В условиях, приближённых к боевым

Первый лагерный сезон нашей военной подготовки подходил к завершению. Все планы боевой и политической подготовки подразделениями были выполнены. Обычно сезон завершался батальонными, полковыми или дивизионными учениями. Из печати стало известно, что в Прикарпатье ведётся подготовка к крупным общевойсковым манёврам, в которых примут участие все сухопутные рода войск. Просочился слух, что в этих манёврах примут участие и воздушно-десантные войска. Вскоре командный состав был оповещён, что ряд подразделений нашей дивизии примет участие в намечаемых манёврах. О проводимой штабной подготовке к этим манёврам стало известно и мне, так как меня привлекли к составлению штабных документов нашего полка. Дело в том, что из всех солдат полка моего призыва только я имел образование три курса техникума. У остальных солдат за плечами было 4-6 классов, у немногих – 7 классов школы. Я владел черчением, чем мне и поручили заниматься в штабе полка. Пока я работал с документами, наша рота, да и полк всё подготовили к возможному десантированию. Было предусмотрено, что после манёвров мы уже не вернёмся в лагеря, а передислоцируемся на зимние квартиры. Поэтому оставили часть личного состава для перевозки имущества из лагерей в город Александрию в расположение части.

Согласно замыслу генерального штаба, крупные воинские соединения «красных» и «зелёных» на широком участке фронта ведут боевые действия за овладение стратегической инициативой для дальнейших наступательных операций. Ни одна из сторон такого результата пока не добилась. Военные действия ведутся почти 10 дней. Красные, в целях решительного перелома ситуации в свою пользу, предусмотрели высадку в тыл противника крупного воздушного десанта с одновременным прорывом его обороны с фронта. В назначенный день октября с вечера части и подразделения дивизии начали сосредотачиваться в районе аэродрома под Кривым Рогом. На аэродроме было задействовано необходимое число самолётов и планеров для намечаемого десантирования. Снаряжённые по полной боевой выкладке мы с одетыми парашютами сидели на полянке в ожидании очерёдности посадки в самолёты. Наш взвод садился в самолёт одним из первоочередных. Часов в 5 утра мы взлетели и взяли курс на Прикарпатье. Первые подразделения начали десантироваться на рассвете, мы приземлялись уже на готовую площадку. Свои парашюты мы оставляли прямо на поле, а сами по командам рассредоточивались, чтобы овладеть господствующими высотами. Одновременно мы наблюдали процесс десантирования. В воздухе звеньями шли десятки самолётов, в нужном месте производилась выброска парашютистов. На какое-то время всё небо оказалось в белых ромашках парашютистов. Одни приземляются, другие приближаются к земле, третьи вываливаются из самолётов. Такой красочной картины трудно себе вообразить. Примерно к середине дня десантирование полностью завершилось. На захваченный плацдарм высадился весь личный состав дивизии, планеры доставили артиллерию и самоходные артиллерийские установки. Тяжёлое снаряжение и боеприпасы были вместе с нами выброшены на парашютах в мягких грузовых мешках.

Противник не ожидал высадки десанта, его тылы оказались слабо прикрытыми. Десантные полки немедленно овладели всеми господствующими высотами, в течение суток сломили сопротивление противника и даже захватили штаб «зелёных». В этом штабе находился в качестве наблюдателя Министр обороны Маршал Советского Союза Василевский. «Красные» перешли в наступление, «зелёные» оказались неспособными его сдержать. На этом полной победой «красных» манёвры были закончены. Пока командный состав разбирал результаты манёвров, десантники собирали и сортировали свои парашюты, готовили их и другое тяжёлое снаряжение к отправке на зимние квартиры. Через пару дней нам сообщили, что будет проведён парад войск, участвовавших в манёврах. Мы срочно начали подготовку к этому параду. В назначенный день все войска были построены. Это было ровное поле, на котором построились воинские части, насчитывающие многие десятки тысяч человек. Подобных многочисленных войсковых построений мне видеть больше никогда не приходилось. Пехотные части были при скатках и в касках, десантники в лётных комбинезонах и шлемах. Пехота в основном была вооружена карабинами, десантники - автоматами с откидными прикладами. Перед трибуной десантники прошли бодро, уверенно, с засученными рукавами, с автоматами на груди. Это произвело большое впечатление на руководителей манёвров, особенно на маршала Василевского, что имело положительные последствия для ВДВ. К сказанному следует добавить, что маршал Василевский, наблюдая десантирование наших войск, был очевидцем, как два парашютиста каким-то движением воздушных потоков сплелись стропами, купола их парашютов погасли, и они оба погибли. Спастись было невозможно, ибо высота боевого десантирования колеблется от 200 до 400 метров от земли, поэтому прыжки были без запасных парашютов.

