МНОГОНАЦИОНАЛЬНЫЕ КОРПОРАЦИИ КАК ГЛОБАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ

МНОГОНАЦИОНАЛЬНЫЕ КОРПОРАЦИИ КАК ГЛОБАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ

Эти события оказали значительное влияние на структуры власти во всем мире. Многие современные организации крупнее и влиятельнее, чем государства, но, в отличие от государств, они часто не отчитываются ни перед кем, кроме самих себя. Например, как показали исследования, деятельность многих многонациональных корпораций в высокой степени централизована, их зарубежные филиалы плотно контролируются посредством правил и положений, устанавливаемых головным офисом. Филиалы должны отчитываться регулярно, а их сотрудникам часто не позволяют влиять на решения, касающиеся данного филиала. Генеральные директора за рубежом становятся директорами отделений, занимаясь локальными инициативами в рамках политики, диктуемой в центре. Поскольку именно от штаба фактически зависит будущее топ-менеджера в корпорации, заботы центра всегда важнее местных проблем. Ресурсами многонациональных корпораций тоже управляют таким образом, что создается зависимость, а не местная автономия.

Таким образом, как только мы взглянем на транснациональные корпорации, мы быстро сталкиваемся лицом к лицу с их монолитной властью и тем, что двадцатый век был свидетелем повсеместной трансформации, когда, как выразился историк бизнеса Альфред Чендлер, «видимая рука» менеджмента заменила «невидимую руку», которая, как считал Адам Смит, двигала экономикой конкурентных рынков. Эта власть не только экономического характера. Она также и политическая, и культурная. Отметим, к примеру, глобальный маркетинговый альянс, заключенный между McDonald's и Disney. Объединившись, эти две компании создали силу глобального масштаба, которая будет чрезвычайно способствовать общению молодежи по всему миру.

Из всех организаций многонациональные ближе всех подошли к пониманию самых больших страхов Макса Вебера по отношению к тому, что бюрократические организации могут превратиться в тоталитарные режимы, служащие интересам элиты, при которых те, кто находится у власти, обладают почти непререкаемой властью. Хотя владение корпорациями сегодня принимает разные формы и в идеалистическом смысле отражает то, что Питер Друкер называет «социализмом пенсионных фондов», управление все еще в высокой степени централизовано. «Владельцы» не в состоянии знать, что происходит, тем более в отношении деталей, потому что многонациональные корпорации обычно контролируют сеть дочерних компаний. Власть концентрируется в руках менеджеров высшего звена.

Исторически, целью таких корпораций было добиться глобального господства с помощью привлечения сырья со всего мира по как можно более низким ценам с целью производить и продавать товары и услуг на самых прибыльных рынках. Старая модель состояла в том, чтобы многонациональные корпорации оперировали из домашнего офиса – скажем, из США – и проникали на зарубежные рынки на расстоянии. Сегодня тенденция такова, что создаются сильное одновременное присутствие во многих ключевых местах мира.

Например, известный эксперт в области стратегии Кеничи Омае выдвинул предположение, что в конце двадцатого века наблюдался переход к тому, что он назвал «тройственной властью» - одновременное проникновение и присутствие в Японии, Европейском сообществе и Северной Америке. Вместо того, чтобы продавать по всему миру товары-«клоны», международные компании сейчас находят пути проникнуть внутрь этих трех основ власти с отличающимися товарами, которые займут оптимальную позицию на локальных рынках. Это требует новых стратегий и использования совместных предприятий и международных консорциумов, посредством которых разные компании используют сильные качества друг друга. Возникают странные союзы. Возьмем, к примеру, альянс таких компаний, как GM и Toyota. Такие конкуренты, как эти, могут взаимовыгодно использовать сеть распространения друг друга, системы производства и другие преимущества. Если американский производитель может объединиться с европейскими и японскими компаниями с сильными сетями дистрибуции, это принесет большую пользу всем сторонам.

