Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

583

шего общего согласия. Козимо, дед мой, вернулся из изгнания не

благодаря силе оружия, а по общему и единодушному вашему желанию. Мой отец,

старый и больной, уже не мог стать на защиту государства от врагов, но его

самого защитила ваша власть и ваше благоволение. Я же после кончины отца

моего, будучи еще, можно сказать, ребенком, никогда бы не смог поддержать

величие своего дома, если бы не ваши советы и поддержка. И этот наш дом

никогда не смог бы и сейчас не сможет управлять государством, если бы вы не

правили и раньше и теперь совместно с ним. Поэтому я и не знаю, откуда может

явиться у врагов наших ненависть к нам и чем мы могли вызвать у них

сколько-нибудь справедливую зависть. Пусть бы они ненавидели предков своих,

из-за жадности и гордыни потерявших добрую славу, которую наши предки обрели

благодаря совершенно противоположным качествам. Но пусть даже мы нанесли им

тягчайшие обиды и они имеют все основания желать нашего падения, - зачем же

нападать на этот дворец? Зачем вступать с папой и королем в союз,

направленный против свободы отечества? Зачем нарушать мир, так долго

царивший в Италии? В этом им никакого оправдания нет. Пусть бы нападали они

на своих обидчиков и не смешивали частных раздоров с общественными. Вот

почему теперь, когда они уничтожены, попали мы в еще большую беду, ибо под

этим предлогом папа и король обрушились на нас с оружием в руках, заявляя,

что войну они ведут лишь против меня и моего дома. Дал бы Бог, чтобы слова

их были правдой. Тогда делу можно было бы помочь быстро и верно, ибо я не

оказался бы таким дурным гражданином, чтобы личное спасение свое ценить

больше вашего и не погасить кровью своей грозящий вам пожар. Но сильные мира

всегда прикрывают свои злодеяния каким-нибудь более благовидным предлогом,

вот и они придумали этот предлог для оправдания своего бесчестного замысла.

Однако, если вы думаете иначе, я всецело в руках ваших. От вас зависит -

поддержать меня или предоставить своей участи. Вы отцы мои и защитники, и

что бы вы ни повелели мне сделать, то я с готовностью сделаю, даже если бы

вы сочли нужным войну эту, начатую пролитием крови моего брата, закончить,

пролив мою кровь".

584

Пока Лоренцо говорил, граждане и не пытались удерживаться от слез; и с

тем же волнением, с каким они внимали ему, ответил один из них от имени всех

прочих. Он сказал Лоренцо, что республика благодарна ему и его дому, что ему

не следует терять мужество, что как не преминули они со всей поспешностью

защитить его жизнь и отомстить за смерть его брата, так же постоят за его

влияние и власть, которые он потеряет лишь тогда, когда они потеряют свое

отечество. А для того чтобы дела соответствовали словам, Синьория назначила

Лоренцо отряд личных телохранителей, которые должны были защищать его от

всяких заговоров внутри города.

XI

Затем начали основательную подготовку к войне, собрав столько солдат и

денег, сколько было возможно. К герцогу Миланскому и в Венецию послали за

помощью согласно условиям союзного договора. Поскольку папа оказался в деле

этом не пастырем, а волком, и чтобы не быть пожранными им в качестве

виновников, флорентийцы старались всячески обелить себя в глазах всей

Италии, громогласно заявляя о предательском отношении папы к Флоренции, о

его нечестии и несправедливости, о том, что неправедными путями он получил

понтификат и неправедно исполняет свой долг. Они прямо говорили, что папа не

побоялся послать тех, кого он сделал высокими прелатами, вместе с

предателями и отцеубийцами учинить предательское убийство во храме Божием,

во время мессы и совершения таинства евхаристии. Когда же он увидел, что не

удалось ему истребить добропорядочных граждан, изменить правление в

республике и разделаться с ней по своему усмотрению, то подверг ее отлучению

и угрожал ей проклятием церкви. Но если Бог праведен, если ненавистно ему

насилие, то ненавистны должны быть ему и деяния этого его наместника и не

осудит он обиженных людей, которые прямо к нему возносят молитвы, коих знать

не хочет римский первосвященник. В соответствии с этим флорентийцы не только

не признали интердикта и не подчинились ему, но заставили своих священников

совершать богослужение. Во Флоренции созвали собор всех

585

тосканских прелатов, находившихся под властью Флорентийской республики,

и составили на нем обращение к будущему вселенскому собору о злодеяниях папы

Сикста. Тот со своей стороны выставил немало доводов в оправдание своего

дела: он говорил, что первый долг главы церкви - подавлять тиранов, карать

злых и возносить добрых и добиваться всего этого любыми доступными

средствами. Но светским государям и правителям не дано право подвергать

заключению кардиналов, вешать епископов, убивать священников, разрывать на

части и волочить по улицам их тела, истребляя без всякого различия и правых,

и виноватых.

XII

Несмотря, однако же, на все эти взаимные жалобы и обвинения,

флорентийцы вернули папе кардинала, находившегося в их руках. А следствием

этого было то, что папа, которого теперь уже ничто не сдерживало, обрушился

на них объединенными силами - своими и короля. Оба эти войска под началом

Альфонса, герцога Калабрийского, старшего сына Ферранте, и Федериго, графа

Урбинского, вступили в Кьянти при содействии сиенцев, державших сторону

врагов Флоренции, захватили Радду и немало других замков и принялись

опустошать эти земли, а затем двинулись на Кастеллину.
Перед лицом этого наступления флорентийцы испытывали великий страх, ибо

войска у них почти не было, а союзники не слишком торопились им помочь. Хотя

герцог и послал подмогу, венецианцы не считали себя обязанными помогать

Флоренции в ее частных распрях: по их мнению, война эта велась против

отдельных флорентийских граждан и должна была рассматриваться как частное

дело, и поэтому они вовсе не должны были посылать какую бы то ни было

помощь. Чтобы внушить венецианцам более правильное представление о положении

вещей, Флоренция отправила послом к венецианскому сенату мессера Томмазо

Содерини и в то же время произвела наем войска, поставив его под начало

Эрколе, маркиза Феррарского.