Николай Погодин темп действующие лица болдырев — начальник строительства. Валька
Максимка. В чем дело, товарищ директор? К чему здесь драмы, Степан Семенович? Болдырев
жүктеу/скачать 290 Kb.
|
Максимка. В чем дело, товарищ директор? К чему здесь драмы, Степан Семенович? Болдырев. Максим, у меня нервы плохи стали. Срываюсь я… Неприятно мне после такого дела. Может быть, это простое хулиганство… Может быть, Касторкин не виноват. Максимка. Не понимаю, чего тут разводить психологию. С нами психологии не разводят. Болдырев. Ну, ладно. Доделывай дело сам. И вот что… ты поедешь со мной домой к нам… ко мне… Максимка (глядит на Болдырева и вдруг начинает хохотать.) Степан Семенович… я совершенно забыл… Степан Семенович, произошло колоссальное недоразумение! Сегодняшнюю ночь на всем земном шаре не умерла ни одна душа. Твоя сестра совершенно и абсолютно жива, и твоя сестра… Впрочем, это не касается. Заметьте себе, это вас не касается. АКТ ТРЕТИЙ КАРТИНА СЕДЬМАЯ Конструкция огромного цеха. Заседание производственного совещания строителей и металлистов. Здесь все действующие лица, кроме Татьяны Львовны. На помосте — председатель производственного совещания и секретарь. За столом налево — Болдырев, Лагутин. На правом плане — Дудыкин. Занавес подымается под хохот собрания и аплодисменты. Входит группа строителей. Грищук (читает газету по складам). «Пафос масс, направленный в русло…» Темин. И напишут же, дьявол его уходи! К чему это про понос писать? Грищук. Понос?.. Тут сказано не понос, а пафос. Дудыкин. Читай, ладно. Рабочий в розовой рубахе. А непонятные слова пропущай. Грищук. «Пафос масс, направленный в русло реки социалистического…» Темин. Конешно, про понос пишут: в реку, мол, спущай. Грищук. Не газеты тебе читать, а лапти плесть. Пафос, понимаешь? Дудыкин. Видать, ученый печатал. Ничего не поймешь. Темин. И понимать нечего. Грищук. Ну, вот же дурак! Пафос… понимаешь? Пафос масс, направленный… Что у тебя — голова на плечах или редька? Дудыкин. Говорит человек — пафос, значит — пафос, и не препятствуй. Читай. Грищук (снова читает). «Пафос масс, направленный в русло реки социалистического соревнования». Темин. Развели басню-ясню! Дудыкин. Да замолчи ты, дьявол! Темин. Да как же… К соревнованию чорте-что прищепили! Понос. Грищук. Вот ведь какой ты вредный! Пафос… понимаешь? Рабочий в розовой рубахе. Ребята, а что оно такое, пафос? Дудыкин. Слово какое-нибудь. Рабочий в розовой рубахе. А какое слово? К чему? Дудыкин. Что я тебе… фершал? Темин. Такого слова на нашем языке нету. Грищук. А что ты их, слова, считал? Идет Краличкин, металлист, с группой рабочих. Рабочий в розовой рубахе. Товарищ Краличкин, ты на разные слова понятлив… Грищук. Во-во… Про понос тут пишут или нет? Краличкин. Где? (Взял газету.) «Пафос масс…» Ну, в чем дело? Пафос. Рабочий в розовой рубахе. Какой в нем толк в пафо… пафосе? К чему? Грищук. Не понимаю. Толк? Краличкин. Погоди. (Смеется.) Ребята не понимают значения слова «пафос». Пафос — это… Я сейчас объясню… Это, как бы сказать, подъем… Дудыкин. Гора вроде. Краличкин. Нет, какая там гора!..Дух! Пафос — это мы… (Увидал Груздева.) Товарищ Груздев, объясните слово «пафос», а то мы все тут такие профессора, что закачаешься. Дудыкин. Ну-ка, товарищ инженер! Груздев. Пафос — это чувство. Это радость труда. Вот вы работаете, строите, объявили соревнование, и когда вы работаете с чувством, с сознанием, с подъемом, это и есть пафос. Дудыкин. Когда чесаться некогда, тут тебе и пафос. Краличкин. Наш темп — это пафос. Грищук. А я про что читал… пафос. Темин. Читатель! Ишь оно как. А ты плел, плел… и вышел понос. Рабочий в розовой рубахе. А какой в нем толк! Одно присловье. Дудыкин. Эх, ты, фитюля морская! Тебе говорят — не чешись, дьявол, в бригаде первый строй. Да разве тебя пафосом проймешь, когда у тебя повек штаны спадают, простофиля! Рабочий в розовой рубахе. Иди ты к чорту! Грищук. «Пафос масс, направленный в русло реки социалистического соревнования…» Темин. Вот оно теперь все к месту. Дудыкин. Да замолчи ты, барбос! Темин. Нет, я не спорю. Само собой. Председатель звонит. Голоса. Пора!.. — Времечко… — Отчего тянут там?..
