О природе сознания с когнитивной, феноменологической и трансперсональной точек зрения Издательство аст издательство Института трансперсональной психологии Издательство К. Кравчука Москва 2004

деление полушарий должно оказывать более радикально изолирующее воздействие на правое полушарие, чем на левое. Более механизированные аспекты репрезентативного использования языка могут продолжаться без нашей обычной чувствительности к контексту и сути, но общее самоосознание оказывается в высшей степени беспомощным, не имея никаких более специфических фаз артикуляции, чтобы руководствоваться ими или реагировать на них.

Тогда, как справедливо утверждает Нэтсоулс (1991), весь вопрос состоит в том, заметны ли признаки функциональной потери и в изолированном левом полушарии — а именно, уменьшение гораздо труднее поддающегося исследованию чувства контекста и ощущаемого смысла. Действительно, Газзанига (1988) приводит многочисленные примеры попыток левого полушария интерпретировать реакции правого полушария, оказывающихся поразительно надуманными и аффективно плоскими, во многом подобными объяснениям, которые испытуемые с гипнотической амнезией дают постгипнотически внушенному поведению. Судя по всему, не предпринималось никаких попыток давать изолированному левому полушарию Тест Роршаха или Тест Тематической Апперцепции, чтобы выявить как раз такой поверхностный характер символического чувства и самоосознания. Безусловно, немногочисленные попытки изучения левополушарных отчетов о сновидениях у таких пациентов (Greenwood, Wilson, and Gazza-niga, 1977; Hoppe, 1977) обнаружили, что такие сны бывают удивительно короткими и ограниченными в плане воображения. Представляется, что предоставленное себе левое полушарие страдает более крайней формой отсутствия доступа к текущему опыту, которое обнаружено у нормальных испытуемых в экспериментах Нисбетта и Уилсона (Nisbett & Wilson, 1977) и Майера (Maier, 1931). В главе 2 я уже обсуждал, как феномены эстетики, измененных состояний сознания, и клинической неврологии свидетельствуют о преимущественно правополушарном самоосознании, которое принимает более непосредственно презентативную форму, чем наш по-видимости неосязаемый репрезентативный символизм.¹

144 Сознание, мозг и организм

Гешвинд: межмодальное преобразование,

самоосведомленность и многообразие

символических форм

Нередко бывает трудно думать достаточно просто, чтобы обнаружить основы рассматриваемого вопроса. Сила подхода Гибсо-на заключалась именно в постепенном устранении исходных посылок традиционной экспериментальной психологии восприятия, так чтобы в конце концов на передний план могла выйти его феноменологическая обоснованность в потоке, который одновременно предоставляет «здесь» и «там». Нечто подобное можно сказать и о догадках невролога Нормана Гешвинда (Geschwind, 1965). Символическое познание, как более высокая реорганизация восприятия, основывается на способности к межмодальной трансляции между паттернами отдельных модальностей восприятия. Мы можем добавить, что такая трансляция также влечет за собой их «преобразование» или творческую перестройку. Третичные зоны новой коры, которые служат областями локализации специфически человеческих символических форм, находятся на стыках между вторичными ассоциативными зонами затылочной, теменной и височной областей, ответственными за анализ зрения, осязания и слуха. Сама эта анатомическая структура предполагает, что символизм может основываться на межмодальном опосредовании и взаимной трансляции между паттернами, специфическими для каждой из этих модальностей восприятия. Именно это Гешвинд выдвинул в качестве формальной теории, которая согласуется с идеями А. Р. Лурии (1973), а в более недавнее время была снова взята на вооружение Шактером (1989).

