Нил Стивенсон Криптономикон. Часть 2

ВОЗВРАЩЕНИЕ

«Я ВЕРНУСЬ» – написал Рэнди в первом электронном письме Ами из Токио. Вернуться на Филиппины – не самая разумная затея, прежний уравновешенный Рэнди даже не стал бы ее обдумывать. Тем не менее вот он на берегу султаната Кинакуты, перед личной цитаделью Тома Говарда, с ног до головы обмазанный кремом против загара и под завязку накачанный таблетками от морской болезни, готовится к возвращению. Чтобы его не опознали по эспаньолке, он побрился, потом, решив, что в конце пути (три наиболее вероятные возможности: джунгли, тюрьма, дно морское) волосы будут лишней помехой, еще и постригся под машинку. Пришлось срочно искать шляпу во избежание солнечного ожога головы. Во всем доме Тома Говарда на Рэнди налезла только одна, соломенная, оставленная каким то австралийским субподрядчиком (очевидно, мегацефалом) после того, как ее сильно погрызли мыши.

На песок вытащена лодка, и десятка два маленьких баджао носятся по берегу, в точности как американские ребятишки, которых выпустили из машины и через десять минут загонят обратно. Корпус лодки выдолблен из цельного ствола, ни много ни мало пятьдесят футов длиной. Даже в самом широком месте Рэнди, сидя посередине, может дотянуться руками до обоих бортов. Большую часть корпуса закрывает навес из пальмовых листьев, побуревших и просоленных от времени, хотя в одном месте старуха латает их свежей зеленью и пластиковым шпагатом. Бамбуковые балансиры соединяются с корпусом бамбуковыми же выносными балками. Над носом выдается что то вроде мостика. Он разрисован алыми, зелеными и желтыми завитками, похожими на завихрения воды, в которых отразились краски тропического заката.

Солнце, кстати, скоро сядет. Из прао готовятся вытащить последнюю партию золота. Берег такой крутой, что дороги в бухточку нет; оно и к лучшему – дальше от посторонних глаз. Однако при строительстве Тому пришлось завозить морем много всего тяжелого, поэтому он соорудил короткую узкоколейку: два стальных рельса, уже немного заржавевшие, на полузасыпанных бетонных шпалах протянулись на пятьдесят ярдов по сорокапятиградусному склону до пологого участка, куда подходит частная дорога. Здесь он установил дизельную лебедку, чтобы втаскивать стройматериалы по рельсам. Этого более чем достаточно, для сегодняшней задачи: перетащить пару центнеров золота (последнюю партию с затонувшей подлодки) из прао в домашний сейф. Завтра Том с помощниками спокойно отвезут слитки в центр Кинакуты и обратят в очень длинные цепочки битов с замечательными криптографическими характеристиками.

Баджао проявляют ту же обидную несклонность к экзотике, которую Рэнди наблюдал повсюду в своих путешествиях. Главный велел обращаться к нему «Леон», а дети постоянно принимают восточные боевые стойки и кричат: «Кияяя!» Рэнди знает, что они играют в Могучих Рейнджеров, поскольку дети Ави делали в точности то же самое, пока отец им строго не запретил. Леон бросает с высокого мостика первый ящик золотых слитков, и тот до половины уходит в мокрый песок. Ави встает над ящиком и пытается прочесть какую то древнееврейскую поминальную молитву, но тут два маленьких баджао, сочтя его неподвижным предметом, пристраиваются по бокам и с воплями: «Кияяя!» начинают, как из за укрытия, наскакивать друг на друга. Ави не настолько зациклен, чтобы не увидеть юмора ситуации, но и не настолько сентиментален, чтобы ему не захотелось придушить их на месте.

Джон Уэйн с сигаретой и помповым ружьем патрулирует прибойную полосу. Дуглас Макартур Шафто считает водолазный десант маловероятным: золота в прао всего на два с половиной миллиона долларов. Слишком мало для такой сложной и дорогостоящей операции. Джон Уэйн здесь на случай, если кто то по ошибке вообразил, будто в прао смогли запихнуть в десять двадцать раз больше. Это невозможно с точки зрения гидродинамики, однако Дуг говорит, что переоценивать умственные способности противника опаснее, чем недооценивать. Он сам, Том Говард и Джекки By со штурмовыми винтовками охраняют дорогу. Том даже прохаживается взад вперед. Все его фантазии воплотились в этой маленькой сценке.

