Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

577

храм рушится, кардинал удалился в алтарь, где его с трудом защитили

священнослужители. Однако после того, как смятение улеглось, Синьория

доставила его во дворец, где он провел в величайшей тревоге все время до

своего освобождения.

VII

Находились тогда во Флоренции несколько перуджинцев, лишенные яростью

партийных страстей своего семейного очага, которых Пацци, пообещав вернуть

их на родину, вовлекли в свое предприятие. Архиепископ Сальвиати,

отправившийся завладеть Дворцом Синьории в сопровождении Якопо Поджо, своих

родичей из дома Сальвиати и друзей, взял с собой и этих перуджинцев. Придя

ко дворцу, он оставил внизу часть бывших с ним людей и велел им, как только

они услышат шум, захватить все входы и выходы, а сам с большей частью

перуджинцев поднялся наверх. Было уже поздно, члены Синьории обедали, однако

его вскоре ввели к Чезаре Петруччи, гонфалоньеру справедливости. Он зашел в

сопровождении всего нескольких человек, остальные остались снаружи, и

большая часть из них сама себя заперла в помещении канцелярии, так как дверь

эта была сделана таким образом, что, если она была закрыта, ее ни снаружи,

ни изнутри нельзя было открыть без ключа. Между тем архиепископ, зайдя к

гонфалоньеру под тем предлогом, что ему надо передать кое-что от имени папы,

начал говорить как-то бессвязно и растерянно. Волнение, которое гонфа-лоньер

заметил на лице архиепископа и в его речах, показалось ему настолько

подозрительным, что он с криком бросился вон из своего кабинета и,

наткнувшись на Якопо Поджо, вцепился ему в волосы и сдал его своей охране.

Услышав необычный шум, члены Синьории вооружились чем попало, и все те, кто

поднялся с архиепископом наверх, либо запертые в канцелярии, либо скованные

страхом, были тотчас же перебиты или выброшены из окон дворца прямо на

площадь, а архиепископ, оба Якопо Сальвиати и Якопо Поджо повешены под теми

же окнами. Те же, кто оставался внизу, завладели входами и выходами, перебив

охрану, и заняли весь нижний этаж, так

578

что граждане, сбежавшиеся на этот шум ко дворцу, не могли ни оказать

вооруженной помощи Синьории, ни даже подать ей совета.

VIII

Между тем Франческо Пацци и Бернардо Бандини, видя, что Лоренцо избежал

гибели, а тот из заговорщиков, на кого возлагались все надежды, тяжело

ранен, испугались; Бернардо, поняв, что все потеряно, и подумав о своем

личном спасении с той же решительностью и быстротой, как и о том, чтобы

погубить братьев Медичи, обратился в бегство и счастливо унес ноги. Раненый

Франческо, вернувшись к себе домой, попробовал сесть на коня, чтобы,

согласно решению заговорщиков, проехать с отрядом вооруженных людей по

городу, призывая народ к оружию на защиту свободы, но не смог: так глубока

была его рана и столько крови он потерял. Тогда он разделся донага и

бросился на свое ложе, умоляя мессера Якопо сделать все то, что сам он

совершить был не в состоянии. Мессер Якопо, несмотря на свой возраст и

совершенную неприспособленность к такого рода делам, сел на коня и в

сопровождении, может быть, сотни вооруженных спутников, специально для этого

предназначенных, направился к дворцовой площади, призывая народ на помощь

себе и свободе. Однако счастливая судьба и щедрость Медичи сделали народ

глухим, а свободы во Флоренции уже не знали, так что призывов его никто не

услышал. Только члены Синьории, занимавшие верхний этаж дворца, принялись

швырять в него камнями и запугивать какими только могли придумать угрозами.

Мессер Якопо колебался и не знал, что ему теперь делать, и тут встретился

ему один его родич Джованни Серристори, который сперва начал укорять его за

то, что они вызвали всю эту смуту, а затем посоветовал возвратиться домой,

уверяя, что другим гражданам столь же, как и ему, дороги и народ, и свобода.

Лишившись, таким образом, последней надежды, видя, что Синьория против него,

Лоренцо жив, Франческо ранен, никто не поднимается им на помощь, и не зная,

что же предпринять, он решил спасать, если это возможно, свою жизнь и со

своим отрядом, сопровождавшим его на площадь, выехал из Флоренции по дороге

в Романью.

579

IX

Между тем весь город был уже вооружен, а Лоренцо Медичи в сопровождении

вооруженных спутников удалился к себе домой. Дворец Синьории был освобожден

народом, а занимавшие его люди захвачены или перебиты. По всему городу

провозглашали имя Медичи, и повсюду можно было видеть растерзанные тела

убитых, которые либо несли насаженными на копье, либо волокли по улицам.

Всех Пацци гневно поносили и творили над ними все возможные жестокости. Их

дома уже были захвачены народом, Франческо вытащен раздетым, как был,

отведен во дворец и повешен рядом с архиепископом и другими своими

сообщниками. На пути ко дворцу из него нельзя было вырвать ни слова; что бы

ему ни говорили, что бы с ним ни делали, он не опускал взора перед своими

мучителями, не издал ни единой жалобы и только молча вздыхал. Гульельмо

Пацци, зять Лоренцо, укрылся в его доме, спасшись и благодаря своей

непричастности к этому делу, и благодаря помощи своей супруги Бьянки. Не

было гражданина, который, безоружный или вооруженный, не являлся бы теперь в

дом Лоренцо, чтобы предложить в поддержку ему себя самого и все свое

достояние, - такую любовь и сочувствие снискало себе это семейство мудростью

своей и щедротами. Когда начались все эти события, Ренато Пацци находился в

своем поместье. Он хотел, переодевшись, бежать оттуда, однако в дороге был

опознан, захвачен и доставлен во Флоренцию. Захвачен был также в горах

мессер Якопо, ибо жители гор, узнав о событиях в городе и видя, что он

пытается скрыться, задержали его и вернули во Флоренцию. Несмотря на все

свои мольбы, он не мог добиться от сопровождавших его горцев, чтобы они

покончили с ним в пути. Мессера Якопо и Ренато судили и предали казни четыре

дня спустя. Среди стольких погибших в эти дни людей сожаления вызывал лишь

один Ренато, ибо был он человек рассудительный и благожелательный и

совершенно лишенный той надменности, в которой обвиняли все их семейство.

Мессера Якопо погребли в склепе его предков; но как человек, преданный

проклятию, он был извлечен оттуда