Слово даю… Слово даю… (Оглянулся.) Хохот. Голоса. Оратель — первый сорт! По череду… Дуй, дядя, как по святцам! Председатель (Дудыкину). Говорите, товарищ. Голоса. Высказывай!.. Перво-наперво утрись для важности. Дудыкин. Вы не смейтесь. Вы вон спросите у американца нашего, он вам скажет: у них чеснись — штраф рупь, а у нас чешись, обчешись — и… Рабочий в розовой рубахе. Никак, ты в Америке был? И обличье у тебя заморское. Дудыкин. Ты, Фетиска, молчи, а то про тебя скажу перед товарищами. Он надо мной смеется, а у самого штаны повсегда спадают. Называется пролетариат! Третья работница (Дудыкину). Вали, дядя, так его! Дудыкин. Да ежели ты, фита-ижица, со штанами управиться не умеешь, то какой ты есть человек в советском государстве? Я к чему говорю… Я гляжу, не такое время пошло. Ишь вон, какую храмину укатали! Ходи зорко, а то крант башку собьет… а у тебя штаны спадают, простофиля! Вот и есть ты сам — заморская некультурная личность. Рабочий в розовой рубахе. Сам ты крокодил! Дудыкин. Ты, товарищ секретарь, писни там в договоре, что каменщики должны сбить артели, или, как по-вашему, бригады сбить. Гул. Кому не нравится — силком не поволокут, мое такое мнение. Я первый в бригаде стану, потому такое мое желание. Нам здесь развили ясно, что ежели мы захотим, то цеха до холодов перекроют, не захотим мы — значит, этим балкам зиму ржаветь. Вот как! Хороший хозяин такого позора никогда не допустит. Бригады надо, которые из отобранных ребят. Я пойду, Кондрат Темин пойдет… Голос. Пойду. Дудыкин. Лихоманов Игнашка, пишешься? Голос. Пишусь. Дудыкин. Грязевы братья пойдут. Мой племяш пойдет. Да и тот же Фетиска пойдет. Рабочий в розовой рубахе. Ты думаешь, только ты один валет пиковый? Третья работница (вскочила). Производственное совещание кирпичного… Первая работница. Погоди. Третья работница. Производственное совещание… Первая работница. Фу, какая ты жаркая! (Усадила третью работницу.) Дудыкин. Ты, товарищ с пером, пиши — бригады каменщиков. Не чешись там, а пиши. Как мы все тут собрались, то я скажу по этому поводу: да здравствует пятилетка! Председатель. От заводского комсомола слово для справки даю Болдыревой Валентине. Появилась Валька. Лаптев (Михалке). Она? Михалка. Она. Лаптев. Она и есть. Ах ты, чижик-девка! Михалка. Ты что, влюбился в нее, что ли? Лаптев. Товарищ, дай мне сказать! Председатель. В порядке очереди. Запишись тогда… Лаптев. Да ведь я тогда забуду. Сделай милость. Ей-богу, забуду. Кухарка. Я тоже. Михалка. Ты куда выскочила? Кухарка. Я тоже… я тоже… я тоже… Председатель. Товарищи, мы не можем нарушать… Лаптев. Чего там нарушать!.. Хочу сказать от души — не притесняй. Болдырев. Ну, дай ему слово. Председатель. Говори, да отсюда. Сюда иди. Лаптев. На вид ставишь, чтоб без обману? Михалка. С горы — оно чудней выходит. Артамон. Ну, свет-кончина будет! Ермолай полез. Лаптев. Которая сейчас тут барышня пришла, вот насчет нее слово имею. Да. Срамили мы ее… чего скрывать! Авось, не скроешь. Ведь какое было смущение — ужасть! Всему я первый зачинщик — винюсь. Приступает она до меня: так и сяк, скидай порты… Председатель. Товарищ, мы обсуждаем договор. Лаптев. Я к тому и говорю, ты меня не сбивай, сам собьюсь. Так она и говорит: скидай порты, однова дыхнуть… Я, можно сказать, от нее — как