На песок падает пластмассовая коробка, раскрывается, из нее высыпается кучка битых кораллов. Рэнди подходит и видит золотые пластинки с дырочками, обросшие коралловой коркой. Для него дырочки интереснее золота.

Однако все реагируют по разному. Дуг Шафто рядом с большим количеством золота становится подозрительно спокойным и задумчивым, как будто всегда знал, что оно здесь, но прикосновение к металлу наводит его на размышление, кто, когда и почему доставил сюда слитки. Гото Денго при виде одного единственного бруска едва не стошнило мраморным мясом. В глазах Эберхарда Фёра (сейчас он лениво плавает на спине в бухточке) золото – материальное воплощение денежной стоимости, которая для него, как и для большинства эпифитовцев, по большей части математическая абстракция – прикладной случай такого то подподподраздела теории чисел. Оно интересно ему с чисто научной точки зрения, как кусок лунной породы или зуб динозавра. Том видит в нем воплощение неких политических принципов, почти таких же абстрактных и оторванных от реальности, как теория чисел. К этому примешивается некоторое чувство личной защищенности. Для «морского цыгана» Леона золото – просто груз, который надо доставить из точки А в точку Б и получить за это что то более практичное. Для Ави – неразделимая смесь святого и сатанинского. Для Рэнди (если бы кто нибудь узнал, он бы страшно смутился и сам посмеялся бы над собственной гнилой сентиментальностью) оно – единственная физическая связь с любимой, которая доставала слитки с субмарины всего несколько дней назад. Во всех остальных смыслах оно ему глубоко по барабану. С тех пор как несколько дней назад он решил заплатить Леону и тайком переправиться через море Сулу на Южный Лусон, ему пришлось не раз напоминать себе, что истинная цель путешествия – Голгофа.

После того как золото выгружено, а Леон затарился кое какими припасами, Том достает бутыль односолодового виски, отвечая тем самым на вопрос Рэнди, кто же делает покупки в магазинчиках дьюти фри. Все собираются в кружок. Рэнди немного не по себе; он не знает, за что пить, если его попросят сказать тост. За раскопки Голгофы? За это он пить не может. Тогда между Ави и Гото Денго как будто проскочила искра – внезапная, ослепительная, немного пугающая – и как вольтовой дугой высветила их общее понимание, что все это золото в крови, что Голгофа – могила, которую они собираются осквернить. Так что тема для тоста неподходящая. Может, выпить за какой то абстрактный символ?

На этот счет у Рэнди тоже есть пунктик; пока он стоял под бетонной крепостью Тома Говарда, до него постепенно дошло: безграничная свобода, которую Том обрел на Кинакуте, – срезанный цветок в хрустальной вазе, прекрасный, но мертвый. Мертвый потому, что его вырвали из родной почвы. Что это за почва? В первом приближении можно сказать «Америка», но все немного сложнее. Америка – лишь самый заметный образчик философской и культурной системы, которую можно видеть и в некоторых других местах. Не во многих. Точно не на Кинакуте. До ближайшего форпоста рукой подать; филиппинцы, при всех их недостатках в области прав человека, глубоко впитали западную концепцию свободы и в итоге экономически значительно отстали от других азиатских стран, где на права человека кладут с прибором.

Зря он дергался. Дуглас Макартур Шафто предлагает выпить за успешное плавание. Два года назад это показалось бы Рэнди банальным и узколобым. Сейчас он воспринимает тост как кивок в сторону моральной неоднозначности мира и одновременно упреждающий маневр с целью пресечь всякую высокопарность. Рэнди выпивает виски одним глотком и говорит: «Ну, поехали», что тоже до ужаса банально, но все это собирание в кружок на берегу его нервирует. Он вступал в деловое предприятие, а не в клику заговорщиков.

