Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

XXXIV

Приговоры эти порядком напугали всех граждан среднего сословия и

пришлись по душе только грандам и низам: первым - потому что в этом они

увидели отмщение за все обиды, нанесенные им пополанами, вторым - потому что

им от природы свойственно радоваться всякому злу. Когда герцог проходил по

улицам города, его громко славили за душевное благородство, и каждый

публично призывал его всегда таким же образом раскрывать преступления и

карать за них. Комиссия Двадцати с каждым днем значила все меньше, а власть

герцога и страх перед ним усиливались. Все граждане, стремясь

засвидетельствовать свое расположение к нему, изображали на фасадах своих

домов его герб, так что теперь ему только

295

титула недоставало, чтобы считаться государем. Полагая, что он может

уже без опасений добиваться чего угодно, герцог дал понять членам Синьории,

что убежден в необходимости для блага государства получить всю полноту

власти, и поскольку весь город с этим согласен, он надеется, что и Синьория

возражать не станет. Хотя синьоры уже давно предвидели погибель государства,

все они при этом требовании пришли в великое волнение и несмотря на то, что

ясно сознавали грозящую им опасность, ответили единодушным решительным

отказом, дабы не предать отечества. Герцог, желая предстать в глазах всех

особо приверженным к вере и общему благу, избрал своим местопребыванием

монастырь братьев-миноритов Санта Кроче. Решив, что пора уже осуществить

коварный свой замысел, он велел прочитать повсюду указ о повелении народу

собраться назавтра перед лицом его на площади Санта Кроче. Указ этот испугал

Синьорию еще больше, чем предыдущие его речи, и она объединилась с теми

гражданами, которых считала наиболее преданными родине и свободе. Хорошо

отдавая себе отчет в силах герцога, они решили только увещевать его и

попытаться, раз уж сопротивление невозможно, убеждением отклонить его от

замысла или же хотя бы сделать его самовластие не столь уж суровым. И вот

часть членов Синьории отправилась к герцогу, и один из них обратился к нему

с нижеследующей речью.

указу вашему о всенародном сборе, ибо нам представляется несомненным, что вы

стремитесь чрезвычайными мерами добиться того, что мы не хотели вам дать

законным порядком. Мы отнюдь не намереваемся силою противиться вашим

замыслам, мы только хотим, чтобы вы поняли, как тяжело будет для вас бремя,

которое вы собираетесь на себя возложить, дабы вы всегда могли вспоминать о

наших советах и о тех, совершенно противоположных, которые дают вам люди,

озабоченные не вашей пользой, а стремлением насытить свою злобу. Вы хотите

обратить в рабство город, который всегда жил свободно, ибо власть, которую

мы в свое время вручали королям неаполитанским, означала содружество, а не

порабощение. Подумали ли вы о том, что означает для такого города и как

мощно звучит в нем только слово "свобода"? Слово, которого сила не одолеет,

время не сотрет, никакой дар не уравновесит. Подумайте, синьор, какие

296

силы потребуются, чтобы держать такой город в рабстве. Тех, что вы

получите извне, будет недостаточно, а внутренним вы довериться не сможете,

ибо нынешние ваши сторонники, толкающие вас на этот шаг, едва только

расправятся при вашем содействии со своими недругами, тотчас же начнут

искать способов сокрушить вас, дабы самим остаться господами положения.

Низы, которым вы сейчас доверяете, меняются при малейшей перемене

обстоятельств, так что в любой миг весь город может превратиться в вашего

врага, погубив и себя самого, и вас. Никакого лекарства от этой беды нет,

ибо обезопасить свое господство могут лишь властители, у которых немного

врагов, коих легко обезвредить, послав на смерть или в изгнание. Но когда

ненависть окружает тебя со всех сторон, не может быть никакой безопасности,

ибо не знаешь, откуда грозит удар, а, опасаясь всех, нельзя доверять никому.

Стараясь избавиться от угрозы, только усугубляешь опасность, ибо все

обиженные разгораются еще большей враждой и еще яростней готовы мстить. Нет

сомнения, что время не может заглушить жажду свободы, ибо сколь часто бывали

охвачены ею во многих городах жители, никогда сами не вкушавшие ее сладости,

но любящие ее по памяти, оставленной их отцами, и если им удавалось вновь

обрести свободу, они защищали ее с великим упорством, презирая всякую

опасность. А если бы даже этой памяти не завещали им отцы, она вечно живет в

общественных зданиях, в местах, где вершили дела должностные лица, во всех

внешних признаках свободных учреждений, во всем, что стремятся на деле

познать все граждане. Какие же деяния рассчитываете вы совершить, способные

уравновесить сладость свободной жизни или вытравить из сердца граждан

стремление вернуть нынешние установления? Нет, ничего такого не удастся вам

сделать, даже если бы вы присоединили к этому государству всю Тоскану и

каждый день возвращались в этот город после победы над нашими врагами, ибо

вся эта слава была бы вашей, а не их славой, и граждане Флоренции приобрели

бы не подданных, а сотоварищей по рабству, что еще глубже погружало бы их в

рабское состояние. И даже будь вы человек святой жизни, благожелательный в

обращении, праведнейший судья - всего этого недостаточно было бы, чтобы вас

полюбили. И если бы вы сочли, что этого довольно, то впали бы в заблуждение,

ибо всякая цепь тягостна тому, кто жил свободно, и любые узы

297

стесняют его. К тому же правление насильственное несовместимо с добрым

государем, и неизбежно должно случиться, что они либо уподобятся друг другу,

либо одно уничтожит другое. Поэтому у вас есть лишь один выбор: или

управлять этим городом, применяя самые крайние средства насилия, для чего

весьма часто недостаточно бывает крепостей, вооруженной стражи, внешних

союзников, или довольствоваться той властью, какой мы вас облекли, к чему мы

вас и призываем, напоминая вам, что единственная прочная власть та, которую

люди признают по своей доброй воле. Не стремитесь же в ослеплении ничтожным

честолюбием к положению, в котором не сможете прочно обосноваться и из

которого вам нельзя будет подняться выше и где, следовательно, вы обречены

на падение к величайшему вашему и нашему несчастью".