После манёвров войска начали разводить по местам их постоянной дислокации. Возможно, сразу потребовалось большое число железнодорожных составов для перевозки войск и их снаряжения, и для всех сразу их не хватало. Поэтому наш полк, а может быть, и некоторые другие воинские части было решено отправить на зимние квартиры пешим строем. Я не знаю, сколько километров надо было пройти пешком, но мы шли дней 7 или 8, в среднем проходя за день по 50 километров. Подъём как всегда был в 6 утра, в 7 завтрак, в 8 часов начиналось движение побатальонно и поротно. Через каждый час похода объявлялся привал на 10 минут. На обочине дороги можно было полежать и покурить. В 14 часов объявлялся большой привал на обед. Мы получали пищу из походной кухни, обедали, перекуривали, читали письма, кто их получал, дремали. В 16 часов начиналось послеобеденное движение, которое вместе с привалами длилось примерно до 21 часа. Здесь мы получали ужин, где-нибудь возле посадки готовили место для ночлега, перекуривали и укладывались спать. Ночи в октябре были уже прохладные. Чтобы не мёрзнуть, мы приспособились спать по три человека. Одну шинель стелили на землю, а двумя шинелями укрывались. Ясно, что мы спали в обмундировании и сапогах. Утром мы снимали обувь, проветривали портянки и вновь обувались для длительного перехода. Как во все времена, солдаты говорили, что на походе и иголка кажется пудом, так и мы ощущали тяжесть каждой вещи. К концу дня это ощущение многократно возрастало. Все солдаты свои автоматы держали на груди, и их тяжесть не столь ощущалась, как вес моего пулемёта, который оттягивал плечо настолько, что хотелось его сбросить. Однако оружие не бросают, и надо было терпеть. Особенно тщательно мы стремились ровно навернуть портянку, чтобы не набивать мозолей. Но к концу похода подошвы ног всё равно горели огнём.

При подходе к Александрии мы выглядели порядочно изнурёнными, многие в строю не шли, а буквально плелись. На длительном походе ведь не всегда высыпаешься, отдыхаешь. Постепенно усталость накапливается, на ходу начинаешь дремать, ноги движутся не в такт, тебе начинают наступать на пятки, ты просыпаешься, ребята над тобой шутят, ты вновь приободряешься и подстраиваешься идти в ногу. Оценивая тяжесть пеших ежедневных переходов, я тогда думал, что в нашей жизни этот поход трудный, но это ведь лишь эпизод, который вскоре забудем. А наши старшие братья и отцы целых 4 года войны то отступали, то наступали и в основном пешком прошли не десятки, а сотни и тысячи километров ратного пути, чаще под обстрелом и бомбёжками, под ударами прорвавшихся танковых армад и моторизованных частей. В этом свете наш поход мне показался, хотя и трудной, но лишь разминкой.

Жители города Александрия были оповещены, что наш полк совершил длительный пеший поход, что он находится на подходе к своим зимним квартирам. В ожидаемое время нашего прихода горожане вышли на главную улицу, чтобы торжественно встретить из похода свою воинскую часть. При приближении к городу поступила команда подтянуться, перейти на походный шаг, запевалам запеть песни. Куда делась усталость, весь личный состав приободрился, выровнялся строй, зазвучали строевые солдатские песни. Входя в город, мы запели свою родную полковую песню, в которой есть замечательные слова:

Лишь слабый рассвет наш полк озарил,

Мы снялись с родимой земли.

Десант улетает во вражеский тыл,

Выходят на старт корабли.

Под нами родные края. Вперёд боевые друзья!

Гвардейские роты крылатой пехоты готовы к грядущим боям…

Жители рукоплескали нашему строю, от такой встречи поднялся солдатский дух, и полк браво вошёл в расположение своей части.

