Очерки истории Грузии. Том 1

жүктеу/скачать 2.57 Mb.

бет	25/25
Дата	24.04.2016
өлшемі	2.57 Mb.
	#78716

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

§ 2. КОЛХИДА

Археологические исследования на территории Западной Грузии дают исключительно ценный и многообразный материал для истории культуры и искусства Колхиды на различных этапах ее развития: а) VI — первой половины IV в. до н. э., т. е. эпохи расцвета и наибольшего могущества Колхидского царства, б) второй половины IV — первой половины III в. до н. э., характеризующегося значительными переменами и сдвигами в этнокультурной истории страны, в) III—I вв. до н. э., т. е. эпохи эллинизма, г) второй половины I в. до н. э.— первой половины II в. н. э., совпадающего со становлением и усилением римских влияний и, наконец, д) второй половины II—III в. н. э., эпохи формирования Лазского царства и возрождения древнеколхских культурных традиций. Эти основные этапы, отличающиеся друг от друга политическими, социально-экономическими и идеологическими структурами, нашли довольно яркое отражение в стиле и образе художественного творчества древней Колхиды. Однако следует отмерить, что в настоящее время не для всех этих эпох располагаем мы равноценным материалом, чем и объясняется неравномерность освещения отдельных видов материальной и духовной культуры Колхиды на различных этапах ее развития.

Искусство, материальную культуру и идеологию Колхидского царства в пору его формирования и наибольшего расцвета — VI в. — первая половина IV в. до н. э. — характеризуют многочисленные и довольно разнообразные археологические памятники, открытые при раскопках могильников и поселений в различных частях Западной Грузии.
Памятники архитектуры указанного периода выявлены пока что слабо. Объясняется это тем, что основным строительным материалом этого времени было дерево, плохо сохранившееся в сухой почве.
Описание колхидского жилого дома дано Витрувием: «...у колхов на Понте, благодаря обилию лесов, кладут лежмя на землю цельные деревья справа и слева на таком расстоянии друг от друга, какое допускает длина деревьев, а на концы их помещают другие, поперечные, замыкающие внутреннее пространство жилища. Затем скрепляют по четырем сторонам углы положенными друг на друга бревнами и, таким образом выводя бревенчатые стены по отвесу к нижним бревнам, они возводят кверху башни, а промежутки, оставшиеся из-за толщины леса, затыкают щепками и глиной. Так же они делают и крыши: обрубая концы поперечных балок, они перекрещивают их, постепенно суживая, и таким образом с четырех сторон выводят их кверху в виде пирамид, покрывая их листвой и глиной, и варварским способом строят на башнях шатровые крыши»[1].
Большинство исследователей сходятся в том, что Витрувием описан древнейший тип колхидского жилища — башенный дом с центричным, ступенчатым — венцеобразным перекрытием. Это почти квадратное в плане жилище с бревенчатыми стенами, постепенно суживающимися конусообразным перекрытием — крышей (в которой, возможно, было устроено свето-дымовое отверстие)[2].
Сведения Витрувия подтверждаются археологическими находками остатков деревянных строений, в частности бревенчатых конструкций и др. отдельных деталей.
О высоком уровне деревянного строительства (обусловленного климатическими условиями и обилием лесов)[3], берущего начало еще в эпоху бронзы[4], свидетельствуют раскопки древнеколхского поселения второй половины VI в, до н. э. на левой террасе р. Риони, на холме Симагре (в 20 км к востоку от современного портовюго города Поти, т. е. в непосредственной близости от предполагаемого местонахождения древнего Фасиса)[5]. Довольно обширный архитектурный комплекс, представляющий собой часть богатой усадьбы, состоял из срубных жилых и хозяйственных помещений, неоднократно перестраиваемых. В болотистой почве прекрасно сохранилась кладка стен, сложенных из деревянных брусьев, полы из плетеных прутьев и досок, плетеная изгородь, деревянные колоды культового назначения и др.[6].