Как показали Курт Миров и Гарри Морер в своей книге «Паутины власти»^*, многонациональные корпорации уже давно участвуют в таком партнерстве посредством международных картелей, даже несмотря на их запрещение во многих странах. Они также снизили уровень конкуренции, вступив в соглашения о защите локальных рынков, устанавливающие эксклюзивные территории, которых будут избегать конкуренты, или где конкуренты будут довольствоваться уже имеющейся долей рынка, освобождая господствующую фирму от конкуренции, за исключением маленьких местных компаний, не принадлежащих к картелю. Соглашения «об охотничьих угодьях» часто определяли степень конкуренции, позволенной на зарубежных рынках, и предпочтение обычно отдавалось схемам традиционного рыночного доминирования. Договоры касательно обмена технологиями и их переноса и патентов снизили конкуренцию и в этой сфере. С новыми схемами международных альянсов все это перешло на новый уровень сложности. Эти приемы подкрепляют и так уже огромную власть многонациональных корпораций, и не последним образом потому, что помогают предотвратить взаимно разрушительные баталии между гигантами, контролируя территорию и условия, на которых они борются.

Усилия транснациональных корпораций по контролю своей внешней среды также распространяются на область политики как таковой. Как нам хорошо известно, крупные компании часто используют свою огромную силу воздействия на правительство и создания благоприятных для них политических решений. В этом виде деятельности (возможно, больше, чем в каком-либо другом) политическое значение корпораций как глобальной силы выступает на первый план, поскольку они часто в состоянии оказывать решающее влияние на правительства стран, в которых работают, особенно если страна зависит от их присутствия или от каких-то аспектов их деятельности. Хотя обычно вопросы, в отношении которых корпорация хочет оказывать влияние, экономические, она часто оказывается напрямую, а иногда незаконно вовлеченной в политический процесс. Например, когда экономические цели корпорации находятся в конфликте с линией развития, которой придерживается местное правительство, ее очень легко впутать в деятельность, направленную на формирование экономической и социальной политики правительства. В результате, ее могут втянуть на политическую арену, и ее деятельность может приобрести явную политическую и идеологическую окраску, несмотря на то, что действует она обычно за кулисами. Классический и печально известный случай с участием ITT в политике Чили, где в 1970 году она плела интриги, чтобы помешать избранию президента-марксиста Сальвадора Альенде. Сговорившись с ЦРУ, ITT хотела создать в Чили экономический хаос и таким образом спровоцировать военный переворот, при этом предложив правительству США «семизначную сумму», чтобы помешать Альенде прийти к власти.

Многонациональные корпорации являются значительной политической силой в мировой экономике и, по большей части, политической силой, которая ни перед кем не отчитывается. Чилийский эпизод, хоть и представляет собой крайний случай, подчеркивает намного более общий набор проблем, имеющих отношение к противоречиям, которые возникают, когда сильной авторитарной власти вроде многонациональных корпораций позволяют существовать демократических государствах, поскольку они в состоянии превратить демократический процесс в полную бессмыслицу, заставляя правительство быть более отзывчивым к проблемам корпорации, чем к интересам тех людей, что его избрали.

Мы видим теперь, почему сторонники радикальной точки зрения указывают на существование многонациональных корпораций как на очередное подтверждение общего антагонизма интересов людей и корпораций. Безграничная власть корпораций и связанных с ними картелей, альянсов и смыкающиеся схемы владения и контроля, которые связывают их вместе, объединяются, чтобы создать такую мировую экономику, где господствуют организации, и где власть корпоративных чиновников зачастую намного превышает власть избранных политиков и широкой публики.

В этом смысле история многонациональных корпораций оставляет желать лучшего. Высоко централизованные системы принятия решений зачастую означают, что централизованные корпоративные интересы, касающиеся прибыльности, роста или стратегического развития корпорации в целом выходят на первый план при принятии решений, а местная община или национальные интересы – на второй. Так, когда стратегические соображения заставляют высшее руководство корпорации ликвидировать свои холдинги в определенной отрасли, закрыть тот или иной завод или реструктурировать его международные операции, последствия для общин или стран, которых это коснется, могут оказаться губительными. Рассмотрим, к примеру, как поиск более дешевого труда и отсутствия профсоюзов заставил многие компании уйти из относительно дорогих городов в Канаде и на севере США в южные штаты, Мексику, Бразилию или Азию. В итоге произошел упадок целых регионов и городов. Последствия особенно сказались на маленьких общинах, где решение корпорации закрыть крупный завод могло лишить район источника существования. Массовые миграции из регионов также вызывают высокую структурную безработицу, повышая список людей, получающих пособия, и усугубляя финансовые проблемы. Горькая ирония заключается в том, что многие из этих решений принимаются не потому, что тот или иной завод или операции невыгодны, а потому, что корпорация уверена, что в другом месте она заработает еще больше.