Теорию человеческого сознания, основанного на межмодальном синтезе, подразумевает и сформулированный Хейнцем Верне-ром «ортогенетический» принцип развития. Согласно Вернеру (Werner, 1961), можно говорить, что все, претерпевающее подлинное развитие, идет от первоначально недифференцированной или глобальной организации к дифференциации множественно координируемых частей и, наконец, к иерархической интеграции этих предварительно дифференцированных уровней. Сперва идет все большая специализация перцептуальной адаптации в различных модальностях на уровне позвоночных, и особенно млекопитающих,

где распознающие системы потребностей, по большей части, управляются модально-специфическими высвобождающими признаками. Это создает эволюционную возможность последующей взаимной трансляции, этих модальностей, что должно соответствовать нам.² Межмодальная трансляция должна быть эволюционно отличной как от ассоциативного соединения разных модальностей в заученном подкреплении, так и от менее дифференцированного полимодального дублирования, составляющего часть навигации в объемлющем строе.

Гешвинд основывал свою теорию на множественности связей в новой коре человека, которые сходятся к нижней теменной области (угловой извилине) из вторичных ассоциативных областей для зрения, осязания и слуха. Эти связи идут в обход более первичных для млекопитающих соединения между вторичными ассоциативными областями, специфичными для каждой из модальностей восприятия, и системами удовольствия-боли и памяти в лимбической области. Повреждение этих конвергентных зон новой коры поражает разные формы символического познания, и особенно в правом полушарии, самосоотносительное осознание. Кроме того, эти области, вместе с лобными долями, созревают медленнее, чем остальная кора (Luria, 1973), что убедительно свидетельствует об их более развитой и интегративной природе. Гешвинд полагает, что у нас и отчасти у высших приматов возникает способность к межмодальной трансляции и, вследствие этого, реорганизации специализированных паттернов модальностей восприятия. Она должна действовать на основе своего собственного потенциала к эмерджентной структуре и относительно независимо от центров поощрения и наказания в лимбической области.

Гешвинд обратил внимание на существование у высших обезьян (шимпанзе, горилл и орангутангов) межмодальных связей в коре мозга между зрением и осязанием — но не со слухом-вокализацией, которые остаются связанными, главным образом, с лимбической областью. Важность непосредственной корковой интеграции между зрением и осязанием-движением у высших обезьян, судя по всему, отражается в возникновении способностей к самоосознанию (поведение с зеркалами), рекомбинаторной интуиции (опыты Кёлера с шимпанзе) и вызывающей много споров прото-лингвистической способности — которая доступна изучению

только когда экспериментаторы обходят вокализацию и (сосредоточиваются на зрительно-двигательных знаковых системах (см. главу 5). Вокализация у высших обезьян обычно считается привязанной к более автоматическим сигналам для базового социального поведения, что, безусловно, согласуется с ее преобладающей связью с лимбической областью. Согласно модели Гешвинда, человеческий символический разум возникает при добавлении слуха-вокализации к эмерджентной способности к зрительно-осязательной трансляции, что создает потенциальную возможность трехсторонних преобразований между модальностями восприятия.

Трехсторонние межмодальные синтезы создают возможность для более неограниченных трансляций и ретрансляций между паттернами восприятия, которые могут приводить к символическим структурам человеческого ума. Действительно, если описывать язык наиболее просто, можно сказать, что он влечет за собой преобразование видимых паттернов в кинестетически артикулируемые паттерны, в свою очередь порождающие звуки, произнесение которых вызывает у других визуализации, сходные с первоначальными зрительными формами. Мы видим что-либо и преобразуем это в движения, которые производят звук. Дальнейшей иллюстрацией этой межмодальной основы языка может служить существование языков знаков как естественно возникающих альтернатив устным языкам при врожденной глухоте. Хотя язык знаков полностью обходит стороной слух, он локализован в тех же левых височных областях, что и обыденный язык, и вдобавок в большей степени связан с теменными (пространственными) структурами.

Предсказание Гешвинда, что высшие обезьяны должны демонстрировать способность к межмодальному сопоставлению, которая образует основу для их зарождающихся рекомбинаторных и самосоотносительных способностей, но будет отсутствовать у низших обезьян, породило противоречивую исследовательскую литературу. Временами это затемняло, а не проясняло основополагающие принципы его теории.