Таким образом завершилась наша первая летняя кампания. Мы вошли в город, увидели его жителей, городские строения, улицы, пришла мысль, что скоро можно будет уволиться в город, хоть на несколько часов почувствовать себя свободным от вечного строя. Для солдат нашего призыва именно эта летняя кампания явилась главной в деле освоения воинского дела и образа воинской жизни. Впереди будут ещё не одна зимняя и летняя кампании, но это будут уже другие кампании, когда приобретённое воинское мастерство просто будет совершенствоваться. Мы уже выйдем из состояния «салаг», станем наконец опытными воинами, готовыми к любым перипетиям своей воинской судьбы. С таким настроением мы начали располагаться на зимних квартирах, обустраивать их. Вскоре пришёл приказ Министра обороны об улучшении материального обеспечения и условий для военнослужащих ВДВ. Была значительно выше поднята планка нормативов питания, наряду с перловкой в нашем рационе появились гречка, рис, пшено и др. Увеличились нормы мясной продукции и сахара, добавилось сливочное масло, белый хлеб. Наше питание стало калорийнее и разнообразнее. Начиная с войны, я лично многие годы недоедал, постоянно ощущался некоторый голод. С установлением новых норм питания в ВДВ у меня, наконец, ушло это чувство, я начал поправляться. Подобные оценки я слышал буквально от всех сослуживцев. Важной отличительной особенностью наших войск явилось предоставление каждому военнослужащему срочной службы ВДВ отпуска на 15 суток без дороги, для поездки на родину. Все мы были в восторге от такой льготы. Словом, служить стало веселее.

3.6. Парашютно-десантная служба

С приходом на зимние квартиры начались изменения в моей военной судьбе. Ещё в мае я подал заявление в партийную организацию полка о приёме меня в члены ВКП(б), поскольку кандидатский стаж я прошёл полностью. Всё лето меня приглашали на партийные собрания, но вопрос о приёме в партию не ставился. Ко мне, скорее всего, присматривались. В парторганизации из рядовых относящимся к партии я был один, остальные партийцы – это офицеры и старшины сверхсрочники. Практики приёма в партию солдат и сержантов срочной службы не было. В конце октября, наконец, вопрос о моём приёме в партию был поставлен на партсобрании полка. Коммунисты нашей сапёрной роты охарактеризовали меня на собрании с положительной стороны, командир роты сообщил, что по итогам летней учёбы я награждён значком «отличный минёр». На полковом собрании мне задали ряд вопросов, ответы мои, видимо, удовлетворили присутствующих, и меня на основании голосования единогласно приняли из кандидатов в члены ВКП(б). Окончательное решение о моей партийности должна была вынести парткомиссия при политотделе дивизии. В ноябре вместе с тремя офицерами из других полков меня вызвали на эту комиссию. Пришлось поволноваться. Офицеры проходили комиссию по одному впереди меня, двоим из них было отказано в приёме в связи с неподготовленностью. Мне на комиссии задали вопросы по уставу партии, на которые я чётко ответил. Несколько вопросов было по международным делам, особенно по событиям в Китае. Видимо, я правильно ответил и на эти вопросы, поскольку меня похвалили за осведомлённость и вынесли решение о приёме из кандидатов в члены ВКП(б). С октября 1951 года начался мой партийный стаж, теперь он составляет более 60 лет. Я никогда не отказывался от своей партийности, не рвал, не жёг, не выбрасывал и не перекрещивал крестным знамением (Путин) своего партийного билета, в отличие от многих так называемых партбилетчиков, когда партия оказалась в критической ситуации. Верить в дело коммунистической партии, дело освобождения трудящихся от гнёта и эксплуатации есть высшее проявление духовных сил человека. Поэтому надо отличать коммуниста по убеждению от члена партии, являющегося таковым по каким-либо корыстным соображениям. Далеко не всякий член партии является коммунистом по убеждению. Истинные борцы за коммунистическую идею выдержали каторгу, ссылки, тюрьмы, пытки, издевательства, но от принадлежности к партии никогда не отказывались. К сожалению, в рядах КПСС больше было примазавшихся, чем убеждённых коммунистов, что подтвердили дальнейшие события в нашей стране.

В октябре же на ротном собрании комсомольцев я был избран секретарём комсомольской организации роты. Не успел я приступить к исполнению этих обязанностей, как пришла разнарядка о направлении от роты двух солдат в Кировоград в дивизионную школу сержантов. Командир роты предложил направить на эти курсы меня и Бориса Штыркина, солдата с 7-летним образованием из моего же отделения. Борис тоже был отличником боевой и политической подготовки. Мы с Борисом согласились и начали готовиться к поездке в сержантскую школу. Но неожиданно изменились обстоятельства, меня вдруг вызвали на беседу к командиру полка подполковнику Суворову. В кабинете командира полка кроме него сидел ещё старший лейтенант в лётной форме, который, как выяснилось, являлся начальником парашютно-десантного имущества полка. Командир полка предложил мне в парашютно-десантной службе полка занять должность начальника склада парашютно-десантного имущества. Он обосновал это предложение моей партийностью, хорошим образованием и положительной характеристикой из роты. На складе такого имущества было на 22 миллиона рублей, и доверить это имущество не всякому можно. Я ответил, что опыта подобной работы не имею, что вообще боюсь материально ответственной деятельности. Меня заверили, что будет оказана вся необходимая помощь в освоении этого большого и ответственного дела. В конечном счёте я согласился, и в тот же день был назначен приказом на должность начальника склада парашютно-десантного имущества полка. Одновременно мне было присвоено звание младшего сержанта. Так кончилась моя строевая служба и началась специализация по парашютно-десантному делу в масштабе полка. С этого момента и до конца срочной службы я был связан с парашютно-десантной службой, выполняя в ней различные роли. На данном этапе парашютное дело стало главным делом моей военной службы. Я сожалел, что в силу обстоятельств не стал кадровым строевиком. Кстати, Борис Штыркин успешно окончил школу сержантов, в своей родной роте прошёл путь от командира отделения до старшины роты, и в звании старшины демобилизовался, что является редкостью для военнослужащих срочной службы.