Похожие тенденции наблюдаются в загнивающих промышленных и угледобывающих центрах Европы, где закрытие шахт и сталелитейных заводов ведет к экономическому и социальному упадку целых регионов. Как в случае Уилли Ломана из пьесы Артура Миллера, эти сообщества чувствуют себя так, будто их использовали и высосали до последней капли, а теперь выбрасывают, потому что отпала надобность. Ощущения неприязни и того, что людей используют, особенно сильны там, где закрываемые заводы или шахты прибыльны, но недостаточно, как думает корпорация.

То, что корпоративные и общинные интересы не всегда совпадают, - трюизм, актуальный для всех организаций, не только для транснациональных. Но масштаб операций среди последних так велик, что последствия их решений очень серьезны. Мы проиллюстрировали этот тезис, показав, как изменения корпоративной стратегии, даже если они призваны всего лишь повысить уровень прибыли, могут заложить основу масштабных экономических изменений. Подобным же образом, решение корпораций перевести свой ликвидный капитал из одной страны в другую с целью воспользоваться разницей процентных ставок может иметь огромные последствия для международного баланса выплат задействованных стран. Или решение преследовать определенную линию корпоративного развития может сильно повлиять на национальное и региональное экономическое планирование, разрушая отношения, которые регион или страна хотят поддерживать.

По этим и многим другим причинам, сообщества и нации часто хотят привлечь корпорации и в то же время боятся последствий, поскольку знают, что основополагающие интересы могут вылиться в глубокий конфликт. Некоторые страны, как, например, Канада, где иностранный капитал в разных отраслях насчитывает более 50%, официально признали существование таких конфликтов и попытались (правда, безуспешно) определить условия, при которых корпорациям будет позволено оперировать на их территории (таб. 9.4). Однако есть дилемма: чем больше правительство принимающей страны пытается контролировать работу международных корпораций, тем менее привлекательным становится эта страна для инвестиций. Значит, корпорация и государство оказываются в отношениях господства и зависимости, или противоборствующих блоков власти, каждый из которых пытается диктовать условия другой. Пока, судя по всему, в счете ведут корпорации. Государствам приходится признавать, что они не в состоянии контролировать происходящее на собственной территории.

Влияние межнациональных корпораций на страны Запада может быть губительным, но их влияние на страны Третьего мира оказалось намного хуже. Критики называют их современными мародерами, эксплуатирующими природные и другие ресурсы ради собственных целей. Разумеется, сами корпорации так не считают. Им кажется, что их деятельность помогает развитому миру развиваться дальше вопреки трудностям, создаваемым нежелательным обнародованием грехов социально безответственного меньшинства, пропагандой против большого бизнеса левыми критиками, а иногда – враждебным и неблагодарным местным правительством, которое непочтительно относится к контрактам. Хотя корпорации и признают, что их деятельность должна подчиняться определенным правилам поведения, они утверждают, что они приносят скорее пользу, чем вред, и что корпорации и государства могут работать на взаимовыгодных условиях. Спор жарок, и аргументировать можно обе позиции.

Источник: на основании Ashton (1968:57).

Вот каковы основные пункты спора.

Первое, о чем говорят критики многонациональных корпораций в развивающихся странах, - их влияние на экономику стран местонахождения, подобное влиянию колониальной империи, преемниками коих они являются, носит характер эксплуатации. Если рассмотреть роль корпораций в странах Третьего мира, мы обнаружим, что традиционно они активно участвовали в извлечении сырья и продовольствия. Позже они стали участвовать в производстве. В обоих случаях контроль операций, технологи и доходов находится в руках межнациональных компаний и стран их происхождения, а страны Третьего мира в конечном итоге больше зависит от них, чем в начале процесса.

