Обольщения для достижения

Оборотная сторона

Святыня
Лиана де Пужи была в Париже 1890-х королевой куртизанок. Худощавая и гибкая, похожая на мальчика, она была новинкой, и с ней искали знакомства самые обеспеченные мужчины Европы. Она пользовалась поистине головокружительным успехом. К концу десятилетия она, однако, ощущала только безнадежную скуку и усталость. «Что за стерильная жизнь,— писала она подруге.— Каждый день одно и то же: прогулки в Буа^, скачки, примерки и достойное завершение вялого дня: обед!» Больше всего тяготило куртизанку навязчивое внимание ее обожателей, каждый из которых стремился единолично обладать ею.

Как-то весенним днем 1899 года Лиана прогуливалась в открытом экипаже по аллеям Булонского леса. Встречные мужчины, как всегда, приподнимали шляпы, приветствуя ее. Но ее внимание привлекло нечто иное: молодая женщина с длинными светлыми волосами, которая смотрела на нее глазами, полными обожания. Лиана улыбнулась девушке, а та улыбнулась и поклонилась в ответ.

Спустя несколько дней Лиана стала получать карточки и цветы от двадцатитрехлетней американки. Натали Барни — ею оказалась та самая блондинка с восхищением во взгляде из Булонского леса — просила о встрече. Лиана пригласила Натали к себе, но, чтобы хоть немного развлечься, решила устроить маленький розыгрыш: вместо нее на кровати в темном будуаре устроилась горничная, а сама Лиана тем временем спряталась за ширмой. Точно в назначенный час прибыла Натали. На ней был костюм флорентийского пажа, в руках — букет цветов. Опустившись перед ложем на колени, она стала говорить о своем восхищении красотой куртизанки, уподобляя ее ангелам с полотен Фра Анжелико. Тут, однако, из-за ширмы раздался тихий смех — поняв, что над ней подшутили, Натали вскочила на ноги и, вспыхнув, бросилась к выходу. Когда же Лиана попыталась остановить гостью, та осыпала ее упреками: лицо у куртизанки прекрасное, ангельское, а вот сердце, оказывается, злое. Пристыженная Лиана шепнула: «Приходите завтра утром. Я буду одна».

Молодая американка появилась назавтра, в том же костюме. Она оказалась остроумной и темпераментной собеседницей; Лиане не хотелось ее отпускать, и она предложила ей присутствовать при своем ежеутреннем ритуале — продуманный до мелочей макияж, подбор одежды, украшений; это было настоящее священнодействие, совершаемое куртизанкой перед тем, как явить себя миру. Натали смотрела завороженно и заметила, что боготворит красоту, а Лиана — самая красивая из всех женщин, которых ей когда-либо доводилось встречать. Изображая пажа, она сопроводила Лиану до экипажа, с поклоном открыла перед ней дверцу, и в тот день они отправились на обязательную прогулку по Булонскому лесу вдвоем. Когда они доехали до парка, Натали села на пол — так, чтобы ее не видели многочисленные господа, приветствовавшие Лиану поднятием шляпы. Она читала посвященные Лиане стихи собственного сочинения и призналась, что считает своим долгом спасти куртизанку, вырвав ее из тисков неприглядной жизни, жертвой которой она стала.

В тот вечер Натали пригласила ее в театр, где Сара Бернар играла Гамлета. В антракте она говорила Лиане, что сама очень похожа на Гамлета — она разделяет его жажду совершенства, его ненависть к тирании — в ее случае тирании мужчин над женщинами. Лиане теперь ежедневно приносили цветы от Натали, целое море цветов, и телеграммы в стихах, воспевающие ее красоту. Мало-помалу на смену восторженным словам и взглядам приходили иные знаки поклонения — ласковое прикосновение, вначале случайное, робкое, затем более смелое, а за ним даже поцелуй — и этот поцелуй отличался от всего, что Лиане приходилось испытывать прежде. Однажды утром в присутствии Натали Лиана собиралась принять ванну. Не успела она выскользнуть из шелковой пижамы, как Натали неожиданно бросилась к ногам подруги и осыпала поцелуями ее тонкие лодыжки. Высвободившись, куртизанка в замешательстве опустилась в ванну, и что же — Натали, сбросив одежду, присоединилась к ней. Слухи разносятся быстро; спустя несколько дней весь Париж знал: у Лианы де Пужи появилась любовница — Натали Барни.

Лиана не делала попыток утаить свою новую связь; в романе «Сапфическая идиллия» она подробнейшим образом воспроизвела каждую деталь того, как обольщала ее Натали. До этого у нее никогда не было подобного опыта с женщинами, и она описывала свою связь с Натали как своего рода мистическое переживание. Даже в конце своей долгой жизни она признавала, что этот эпизод оставил самый глубокий след в ее душе.