от чумы, а она за очкур хватает. Подлаживался ее пяткой двинуть. Девка-чижик, а с мужиков порты волокет, которые в тифу. Михалка. Эх ты, турка, занес!.. Лаптев. Сам ты турка! Ты девку бить зачал — и молчи. А я от души говорю. Я, может, такого часа ждал не для смешков разных… Девка, она вон какая, среди простого люда ворочала, нас спасала, а мы вместо благодарности голову ей чуть не проломили… Стыдно теперь, сами говорим между собой. Вон она какая, что твой воск, по баракам день и ночь билась и свернулась, как мы. Таких на руках носить надо. Я ее век помнить буду, а ты гавкаешь, баранья голова!.. Запутал меня… Что я хотел обнаружить? Как бы сказать?.. К товарищам, которые среди нас, надо любовь иметь. Люди они вон какие… (Председателю.) Заплутали меня вы все… (Собранию.) Я первый под… как там?.. за темп пойду и под договором подписуюсь, хоть неграмотный, заковыку поставлю. Самая первая заковыка будет Ермолая Лаптева. Председатель. Следующий — клепальщик Краличкин. Третья работница. Почему прижимаете? Почему женщинам слова не даете? Рабочий в розовой рубахе. Такую королеву, как ты, прижмешь… Третья работница. Молчи, Лида! Рабочий в розовой рубахе. Лида?.. Это не Лида, а черт! Кухарка. Я тоже подаю… Михалка. Сядь. Кухарка. Я тоже подаю протест. Артамон. Да кто ее сюда пустил? Кухарка. Нам по кухаркиному делу… Михалка. Закрой… закрой котелок! (Усадил на место.) Краличкин. Мы, металлисты, вызвали строителей на соцсоревнование, потому что тот темп, который здесь взят, надо усилить еще, удвоить. Вы тут работали дьявольски. Ваш темп — небывалый, а мы как собирали конструкции? Приехал я, поглядел — полгода работы, американец говорит — девяносто пять дней. Ну, думаем, и попали ребята, — девяносто пять дней!.. Что нам товарищ Болдырев тогда сказал: «Ребята, завод в ваших руках». Мы понимаем, что на каждого из нас ложится ответственность. В конце концов мы хозяева своей страны и этого завода. Мы приняли пятилетний план, и мы его нашими руками осуществляем. Социализм к нам с неба не придет. Никакой нам чорт не поможет. Эти девяносто пять дней — политическое дело, наш вызов и удар по всем врагам. Нас считают сиволапыми, над нами издеваются, нас уверяют, что не нам догонять передовые капиталистические страны. Брешете вы, гады! Нам дали девяносто пять дней, мы дали сами себе восемьдесят дней. Конструкции стоят. Вот они! Это темп, невиданный в Америке. Мы из кожи лезли — верно, но у нас кожа прочная, не лопается. Мы вчера постановили: если увидим, что контрольные сроки сдачи металлических работ будут срываться, мы станем работать не десять часов, а двенадцать в сутки. Если бы нас капиталист заставил работать лишние полчаса, мы бы устроили ему забастовку, а здесь мы станем работать двенадцать часов. Двенадцать часов работать не сладко. Мне как клепальщику очень хорошо понятно, что это такое. После десяти часов у тебя ноги подламываются, до койки дойдешь — на жратву глядеть нет охоты, кажется, год не спал. Восемьдесят два дня проработали. Ни черта! Живем. Но наш завод, наша пролетарская гордость, наша крепость будет воздвигнута за полтора года. И тогда пусть скажет нам кто-нибудь: не вам догонять капиталистические страны. Вот почему мы, металлисты, вызываем вас, товарищи строители, на соцсоревнование. Хотите