Рассмотрим, к примеру, как корпорации поступали с товарами и природными ресурсами слаборазвитых стран. В обоих случаях они использовали ресурсы своих стран пребывания, чтобы повысить прибыль и стандарты жизни на Западе. В торговле товарами доминирует горстка глобальных компаний. Например, около шести компаний в каждой группе контролируют от 85 до 90 процентов мировой торговли пшеницей, 75% сырой нефти и 95% железной руды. Структура рынка оказала мощное влияние на мировые цены, а производители из развивающихся стран стали свидетелями падения действительной экспортной стоимости товаров ниже уровня 1930-х годов. Между 1980 и 1990 это приравнивалось к переводу $300 миллиардов из бедных слаборазвитых стран в развитые. Пока правительства оказывали на них давление, корпорации очень мало обрабатывали и перерабатывали сырье в странах извлечения. Материалы экспортировались в сыром виде, часто это было весьма выгодно для корпораций, но совершенно не выгодно для этих стран, как в финансовом плане, так и в отношении экономического развития.

В сельском хозяйстве картина еще хуже, так как производство на экспорт в Западные страны часто делало местное население полностью зависимым от иностранных работодателей и рынков в отношении самых элементарных аспектов существования. Рассмотрим, как сельское хозяйство во многих Латиноамериканских и Карибских странах было реструктурировано с тем, чтобы производить такие товарные культуры, как сахар, кофе, тропические фрукты, орехи и гвоздику. Под влиянием нескольких корпораций, господствующих в этой и других отраслях сельского хозяйства, развивающиеся страны, несмотря на широко распространенный голод, стал экспортером продовольственных товаров. Даже Африка сегодня является экспортером ячменя, бобов, арахиса, свежих овощей и рогатого скота. Производство товарных культур означает, что лучшая земля используется под экспортные культуры, а не для местного потребления. Следовательно, бедность в странах Третьего мира часто происходит из-за процесса «развития», когда мелкие фермеры, лишившись земли, изъятой колонистами или купленной корпорациями, начинают трудиться на больших плантациях за минимальную плату, вместо того чтобы зарабатывать себе на жизнь прежним способом. Товарные культуры непригодны для местного использования. Нельзя выжить, потребляя сахар, кофе, резину, клубнику или гвоздику – растения, заменившие более традиционные культуры. Выжить можно, только если продавать свой труд, зарабатывать деньги и покупать еду. Но поскольку местное пищевое производство широко заменяется на товарные культуры, это становится очень дорого. Так, люди даже в странах с плодородной почвой часто ввергаются в бедность. Многие критики корпораций считают, что они создают и сохраняют многие проблемы, окторые сегодня присутствуют в Третьем мире. Даже либеральные экономисты признают, что корпорации усугубляют, а не сужают, пропасть между богатыми и бедными. Как выразилась Тереза Хейтер, они участвуют в «создании мировой бедности». По оценкам, самые богатые 20% населения Земли сегодня имеют средний доход на душу населения, в 60 раз превышающий доход беднейших 20 процентов.

То, что население Третьего мира попало в зависимость в отношении наемного труда как источника существования, соответствует тому, что произошло во время Промышленной революции в Европе, когда создание зависимого рабочего класса возникло наряду с исчезновением традиционных средств к существованию. Точно такой же процесс происходит в странах Третьего мира сегодня. Появление межнационального предприятия означает устранение местного сельского хозяйства и традиционных ремесел и отраслей, и создание лишенную собственности рабочую силу и рынок неквалифицированного труда. Умелые ремесленники и фермеры идут работать на плантации и фабрики за минимальную плату точно так же, как это было в Европе и Америке столетия назад. И так же, как владельцы фабрик во время Промышленной революции, эксплуатировавшие эту рабочую силу. Корпорации продолжают заниматься этим в странах Третьего мира сегодня.