Археологические исследования свидетельствуют также, что в этот период по всей Колхиде были распространены деревянные постройки с глиняной обмазкой, о чем говорят весьма частые находки фрагментов обожженных обмазок с отпечатками деревянных прутьев. На поселении Симагре зафиксированы остатки прямоугольных (квадратных) в плане (5,60 м X 5,60 м) жилищ с глинобитными полами[7]. Аналогичные сооружения того же и несколько раннего периода известны и в других (в том числе горных) областях Колхиды[8].
Описанный выше способ возведения стен применялся не только в архитектуре жилищ, но и при строительстве святилищ и фортификационных сооружений.
Деревянное святилище V в. до н. э. изучено в Вани. Оно представляет собой открытый с восточной стороны дворик, пристроенный к длинному коридору, шириной до 2 м. Северная стена, возведенная из деревянных балок, через каждые 2 м имеет поперечные деревянные перегородки, пространство между которыми заполнено глиной, насыпанной на булыжнике. В западной части сооружения, на площади длиной 20 м и шириной 5 м, выявлены расположенные в два ряда прямоугольные углубления — высеченные в скалистом грунте «гнезда», в которых были уложены деревянные бревна, служившие опорой для возведения поперечной стены. Вся площадь между «гнездами» была покрыта сильно обгоревшими от огня обломками глиняной обмазки, на которых отчетливо сохранились отпечатки деревянных прутьев и досок. П-образный двор святилища служил для открытого церемониала, а крытый коридор — вероятно, для приношений (при раскопках найдены многочисленные обломки колхидской и привозной греческой керамики)[9].
Дерево широко применялось и в строительстве фортификационных сооружений. В с. Мтисдзири (в 10 км к северу от Вани) открыты прямоугольные постройки, служившие башнями. Сохранилась цокольная часть, возведенная в смешанной технике: фасадная часть построена из каменных плит, уложенных в высеченных в скалистом грунте «гнездах», а внутренняя часть — из деревянных бревен. Пространство между ними заполнено глиной и камнями, умещенными в деревянных перегородках. Стены были оштукатурены. Эти сооружения датируются V—IV вв. до н. э.[10].
Более богатым и разнообразным материалом располагаем мы о развитии ряда отраслей материальной культуры, в частности художественного ремесла.
Высокого уровня достигло гончарное ремесло. Пользуясь достижениями производства круговой керамики предыдущей эпохи, колхидские гончары VI—V вв. до н. э. снабжают своих потребителей довольно разнообразными изделиями, которые отличаются своеобразием, а вместе с тем консервативностью форм и орнаментального декора на протяжении целых трех столетий. Наиболее характерными изделиями колхидских керамистов VI—IV вв. до н. э. являются: огромные пифосы с заштрихованной поверхностью и отогнутым кнаружи венчиком, украшенным геометрическим орнаментом; кувшины с биконическим туловом и вертикальной трубчатой ручкой; бокальчики с коническими или цилиндрическими стенками, бокальчики и кубки на высокой ножке, миски с плотским дном и косыми стенками и др., которые объединяются орнаментальным декором, лощенные вертикальные и ромбовидные узоры, волнистые линии (нанесенные рифленым гребенчатым штампом), спирали, вдавленные концентрические кружки, косые насечки в «елочку» и др. являются наиболее характерными украшениями и часто присутствуют на сосудах различных форм[11]. В целом колхидская керамика VI—V вв. до н. э. отличается изящными формами, подчеркнутыми биконическими очертаниями тулова или плавными переходами от одной части к другой, а также строгой геометрической орнаментацией, удачно сочетающейся с контурами самого сосуда. И по своим техническим свойствам изделия колхидских керамистов в основной массе довольно высокого качества. Обилие и разнообразие колхидских керамических изделий указывают не только на высокий профессиональный уровень, но и на широкие масштабы производства в VI—IV вв. до н. э., уже рассчитанного на массовое потребление. Об этом свидетельствуют определенная стандартизация форм и широкое распространение однотипных сосудов по всей Колхиде, в самых различных и отдаленных друг от друга областях. Они встречаются буквально повсеместно как в приморских поселениях Колхиды (от Батуми до окрестностей Сухуми), так и во внутренних областях. Особо следует отметить распространение этой керамики в горных районах Колхиды — в верховьях р. Риони (на территории Рача-Лечхуми), где никогда не было своего гончарного производства, и, следовательно, они проникали сюда из керамических производственных центров, расположенных по среднему течению р. Риони (Фасис). Через Ингурское ущелье керамические изделия из места изготовления доставлялись и в самую высокогорную область Колхиды — в Сванети. Все это как нельзя лучше иллюстрирует товарный характер керамического ремесла Колхиды в VI—IV вв. до н. э.[12], имевшего важнейшее значение и для развития внутриколхидских экономических связей.