Рене Вивьен, молодая англичанка, сбежала в Париж из дома, где ей угрожало замужество, которого хотел ее отец, но не она. Рене, возвышенная натура, писала стихи и была одержима мыслями о смерти; из-за сильнейшей неуверенности в себе она постоянно предавалась самобичеванию, чувствуя, что отличается от окружающих и подозревая в себе какой-то изъян. В 1900 году Рене встретилась в театре с Натали Барни. Что-то в мягком, сочувственном взгляде американки растопило обычную скованность Рене; она дала ей почитать свои стихи, а та в ответ прислала свои. В скором времени они стали видеться постоянно. Рене рассказала о близкой подруге, которая была у нее когда-то, их связывало нечто большее, чем просто дружба, однако отношения между ними оставались платоническими — сама мысль об интимной близости казалась ей отталкивающей. Натали поведала о древнегреческой поэтессе Сафо, воспевавшей любовь между женщинами как единственно чистую и целомудренную. Однажды вечером Рене, вдохновленная этими беседами, пригласила Натали к себе. В своей квартире она устроила что-то вроде часовни. Повсюду в комнате стояли свечи и вороха белых лилий, цветов, которые ассоциировались у нее с Натали. В ту ночь они стали любовницами. Вскоре они поселились вдвоем, но, когда Рене стало известно о неверности Натали, любовь ее перешла в столь же пылкую ненависть. Она порвала с Натали все отношения, съехала с квартиры и заявила, что не хочет никогда более ее видеть.

Шли недели, месяцы, Натали посылала ей стихи и письма, пыталась подстеречь ее у дома — ничего не помогало. Рене не желала и слышать о ней. Но однажды в опере Натали, сев рядом с Рене, протянула листок с посвященными ей стихами. Она говорила, что раскаивается в происшедшем и умоляет не отказывать ей в просьбе: она просила Рене совершить с ней вдвоем паломничество на греческий остров Лесбос, родину легендарной Сафо. Только там они смогут очиститься сами и вернуть чистоту своим отношениям. Рене не могла устоять. На острове они прошли по местам, связанным с именем великой поэтессы, воображая, что время повернуло вспять и они оказались в языческой древности, не знающей греха. Натали казалась Рене воплощением самой Сафо. По возвращении в Париж Рене писала ей: «Моя белокурая Сирена, я не хочу, чтобы тебе пришлось уподобиться тем, кто населяет землю... Хочу, чтобы ты оставалась собой, ибо именно такой ты меня очаровала». Рене умерла в 1909 году, с Натали они были неразлучны до самого конца.
Толкование. Лиана де Пужи и Рене Вивьен тяготили сходные вещи: обе они были эгоцентричны и полностью поглощены собой. У Лианы причиной этому послужило постоянное похотливое внимание мужчин. Невозможность укрыться от их жадных взглядов вызвала надлом в ее душе. Рене в свою очередь предавалась неумеренной рефлексии, безудержно копаясь в своих проблемах, размышляя о подавляемых лесбийских наклонностях, о неизбежности смерти. Результатом было презрение, граничащее с ненавистью, которая она начала испытывать к себе.

Натали Барни была совсем иной: живая и жизнерадостная, она легко относилась ко всему и отлично ладила с окружающим миром. Все ее обольщения — а к концу жизни ее победы исчислялись сотнями — шли по сходному сценарию: захватив жертву врасплох, она концентрировала ее внимание на красоте, поэтичности и целомудрии лесбийской любви. Почти обожествляя эти утонченные понятия, она предлагала женщинам вместе с нею поклоняться им; совместно они принимали участие в маленьких ритуалах, во множестве изобретаемых ею,— придумывали друг для друга ласковые прозвища, ежедневно посылали друг другу телеграммы в стихах, облачались в маскарадные костюмы, совершали паломничества по святым местам. Это неизбежно вело к двум последствиям: рано или поздно женщины невольно переносили благоговейное чувство с абстрактных понятий на саму Натали, которая казалась им не менее прекрасной, возвышенной и достойной поклонения. Кроме того, позволив увлечь себя в новый для них одухотворенный мир, они освобождались от груза, обременявшего их тела, души, индивидуальности. Они больше не старались подавить свою природную сексуальность. Ласки и поцелуи Натали воспринимались ими как что-то чистое и невинное, они словно пребывали в Эдемском саду до грехопадения.