Четыре дня они плывут на прао. Лодка пыхтит днем и ночью с постоянной скоростью десять километров в час, держась прибрежного мелководья по периферии моря Сулу. Погода благоприятствует. Дважды останавливаются на Палаване и один раз на Миндоро – заправиться топливом и что то на что то выменять. Груз укладывают в корпус, люди ходят над ним по палубе из уложенных поперек досок. Так одиноко Рэнди чувствовал себя разве что в бытность школьным «ботаником», но его это ничуть не печалит. Он много спит, потеет, пьет воду, прочитывает пару книжек и возится с новой джи пи эской. Самая ее выдающаяся черта – грибообразная антенна для приема слабых сигналов, полезная вещь в трехъярусных джунглях. Рэнди ввел в ее память широту и долготу Голгофы; теперь, нажав пару кнопок, он может получить азимут и оставшееся расстояние. От бухточки была почти тысяча километров. Когда прао утыкается в песок у Южного Лусона, и Рэнди на манер Макартура спрыгивает в воду, расстояние всего сорок км. Однако впереди высятся вулканы, черные, окутанные облаками, и он по опыту знает, что сорок километров по бездорожью будут труднее, чем первые девятьсот шестьдесят.

Неподалеку над кокосовыми пальмами вздымается колокольня старой испанской церкви, сложенная из вулканического туфа; ее уже красит розовым очередной до тошноты красивый тропический закат. Прихватив несколько бутылок воды и попрощавшись с Леоном и его семьей, Рэнди берет курс на церковь. По пути он стирает координаты Голгофы из джи пи эски на случай, если ее конфискуют или сопрут.

Следующая мысль Рэнди явственно говорит о состоянии его ума: когда смотришь на гроздь разбухших молодых кокосов в темном волосатом паху пальмы, отчетливо понимаешь, что они – гениталии дерева. Удивительно, как испанские миссионеры не приказали вырубить их под корень.

По дороге Рэнди приобретает эскорт из полуголых филиппинских детишек, явно не привыкших к появлению белых людей. Он не паникует, но надо будет позаботиться, чтобы никто не вызвал полицию.

Перед церковью стоит спортивный японский автомобиль с пугающе смещенным вверх центром тяжести. Вся деревня сбежалась полюбоваться на это диво. Да уж, конспирация на уровне. Немолодой водитель оперся на передний бампер, курит и болтает с деревенской знатью: священником и, черт возьми, полицейским, вооруженным берданкой. Практически все курят «Мальборо», которым, надо думать, угостил их шофер. Рэнди надо настроиться на филиппинский образ мыслей: чтобы тайно проникнуть в страну, не нужно вползать на берег по шпионски, безлунной ночью, в матовом черном гидрокостюме. Люди не дураки, они тебя увидят – их надо просто к себе расположить.

Рэнди закуривает. Он в жизни не курил, пока несколько месяцев назад не понял, что это – ритуал, что некоторые люди обижаются, когда ты отказываешься от предложенной сигареты, и что несколько затяжек точно его не убьют. Местные жители, за исключением шофера и священника, ни слова не говорят по английски, и это для него – единственный способ общения. И вообще, учитывая все прочие перемены, почему бы уж заодно не стать курильщиком? Может, на следующей неделе он начнет колоться героином. Для смертельной отравы сигареты на удивление приятны.

Водителя зовут Мэтью: как выясняется, он не столько шофер, сколько харизматический утрясатель, умасливатель и сглаживатель всевозможных острых углов. Рэнди пассивно наблюдает, как он шутками и прибаутками вытаскивает их с импровизированной сельской сходки. Вероятно, это было бы невозможно, если бы не очевидная поддержка священника. Полицейский смотрит на того, словно спрашивая, как быть; священник взглядами и жестами выражает какую то сложную мысль, после чего Рэнди пробирается на пассажирское сиденье, а Мэтью садится за руль. Уже в темноте они выезжают из деревни по отвратной грунтовой дороге. Местные ребятишки бегут, держась рукой за машину, как секретные агенты в кино, и отстают только через несколько километров, когда дорога становится чуть получше и Мэтью может наконец переключиться с первой передачи.

Это не та часть мира, где разумно колесить по ночам, но Мэтью явно не хотел застрять на ночь в деревне. Рэнди неплохо представляет, что будет дальше: многочасовая езда окольными дорогами, препятствия в виде свежесобранных кокосов и досок, уложенных поперек на манер «лежачих полицейских», чтобы машины не разгонялись и не давили детей и собак. Он откидывается на сиденье.