Дейвенпорт (Davenport, 1970, 1976) первым продемонстрировал в ряде исследований успешный перенос в обоих направлениях между зрительными и осязательными паттернами у шимпанзе, но не у макак-резусов. В соответствии с моделью Гешвинда, не было

Сознание как локализованное

147

обнаружено межмодального согласования в парах слуховых и зрительных стимулов. В этом последнем случае слуховые стимулы представляли собой выборы из одного или более тонов, которые нужно было сопоставлять с соответствующими зрительными точками. Однако Коуви и Вейскранц (Covey & Weiskrantz, 1975), Эллиот (Elliot, 1977) и Норрис и Эттлингер (Norris & Ettlinger, 1978) сумели обнаружить тактильно-зрительное межмодальное соответствие у макак-резусов, используя объекты в форме плодов, предъявляемые в темноте, которые затем должны были выбираться на основании одного только зрительного вида. Тем временем, Джар-вис и Эттлингер (Jarvis & Ettlinger, 1977) не обнаружили никаких различий между процентом успехов в зрительно-осязательном сопоставлении у шимпанзе и макак-резусов. Они использовали два стимула, один из которых подкреплялся при предъявлении либо зрительно, либо в темноте, и должен был сопоставляться с тем, как он выглядит в другой модальности.

Хотя более поздние данные порождали скептицизм в отношении первоначальной теории Гешвинда (см. Ettlinger & Wilson, 1990), тем не менее все же представляется, что в основе межмодального распознавания при выборе у мартышек, по сравнению с высшими обезьянами и людьми, могут лежать другие процессы (и уровни нервной системы). Джарвис и Эттлингер наблюдали, что мартышки подходили к этим задачам совсем не так, как шимпанзе. Мартышки реагировали на основе быстрых поверхностных прикосновений при первоначальном выборе, основанном на позиционных предпочтениях, в то время как шимпанзе, ощупывая в темноте тактильные формы после их первоначального зрительного предъявления, тщательно исследовали их, прежде чем сделать свой выбор. Неудивительно, что определенная степень межмодальной координации может иметься у любого млекопитающего с руками. Вопрос состоит в том, должна ли такая более примитивная способность требовать опосредования структурами новой коры. Такие связи вполне могли бы основываться на областях таламуса, реагирующих на разные модальности, равно как и на миндалине, которая вовлечена в научение ассоциациям на основе поощрения и наказания, и содержит смежные области, обладающие специфической чувствительностью к каждой модальности восприятия. Мюррей и Мишкин (Murray & Mishkin, 1985) обнаружили полную утрату способности к межмо-

148

Сознание, мозг и организм

дальному сопоставлению у макак-резусов после двустороннего удаления миндалины, что, несомненно предполагает подкорковую основу для сопоставления у этих животных. Однако ни Ли с сотрудниками (Lee et al., 1988), ни группа Нама (Nahm et al., 1993), не обнаружили такой потери у пациентов-людей с соответствующим повреждением мозга.

Я заключаю, что у приматов, высших приматов и людей существует два уровня межмодальной интеграции: один лимбиче-ский и другой корковый — который и постулировал Гешвинд.³ Группа исследователей (Savage-Rumbaugh, Sevcik, and Hopkins, 1988) обнаружила совершенное, с первой попытки, выполнение задач на межмодальное сопоставление у шимпанзе, предварительно обученных протолингвистическому использованию языка знаков. Сэвидж-Рамбо делает вывод, что поскольку использование знаков само по себе является межмодальным, такое обучение должно объяснять значительное улучшение результатов, которые эти обезьяны показывают в задачах на прямое межмодальное сопоставление. В более поздних исследованиях, которые будут рассмотрены ниже, межмодальное сопоставление было обнаружено у младенцев, еще не научившихся говорить, — что также предсказано Гешвиндом в качестве первого проявления символической познавательной способности. Это помогает доказать, что именно межмодальные трансляции в новой коре ведут к языку, а не наоборот.