Религия — это могучее живительное средство, ибо она выводит нас за пределы нашего эго, соединяя нас, слабых и приземленных, с чем-то неизмеримо более значительным. Когда мы предаемся размышлениям о предмете поклонения, о святыне (будь то Бог или природа), все обременяющие нас тяготы уносятся прочь. Мы словно вот-вот оторвемся от земли и воспарим, настолько реально это восхитительное ощущение легкости. Во все времена были, есть и будут люди, не удовлетворенные своим телом, слишком приземленным, управляемым животными инстинктами. Обольститель, уделяющий чересчур большое внимание плотским, чувственным моментам, рискует вызвать у своих объектов чувство неловкости, а то и неприязнь. Прикуйте их внимание к чему-то иному — прекрасному, возвышенному, достойному восхищения. Это может быть природа, произведение искусства, даже Бог (или боги — язычество никогда не выходит из моды): люди так хотят верить во что-нибудь. Добавьте кое-какие ритуалы, маленькие церемонии, имеющие значение для вас двоих. По возможности постарайтесь походить на предмет поклонения — ваша естественность, благородство, утонченность поспособствуют тому, что ваши объекты перенесут свое благоговение на вас. Религия и одухотворенность полны сексуальных обертонов, но не торопитесь их раскрывать — вы займетесь этим, когда ваши объекты потеряют бдительность. Душевный экстаз отделяет от экстаза любовного всего один шаг.
Вернись ко мне скорее и увлеки меня за собой. Очисть меня в горниле огня Божественной любви, ничего общего не имеющей с животной страстью. Стоит тебе захотеть, и ты – сама душа; если хочешь, освободи и меня от моего тела.

Лиана де Пужи

Ключи к обольщению

Удовольствие, наслаждение — та приманка, с помощью которой обольститель затягивает жертву в свою паутину. Но как бы ни был умен обольститель, где-то в глубине души его объекты догадываются об эндшпиле, о неизбежном завершении, к которому все идет. Ваши объекты могут казаться вам раскрепощенными, стремящимися к той же цели, что и вы, но признаемся себе — почти всех нас подспудно тяготит тревога и неловкость от осознания нашей животной природы. Игнорировать это чувство нельзя, иначе вы рискуете, даже после успешного начала, свести все к банальной и пошлой интрижке. Если вы хотите большего, обратитесь к возвышенным чувствам своих объектов, скрывая истинные намерения под маской духовного или мистического.

В романе Гюстава Флобера «Мадам Бовари» Родольф Буланже знакомится с провинциальным лекарем Шарлем Бовари, миловидная жена которого, Эмма, привлекает его внимание. Буланже был «человек грубого, животного темперамента и сметливого ума, он пережил много любовных приключений и отлично разбирался в женщинах». Он безошибочно определяет, что Эмма скучает, задыхается в провинции. Спустя некоторое время, встретив Эмму на празднике, он заговаривает с ней. Он говорит об унынии и грусти, владеющих им: «...сколько раз я, глядя на кладбище при лунном свете, спрашивал себя, не лучше ли было бы соединиться с теми, кто спит в могилах...» Он упоминает о своей дурной репутации, но тут же дает понять, что хотя она и заслуженна, но его вины в том нет: «Разве вы не знаете, что есть души, постоянно подверженные мукам?» Несколько раз он пытается дотронуться до руки Эммы, но она отнимает ее. Он ведет разговор о любви, неодолимой силе, соединяющей двух людей. Возможно, они уже встречали друг друга раньше — в мечтах или в каком-то предыдущем существовании. «Вот и мы тоже. Как мы узнали друг друга? Какая случайность привела к этому? Уж, конечно, сами наши природные склонности влекли нас, побеждая пространство: так две реки встречаются, стекая каждая по своему склону». Он вновь берет ее руку в свою, и на этот раз она не противится. После праздника Родольф отсутствует в течение нескольких недель. Наконец он появляется и объявляет, что не хотел больше с нею видеться, но его влечет сюда рок, судьба — словом, неведомая сила, которой он не в силах противиться. Он приглашает Эмму на прогулку верхом и пытается приступить к делу. Эмма кажется испуганной, она хочет вернуться. «Вы, верно, ошиблись,— протестует он.— В моей душе вы — как мадонна на пьедестале... Но вы необходимы мне, чтобы я мог жить!.. Будьте моим другом, моей сестрой, моим ангелом!» Гипнотизируя ее этими словами, он увлекает Эмму в глубину леса, где она отдается ему.

План действий Родольфа можно разделить на три этапа. Вначале он заговаривает о своей печали, меланхолии и разочарованности, что возвышает его в глазах Эммы, указывая на то, как он благороден, как далек от приземленной посредственности обычных людей. Затем он заговаривает о судьбе, магнетическом притяжении двух душ. Это позволяет представить его интерес к Эмме не как сиюминутную прихоть, а как нечто существующее вне времени и предопределенное ходом небесных светил. Наконец, он умело переводит разговор на ангелов, на одухотворенные и утонченные предметы. Переведя беседу в возвышенный, духовный план, он отвлекает Эмму от мыслей о плотском, вызывает у нее эйфорию, и в обольщении, на которое другой потратил бы долгие месяцы, ему удалось добиться успеха за несколько встреч.