Преемственность производственной и художественной культуры довольно ярко чувствуется и в металлообработке. Изделия железной металлургии, имевшей столь важное значение для экономического развития страны[13], исключительно многочисленны и разнообразны: мотыги, топоры, ножи и серпы, мечи, кинжалы и клинки, наконечники копий и стрел, предметы конской упряжи и многие другие. Они большей частью повторяют те формы или несут отдельные признаки, которые были созданы в Колхиде еще в эпоху бронзы. Так, например, повсеместно распространенные в VI—II вв. до н. э. в Колхиде железные топоры-молотки генетически восходят к знаменитым бронзовым «колхидским топорам» III—I тыс. до н. э. Точно так же, весьма своеобразные железные клювовидные топоры (т. н. грузинские «цалди») применяющиеся по сей день в Западной Грузии (как в подсечном земледелии, так и для подрезки растущей на деревьях виноградной лозы) берут начало от бронзовых прообразов, имевших хождение в Колхиде уже с конца II тыс. до н. э.[14] То же самое можно сказать и о часто встречающихся в погребениях VI—V вв. до н. э. железных мотыгах, повторяющих форму колхидских бронзовых мотыг.
В VI—IV вв. до н. э. в Колхиде продолжалась обработка бронзы, хотя она уже не имела столь важного хозяйственного значения, как производство железа и железных орудий. Как наследие предыдущей эпохи следует рассматривать производство больших котлов-ситул, широко экспортировавшихся на Северный Кавказ и еще дальше уже в первой половине I тыс. до н. э.[15]. Ситулы VI—V вв. до н. э. найдены в самых различных частях Колхиды (Кобулети-Пичвнари[16], Сухуми[17], Брили[18], Итхвиси[19], Вани[20]). Они полностью повторяют формы и технику изготовления сосудов предыдущей эпохи, но отличаются от них оформлением ручек. Верхняя часть ручки сосудов первой половины I тыс. до н. э. оформлена в виде роговидных выступов (точно так же, как и на керамических сосудах того времени). У более поздних же (V в. до н. э.) ситул верхняя часть ручки имитирует головку животного с навостренными ушками и тем самым в точности повторяет форму керамических сосудов VI и V вв. до н. э.[21]. Таким образом, мы видим сохранение традиционных форм сосуда и его развитие, а с другой стороны — его украшение, согласно художественному стилю эпохи. Другая группа сосудов этого типа в V в. до н. э. имеет ручки, украшенные плетеным орнаментом[22]. Один подобный сосуд, найденный в Вани, на дне (с внутренней стороны) имеет наклепанный орнамент в виде свастики. Особо следует отметить найденный в том же погребении небольшой бронзовый сосуд (высотой 14 см), почти в точности повторяющий форму вышеописанных ситул: шаровидное тулово (составленное из двух выкованных листов и затем скрепленных при помощи заклепок) на высокой подставке, плетеные ручки и свастику на дне[23]. Сохранилась и крышка от этой миниатюрной ситулы (некогда подвешенной на бронзовой же цепочке), украшенная гравированными изображениями тура, петуха и льва (?). Все фигуры изображены в профиль, в сильном движении, а их стилизованные тела оживлены орнаментальными насечками. По стилю эти фигуры напоминают гравированные изображения на колхидских бронзовых топорах и др. предметах эпохи поздней бронзы.