Недели три мне пришлось принимать склад парашютно-десантного имущества. Обычным складом это назвать трудно, так как здесь идёт бесконечный процесс работы с парашютами по их изучению, тренировке в укладке, производству укладки для реальных прыжков, вывозу к месту прыжков, сдаче на склад после прыжков, проверке парашютов на дефектность, их ремонту, просушке и т.п. На складе на стеллажах в идеальном порядке лежат персональные основные и запасные парашюты для всего личного состава полка. Они последовательно размещены по ротам и батальонам. Кроме этого на складе находится около тысячи грузовых парашютов с приданными им мягкими мешками для сбрасывания станковых пулемётов, противотанковых ружей, миномётов, боеприпасов и другого снаряжения, необходимого для ведения боевых действий. На каждый парашют склад располагает брезентовыми укладочными полотнищами и всем набором инструментов для укладки парашютов. Весь полк имеет возможность одновременно укладывать парашюты. Для летних прыжков на складе хранятся лётные комбинезоны и шлемы, а для зимних - ватные куртки и брюки, валенки, меховые шлемы и трёхпалые перчатки, десантные ножи и многое другое. Летом и зимой на складе творится какой-то вертеп, когда идёт бесконечный процесс получения и сдачи парашютно-десантного имущества. Работа здесь оказалась настолько оперативной, что с 6 утра и до 23 вечера находишься в постоянном напряжении, иногда нет времени сходить в столовую для приёма пищи. Моя жизнь оказалась вся во власти полковой парашютно-десантной подготовки. Вскоре мне назначили двух заместителей из солдат, трёх солдат по ремонту парашютов и двух вольнонаёмных портных. Поскольку я стал известным в полку начальником и у меня оказались подчинённые, то к 23 февраля мне было присвоено очередное звание сержанта, а моему первому заместителю Зарипову – младшего сержанта.

Моим прямым начальником стал старший лейтенант Гришин, начальник парашютно-десантного имущества полка. Это был знающий своё дело заботливый офицер, имеющий более 300 прыжков с парашютом. Гришин уважительно относился ко мне, никогда не повышал голоса, распоряжения его были чёткие, ясные, со знанием дела, поэтому понятные и необходимые. Несмотря на разницу в наших званиях, старший лейтенант деловые вопросы обсуждал со мной как с равным, ценил во мне определённую хватку, умение грамотно и оперативно решать все сложные проблемы текущей жизни. Под конец службы мы стали даже друзьями, делясь мыслями, выходящими за пределы служебных отношений.