Яркий свет заливает кабину, и Рэнди думает: блокпост, полицейские, прожекторы. Свет заслоняет черный силуэт. В стекло стучат. Рэнди поворачивается и видит, что шоферское место пусто, ключей в зажигании нет. Мотор выключен. Он выпрямляется и трет лицо, отчасти спросонок, отчасти – поскольку, вероятно, разумнее держать руки на виду. Стук в стекло становится более нетерпеливым. Окна запотели, видны только размытые очертания. Рэнди хватается за ручку, чтобы опустить стекло, но окно автоматическое и не открывается при выключенном двигателе. Он еле еле находит, как открыть дверцу – и кто то забирается в машину.

В следующий миг она у Рэнди на коленях, боком, головой у него на груди. «Закрой дверцу», – говорит Ами. Рэнди повинуется. Она изворачивается к нему лицом, ее тазовый центр тяжести безжалостно трется о ту область между пупком и ляжками, которая за последние месяцы превратилась для Рэнди в один огромный половой орган. Ами двумя руками стискивает его шею и вцепляется в подголовник. Он полностью обездвижен. Очевидно, за этим должен последовать поцелуй; Ами делает рывок в сторону Рэнди, но передумывает, видимо, решив, что задача номер один – хорошенько его рассмотреть. Целую минуту они смотрят друг на друга. Это не томный взгляд и уж точно не сияющий, скорее он означает: «Во что мы, черт побери, вляпались?» Обоим по настоящему важно, что каждый понимает всю серьезность происходящего. Эмоционально, да, но и с правовой и, за отсутствием лучшего термина, с военной точки зрения. Как только Ами убеждается, что ее парень все просекает, она позволяет себе чуть скептическую усмешку, которая постепенно расползается до ушей, а затем смешок, который у девушки более мирных наклонностей можно было б назвать хихиканьем. Потом, просто чтобы прекратить смех, она изо всех сил тянет за стальные опоры подголовника и прижимается лицом к лицу Рэнди. Десять сердцебиений она трется о его щеки, потом находит губы. Это целомудренный поцелуй, проходит долгое время, прежде чем ее губы приоткрываются, в полном согласии с осторожно скептическим подходом Ами ко всему, и гипотезой, которую Рэнди высказал в Уитмене, что она девственница.

По сути, жизнь Рэнди в эти мгновения достигла наивысшей точки. Он наконец осознал, что свет за окном – заря, а не прожектор, и теперь пытается прогнать мысль «хорошо умереть в такой день» , поскольку ясно: он может разбогатеть, прославиться, что угодно, но ничего важнее этих минут с ним уже не произойдет. Ами тоже это понимает и длит поцелуй, пока у нее не заканчивается дыхание, а потом приникает лбом к ключицам Рэнди: изгиб его горла и линия ее головы повторяют друг друга, как побережья Африки и Южной Америки. Рэнди почти не в силах удерживать ее тяжесть. Он упирается ногами в пол и пытается сдвинуться на сиденье.

Ами резко и решительно хватает левую штанину его свободных шортов и задирает почти до пупка вместе с боксерскими трусами. Рэнди, ощутив свободу, устремляется вверх, к ней; он пульсирует с каждым ударом сердца и пышет здоровым (без ложной скромности) жаром. На Ами какая то легкая запашная юбка, которую она бросает Рэнди через голову, так что на мгновение он оказывается как в палатке. Однако Ами уже сдергивает трусики; не успевает Рэнди поверить своим ощущениям, как она уже садится на него, резко, пробуждая почти электрический шок. Тут она замирает, передавая инициативу ему.