Отсюда вытекает второе, за что критикуют транснациональные корпорации: хотя они утверждают, что приносят в слаборазвитые страны капитал и технологии, на самом деле, они осуществляют чистый вывоз капитала и предпринимают усилия, чтобы никогда не терять контроль над технологией, которую привозят. Иногда корпорации зарабатывают до 80% своего капитала на местных ресурсах. Их собственное прямые вложения, таким образом, относительно малы, они увеличивают доход от общих прибылей собственного капитала до невероятных высот. В определенных отраслях уровень доходности капитала, вложенного корпорациями, иногда достигает 400% в год. Учитывая, что обычно основная часть прибыли репатриируется в головной офис и, следовательно, в родительское государство, легко понять, что происходит отток капитала из стран оперирования. Слаборазвитым странам становится все труднее получать долгосрочную прибыль от присутствия межнациональных корпораций, так как местные правительства обычно не имеют собственных вложений в данной отрасли.

Серьезность этой проблемы усугубляется иностранной поддержкой, распространяемой такими агентствами, как World Bank, IMF и Агентство международного развития США (United States Agency for International Development). Часто эта помощь ограничивается продвижением связей с межнациональными предприятиями, и в долгосрочной перспективе это способствует вывозу капитала. Проблему живо иллюстрирует тот факт, что немалые проценты на внешний долг слаборазвитых стран сегодня выше, чем изначально заимствованный капитал, и что их ежегодные процентные выплаты часто превышают размер поступающей помощи. По оценкам, слаборазвитые страны-должники осуществляют чистые трансфертные платежи объемом более $20 миллиардов в год. Другими словами, международная помощь привела к тому, что они платят Западу намного больше, чем получают.

Схожие претензии предъявляются и к экспорту технологий. Хотя обычно много шума делают из того, что корпорации привносят ценные знания в слаборазвитые страны, они привносят туда только то, что хотят, и обеспечивают контроль над этим. Многие технологии, экспортированные в слаборазвитые страны, - это западные технологии, зачастую непригодные для местных условий, а многие – хорошо известные и далеко не передовые. Технология, достигающая зрелости на Западе, часто находит готовый рынок в Третьем мире, особенно когда ее поддерживает помощь зарубежных стран. Западная технология также делает слаборазвитого пользователя зависимым от западного поставщика в отношении запчастей, модернизации и зачастую экспертизы, необходимой для поддержания и развития технологии. Таким образом, утверждают критики, корпорации занимаются не чем иным как «умным маркетингом», который служит их же интересам. Например, большая доля исследований и разработок продолжает вестись в стране происхождения, поэтому слаборазвитая страна не получает никакой реальной возможности накапливать собственные знания и навыки. Экспорт технологий, таким образом, на самом деле, является экспортом новой формы зависимости.

Другой повод критиковать корпорации – сокрытие ими чрезмерных прибылей и уклонение от уплаты соответствующих налогов в странах оперирования посредством создания «трансфертных цен». Одна треть мировой торговли – ошеломляющая цифра – это торговля компании своим дочерним компаниям. В отношении стоимости, каждая корпорация часто является собственным крупнейшим клиентом, и дочерние компании покупают друг у друга. Такая торговля дает корпорации простор для манипуляции цифрами прибыли дочернего предприятия, расположенного в определенной стране. Покупая материалы у одного дочернего предприятия по высоким ценам и продавая товар другому по низким, компания может заявить об операционном убытке или о высокой прибыли в зависимости от того, какое впечатление она хочет произвести на остальной мир. Так, прибыли дочерних компаний в странах с высокими налогами можно держать относительно низкими, а там, где налоги низкие – высокими. Или прибыль можно перекинуть с одной отрасли в другую, чтобы воспользоваться особыми стимулами, которые предлагает правительство принимающей страны. Такие транзакции часто играют важную роль в политике организации, особенно по отношению к переговорам с профсоюзами, и в создании разумных оснований для закрытия заводов. Простое утверждение о том, что завод «не приносит прибыли», часто подкрепляется творческим бухучетом, который обманывает всех, кроме самых догадливых членов профсоюза, инвесторов и членов общества в целом. Корпорации, как и другие организации, используют бухгалтерский учет для создания впечатления о реальности ради собственной выгоды.