Начальником склада я проработал зиму и очередное лето. За это время я познакомился со всем командным составом полка, батальонов и рот. Я оказался на виду у всех, меня знали в полку не только офицеры, но и весь сержантский и рядовой состав. Ко мне относились как к специалисту по парашютному делу. Безусловно, в это время я в совершенстве знал устройство и особенности парашютов всех типов, правильность их укладки. Я не хотел быть профаном и в прыжковой практике. При всяком удобном случае я ехал на прыжки с самолёта или аэростата. Количество моих прыжков быстро росло, рос и мой авторитет как парашютиста. Молодые солдаты да и сверстники с уважением относились ко мне как к опытному парашютисту. К середине лета 1952 года на моём счету было уже около 20 прыжков, т.е. столько, сколько в среднем к концу службы совершал прыжков с парашютом каждый десантник срочной службы. Далее мне не повезло. Точно не помню, но где-то на 20-м прыжке я сильно травмировал правую ногу. Было тихое солнечное августовское утро, прыжок был с аэростата, я уже учился приземляться на ноги, не падая, как положено, на бок. Я решил и в этот раз приземлиться на ноги. При встрече с землёй я сперва устоял, но под тягой угасающего парашюта резко опустился вперёд на колени. Вставая, я почувствовал, что остро болит правый коленный сустав. Отцепив парашют, я обследовал ногу, перелома и вывиха не обнаружил. Собрав парашют, я поковылял на сборный пункт. Хотя фельдшер и был на прыжковой площадке, к нему я не обратился, подумав, что мне могут запретить прыгать с парашютом. Обычный летний аврал на складе, когда сотни людей что-то заносят и что-то выносят, и так с утра до тёмной ночи, не позволили мне заняться лечением ноги. Правая нога долго болела и не сгибалась, я хромал, но работал, обеспечивал парашютную подготовку полку. Месяца через два опухоль с колена сошла, боль стала терпимей. Мы передислоцировались на зимние квартиры. Наступила зимняя прыжковая кампания. Я решил попробовать прыгнуть с аэростата. Никому не говоря о своей ноге, я поехал на прыжки. Во время прыжка, при подходе к земле у меня от волнения вдруг начали дрожать колени. Максимально сосредоточившись, я ударился ногами о землю, упал на бок, встал и не почувствовал никакой боли в ноге. Про себя подумал: «Клин выбивается клином». С тех пор действительно моя правая коленка более не давала о себе знать. Вновь я её почувствовал в возрасте где-то около 50 лет. Травмы в молодости даром не проходят, напоминая о себе уже в возрасте острее и болезненнее.

О складской службе нет смысла рассказывать. Это, хотя и очень ответственная, требующая отдачи всех сил, но всё-таки работа. Работу эту я выполнял честно и добросовестно, её ценили мои начальники. Но в конце лета 1952 года поступило новое штатное расписание, по которому моя должность должна заниматься старшиной сверхсрочной службы. Такого старшину в полку нашли и, после переезда на зимние квартиры, я сдал склад этому старшине (фамилию теперь не помню).

Учитывая мой опыт, меня назначили полковым укладчиком парашютов. В мои обязанности входило укладывать парашюты для командного состава полка: командиру, его заместителям, начальнику штаба и некоторым другим офицерам штаба полка. Дело, как видно, почётное, но весьма ответственное. Ошибки здесь недопустимы. Я стал непосредственно подчиняться начальнику парашютно-десантной службы полка подполковнику Цареградскому, под моим контролем работали укладчики парашютов батальонов, мне же подчинили личный состав мастерских по ремонту парашютов. В этой роли я прослужил до конца моей срочной службы. Таким образом, моя судьба полностью была связана с парашютно-десантной службой полка. Нас солдаты уважительно называли «пдэсниками», т.е. специалистами парашютного дела. Я всегда стремился глубоко вникать в любое дело, которым приходилось заниматься. Думаю, что так было и с парашютной подготовкой. По роду своей новой деятельности я обязан был участвовать в укладке полком парашютов, следить за ведением соответствующей документации, укладывать парашюты руководству полка, быть на площадке для прыжков с аэростата, на аэродроме при прыжках с самолёта и т.п. Постоянно бывая на прыжках, я не отказывал себе в удовольствии совершить очередной прыжок. Подполковник Цареградский сам был любителем прыжков и мне не отказывал в этом. В конце второго года службы я сдал нормы и мне был присвоен второй спортивный разряд по парашютному спорту. Со старшеклассниками города Александрия офицером парашютно-десантной службы полка старшим лейтенантом Ардабьевым был организован кружок по подготовке парашютистов. Большинство занятий в этом кружке он поручал проводить мне. Занимаясь один раз в неделю, школьники изучили устройство основного и запасного парашютов, научились их укладывать, начали проходить предпрыжковую подготовку на снарядах парашютного городка, пройдя предварительно медицинскую комиссию. К сожалению, в этот период в полку во время прыжков с парашютом произошло два несчастных случая со смертельным исходом. В городе об этом стало известно, родители наших подопечных старшеклассников потребовали от них прекратить занятия в кружке. Осталось желающих прыгать с парашютом 3-4 человека, но теперь уже наше командование не разрешило осуществить эти прыжки во избежание неприятностей. На этом моя практика преподавания парашютного дела закончилась.

Как видно, служба воздушного десантника далеко не безопасна. Иногда мелкий недосмотр при укладке парашюта или неаккуратность при прыжке приводят к трагическим последствиям. Я уж не говорю об обучении владению взрывными устройствами, которые тоже ведут к тяжким последствиям. Когда я был сапёром, там у нас действовал принцип: сапёр ошибается только один раз. Поскольку десантник сам себе укладывает парашют, то он тоже может ошибиться только один раз. Для сапёра-десантника здесь двойная опасность. Но даже если ты простой стрелок, то ты ещё и парашютист, поэтому выше названный принцип сопутствует и тебе, если ты теряешь бдительность. Я не буду касаться перипетий воинской службы за все эти годы, остановлюсь на некоторых критических моментах, которые приводят к гибели военнослужащих даже в мирное время.