Рэнди упирается ногами так, что трещат суставы, поднимает себя вместе с Ами и чувствует некую синэстетическую галлюцинацию вроде знаменитого «гиперпространственного прыжка» в «Звездных войнах». А может, внезапно раскрылась подушка безопасности?.. Тут из него выбрасывается примерно английская пинта семени. В бесконечной череде эякуляций каждая следующая порождается лишь безумной верой в свое приближение; а потом, как всегда в жизни, вера и надежда подводят, и Рэнди долго сидит неподвижно, пока не осознает, что уже очень долго не вдыхал. Он вбирает воздух полной грудью, расправляя легкие, и это почти так же хорошо, как оргазм, потом открывает глаза. Ами смотрит на него с изумлением, но (слава богу) без ужаса или отвращения. Он опускается на сиденье, мягкая обивка, прогибаясь, легонько ласкает ягодицы. Между сиденьем снизу и Ами сверху ему никуда не хочется двигаться, только немножко страшно, что она скажет – уж ехидством ее бог не обидел. Ами упирается коленом, привстает и вытирается полой его гавайки. Потом толкает дверцу, дважды хлопает Рэнди по щетине, говорит: «Побрейся» и выскальзывает из машины. Теперь Рэнди видит, что подушка безопасности не раскрылась. Тем не менее у него то же чувство кардинальной перемены в жизни, какое бывает у выживших в автомобильной катастрофе.

Все мокрое. По счастью, сумка на заднем сиденье, в ней есть запасная рубашка.

Через минуту Рэнди наконец вылезает из запотевшего автомобиля и оглядывается по сторонам. Он в поселке, выстроенном на наклонном плато. Между домиками торчат несколько редких, очень высоких кокосовых пальм. Южнее и ниже – растительность, в которой Рэнди узнает трехъярусные посадки: ананасы на земле, кофе и какао на уровне головы, кокосы и бананы вверху. Особенно заманчиво выглядят желтовато зеленые листья банановых пальм, такие большие, что на них хочется вытянуться и позагорать. На севере джунгли пытаются сровнять гору.

Поселок новый; видно, что его размечали настоящие геодезисты, проектировали образованные люди и финансировал кто то, кому по карману гофрированная жесть, стандартизованная канализация и нормальная электропроводка. Общее с обычным филиппинским поселком то, что он выстроен вокруг церкви. В данном случае церковь маленькая; Рэнди и сам увидел бы, что ее строили последователи финской школы, даже если бы не слышал это раньше от Еноха Роота. Чувствуется экотехнологичность Бакминстера Фуллера. Множество натянутых тросов, отходящих от трубчатых распорок, помогают удерживать крышу, которая представляет собой не единую плоскость, а целую систему изогнутых лепестков. На взгляд Рэнди (он оценивает здания исключительно с точки зрения сейсмостойкости), лучше и быть не может. Роот рассказывал, что ее построило миссионерское братство с помощью местных добровольцев из материалов, пожертвованных японским фондом, до сих пор пытающимся загладить военные грехи.

Из церкви доносится музыка – сегодня воскресенье. Рэнди не идет на службу под предлогом, что она давно началась и не стоит мешать людям, поэтому направляется к соседней беседке – навесу из гофрированного железа с несколькими пластмассовыми столами на бетонном полу, – где накрыт завтрак. Это вызывает шумный конфликт у кур, которые не могут сообразить, как убраться с его пути; они боятся Рэнди, но недостаточно умственно организованы, чтобы превратить свой страх в последовательный план действий. Со стороны моря летит вертушка, плавно снижаясь к какому то участку в джунглях. Вертолет очень большой, избыточно шумный, с непривычными обводами; Рэнди подозревает, что он построен русскими для китайцев и как то связан с деятельностью Ина.

За одним из столиков развалился Джекки By – пьет чай и читает глянцевый журнал. Ами в кухне щебечет по тагальски с двумя пожилыми матронами, занятыми стряпней. Все дышит спокойствием. Рэнди останавливается на открытом месте, вводит цифры, которые знают только Гото Денго и он, и читает показания джи пи эски. Если ей верить, то до устья главной штольни Голгофы всего четыре тысячи пятьсот метров. Рэнди проверяет азимут – это где то выше по склону.

Четыре с половиной километра – рукой подать. Рэнди все еще пытается убедить себя, что память его не обманывает, когда поселок оглашается пением – распахнулась дверь церкви. Выходит Енох Роот в чем то длинном – Рэнди сказал бы, что это мантия волшебника. Роот на ходу снимает хламиду и отдает молодому филиппинскому послушнику, который уносит ее в церковь, а сам остается в удобных, защитного цвета штанах и рубашке. Пение умолкает. Из церкви выходят Дуглас Макартур Шафто, Джон Уэйн и еще несколько человек – видимо, здешние жители. Все направляются к беседке. От нового места и нейрофизиологических последствий исключительно сильного и долгого оргазма у Рэнди донельзя обострилось восприятие. Ему не терпится выступить в дорогу, но понятно, что плотный завтрак пойдет только на пользу, поэтому он пожимает всем руки и садится за стол. Разговор заходит о его путешествии на прао.