Наконец, транснациональные корпорации активно критикуются за то, что они заключают с государствами и общинами неправомерно кабальные сделки, часто настраивая одну группу или страну против другой, чтобы выиграть исключительные уступки. Эти сделки могут принимать разные формы: права на удержание контроля на определенный период времени, чрезмерный возврат на капитал, налоговые льготы или доступ к субсидиям и другим формам поддержки местного правительства, свобода от государственного регулирования или регулирование стесненных кредитов. Корпорация часто достигает положения, в котором она может поступать, как ей заблагорассудится. Некоторые из самых очевидных примеров злоупотребления можно найти в области охраны труда и здоровья на производстве и в общей манере поведения корпораций по отношению к безопасности общин и рынков, которые они обслуживают. Свободные от государственного регулирования, они часто управляют опасным производством или обрушивают вредные товары на ничего не подозревающую публику. Предположительно, что стандарты безопасности на некоторых заводах транснациональных корпораций в странах Третьего мира на десятилетия отстают от западных. Постоянно присутствующая угроза на таких заводах была хорошо проиллюстрирована трагедией на заводе Union Carbide в Бхопале, Индия, в 1984 году^*, унесшей более 2500 жизней и покалечившей тысячи людей.

По всем этим причинам критики корпораций подчеркивают, что эти организации могут вызвать экономическое, политическое и социальное опустошение, нарушая развитие принимающей страны, а не способствуя ему. Разумеется, причина не только в корпорациях, так как их зачастую приглашают в страну и они активно поддерживаются правящими кругами. Таким образом, критики обвиняют, в основном, правящие круги этих стран за участие в господстве и эксплуатации их человеческих и материальных ресурсов. Иногда корпорация заключает негласный или гласный договор с властями по поводу условий ее предстоящей работы. В иных местах договоренность носит менее явный характер и является результатом осторожного и продолжительного политического лоббирования.

Радикальная критика, таким образом, подчеркивает, что современное государство и транснациональная корпорация действуют как партнеры в систематическом господстве. Защитники современной практики, однако, рассматривают такую деятельность под более благоприятным углом. Государство и корпорации считаются партнерами в деле прогресса, модернизации и развития, и, по мнению сторонников этого партнерства, большинство корпораций ведут себя образцово. Эти сторонники утверждают, что необходимо сосредоточить внимание на примерном поведении как модели того, как должна выглядеть практика по всему миру, и разработать кодекс поведения и подотчетности с целью создать конструктивную систему координат для мирового развития, как те, что разработаны ООН по отношению к вредным товарам и Международной организацией труда по отношению к добросовестному корпоративному гражданству.
Преимущества и недостатки метафоры господства
Большую часть того, о чем говорилось в этой главе под знаком господства, можно рассматривать с другой точки зрения – как непредвиденное следствие, в общем-то, рациональной системы деятельности. Отрицательные последствия деятельности организации, сказывающиеся на их сотрудниках и внешней среде или на схемах неравенства и развитие мировой экономики, необязательно намеренны. Обычно это последствия рациональных действий, с помощью которых группа отдельных людей стремится преследовать определенные цели, такие как повышение прибыли или рост корпорации.

Что же мы тогда подразумеваем под рациональностью? Если рациональность имеет ненамеренные негативные последствия, и даже самые уважаемые и прекрасные организации создают проблемы для других, почему эти действия называются рациональными?

Ошеломляющая сила метафоры господства в том, что она привлекает наше внимание к двойственной природе рациональности, показывая, что она всегда отражает частичную точку зрения. Действия, которые являются рациональными для повышения прибыли, могут оказаться вредны для здоровья работников. Действия, предназначенные увеличить портфель рисков (например, отказавшись от интересов в определенной отрасли), могут означать загнивание целых сообществ людей, жизнь которых выстроилась вокруг этой отрасли. То, что рационально с одной, организационной, точки зрения, может быть катастрофическим с другой.

Взгляд на организацию как на модель господства, которое преследует определенные интересы за счет других, ставит этот важный аспект организационной реальности в центр нашего внимания. Он заставляет нас оценить мудрость мысли Макса Вебера о том, что стремление к рациональности может само по себе быть моделью господства, и вспомнить о том, что, как говорилось в заключении к главе 6, говоря о рациональности, мы всегда должны задавать вопрос: «Рационально для кого?»

