советами, и, казалось,

что теперь все новые смуты прекратятся.

329

Но так как людям недостаточно бывает возвращения того, что было у них

отнято, а нужно забрать себе чужое и отомстить, все, кто делал ставку на

беспорядки, принялись убеждать ремесленников, что им никогда не ведать

безопасности, если многие из их врагов не будут изгнаны и уничтожены.

Предвидя все это, Синьория вызвала к себе из цехов должностных лиц и

синдиков, а гонфалоньер Луиджи Гвиччардини обратился к ним с нижеследующей

речью.
"Если бы присутствующие здесь синьоры и я вместе с ними не знали уже

давно, что городу нашему предначертано судьбою каждый раз по окончании

внешней войны быть ввергнутым во внутреннюю, мы были бы гораздо больше

удивлены и гораздо сильнее огорчены недавними беспорядками. Но поскольку

беды привычные нас значительно меньше огорчают, мы эти последние смуты

перенесли терпеливо, тем более что возникли они не по нашей вине, и мы

питаем надежду, что им, как это бывало и ранее, придет конец, ради коего мы

удовлетворили столько немаловажных пожеланий. Однако нам хорошо известно,

что вы не находите себе успокоения и даже хотели бы, чтобы согражданам вашим

наносились новые обиды и чтобы они подвергались новым изгнаниям. Чем у вас

больше неблаговидных требований, тем сильнее наше неодобрение. И поистине,

если мы думали, что за время нашей магистратуры благодаря ли несогласию

нашему с вашими намерениями, или благодаря попустительству вам город наш

может прийти к гибели, мы постарались бы избавиться от оказанной нам чести,

либо обратившись в бегство, либо добровольно уйдя в изгнание. Но, поддавшись

надежде на то, что мы имеем дело с людьми, которым не чужда человечность и

хоть какая-то любовь к отечеству, и веря, что наши человечные стремления

пересилят во всяком случае ваше неистовство, мы согласились принять

магистратуру.

доброжелательства и уступчивости, тем вы становитесь требовательнее, а

требования ваши - несправедливее. И если сейчас мы так с вами говорим, то не

для того, чтобы нанести вам оскорбление, а чтобы вы опомнились: пусть другие

улещивают вас приятными речами, мы будем говорить нужное и полезное.

Ответьте же теперь по чести: чего еще можете вы с достойным основанием

требовать? Вы пожелали лишить власти капитанов гвельф-