– Твоим друзьям надо было отправиться с тобой, – говорит Дуг Шафто и объясняет, что Ави и оба Гото должны были прибыть вчера, однако несколько часов проторчали в аэропорту и вынуждены были лететь назад в Токио, улаживать какие то загадочные иммиграционные проволочки.

– Почему не в Тайбэй или Гонконг? – удивляется Рэнди, поскольку оба эти места гораздо ближе к Маниле.

Дуг смотрит на него без всякого выражения и напоминает, что оба названные города – китайские и что их предполагаемый противник – генерал Ин – пользуется там значительным влиянием.

Несколько рюкзаков – по преимуществу с водой в бутылках – уже уложены. Переварив завтрак, Дуглас Макартур Шафто, Джекки By, Джон Уэйн, Енох Роот, Америка Шафто и Рэндалл Лоуренс Уотерхауз собирают рюкзаки. Они идут вверх и сразу за поселком оказываются в переходной зоне, где растут мадагаскарская пальма и мощные кусты бамбука: десятисантиметровые, в бурых полосках отсохших листьев зеленые стволы торчат от общего корневища, словно взметнувшийся на десять метров осколочный взрыв. Сплошные джунгли уходят выше и выше, взбираясь по склону. Из них доносится фантастический свист, как от лазерной пушки звездолета в форсированном режиме. Как только люди вступают под своды джунглей, к свисту присоединяется стрекот сверчков. Судя по звуку, и сверчков, и неведомых свистунов миллионы; время от времени они все разом замолкают, а потом начинают снова, как по команде.

Повсюду растения, которые в Америке растут только в горшках; здесь они достигают размера дубов. Мозг Рэнди отказывается признавать, например, дифенбахию, которая стояла у бабушки Уотерхауз на тумбочке в ванной комнате. Невероятное разнообразие бабочек: видимо, мир без ветра подходит им идеально. Они вьются между огромными паутинами, заставляющими вспомнить конструкцию Еноховой церкви. Однако, несомненно, главные хозяева здесь – муравьи; о джунглях есть смысл думать, как о живой ткани муравьев с редкими чужеродными вкраплениями деревьев, птиц и людей. Некоторые настолько же малы по сравнению с другими муравьями, как те – по сравнению с людьми; они живут своей муравьиной жизнью в том же пространстве, но никак не взаимодействуя, словно сигналы разной частоты в одной физической среде. Однако многие муравьи несут других муравьев – как подозревает Рэнди, не из альтруистических побуждений.

Местами джунгли непроходимы, но много и светлых участков, где деревья стоят редко, а подлесок доходит только до колен. Пробираясь по такому редколесью, группа медленно продвигается в общем направлении, указанном джи пи эс Рэнди. Джекки By и Жан Нгуен исчезли и, по видимому, движутся параллельными курсами, только более тихо. Джунгли приятно посетить, но здесь не захочешь жить и даже останавливаться не стоит. Точно так же, как для манильских попрошаек ты всего лишь двуногий банкомат, так и насекомые считают тебя куском живой и безответной пищи. Способность двигаться не только не помеха, но и стопроцентная гарантия свежести. Верхний ярус джунглей образуют высокие деревья – Octomelis sumatrana, назвал их Енох Роот – с воздушными корнями, словно разметанными взрывом, узкими и острыми, как вонзенное в землю мачете. Некоторые совершенно скрыты под массой вьющихся филодендронов.

Выходят на пологий водораздел; Рэнди и забыл, что они поднимались. Сразу становится прохладнее, на коже конденсируется влага. Когда сверчки и свистуны замолкают, слышно, как ниже шумит вода. Следующий час они преодолевают сто метров до реки; Рэнди прикинул, что при такой скорости до Голгофы придется идти двое суток без остановки, однако оставляет это соображение при себе. По пути вниз его внезапно настигает ошеломляющая мысль о чудовищном объеме биомассы, вознесенной на сорок пятьдесят метров над головами. Он чувствует себя в самом основании трофической цепи.