Таким образом, эта метафора предоставляет нам полезную встречную точку зрения на традиционную теорию организации, которая, по большей части, игнорировала ценности или идеологические посылки. Дискуссии об организации в большинстве своем пытаются быть идеологически нейтральными, часто представляя теории организации как теории, которые можно использовать в самых разных целях, и определяя вопросы деловой этики как предмет особенного и отдельного изучения. Так можно говорить или писать о том, как создать бюрократическую или матричную организацию, или управлять организационной культурой, или вести организационную политику, не уделяя особого внимания тому, как будут использованы эти идеи. Тот факт, что их могут использовать для улучшения производства пищевых продуктов или бомб, и что повышая рациональность и эффективность организации, можно заложить основу для действий, совершенно нерациональных для многих других групп людей, не обсуждается. Одним из величайших достоинств метафоры господства является то, что она заставляет нас признать, что господство – неотъемлемая часть организации, а не просто непреднамеренный побочный эффект. Она показывает нам, что у даже у идеальных организаций часто существует «изнанка», и предполагает, что все менеджеры и теоретики организации должны задуматься об этом.

Используемая в еще более проактивном ключе, метафора господства указывает путь к созданию теории организации для эксплуатируемых. Показывая изнаночную сторону жизни организации, будь то в отношении структурного неравенства, расизма, несчастных случаев и профессиональных болезней или эксплуатации людей в слаборазвитых странах, теоретик организации получает средство использовать теорию как инструмент социальных изменений. Те, кто преследует эту цель, используют возможность разработать радикальную теорию организации, чтобы противостоять влиянию более традиционной, которая, как они считают, служит интересам, заключенным в статус-кво.

Другое преимущество метафоры господства в том, что она помогает нам осмыслить вопросы, подпитывающие эту радикальную систему координат на практике. Как мы уже говорили, многие организации радикализуются путем возникновения деления на «нас» и «них». Понимая, что организации способствуют сохранению двойственных рынков труда, которые поддерживаются дифференциальными системами привилегий, или что они действуют как структуры возможностей, которые пролагают путь к успеху одних сотрудников и перекрывают для других, мы получаем представление о видах сегрегации, испытываемой миллионами людей ежедневно. Начав понимать реалии фабричных рабочих, которые не видят будущего в своей организации, кроме продолжения их мрачного настоящего, или ощущение эксплуатации, испытываемое теми, кого заставляют работать в условиях тяжелого гнета, потому что у них нет других средств к существованию, мы можем начать понимать, что забастовочные движения – не дело рук смутьянов или профсоюзов, давно ставших бесполезными.

Многие организации буквально разделили общества, в которых сохраняются военные действия на рабочем месте. Это те общества, которые естественным образом порождают радикальных лидеров, любой ценой стремящихся изменить обстоятельства жизни своих последователей, даже если это означает затяжной и тяжелый бой, который в итоге можно проиграть. Следовательно, сотрудники участвуют в том, что их работодатели считают безрассудной и тщетной борьбой за увеличение заработной платы, которого, как им кажется, они заслуживают, или даже могут лишить компанию бизнеса, чтобы не возвращаться к работе на несправедливых условиях. Популярное суждение о том, что организации служат интересам всех сторон, закрывает от нас тот факт, что радикальная идеология – не просто идеология, но и точное описание реальности людских масс.

Метафора господства подталкивает нас к признанию кажущейся и действительной эксплуатации на рабочем месте, а не отсекает ее как «радикальное» искажение привычного хода событий. Очевидно, если бы управляющие организациями хотели попытаться согласиться с правомерностью радикальной точки зрения, а не отмахиваться от нее, как происходит в настоящее время, это могло бы способствовать рождению новой эпохи в отношениях с сотрудниками и понятии корпоративной ответственности. Новая агрессивная форма социального сознания обязала бы руководителей корпораций взять на себя личную ответственность за антигуманные последствия стольких повсеместных явлений.