Прыжки с парашютом бывают самые различные в зависимости от условий и места их осуществления. Во многом безопасность прыжка зависит от погодных условий. Одно дело солнечная, ясная, тёплая, тихая погода, и совсем иное дело, когда ветрено, пасмурно, холодно, идёт снег и т.п. В ветреную погоду, бывало, так приложит к земле, что начинаешь сравнивать себя с тем котёнком, которого мальчишка раскрутил за хвост и забросил куда попало. Когда дует приличный ветер, не всегда сразу удаётся погасить парашют, особенно зимой, тогда тебя волочит по земле, будто в парашют впряглась тройка рысаков. В программе обучения парашютистов предусмотрены прыжки не только на ровную площадку, но и на лес, воду, гористую местность, прыжки производятся днём и ночью, без оружия и в полном боевом снаряжении. Опытные парашютисты с аэростата первыми осуществляют так называемые пристрелочные прыжки, чтобы определить силу разноса различными воздушными потоками. Каждое из названных условий таит в себе непредсказуемый случай, который может оказаться роковым. Поскольку я по должности числился в парашютно-десантной службе, накопил неплохой опыт в парашютном деле, то участвовал почти во всех усложнённых прыжках. Поэтому я поделюсь некоторыми интересными случаями из своей практики и теми трагическими случаями, которым пришлось быть очевидцем. Надо сказать, что за совершённые прыжки десантники получают определённое денежное вознаграждение, в зависимости от сложности их совершения. У солдата месячная зарплата тогда была 40 рублей. На 300 рублей мы подписывались на заем, следовательно, 10 месяцев мы получали жалованье по 10 рублей в месяц. За первый прыжок с парашютом выплачивалось 25 рублей. После 10-го прыжка каждый усложнённый прыжок оплачивался по 35-40 рублей. Сержанты за каждый прыжок получали на 10 рублей больше, чем солдаты. Ещё больше за прыжки получали офицеры. Оплата за прыжки была неплохой добавкой к зарплате солдата и сержанта. Как видно, материальный стимул дополнял наш нравственный стимул к прыжкам.

Однажды летом одним из батальонов нашего полка совершались ночные прыжки с самолёта. Я на прыжки сопровождал некоторых офицеров штаба полка и сам принял участие в этих прыжках. Была абсолютно чёрная украинская ночь, не видно ни единой звёздочки. Самолёт, по расчетам лётчика, вошёл в зону десантирования. По команде открыли дверь, за которой чувствовалась чёрная бездна. По звонку все парашютисты выбросились в эту тьму. Я почувствовал, что парашют раскрылся, но купола не было видно. Приближение земли я тоже лишь ощутил некоторым сгущением тьмы. Но вместо земли при приземлении плюхнулся в воду. Ногами я почувствовал дно, приподнялся, воды оказалось до пояса. Стал определяться, где берег, мне показалось по густоте тьмы, что он недалеко позади меня. Я начал подтягивать к себе намокший парашют и двигаться в сторону берега. Вдруг слышу голос, зовущий помочь выбраться из воды. Я оставил свой парашют недалеко от берега и пошёл на голос, прося зовущего, чтобы не молчал. Вода становилась всё глубже, я уже был в воде почти до подбородка, когда рукой ухватился за купол парашюта. Зовущий на помощь парашютист барахтался в воде, не доставая дна, запутываясь в стропах. Я начал выходить из воды и тянуть за собой купол парашюта, это помогло десантнику встать ногами на землю, и таким образом мы оба выбрались на берег. Попавшим в беду оказался молодой солдат, с которым я летел в одном самолёте. На берегу мы разделись, выжали одежду, портянки, вылили воду из сапог, оделись во всё мокрое, отжали воду из парашютов, сложили их в сумки и начали определяться, куда же следует двигаться на сборный пункт. Жутко хотелось закурить, но махорка и спички промокли. Вдалеке я заметил незначительные проблески света, на этот ориентир мы и решили двигаться. Прошли по полю километров 5-7 и действительно увидели огни сборного пункта. Оказалось, что наш самолёт не совсем точно осуществил выброску десанта, мы с солдатом попали в район небольших озёр и неожиданно искупались. Если бы солдат оказался в этом озере один, он мог запутаться в стропах и не выбраться из воды. То, что мы ночью, в сплошной тьме, попали в воду вдвоём - это просто дело случая с благоприятным исходом.