Резюмируя, можно сказать, что догадка Гешвинда о фундаментальном значении межмодальной трансляции в новой коре для самосоотносительного символического познания и сознания получила широкую поддержку — независимо от того, как много мы теперь узнали о более ранней, опосредуемой лимбической системой ассоциативной способности. Его теория обладает удивительной концептуальной силой, как сама по себе, так и по своему умению связывать воедино, казалось бы, разнородные аспекты познавательных способностей.

1. ТВОРЧЕСТВО И НОВИЗНА. Теория разума, основанного на способности к межмодальной трансляции/трансформации, помогает объяснить, почему человеческие символические способности влекут за собой рекомбинаторную новизну и творчество, ко-

Сознание как локализованное

149

торые в большинстве оценок человеческого разума определяются в качестве одной из самых фундаментальных характеристик нашего вида. Зрение, слух-вокализация и осязание-движение представляют собой разнородно структурированные источники информации, каждый из которых характеризуется собственной скоростью и соотношением одновременности и последовательности. Не существует одного способа, которым момент зрения будет перетекать в совершенно иначе организованные моменты слуха и осязания, преобразуя их. Межмодальные слияния с необходимостью будут множественными и творческими. Трансляция между паттернами разнообразных модальностей потребует организации циклов взаимного преобразования, которые будут реорганизовывать паттерны восприятия непредсказуемым и эмерджентным образом.

Эти пространственно-временные реорганизации взаимно транслируемых зрительных впечатлений, звуков и движений должны влечь за собой открытость человеческого мира жизни, поразительно отсутствующую в относительно «замкнутых» мирах несимволических существ. Безусловно, поведение более простых созданий основано на разделении модальностей восприятия, которое нам должно казаться удивительным. «Ритуализированное» развертывание форм поведения, связанных с системами основных потребностей, зависит от появления модально-специфических высвобождающих сигналов (Lehrman, 1964). В этом плане существует знаменитый эксперимент фон Уэкскюля (Von Uexkiill, 1934), в котором куры-матери не проявляли никакого беспокойства при одном виде своих цыплят, подвергающихся опасности, и оставались безразличными, пока не слышали их взволнованного писка, который один лишь высвобождал защитное материнское поведение. Мы также увидим (глава 5), каким образом межмодальные слияния паттернов, специфичных для разных систем потребностей, могли, вдобавок к порождению эндемической новизны в нашем опыте, создавать «инстинктивные» конфликты и «извращения», которые имеют такое большое значение в объяснении Фрейдом нашей подверженности «влечениям». Способность к межмодальному слиянию может влечь за собой эндемический, непредсказуемый конфликт между системами потребностей, которые у низших млекопитающих отделены друг от друга. Подобного рода столкновение
150

Сознание, мозг и организм

модально-специфичных паттернов и связанных с ними систем потребностей хорошо согласуется с моделями «катастрофе (Thorn, 1975; Zeeman, 1976), в которых конфликтующие системы попеременно доминируют во внезапных, точно не предсказуемых реорганизациях (см. также главу 15). Творчество и конфликт могут быть двумя выражениями одного и того же рекомбинаторного потенциала межмодальных трансляций.