Рассуждения Родольфа могут показаться нашим современникам банальными. Однако сама эта стратегия никогда не устареет. Только старайтесь адаптировать ее к моде сегодняшнего дня. Противопоставьте банальной посредственности окружающих собственную возвышенную и одухотворенную натуру. Вас не интересуют деньги, секс или успех — нет, нечто более глубокое, более величественное движет вами. Что именно, не конкретизируйте, говорите расплывчато, воображение жертвы услужливо нарисует картину вашей бездонно глубокой натуры. Звезды, астрология, фатум всегда притягательны; намекните на то, что вам предопределено свыше быть вместе. Подобная неизбежность придаст обольщению больше естественности. Ощущение, что вашими отношениями управляют рок, неизбежность или судьба, производит желаемое действие, особенно в нашем мире, таком приземленном, упорядоченном и рациональном. Если вы решите привлечь религиозные мотивы, рекомендуем обратиться к одной из экзотических, далеких религий с легким языческим компонентом. От языческой духовности особенно легко перейти к языческой простоте нравов. Здесь важно не затянуть время: разбередив души своих объектов, не мешкая переходите к предметам более земным, представив чувственность как распространение духовных вибраций, которые вы испытываете. Другими словами, готовясь к последней решительной атаке, до последнего не выходите из-под прикрытия высокой духовности.

Духовное — не обязательно синоним религиозного или оккультного. Это может быть что угодно, что придает обольщению утонченность и ощущение вечности. В современном мире место религии в определенном смысле заняли культура и искусство. Есть два способа использовать искусство в обольщении: первое — творить его самому, посвящая своему объекту. Натали Барни писала стихи и щедро забрасывала ими свои объекты. Половина успеха Пикассо заключалась в том, что множество женщин мечтали обрести бессмертие на его полотнах, ибо art longa, vita brevis est (жизнь коротка, искусство вечно), как говаривали в Риме. Даже если ваша любовь быстротечна, вы можете придать ей обольстительную иллюзии вечности, увековечив в произведении искусства. Второй путь использования искусства — облагородить с его помощью ваши отношения. Натали Барни приглашала свои объекты в театр, в оперу, в музеи, в места, исполненные красоты, дышащие историей. Конечно, следует избегать вульгарного и приземленного искусства, взывающего к низменным чувствам. Пьеса, фильм или книга могут быть современными, лишь бы в них содержалась некая благородная посылка. Даже политическое событие может оказаться весьма одухотворяющим. Главное — не забывайте об индивидуальных особенностях вашего объекта. Если это человек приземленный и не чуждый цинизма, более осмысленно будет обращение к язычеству или искусству, нежели к оккультным материям или религиозному благочестию.

Оборотная сторона

Джованни Джакомо Казанова виртуозно использовал в своих обольщениях всевозможные духовные приманки — оккультное, магическое, все, что только могло вызвать у его жертвы возвышенные чувства. У женщины складывалось впечатление, что ради нее он готов на все, что он не из тех, кто просто использует и бросает женщин. Но у нее не было сомнений и в том, что, когда подойдет время расставаться, он поплачет, сделает ей великолепный подарок, а потом спокойно уйдет, не создавая проблем. Этого-то как раз и хотелось многим молодым женщинам — на время отвлечься от брака или от строгой семьи. Часто и в наши дни осознание мимолетности, быстротечности наслаждения придает ему особую прелесть.

Чехарда чувств

Девушка — звали ее Кончита Перес — казалась совсем юной и была просто прелестна, а искорки в глазах выдавали задорный нрав. Хороша, подумал дон Матео и тут же решил, что непременно займется ей. Он послушал ее пение (песенка показалась ему довольно непристойной), вручил монету достоинством равную ее месячному жалованью, кончиками пальцев приподнял шляпу и удалился. Ведь торопливость, как известно, никогда не приносит добрых плодов. Прогуливаясь по улице, он обдумывал, чем можно завлечь девчонку. Внезапно кто-то тронул его за руку — рядом шла она. Слишком жарко, чтобы работать.

— Не может ли кабальеро любезно проводить меня до дому?

— Разумеется. Есть у тебя дружок? — спросил он.

— Нет, — отвечала девушка,— я — mozitа (чистая, девственница).

Кончита жила с матерью на окраине города. Дон Матео обменялся с женщиной любезностями, сунул ей в руку немного денег (зная по опыту, как важно, чтобы были довольны матери), а затем откланялся. Он намеревался выждать несколько дней, но нетерпение погнало его к ним уже на следующее утро. Матери не было дома. Они с Кончитой начали разговор в тех же игривых тонах, что и накануне, и тут, к его удивлению, она вдруг уселась ему на колени, обвила руками шею и поцеловала. Все его хитроумные планы улетучились, он заключил ее в объятия и вернул поцелуй. Внезапно девушка вскочила, глаза ее гневно сверкали. «Ты хочешь побаловаться со мной,— крикнула она,— воспользоваться моей слабостью ради минутной прихоти!» Дон Матео возражал, уверяя, что и в мыслях не имел ничего подобного, извинялся, что слишком много себе позволил. Ушел он в крайнем смущении и все раздумывал по дороге, что же произошло: ведь она сама раззадорила его, ему ли чувствовать себя виноватым? И все же он чувствовал вину. Молоденькие девушки порой бывают так непредсказуемы; с ними требуется терпение.