Достоинства метафоры господства, таким образом, обеспечивают основу для истинно радикальной критики организации и организационной теории. Однако, по мнению многих, она заходит слишком далеко и обладает рядом серьезных недостатков. Первый и самый важный из них обнаруживается тогда, когда эта точка зрения связывается с простой теорией заговора организации и общества. Хотя есть неоспоримые свидетельства того, что схема господства имеет классовую основу, что существует тенденция объединения интересов правящей элиты в централизованной собственности и контроле, и что политика правительства часто направлена на сохранение господствующих социальных групп и на служение их интересам, это необязательно доказывает, что в противостоянии одного класса другому присутствует заговор.

Давайте вернемся к вопросу, неявно возникавшему на протяжении всей этой главы: возникает ли господство организаций по умолчанию или умышленно? Теория заговора говорит о втором, предполагая, что процесс доминирования в обществе коренится в какой-то жестокой структуре мотивации или в сознательной политике эксплуатации. Однако это необязательно так. Например, если вернуться к идеям главы 8, нетрудно увидеть, что доминирование может быть заложено в логике изменений, по которой развивается жизнь общества. Действия организаций, продвигающие социальное неравенство, несчастные случаи на производстве, профессиональные болезни, загрязнение окружающей среды или эксплуатацию в слаборазвитых странах, происходит от того, как системные силы диктуют, как именно нужно делать бизнес. В этом отношении важно отметить, что многие патологии, рассмотренные в этой главе, можно найти по обе стороны политической системы. Падение Берлинской стены показало, что восточный коммунизм, подобно западному капитализму, преуспел в создании систем корпоративного господства!

Для многих любое объяснение социального господства, которое подчеркивает его системный характер, является слишком детерминистическим и служит целям снятия всякой ответственности с облеченных властью людей, активно занимающихся созданием организационного мира и, в принципе, имеющих достаточно власти, чтобы что-то изменить. Однако это помогает поднять весьма насущный вопрос, поскольку многие ответственные лица высочайших уровней часто ощущают, что попали «между молотом и наковальней», признавая социальные последствия своих действий, но все же зная, что чувствительные социальные последствия или несвоевременные тревоги о людях могут парализовать экономику и помешать организациям работать решительно и эффективно.

В том отношении, что господство видится частью общественного заговора или ответственностью нескольких отдельных человек, потенциальные последствия проявляются в обвинениях, защитных действиях и усугублении фундаментальных проблем. В лучшем случае, это мобилизует общественную и политическую оппозицию, которая стремится произвести революционные изменения, но обычно добивается лишь незначительных. Хотя такая мобилизация может быть полезной, более системное понимание помогло бы создать более сильное ощущение коллективной ответственности и найти способы переопределить основные проблемы с целью сформировать новые корректирующие действия. Например, такое переопределение может показать, что господство – неотъемлемая часть процессов взаимной обусловленности или диалектической логики изменений, которые можно переформировать, уделяя внимание определенным системным патологиям, новым кодексам социальной ответственности, новым понятиям социальной подотчетности и тому подобному. Как говорилось в главе 8, мы можем устранить основные проблемы, изменив «правила игры», которые их порождают. Такой подход к метафоре и ее следствиям выходит за ограничения, наложенные интерпретациями, свойственными любой теории заговора.

Второй потенциальный недостаток метафоры заключается в опасности, что, установив равенство между господством и организацией, мы упустим из виду, что негосподствующие формы организации тоже возможны. Учитывая это, некоторые утверждают, что метафора должна делать упор на критику ценностей, лежащих в основе разных форм организации, и подчеркнуть различия между эксплуатационными и неэксплуатационными формами, а не заниматься критикой в широком плане.

Наконец, часто говорят, что эта метафора просто формулирует крайнюю форму «левой» идеологии, призванной подлить масло в огонь радикального подхода и, таким образом, добавить проблем менеджерам в и без того неспокойном мире. В этой позиции есть рациональное зерно в том отношении, что данный взгляд идеологический по характеру, но определенно не более идеологический, чем любой другой. Главы этой книги рассказывают о том, что всем теориям организации свойственна идеологичность в том смысле, что они предоставляют нам однобокий взгляд на вещи. Итак, хотя метафора господства может привести к тому, что мы слишком сосредоточимся на негативных сторонах организации, на самом деле, этот подход не более экстремальный, чем любой другой, и ортодоксальный подход в том числе.
ЧАСТЬ III