2. САМОСООТНОСИТЕЛЬНОЕ ОСОЗНАНИЕ КАК ДИАЛОГИЧЕСКОЕ ОТРАЖЕНИЕ. Взаимные перетекания и столкновения между разными модальностями чувственной осведомленности, кроме того, должны влечь за собой осведомленность, которая становится самосоотносительной — буквально, осведомленностью об осведомленности. Подобного рода способность одновременно объясняет внутренне присущий социальный характер организации всех символических форм. Взаимная трансляция модально-специфичных форм — это необходимая черта самых первых проявлений «вхождения в роль другого» в играх отражения между матерью и младенцем. Такого рода подражательное лицевое поведение присутствует с самого рождения, хотя поначалу ограничивается особенностями высовывания языка и открывания рта (Meltzoff & Moore, 1977, 1989, 1992; Reissland, 1988). Позднее выражение лица младенца будет отражать любое видимое им выражение лица матери. Заметьте, что новорожденный еще не видел и не распознавал свое собственное лицо в зеркале. Поэтому трудно понять, как еще можно объяснить подобное отражающее поведение, кроме как межмодальными трансляциями между видимым лицом матери и кинестетически ощущаемым лицом младенца. Я уже высказывал предположение, что эти отражающие обмены представляют собой первое проявление подлинно символического общения. Они, несомненно, свидетельствуют о неразделимости способности принимать роль (лицо) другого и способности к межмодальной трансляции между разными модальностями восприятия.

Весьма вероятно, что межмодальное сопоставление между динамическими паттернами зрительного образа, звука и прикосновения, обнаруживаемое у младенцев в возрасте от восьми до двенадцати месяцев (Wagner et al., 1981; Bryant et al., 1972), представляет

собой дальнейшее расширение этой более ранней межмодальной трансляции. Кейе и Бауэр (Кауе & Bower, 1994) также обнаружили зрительно-оральное согласование у новорожденных через двенадцать часов после рождения, которое они сходным образом интерпретировали как абстрактную, протолингвистическую способность межмодального кодирования. Леджерсти (Legerstee, 1990) даже продемонстрировал, что младенцы в возрасте трех и четырех месяцев имитируют звуки, которые значимо чаще совпадают, чем не совпадают с положениями рта взрослых. Это говорит о том, что способность к зрительно-кинестетическому отражению перерастает в ранние протолингвистические вокализации и их отражения. В поддержку взаимосвязи между ранним отражением у новорожденных и последующим межличностным развитием свидетельствует исследование Хаймана (Heiman, 1989), который обнаружил значимое взаимоотношение между ранним поведением отражения (оценивавшимся в возрасте двух дней) и более поздними выражениями социальной близости. В частности, младенцы, которые демонстрировали больше всего ранних отражений, реже всего «отводили взгляд» в ответ на лицо матери в возрасте трех месяцев —-именно к этому возрасту большинство специалистов по развитию относят начало желания общения и более сложного поведения отражения выражений лица. В соответствии с этим, самые ранние отражения у новорожденных, сколь бы узкими и специфическими они ни были, демонстрируют ясную взаимосвязь с более сложными межмодальными отражениями, которые появляются в возрасте трех месяцев.

Социальное отражение — как зарождающееся «вхождение в роль другого» — и межмодальные трансляции — как основа символической способности — возникают совместно и неотделимы Друг от друга. Человеческое познание с самого начала структурировано в форме диалога. Это убедительно свидетельствует в поддержку выводов как Виттгенштейна, так и Мида, что наш опыт никогда не может по своей природе быть частным. Напротив, человеческий опыт, начиная с его самых ранних довербальных стадий, носит полностью диалогический характер. Отношения отражения Между матерью и младенцем служат шаблоном для первых проявлений межмодальных преобразований. Поэтому они могут быть точкой соприкосновения между когнитивной психологией и психо-

152

Сознание, мозг и организм

аналитической теорией объектных отношений. Последующее развитие межмодальных трансляций будет зависеть от той интериори-зации отражающего взаимоотношения матери и младенца, которую Кохут (Kohut, 1977) и Уинникотт (Winnicott, 1971) считают основой роста ума и личности. Глубина и широта этих взаимных обменов тождественности и различия и эмоциональный контекст, в котором они происходят, становятся «вместилищем», которое «содержит в себе» и интеллектуальное развитие, и презентативные выражения ощущаемого смысла. Недостатки на этих ранних стадиях, если они не компенсируются более поздними интериоризация-ми способности сочувственного отражения (Kohut, 1984), вполне могут быть связаны с «расстройством мышления» (Bion, 1962) и предрасположенностью к диссоциации. В этом случае потенциальная «склонность к фантазии» или «образная поглощенность» маленького ребенка оказывается неспособной вмещать в себя и само-соотносительно отражать свои собственные спонтанные состояния, что оказывает настолько же разрушительное воздействие, насколько в более положительном контексте оно могло бы быть объединяющим и образно творческим.