шагать вместе с нами или нет? Мы прямо ставим вопрос: подписываем договор или не подписываем? Отвечайте нам на этот вопрос по-простому, как рабочие рабочим, а ходить вокруг да около нечего. Я кончил. Аплодисменты. Третья работница. Товарищи! Мы, кирпичницы… производственная комиссия… Мы как глину замачивали… мы ее замачивали… Михалка. Вот еще, пошла мочить! Рабочий в розовой рубахе. Посадите ее там, а то она всех замочит. Первая работница. Ты, хулиган, не выражайся. Третья работница. Мы замачивали глину без всякого пардона. Суматохинов. Говори по-нашему. Артамон. Гнали бы баб отсюда, ей-богу. Болдырев. Как тебя… Лида… погоди… Смеяться не над чем. Поняли? Я выношу глубокую благодарность работницам нашего кирпичного завода, присутствующим здесь, за сознательное, за достойное отношение к производству. Наш кирпич идет теперь на ответственную кладку. Вам надо вместе со мной благодарить их. И я говорю: ура бабам-кирпичницам! Собрание постепенно, вслед за Болдыревым и президиумом начинает аплодировать. Работницы растерялись. Ну, говори, Лида. Третья работница (первой работнице). Говори ты. Первая работница (второй работнице). Скажи ты. Вторая работница (третьей работнице). Ты начала. Лаптев. Ну вот, закобенились. Гляди, заплачут… Дудыкин. Эх вы, касаточки! Председатель (третьей работнице). Товарищ, продолжайте. Третья работница. Да нет же… что ж уж… мы, конечно… (Вдруг резко, твердо.) Темп темпом, а вот чтоб так… (Жест.) Каждый гвоздочек вот так… (Неожиданно ехидно.) Вас учить нечего, — вы знаете, про что я говорю. (И опять застеснялась под смехом.) Нет уж, хватит, а то напутаю тут… (Села.) Председатель. Слово имеет инженер Груздев. Гончаров (переводчице). Евгения Эдуардовна, каково впечатление мистера Картера? Наблюдал ли он нечто подобное? Переводчица. Did you see anything liike that before? Картер. This unusual meeting is characteristic of the present state of things in Russia. It is very fascinating. Please do not miss anything. Переводчица. Мистер Картер просит передать, что данное необычайное собрание, по его мнению, весьма показательно для современного строя России. Он очень заинтересовался и просит переводить каждое слово. Груздев. Я должен сделать разъяснение. Сдается мне, что главного у вас, ребята, не сказано. Темп, темп, а что это такое — многие не представляют. Так вот, прошу послушать. (Вынул лист бумаги.) Наш нормальный, средний, российский темп по каменным сооружениям мы определяем цифрой шестьдесят. Так мы работали всегда. Управление главного инженера считает возможным усилить этот темп до восьмидесяти. Понятно? Голоса. Ясно. Груздев. Немецкая экспертиза, изучавшая наши условия, дает цифру сто. Голоса. Сто?… Груздев. И, наконец, мистер Картер настаивает на американском темпе, который означает сто двадцать. Вот, ребята, официальное заявление. Нет, нет… Должен сообщить вам, что только при американском темпе, только если дадим по каменным работам показатель сто двадцать, то с цехами до заморозков управимся. Не дадим — могила. Понятно? Ну, а теперь от себя скажу. Если вы спросите у меня, согласен ли я с Картером, я отвечу вам: да, согласен. Вас я знаю. Двадцать лет с такими, как вы, живу, слава богу. Решайте — восемьдесят, сто или сто двадцать? Молчание. Медленно с помоста сходит