Несколько дней после этого дон Матео вел себя примерно. Он каждый день навещал дочку и мать, осыпал их щедрыми подарками, не делал никаких поползновений — по крайней мере, сначала. Девчонка — настоящий бесенок — так освоилась с его присутствием, что могла начать переодеваться в его присутствии или выйти к нему в ночной рубашке, и ее мельком увиденные прелести сводили его с ума. Несколько раз он пытался похитить поцелуй или ласку, но лишь затем, чтобы она вновь оттолкнула его с сердитой отповедью. Так проходили недели; нужны ли другие доказательства, что это увлечение не было для него минутной прихотью. Устав от бесконечных ухаживаний, в один прекрасный день он отвел мать Кончиты в сторонку и предложил купить для девушки дом. Она будет жить, как королева; он будет делать все, что она только захочет (и, разумеется, ее мать тоже). Идея явно пришлась по душе обеим женщинам, однако назавтра ему передали письмо от Кончиты, в котором та благодарила, но отказывалась от предложения: этим он хочет купить ее любовь. Письмо заканчивалось словами: «Больше ты никогда меня не увидишь». Он поспешил к их дому — увы, утром женщины уехали, не сказав никому ни слова о том, куда направляются.

Дон Матео чувствовал себя ужасно. Да, он выказал себя последним невежей. В следующий раз он будет выжидать месяцы, а если потребуется, годы, не пугая ее решительными действиями. Но тут новая мысль поразила его: он больше никогда не увидит Кончиту. Только сейчас он осознал, как сильно полюбил ее.

Миновала зима, самая тяжелая в жизни Матео. Как-то весенним днем он шел по улице и тут услышал, как кто-то зовет его по имени. Он поднял глаза: у распахнутого окна стояла Кончита, сияющая, радостная. Она сбежала вниз, он целовал ей руки, не помня себя от счастья. Почему она так внезапно исчезла? Все произошло так быстро, отвечала она. Она была испугана — и его настойчивостью, и своими чувствами. Но теперь, снова увидев его, она твердо убедилась, что все это время не переставала любить. Да, она согласна стать его любовницей. Она докажет свои слова, придет к нему. Разлука изменила нас обоих, подумалось ему.

Спустя несколько дней она, как и обещала, появилась у него. Они поцеловались, обнялись. Ему хотелось быть неторопливым, смаковать каждое мгновение, однако так трудно было справиться с собой — он чувствовал себя как бык, которого долго держали взаперти и наконец отпустили на волю. Он повел ее в спальню, не разнимая объятий. Начав снимать с нее нижнее белье, он наткнулся на препятствие — какую-то сложную шнуровку. В конце концов ему пришлось остановиться и посмотреть, в чем дело: на ней была надета хитрая полотняная сбруя, подобных штук ему не доводилось видеть. Как он ни старался тянуть и распутывать, шнуровка не поддавалась. Он пришел в такую ярость, что готов был избить Кончиту, но вместо этого неожиданно расплакался. А она невозмутимо объяснила: она согласна, чтобы он делал с ней все, но при этом хочет остаться mozitа. Это — ее защита. Вне себя от гнева, Матео отослал ее домой.

На протяжении последующих месяцев мнение дона Матео о Кончите постепенно менялось. Он стал замечать, что она флиртует с другими мужчинами, увидел, как в баре она танцует фламенко — откровенно, вызывающе. Он пришел к выводу, что обманут: не может быть, чтобы Кончита была mozita, просто все это время она водит его за нос, выманивая деньги. Но даже теперь он не мог расстаться с ней. Его место займет другой мужчина — невыносимая мысль. Она предлагала ему провести ночь с ней в постели, при условии, что он не будет пытаться овладеть ею; при этом, словно желая помучить его без причины, прыгала в постель обнаженной (объясняя это жарой). Доведенный до крайней степени отчаяния, он однажды взорвался и предъявил ультиматум: либо она дает ему то, чего он так давно добивается, либо никогда больше его не увидит. Кончита неожиданно ударилась в слезы. Он впервые видел ее плачущей, это растрогало его. Она тоже устала от всего этого, лепетала она дрожащим голосом, если только еще не поздно, она готова принять то предложение, которое однажды отклонила. Пусть он купит для нее дом, и он увидит, какой преданной подругой она станет.

Дон Матео не стал терять времени. Он приобрел для нее виллу, не пожалел денег на ее обустройство. Через восемь дней дом был готов. Она примет его там в полночь. Что за наслаждения ждут его!

Дон Матео появился в назначенный час. Зарешеченная дверь, ведущая во дворик, была заперта. Он позвонил в колокольчик. Она подошла к двери с внутренней стороны. «Целуй мне руки,— сказала она сквозь решетку— Теперь целуй подол моей юбки и носок башмачка». Он проделал все, как она просила. «Хорошо,— сказала она.— Теперь можешь уходить». Потрясение на его лице только вызвало ее смех. Она издевалась, смеялась над ним, а потом созналась: она его терпеть не может. Теперь, когда вилла записана на ее имя, она наконец свободна. Она крикнула, и из тени в глубине дворика появился молодой человек. На глазах у дона Матео, слишком ошеломленного, чтобы уйти, они катались по полу, обнимались и целовались прямо у него на глазах.