Выходят на более светлое место; соответственно нижний ярус растительности здесь куда гуще. Приходится прорубать дорогу мачете. Енох Роот объясняет, что здесь разлился сошедший по ущелью небольшой лахар; он уничтожил несколько гектаров древнего леса, расчистив дорогу для более мелкой и нетребовательной растительности. Секунд десять они дивятся услышанному, потом вновь берутся за мачете. Наконец добираются до реки, зеленые и липкие от едкого сока и пыльцы порубленных растений. Ложе реки узкое и каменистое, без четко выраженных берегов. Они садятся и некоторое время пьют воду.

– К чему это все? – внезапно спрашивает Енох Роот. – Не подумайте, что меня пугают тяготы пути, мне просто интересно, сформулировали ли вы цель.

– Установление фактов. Ничего больше, – говорит Рэнди.

– Однако голые факты интересны только ученому, а вы – представители делового концерна. Так?

– Да.

– Будь вы разумным акционером, именно это вы бы спросили.

– И что бы вы ответили?

– Ну…

– Как вы узнали? – запальчиво спрашивает Рэнди.

– Я знаю их уже пятьдесят лет, – произносит Енох. – Гото Денго мне сказал.

Рэнди от бешенства теряет дар речи. Дуг Шафто смеется. Ами смотрит отрешенно.

Енох несколько мгновений размышляет, потом говорит:

– Изначально мы собирались купить этот участок на золото, которое выкопали и погрузили на определенную подводную лодку. Мы рассчитывали выбрать подходящий момент и выкопать остальное. Однако лодка утонула, и золото вместе с ней. Много лет я сидел на своих знаниях. Потом землю вокруг начали скупать люди, явно искавшие Первоисточник. Будь у меня деньги, я бы сам купил этот участок, но денег у меня не было, и я позаботился, чтобы его приобрела церковь.

Дуг Шафто говорит:

– Рэнди, ты не ответил на вопрос Еноха: что твоя экспедиция даст акционерам?

Над водой зависает алая стрекоза; ее крылышки трепещут так быстро, что глаз видит не движущиеся крылья, а лишь вероятностное распределение их возможных позиций, наподобие электронной орбитали. Этот квантовый эффект, возможно, объясняет, как насекомые телепортируются с одного места на другое, метрах в двух дальше, в то время как человек не видит никакого перемещения. В джунглях много всего яркого. В природе, думает Рэнди, столь яркая окраска – признак победителей в зверской эволюционной гонке на выживание.

– Мы превратили в электронные деньги то золото, которое ты поднял с подводной лодки, верно? – спрашивает Рэнди.

– Так вы утверждаете. Я пока еще не потратил ни одного электронного цента, – говорит Дуг.

– Мы хотим сделать то же для церкви, или для Ина, или у кого там в конце концов окажется золото. Положить его в Крипту и превратить в электронные деньги, которыми можно пользоваться.

Ами спрашивает:

– Ты понимаешь, что золото придется вывозить через территорию, подконтрольную генералу Ину?

– Кто сказал, что его надо вывозить?

Минутная тишина, насколько возможна тишина в джунглях.

Дуг Шафто кивает:

– Ты прав. Если хотя бы половина рассказов правдива, это место надежнее любого банковского сейфа.

– Все рассказы правдивы. И еще далеко не полны, – говорит Рэнди. – Голгофу проектировал и строил сам Гото Денго.

– Черт!

– Все знают, что хукбалахап устроил японцам, – говорит Дуг, энергично кивая. – Или Вьетконг – нам. Дураков, чтобы сюда сунуться, не будет.

– Особенно если мы поручим командование тебе, Дуг.

Ами, во время разговора рассеянно смотревшая по сторонам, поворачивается и улыбается отцу.

– Согласен, – говорит Дуг.