Груздев. Председатель. Слово имеет строитель Зотов. Зотов. По-моему, не шестьдесят, не восемьдесят, не сто двадцать, а все сто пятьдесят. Понятно? (Пауза.) Сто пятьдесят. Самого вашего Картера вызываем на соревнование. Как где, а по второму участку дело решенное — показать работу советского строителя. Сто пятьдесят. На том и станем. На помост выбегает Михалка. Михалка. Товарищи!.. Артамон. За первогодками пошлем. Михалка. Товарищи!.. Артамон. Первогодки ложки кунай за старшими. Михалка. Товарищи, подержите его за губы! Суматохинов. Михалка, гляди, от натуги лопнешь. Михалка. Илья-пророк, не мешай темпу! Товарищи, я говорю окромя шуток, какая тут может быть оппозиция, если мы все в одной семье? Об чем заседание? Сто пятьдесят?.. Берусь враз… ну и… почем зря!.. Артамон. Эх ты… адиот! Михалка. Товарищи! Меня товарищ Болдырев учил… наш брат тут обламывается. Илья-пророк первый делегат у нас, а в деревне год колдуном ходил. Я сам от себя выступаю и сам от себя голосую за все сто пятьдесят! Об чем волынка? Выходи по очереди наверх и пиши, кому права от народа даны. Товарищи! Эх, завод, машина… Кончай прению, товарищи!.. Зотов. Ну, говори, публицист! Мне не дал и сам заплутал. Председатель (Михалке). Вы кончили, товарищ? Михалка. Я… вроде кончил. Артамон. Напрелся, аж из ноздрей пламя вдарило. Председатель. Мы должны еще дать слово представителям инженерно-технического персонала. Артамон. В нашем договоре про инженеров ничего не говорится. Не они нас вызвали, и не им учить нас. Председатель. Товарищи, нас никто не собирается учить, но мы должны привлечь… Артамон. Брось заводить! Ихнее дело работу давать, чтобы народ не стоял. А то у нас люди по полдня на досках лежат. Суматохинов. Товарищ председатель, ты нас не мути. Нет, да ты дай мне выразить. Наше дело какое? А, скажи-ка, какое? Рабочее… вон как. Между кем спор? Опять же между рабочими. Зачем нам начальников приставлять? Артамон. Пущай товарищи инженеры, техники какие между собой договор подпишут. Краличкин. Товарищ председатель, одно слово! Товарищи, не то важно — выступит или не выступит сейчас представитель инженерно-технического персонала. Важно, чтобы инженерно-технический персонал без всяких речей примкнул к социалистическому соревнованию рабочих. Мы никого не отталкиваем, но и просить никого не станем. И я тут прямо скажу: всякого, кто будет сопротивляться нашему делу, мы всей пятитысячной массой заставим уважать пролетарский энтузиазм. А тому, кто с нами, — наш сердечный привет. Вот и все. Голоса. Верно! В точку! Лаптев. Ты, товарищ, здорово сказал… которые — во… которым — приветствие. Кухарка. А мы, кухарки… я тоже… Кухарское дело — накормить. Уж я тоже скажу тут, как мы… Артамон. Замолчи, утроба! Видишь, государственное дело решаем. Сядь. (Усадил.) Председатель. Тогда я ставлю вопрос на голосование. Кто за прекращение прений? Большинство. Отлично. Теперь — кто за немедленное подписание договора? И, самое главное, за принятие темпа, предложенного вторым участком, в лице каменщика Зотова? Кто за темп сто пятьдесят? Гончаров. Данило Данилович, вы за показатель сто пятьдесят? И серьезно? Данило Данилович. Совершенно серьезно. Гончаров. Вот так, смаху, без обсуждения? Данило Данилович. А о чем тут нам еще балакать? Гончаров. Да, нам следует