На следующее утро Кончита сама пришла к дону Матео — уж не для того ли, чтобы проверить, жив ли он, не наложил ли он на себя руки? К ее удивлению, он был живехонек и ударил ее с такой силой, что она упала. «Кончита,— сказал он,— ты обрекла меня на страдания, выдержать которые не под силу человеческому существу. Какие изощренные пытки ты изобрела — и все, чтобы испробовать их на том единственном, кто страстно тебя любит. Знай же, что я намерен сейчас же силой овладеть тобой». Кончита завизжала, что никогда не будет принадлежать ему, а он наносил ей удар за ударом. Но вот, тронутый ее рыданиями, он остановился. Сквозь слезы она смотрела на него с любовью. «Забудь, что было,— говорила она,— забудь все плохое, что я тебе сделала». Теперь, когда он побил ее, она наконец поверила, что он ее любит. Она все еще mozitа, а то, что он видел накануне во дворе,— просто представление, чтобы его позлить; как только он ушел, она прогнала и того парня. Она принадлежит только ему. «Тебе не придется брать меня силой. Я приму тебя в свои объятия». На этот раз Кончита говорила искренне. К своему величайшему восторгу, он обнаружил, что она и вправду девственна.

Ни одно обольщение — и вы в этом не являетесь исключением — не походит на простую прямую дорогу к наслаждению и гармонии. Оно слишком рано увянет, а удовольствие будет слабым и бледным. Именно предшествующее чему-то страдание заставляет нас в полной мере оценить достигнутое. Игра со смертью помогает острее ощутить любовь к жизни; долгая и утомительная дорога делает еще более желанным возвращение домой. Ваша задача — сотворить мгновения, полные печали, отчаяния и муки, создать напряжение лишь для того, чтобы можно было в полной мере ощутить всю прелесть последующего избавления от страданий. Не бойтесь рассердить этим людей: гнев — верный признак того, что они уже у вас на крючке. Не следует опасаться и того, что из-за вашей непокладистости вас могут покинуть — оставляют лишь тех, кто надоел. Путешествие, в которое вы увлечете свои объекты, будет мучительным, но ни в коей мере не скучным. Любой ценой заставьте их поволноваться, держите их на грани. Низвергайте их в бездны, чтобы потом вместе взмыть к вершинам, и по пути они растеряют последние крохи того самообладания, что еще оставалось.

От жестокости до ласки

Первый вопрос Фаллачи вызвал раздражение Киссинджера — не огорчен ли он тем, спросила она, что мирные переговоры с Северным Вьетнамом затягиваются? Он не собирался касаться темы переговоров и ясно дал ей это понять в предварительной беседе. Она невозмутимо продолжала, придерживаясь в своих вопросах все той же линии. Он чувствовал себя неуютно, начал сердиться. «Довольно,— прервал он собеседницу— Я не хочу больше говорить о Вьетнаме». Хотя она и не оставила эту тему немедленно, вопросы явно стали мягче: каково его личное отношение к лидерам Северного и Южного Вьетнама? Он, однако, все же ушел от прямого ответа: «Я не из тех, кто поддается эмоциям. Чувства, эмоции не служат никакой разумной цели». Она перешла к более отвлеченным философским понятиям — войне, миру, одобрительно отозвалась о той роли, которую Киссинджер сыграл в сближении с Китаем. Незаметно для самого себя Киссинджер стал постепенно раскрываться. Он говорил о боли, которую испытывал, занимаясь проблемой Вьетнама, о том, что значит для него власть. И тут она внезапно сделала новый поворот, возобновив острые и нелицеприятные вопросы. Многие считают его не более чем прислужником Никсона. Так ли это на самом деле?.. Так она и продолжала, постоянно меняя направление беседы, то неприкрыто льстя ему, то задавая едкие вопросы. Готовясь к встрече, он собирался выкачать информацию из журналистки, в то же время ничего не открыв о себе; к концу беседы стало очевидно, что ему ничего не удалось узнать от нее, тогда как у него самого вырвалось множество довольно неловких признаний: например, что он считает женщин игрушками или, еще того чище, что он пользуется популярностью у американского народа, потому что люди видят в нем этакого одинокого ковбоя, героя, который только один и способен навести порядок и восстановить справедливость. Когда интервью было опубликовано, босс Киссинджера, Ричард Никсон, высказал ему свое крайнее недовольство.