Большинство тропических птиц и насекомых движутся так быстро, что к ним не успеваешь повернуть голову. Они существуют лишь как стремительный промельк на краю зрения. Единственное исключение – некоторые виды мошки, чья специфическая эволюционная ниша – врезаться людям в левое глазное яблоко на скорости чуть меньше звуковой. Рэнди четыре раза врезались в левый глаз и хоть бы раз в правый. Сейчас туда залетает очередная мошка. Едва он успевает ее выковырять, земля под ногами вздрагивает. Психологический эффект как при землетрясении: сперва неспособность поверить, потом обида, что земля, которой ты так доверял, посмела тебя обмануть. Но пока ощущение достигает мозга, все успокаивается. Река по прежнему бежит, стрекоза по прежнему охотится.

– Похоже на взрыв, – говорит Дуг Шафто. – Но я ничего не слышал. А вы?

Все говорят, что не слышали.

– Значит, – продолжает Дуг, – взрывают глубоко под землей.

Они трогаются в путь вверх по течению. Джи пи эска Рэнди подсказывает, что до Голгофы менее двух тысяч метров. Берега постепенно становятся все выше. Джон Уэйн взбирается на левый, Джекки By – на правый, так что теперь оба фланга защищены или по крайней мере просматриваются. Снова начинаются джунгли. Речной врез сложен какой то осадочной породой, в которую, как орехи в шоколад, вкраплены крупные валуны. Возможно, это просто затвердевшая корка осадков и пепла на подстилающем скальном массиве. Те, кто идет по руслу, движутся очень медленно. Приходится бороться с сильным встречным течением, прыгать с камня на камень или перебираться по хрупким карнизам вдоль берегов. Каждые несколько минут Дуг Шафто поднимает голову и встречается глазами с Джоном Уэйном и Джекки By – те, вероятно, преодолевают какие то свои препятствия и потому отстали от основной группы. Деревья здесь кажутся выше, может быть, оттого, что берега, на которых они растут, вздымаются на два, пять, десять, потом двадцать и тридцать метров. Обрывы нависают над рекой, которая бежит практически в туннеле; небо проглядывает только в узкую щель. Правда, близится полдень, и солнце светит почти отвесно. Мертвый жук падает с высокой кроны, как первая зимняя снежинка. Вода сочится с обоих козырьков завесой искристых капель, за которой ничего невозможно рассмотреть. Желтые бабочки вьются под обрывом, словно заговоренные от капель.

Путники огибают плавный поворот реки и оказываются перед водопадом метров двадцать высотой. Сразу под водопадом – спокойная и относительно мелкая овальная заводь в полукруглых нависающих берегах. Вертикальные солнечные лучи бьют в облако белой пены у основания водопада, превращая ее в слепящую подсветку. Капли и струйки грунтовых вод на стенах бликуют, папоротники и крупнолистые растения – эпифиты, – цепляющиеся за невидимые щели в стене, мерцают и переливаются в странных голубоватых отсветах пены.

Стены этой природной выемки по большей части скрыты растительностью: мох ниспадает хрупкими многоярусными драпировками, лианы свешиваются с деревьев в сотнях футов наверху и перекидываются через полканьона, оплетая выступающие корни и образуя естественную шпалеру для более тонкого кружева вьющихся растений, которое, в свою очередь, удерживает на весу плотный ковер мха, пропитанного грунтовой водой. Бесчисленные бабочки сверкают цветами радиоактивной чистоты, над водой проносятся черные с бирюзой стрекозы стрелки. Они увиваются друг за дружкой, изредка проблескивая коралловой и розовой изнанкой крылышек. Но больше всего в воздухе того, что не выжило и медленно опадает в воду, уносящую их прочь: мертвые листья и экзоскелеты насекомых, высосанные и выеденные начисто в какой то безмолвной борьбе высоко высоко над головами.

Рэнди поглядывает на экран джи пи эски, которой в ущелье нелегко поймать сигнал хоть одного спутника. Но наконец появляются цифры. Он нажимает кнопку, чтобы вычислить расстояние до Голгофы, и ответ выскакивает немедленно: длинная строчка нулей с несколькими незначащими цифрами в конце.

Рэнди произносит: «Мы на месте», однако его слова тонут в резком хлопке взрыва высоко на берегу. Через мгновение слышится человеческий крик.

– Всем стоять, – говорит Дуг Шафто. – Мы на минном поле.