молчать и поднимать руки. Председатель. Кто против? Данило Данилович. Берите отпуск, Гончаров, езжайте на море. Гончаров. Не нужен? Я это начинаю понимать. Председатель. Кто воздержался? Принято единогласно. Поэтому… (Секретарю.) Сайга, зачитай список. Секретарь. Уполномоченных от строительных рабочих — товарищей Зотова, Дудыкина, Грищука, Говорова и Суматохинова прошу сюда, для подписания договора. От металлистов — товарищей Краличкина, Бутова, Тульского прошу сюда, для подписания договора. На помост идут уполномоченные. Калугин (Груздеву). Деловито у них выходит, если, конечно, так дальше пойдет. Цифру приняли… страшную. Груздев. А металлисты? Симон Симонович, красота ребята! Сила! Калугин. Уж вы своих металлистов… Узнаю душу цехового работника. Жестокие стервецы. Настоящее коммунистическое отродье. Картер вынимает записную книжку и что-то вдумчиво чертит. Данило Данилович (переводчице). Вот, мол, уважаемая, скажите: предлагаем перенести опыт в Америку. Скажите ему: не все, мол, вам нас учить. Переводчица. Не offers to try out this experiment in America. It is not for ever that Americans will teach us. It is our turn to teach them now. Картер. All this is qu'ite unusual and if it were not for the unnecessary political propaganda, I would join in the business part of it. Переводчица. Мистер Картер говорит, что все это необычайно, и если бы данное собрание было лишено совершенно излишней политической пропаганды, то он принял бы участие в его деловой части. Михалка. Суматохинов вышел! Суматохинов, свою фамилию первый ставь. Голоса. Шапку сними, Говоров! В присутственном месте стоишь. — Ох, браточки, и ноту же мы закатили. Америку вызвали! Сто пятьдесят! Председатель. Металлисты подписывают договор первыми. Артамон. На каком факте? Председатель. Поскольку металлисты вызвали… Краличкин. Неважно. Подписывай, ребята! Суматохинов. Зотов, ну-ка, ты начинай. 3отов. Эх, где наша не пропадала!.. Зотов Анисим, сын Петров. Михалка. Да какое нам дело, чей ты сын? Напишут там — сын, да отец, да как по прозвищу. Зотов(Суматохинову). Прикладывайся. Суматохинов становится на колени и на коленях приближается к столу. Артамон. Да ты, никак, молиться задумал? Суматохинов. А ежели я на ногах писать не умею. Михалка. Не ногами пишут, а руками. Суматохинов. Ну-ка-ся… Эх, перо-то какое… рука толста… (Выводит.) Су-ма-то-хи-нов Лаврентий… Михалка. По прозвищу — красный нос. Грищук. Эх ты, дурак мордастый! Чему насмехаешься в такой час? (Снял шапку, молча расписался.) Секретарь. Дальше. Дудыкин. Давай меня… Дудыкин… Больше ничего? Секретарь. Ничего. Говоров. Ну, пятый участок, на все полтораста пишусь. Не выдавайте, друзья-товарищи! Голоса. Испужался!.. — Не выдадим!.. — А вы что думаете, шутка — нам подписаться?.. — Испужаешься… Металлисты расписываются молча. Все уполномоченные остаются на помосте. Появляется Максимка. Максимка. Товарищи, тишина! На левой башне, над Волгой, будет поднята красная лампочка. Слушайте, что это значит. Следите за левой башней. Как только там вспыхнет красная лампочка, это будет сигналом по строительству, что мы перегнали американский темп. Следите за левой башней, товарищи. Красный сигнал с башни будет нашей победой. жүктеу/скачать 290 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|