3. МНОЖЕСТВЕННЫЕ СИМВОЛИЧИЕСКИЕ ФОРМЫ И ОТНОШЕНИЕ МЕЖДУ МЫСЛЬЮ И МИРОМ. Межмодальная концепция ума обладает тем достоинством, что примиряет конфликт между моделями, предполагающими множественность структур символического познания, и более традиционными точками зрения, которые постулируют единую «глубинную структуру» человеческого разума — как правило, лингвистическую или пропозиционную. С одной стороны, все символические структуры имеют общую способность, основанную на синтезе паттернов, полученных при различных «углах» зрения, осязания-движения и слуха. Эти взаимные наложения должны основываться на продолжающемся цикле трансляции и ретрансляции творческих структурных возможностей, без какой-либо фиксированной точки остановки, до тех пор, пока не возникает паттерн, имеющий практические следствия. В свою очередь, отдельные структуры (вербальная, математическая, изобразительные искусства и т. д.) будут результатом функционирования одной модальности либо сочетания двух модальностей, в качестве детерминирующей матрицы, трансли-

Сознание как локализованное

153

рующеися в другую модальность или другие модальности как ее средство (средства) внешнего выражения. Мишель Дюфрен (Du-frenne, 1973) разработал сходную типологию различных искусств с точки зрения типа и порядка межмодального слияния, которое они предполагают. Не может быть никакого центра или сущности этого многообразия символических форм, кроме самого этого цикла самопреобразующего межмодального течения.⁴

Кроме того, подход к сознанию, как межмодальному синтезу, избегает того разделения мышления и мира, которое свойственно большей части моделирования, основанного на принципах когнитивной науки, нервных сетей и искусственного интеллекта, в результате чего символическое познание оказывается существующим «в» голове в полной оторванности от «внешнего» мира, и реальная действенность мысли в мире остается необъяснимой. Данный подход избегает этого современного отчуждения субъекта и объекта. Если структурирование ощущений обеспечивается объемлющим экологическим строем в качестве его резонанса, то новые слияния и гармонии, возникающие из межмодального потока этих же самых паттернов, уже в равной степени приспособлены к возможностям и необходимостям мира. Такие процессы лучше всего понимать как происходящие не «в» мозге, а в-мире, в том смысле, который вкладывал в это Хайдеггер.

4. НАДЛИЧНОСТНЫЙ ОПЫТ КАК НЕОТЪЕМЛЕМАЯ ЧЕРТА СИМВОЛИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ. Добавление вокализации к межмодальным синтезам отличает разум человеческих существ от начальной символической познавательной способности высших обезьян. Оно привносит в иерархические зрительно-осязательные интеграции с необходимостью протяженное и открытое последовательное измерение. Абстракция чистого последовательного измерения из слуха и сопутствующая ей трансляция в зрительно-пространственную одновременность будет создавать «мир» временной протяженности без какого-либо ощущаемого ограничения или предела. Это отражается в описании Хайдеггером Dasein как бытия, опережающего себя в направлении неизвестного будущего, заканчивающегося в смерти. Непосредственное переживание этой открытости как презентативного состояния соответствует классическому мистическому осознанию, основывающемуся на зритель-