Другой случай из моей практики связан с пристрелочным прыжком с аэростата. Это было зимой, лебёдка аэростата стояла примерно в полутора километрах от окраины Александрии. На земле было тихо, почти безветренно. Для пристрелки нас поднялось в воздух трое. Я прыгал первым. После раскрытия парашюта я почувствовал, что по отношению к земле меня воздушным потоком быстро несёт в сторону города. Окраина Александрии вся застроена одноэтажными частными домами. Воздушный поток на высоте оказался настолько сильным, что как я ни пытался сокращением купола выйти из этого потока, мне это сделать полностью не удалось. Я увидел, что меня несёт прямо на крышу второго от края дома. Крыша была соломенной и довольно толстой. Я ударился ногами о крышу, перебежал на вторую её сторону и спрыгнул прямо во дворик дома. На дворе что-то делала пожилая женщина, она страшно перепугалась от моего внезапного появления. Мой парашют упал на крышу сарая, я отстегнулся от подвесной системы и начал успокаивать хозяйку, объясняя, что ветром случайно был занесён на крышу их дома. В этом случае я мог ногами пробить крышу, что помешало бы мне удачно спрыгнуть во двор, следовательно, привело бы к травме; могло стать плохо с бабулей от внезапного моего появления с воздуха и т.п. Для прыжков пришлось аэростат переставить километра на два дальше от города.

Гораздо неприятнее трагические случаи, связанные с прыжками с парашютом. На одном из массовых ночных прыжков с самолётов при проверке после прыжков на сборном пункте недосчитались одного солдата. Роте, в которой служил этот солдат, было приказано рассредоточиться и заняться поиском неявившегося на сборный пункт солдата. Рота за ночь обследовала все окрестности и только утром в траве обнаружила труп пропавшего десантника. При осмотре оказалось, что основной парашют не раскрылся, так как стропы у основания купола были перевязаны. Выше уже говорилось, что при укладке парашюта на ветру, чтобы купол не раздувался, временно перевязывают стропы купола. При укладке купола в чехол, затем в ранец об этой перевязке можно забыть, что неизбежно ведёт к нераскрытию купола основного парашюта. В этом случае солдат должен был вручную открыть запасной парашют. Но его психологическое состояние, видимо, было таково, что он даже не заметил нераскрытия основного парашюта, полагая, что он работает нормально. Возможно, от волнения забыл вообще про запасной парашют.

Случаи перевязки строп у купола, несмотря на критику таких фактов, при контроле за укладкой парашютов выявлялись не так уж редко. Мне лично пришлось пережить последствия подобной практики. Будучи укладчиком парашютов для руководства полка, я лично укладывал все такие парашюты и на машине вёз их на прыжковую площадку. В очередной раз зимой, готовясь к прыжковому дню, я уложил для всего руководства основные и запасные парашюты, взяв их с собой в поле. Но мне вдруг пришла в голову мысль, что парашютов может не хватить, и я решил на всякий случай взять ещё один уложенный парашют солдата, которому по состоянию здоровья врачом было отказано в допуске к прыжкам. Правда, запасной парашют к нему я взял собственной укладки. У аэростата я раздал командному составу их персональные парашюты, оставив себе лишь свой. Но ко мне подошёл начальник штаба полка, сообщив, что из штаба дивизии приехал подполковник, который хотел бы прыгнуть с парашютом. Я отдал ему свой парашют. Когда все мои офицеры прыгнули, я прицепил к взятому со склада не моему парашюту свой запасной парашют и пошёл прыгать. Я спокойно поднялся в воздух, по команде аэронавта прыгнул, через некоторое время почувствовал неладное, меня крутит в воздухе в свободном падении. Посмотрев вверх, увидел, что купол не раскрылся и жгутом вьётся за моей спиной. Оценив происшедшее, я выдернул кольцо запасного парашюта, который раскрылся и вместе с главным куполом продолжал вращательное движение. Наконец всё стабилизировалось, на мгновение я увидел мчащуюся санитарную машину, но уже надо было приземляться, что я и сделал по всем правилам. Удар о землю был сильным, у меня даже из дёсен начала сочиться кровь. Но всё обошлось благополучно. В моём случае стропы у купола тоже были перетянуты и крепко завязаны. У меня шумело в голове, однако надо было участвовать в расследовании данного факта. Подполковник, которому я уступил свой парашют, упрекал меня за прыжок с чужим парашютом. Я ему ответил, что если бы с этим парашютом прыгнул солдат, не имеющий достаточного опыта, то могло всё кончиться трагедией. Ясно, что при укладке парашюта был недосмотр офицера парашютно-десантной службы батальона, который был обязан заметить перевязку строп, о недопустимости чего даже солдатам внушалось на инструктажах при укладке парашютов. Я же решил больше таких парашютов с собой на прыжки не брать, а все парашюты укладывать исключительно самому.