В обществе все мы носим разные маски, это наша защита. Что ни говорите, обнажение истинных чувств и переживаний способно привести в смятение кого угодно. Как обольститель вы должны научиться ослаблять сопротивление. Разумеется, в этом может оказаться эффективным подход чаровника — лесть и внимание, особенно если вы имеете дело с неуверенными в себе людьми, однако на это потребуются месяцы кропотливой работы и в любой момент возможна осечка. Если вы хотите добиться результатов быстрее или перед вами стоит задача справиться с совсем уж неприступными объектами, лучше всего чередовать резкость с мягкостью и добротой. Своей жесткостью вы создадите внутреннее напряжение — объекты забеспокоятся, огорченные вашим отношением, они начнут задавать себе вопросы: что они сделали не так, чем заслужили ваше неудовольствие? Когда вы смените гнев на милость, они ощутят огромное облегчение, но в глубине души останется опасение, что если они снова чем-то не угодят вам, то все повторится. Пользуйтесь этой схемой, если хотите держать их в подвешенном состоянии. Однако не забывайте, что и резкость и ласковость следует проявлять очень тонко, лучше всего ограничиться легким намеком на упрек или комплимент. Поиграйте в психоаналитика: отпустите колкое замечание по поводу их скрытых помыслов (вы говорите только правду), а потом сядьте в сторонке и слушайте. Ваше молчание смутит их и может спровоцировать на удивительные признания. Время от времени подкрепляйте свои суждения похвалой, и ради этого они будут стараться угодить вам, словно верные псы.

Стендаль

Ключи к обольщению
Почти каждому человеку в той или иной мере свойственна вежливость. Мы рано научаемся не открывать окружающим своих истинных чувств: мы улыбаемся их шуткам, делаем вид, что нам очень интересны чужие истории и проблемы. Только так и можно жить среди людей. Постепенно это входит в привычку: мы милы и приветливы, даже когда в этом нет необходимости. Мы стараемся уживаться с окружающими, нравиться им, не наступать на больные мозоли, избегать разногласий и конфликтов.

В обольщении приветливость и вежливость, хотя и могут привлечь к себе при первом знакомстве (они так успокаивают и утешают), затем теряют свою силу. Слишком ровное милое поведение может буквально оттолкнуть от вас разочарованный объект. Чувство влюбленности неотделимо от напряжения. Без напряжения, без тревоги и смятения невозможно испытать облегчение, истинное наслаждение и всеобъемлющую радость. Ваша задача — создать это напряжение для ваших объектов, вызывать у них поочередно то тревогу, то кратковременное облегчение, не давать покоя, выматывать, так чтобы кульминация обольщения обрела реальный вес и яркость. Поэтому постарайтесь избавиться от вредного пристрастия к бесконфликтности, тем более что привычка эта по большому счету противоестественна. Чаще всего вы хороши с людьми не в силу природной добродетели, а от страха не понравиться кому-то, от неуверенности в себе. Преодолейте этот страх, и перед вами откроются новые возможности — свобода причинять боль, а затем, как по мановению волшебной палочки, устранять ее. Ваша обольстительная сила возрастет в десятки раз.

Окружающие не настолько будут потрясены вашими действиями, как вы воображаете, и ваша жестокость вовсе не оттолкнет их. В современном мире люди изголодались по новым впечатлениям. Потому боль, причиняемая вами, бодрит и укрепляет их, помогая почувствовать себя более живыми. Теперь им есть на что жаловаться, они получают возможность почувствовать себя жертвами. В результате, когда вы от боли вернетесь к доброму и хорошему, они с готовностью простят вам все. Возбудите их ревность, заставьте терзаться сомнениями — и когда позднее вы потешите самолюбие своих объектов тем, что выбрали именно их, отдав им предпочтение перед соперниками, то доставите им удвоенную радость. Помните: следует скорее опасаться того, что ваши объекты заскучают, а не того, что они испытают шок. Причинение людям боли привязывает их куда сильнее, чем доброта и ласка. Создавайте напряжение, снять которое можете только вы. Если вам с трудом дается эта задача, попытайтесь найти у ваших объектов черту или свойство, которые вас раздражают, и оттолкнитесь от этого, чтобы затеять конфликт, необходимый им же в лечебных целях. Чем более правдоподобной будет ваша жестокость, тем сильнее ее благотворное воздействие.

В 1818 году французский писатель Стендаль, живший в то время в Милане, познакомился с графиней Метильдой Висконтини. Любовь вспыхнула в нем сразу, с первого взгляда. Графиня была высокомерна, с довольно тяжелым характером, это держало Стендаля в постоянном напряжении, он боялся вызвать ее неудовольствие неудачным замечанием или недостойным поступком. В конце концов, не в силах более таить свои чувства, он объяснился. Графиня, казалось, была в ужасе, она приказала ему уйти и никогда не попадаться ей на глаза.

Стендаль атаковал Висконтини письмами, в которых молил о прощении. Наконец она смягчила свой приговор: он может видеться с ней, но не чаще двух раз в месяц, не долее часа и не наедине. Стендаль принял условия: у него не было выбора. Теперь он жил лишь этими краткими визитами и постоянно пребывал в состоянии нервного напряжения, терзаемый страхом, что она снова передумает и изгонит его, теперь уж навсегда. Это продолжалось два года, и ни разу графиня не выказала ни малейшего признака благоволения. Стендаль не мог понять, почему она продолжает настаивать на соблюдении своих условий — для того ли, чтобы играть им или удерживать на безопасном расстоянии. Он знал лишь, что его любовь только крепнет с каждым днем, становясь невыносимой, пока наконец он не покинул Милан.