но-пространственных метафорах «света» и «сияния», которые являются такими же открытыми и незавершенными, как сама временная протяженность. Трехсторонняя синестезия будет иметь невероятный приспособительный потенциал, поскольку возникающие в результате ее реорганизации применяются к прагматике физической и социальной реальности. Кроме того, она рождает потребность в пространственном представлении принципиально открытого последовательного измерения. Единственным полным соответствием последнего могла бы быть только вся последовательность самого зрительного микрогенеза — развертывающаяся из размытой пустой светимости, которая соответствует горизонтальной открытости зрительного оптического строя Гибсона и реорганизует ее. Большая часть моего последующего обсуждения будет посвящена более подробному объяснению этого опыта «белого света» и родственных ему синестезий, столь типичных для медитативных и спонтанных презентативных состояний.

5. РЕКОМБИНАНТНОЕ СЛИЯНИЕ «ПРЯМОГО ВОСПРИЯТИЯ» ГИБСОНА И «РАСПОЗНАВАНИЯ» НАИССЕРА. Кроме того, следствием неограниченных межмодальных трансляций будет соединение принципов гибсоновского текучего строя с более статичными модально-специфичными формами распознавания, преобразующее их друг в друга. Повторная утилизация и реорганизация на межмодальной основе этих двух систем, функционально раздельных у низших млекопитающих, будет размывать границы между ними. Статичное распознавание образов становится кинематическим воображением, основанным на конфликте между модально-специфичными паттернами и их межмодальным течением, в то время как свойства самого объемлющего строя становятся доступными для эстетического созерцания. На самом деле одним из следствий межмодального отнесения будет выделение каждого из «чувств» как такового, создающее абстрактные паттерны, готовые для дальнейшей экстраполяции. Это готовит почву для тех самых психологических моделей отдельных чувств, которые Гибсон справедливо отвергает, как основанные на вторичном интеллектуальном анализе.

Хотя язык в определенном смысле явно представляет собой систему распознавания, поскольку мы используем его для опозна-

ния и «называния» значимых для нас событий, он также включает в себя повторную утилизацию основных черт текущего строя. Синтаксис представляет собой последовательное течение через части речи, которые закреплены в строго последовательном порядке, во многом аналогично движению конечностей у бегающих животных (Vowles, 1970). В то же самое время, логические грамматические отношения «если, то», «но» и «и», которым Джемс придавал такое важное значение в своем понятии потока сознания, судя по всему, уходят корнями в имеющее скрытый смысл течение «откуда-куда» объемлющего строя Гибсона. Градиенты непрерывной текстуры передают смысл продолжения «и», в то время как наплывающие поверхности прерывают асимметричный поток своим «но», а прибавления и исключения перекрываемых поверхностей полны значений «если, то». В презентативном символизме непрерывное течение танца полно последовательных «вспышек» выразительного содержания и значения, в то время как внешне статичная живопись с ее «распознаваемым» содержанием высвобождает ощущение абстрактной динамики и потока, которое важно для ее полного эстетического восприятия (Arnheim, 1974).

6. СЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ТЕОРИЙ ЭВОЛЮЦИИ ЧЕЛОВЕКА. Понимание межмодальной трансляции в качестве основы символической способности хорошо согласуется с теми подходами к эволюции человека, которые предполагают процесс неотении, или продления периода эмбрионального развития. Он влечет за собой замедление созревания и обеспечивает более длительный период постнатального роста со скоростью, в норме характерной для развития зародыша, но в данном случае он происходит в то время, когда маленький ребенок подвергается превратностям окружающей среды. Неотения (Montagu, 1962; Gould, 1977) представляет собой продление эмбриональных форм организации на последующие стадии развития. Переход от млекопитающих, приспособленных к высокоспециализированным нишам, к приматам и от них к гоми-нидам, судя по всему, отражает процесс прогрессивной неотении во внешних формах зрелых взрослых особей. Различные виды млекопитающих трудно отличить друг от друга на ранних эмбриональных стадиях. У более специализированных млекопитающих ^морды и копыта развиваются на поздних стадиях вынашивания, в