Много неприятностей вызвал трагический случай с солдатом Михайловым. Были первые зимние прыжки с аэростата в январе 1952 года. Накануне батальон укладывал парашюты в полном составе. На улице шёл снег, поэтому укладка производилась в казарме и других помещениях батальона. Из-за непогоды уложенные парашюты роты на склад не сдали, оставив их на хранение у себя в подразделениях. О несдаче парашютов на склад я доложил своему руководству. Утром батальон отправился на прыжки. Я тоже в этот день решил совершить прыжок. К утру погода улучшилась, снег прекратился, ветер ослаб, прыжки начались нормально. Во время первых подъёмов аэростата прыгнул и я. После приземления и укладки парашюта в сумку по традиции я присел на парашют и закурил свою любимую козью ножку. Наблюдая за аэростатом, я вдруг увидел, что у солдата парашют не раскрыт, а он в свободном падении пролетел уже более половины пути. Автоматически я во весь голос закричал: «пэ-зе…, пэ-зе…», что означало: «открыть запасной парашют». Об этом кричали все, кто был на земле. Реакции не последовало, парашютист ударился о мёрзлую землю, отлетел на несколько метров, парашютный ранец от удара лопнул, и из него вывалился парашют. Произведённый осмотр на месте показал, что впервые совершал прыжок молодой солдат Михайлов. Парашют не открылся по той причине, что скрутки вытяжного фала у самого купола были перерезаны в нескольких местах, возможно, лезвием бритвы. Разрезы сделаны до контровочной петли на фале, до которой фал проверяется перед посадкой в гондолу офицером ПДС. Разрезы сделал знающий человек. После прыжка солдата фал остался в гондоле, будучи перерезанным, не выдернул вытяжной тросик из ранца парашюта. Если бы солдат выдернул кольцо основного парашюта, то парашют бы раскрылся. Вручную он мог открыть и запасной парашют. Однако ничего этого не произошло, и солдат погиб. Поскольку солдат прыгал впервые, то, скорее всего, будучи в сильном волнении, он не осознавал что происходит. К сожалению, как ни делают командиры наставления перед первым прыжком, при повышенном психологическом напряжении новички про эти наставления забывают. В роте, где служил солдат Михайлов, старшиной роты был его однофамилец старшина Михайлов. Это был строгий, требовательный старшина, которого молодые солдаты побаивались. Возможно, диверсия была направлена против этого старшины и по случайности привела в негодность парашют солдата. Однако это лишь версия, ибо следственным органам так и не удалось найти преступника. После этого случая работники ПДС усилили контроль за всеми операциями при укладке парашютов.

В период моей службы в соседнем полку произошёл случай коллективной гибели людей при совершении десантирования. На полковых учениях наряду с выброской парашютного десанта на планерах осуществлялось десантирование боевой техники, в данном случае – артиллерии. В одном из планеров, наряду с автомобилем «додж» и 76 мм артиллерийским орудием разместился личный состав боевого расчёта, а также несколько артиллерийских офицеров из штаба полка и артдивизиона. Когда планер отсоединился от троса, за который его тянул самолёт, во время планирования при снижении плохо закреплённая техника скатилась в носовую часть планера, в результате планер спикировал и разбился. Естественно, погибли все военнослужащие, находившиеся в планере. Данная трагедия тяжело переживалась в дивизии. Трагедия ещё раз показала, что в десантном деле мелочей не бывает, что всякую подготовительную операцию необходимо тщательно и с беспрекословной требовательностью проверять. Отличная организация и надёжный контроль в предпрыжковой подготовке дают гарантию безопасности при десантировании.

Хочу особо подчеркнуть, парашютно-десантная техника настолько точно отработана, что при соблюдении всех правил её использования эта техника работает надёжно и вполне обеспечивает безопасность десантирования. Все несчастные случаи, как было сказано выше, в основном зависят от человеческого фактора, от добросовестности исполнения своих обязанностей и технических инструкций всеми лицами, участвующими в подготовке десантной техники к эксплуатации. Воздушный десантник сам себе обеспечивает безопасность десантирования, поэтому он должен в совершенстве знать свой парашют, уметь его правильно укладывать, соблюдать правила поведения в воздухе и при приземлении, постоянно тренировать своё тело и волю, что и позволяет уверенно служить в ВДВ.