Стендаль выплеснул всю свою горечь и боль на страницы знаменитого произведения «О любви», в котором описал воздействие страха на влечение. Прежде всего, если вы испытываете страх перед тем, кого любите, то никогда не сможете в полной мере сблизиться или свыкнуться с ней или с ним. Любимый человек, таким образом, остается для вас тайной, и это лишь усиливает любовь. Во-вторых, в самом страхе есть что-то бодрящее. Он заставляет вас трепетать и волноваться, обдумывать каждый шаг, а это чрезвычайно эротично. Согласно Стендалю, чем ближе любимый человек подводит вас к краю бездны, к ужасу быть брошенным, тем сильнее кружится голова — вами овладевает растерянность. Любовь сродни падению в бездну — она порождает беспомощность и страх, смешанный с упоением.

Руководствуйтесь мудростью писателя, но играйте роль графини: ни в коем случае не становитесь привычными для своих объектов. Это они, а не вы должны испытывать страх и тревогу. Выкажите некоторую холодность, внезапно вспылите, когда они этого не ждут. Если необходимо, ведите себя иррационально. Пусть им покажется, что они навсегда вас теряют, пусть боятся, что их обаяние больше на вас не действует. Дайте им помучиться какое-то время, а потом оттяните от края пропасти. Примирение будет бурным.

В 33 году до Р. X. Марк Антоний прослышал, что Клеопатра, его возлюбленная, в течение многих лет изменяет ему с его политическим соперником и вместе они замышляют отравить Антония. Клеопатра была искуснейшей отравительницей, и в прошлом ей случалось убивать людей таким образом. Антоний не находил себе места, и однажды он решил поговорить с ней начистоту. Клеопатра не отрицала того, что отравить Антония было вполне в ее власти и никакие меры предосторожности не могли бы ей помешать. Единственное, что может его защитить,— это та любовь, которую она к нему испытывает. Чтобы проиллюстрировать свои слова, она опустила в чашу с вином какие-то цветы. Антоний поколебался, а затем поднес чашу к губам. Клеопатра остановила его, схватив за руку. Она приказала привести пленника и велела ему выпить вино. Осушив чашу, пленник замертво рухнул на пол. Упав к ногам Клеопатры, Антоний признался, что любит ее теперь сильнее, чем прежде. Это признание было продиктовано не трусостью: его храбрость была общеизвестна, и если бы он опасался, что Клеопатра способна убить его, то попросту бросил бы ее и вернулся в Рим. Нет, к ее ногам его поверг не страх, а будоражащее ощущение, что она властна не только над его чувствами, но и над его жизнью и смертью. Отныне он был ее рабом. Ее демонстрация власти над ним была не только действенной, но и эротичной.

Как и у Антония, у многих из нас имеется некоторая неосознанная предрасположенность к мазохизму. Нужно, чтобы кто-то причинил нам боль, заставил страдать, чтобы подавленные, загнанные вглубь склонности вышли на поверхность, стали явными. Необходимо научиться распознавать различные типы скрытых мазохистов, поскольку каждый из них особо чувствителен к определенному типу боли. Довольно часто встречаются, к примеру люди, уверенные, что они ничего не заслуживают и не стоят в этой жизни. Они не готовы к успеху и поэтому постоянно вредят сами себе. Если вы будете с ними ласковы, признаетесь в своих нежных чувствах, это лишь вызовет у них дискомфорт: ведь они, скорее всего, не оправдают ваших ожиданий и не смогут соответствовать тому идеальному представлению, которое вы наверняка себе о них составили. Подобным особам, саботирующим самих себя, не повредит небольшое наказание: выбраните их, дайте понять, что их несовершенство для вас не секрет. Они считают подобную критику заслуженной, и подобное ваше поведение вызовет чувство облегчения. Можно также без труда вызвать у них чувство вины, чувство, которым они в глубине души наслаждаются.

Другой тип людей — те, для кого настолько непосильны многочисленные обязанности, налагаемые жизнью на каждого из нас, что они спят и видят от них избавиться. Эти люди часто ищут объект для поклонения — религию, гуру, благотворительность. Заставьте их поклоняться себе.

Есть и такие, что хотят играть роль мучеников. Их вы узнаете по той радости, которую они находят в сетованиях, в жалобах на то, что с ними несправедливо обошлись. Дайте им основание для жалоб. Помните: внешность обманчива. Часто сильные на вид люди — киссинджеры и доны матео — втайне желают почувствовать себя наказанными детьми. Как бы то ни было, перемежая боль удовольствием, вы добьетесь прочной привязанности, способной продлиться долгое время.