Можно полагать, что основными производителями сосудов и других изделий из бронзы были горные области Колхиды, в частности Рача-Лечхуми, издревле славившиеся своей высокоразвитой металлообработкой.
Находки бронзовых ситул в различных областях Колхиды указывают не только на интенсивную художественно-производственную деятельность горных областей, но и на их активное участие в создании общеколхидских типов материальной культуры.
В VI—IV вв. до н. э. бронза применялась главным образом для изготовления украшений (браслеты, гривны, фибулы, подвески, бляхи, перстни и др.), культовых и ритуальных предметов, среди которых часть представляет собой замечательные образцы художественного ремесла. Среди иих серия миниатюрных статуэток VIII—VI вв. до н. э. из Уреки[24]: изображения припавших к земле кошачьих хищников (близкие к изделиям скифо-сибирского звериного стиля) и исполненные в геометрическом стиле фигурки косули и быка со стилизованными загнутыми в кольцо рогами, изображения птиц. Там же найдено скульптурное изображение сидящей в кресле (на троне?) женщины с прижатым к груди младенцем, олицетворяющее, видимо, Великую матерь богов[25]. Сидящая на троне богиня в окружении животных — это Великая богиня, в образе которой сочетались древнейшие представления хтонического, всепроизводящего божества земли. Трудно переоценить значение этой в своем роде уникальной находки, свидетельствующей не только о вполне сложившемся мифотворчестве, с ее художественным назначением, но в первую очередь и о вполне оформленном т. н. институционализованном земледельческом культе.
Наряду с бронзовыми украшениями, в Колхиде изготовлялись и серебряные диадемы, гривны, серьги, перстни и т. д. Наиболее распространены серебряные браслеты, украшенные гравированным геометрическим орнаментом и увенчанные головками животных. В стилистическом отношении серебряные украшения, как правило, повторяют, как мы увидим ниже, золотые изделия.
Особо следует выделить весьма участившиеся находки серебряных пиал. Некоторые из них (например, пиалы из Даблагоми[26] и Итхвиси[27]) с омфалом принадлежат к типу чаш, широко распространенных в ахеменидскую эпоху по всему Востоку и Средиземноморью[28]. Своеобразие и большое количество металлических пиал VI—IV вв.. до н. э., обнаруженных как в Колхиде[29], так и по всей Грузии, дают основание предположить существование здесь одного из провинциальных центров, изготовлявших металлические сосуды по «ахеменидским» образцам[30].
Своеобразие и специфические черты художественной культуры Колхиды эпохи ее наивысшего расцвета (V в. — первая половина IV в. до н. э.) наиболее ярко проявляются в златокузнечестве.
Уже VIII—VII вв. датируются пока первые образцы[31] колхидского златокузнечества раннеантичной эпохи: на колхском могильнике с. Уреки найдены золотые височные подвески, увенчанные скульптурными головками хищников и богато украшенные зернью[32]. К VI в. до н. э. относится золотая треугольная подвеска, украшенная с одной стороны выполненными зернью стилизованными бычьими мордами, а с другой — геометрическим (меандровым) орнаментом[33]. Таким образом, можно полагать, что уже в VII—VI вв. формируется тот своеобразный роскошный стиль, с широким применением зерни колхидского златокузнечества, который поразительным художественным разнообразием и техническим совершенством расцветет в V и первой половине IV в. до н. э. Выдающиеся памятники колхидского златокузнечества этого времени открыты в Вани — в одном из самых значительных политических центров Колхиды[34].
Золотые изделия, найденные в Вани и в других местах древней Колхиды, весьма многочисленны и довольно разнообразны. Среди украшений головного убора в V в. до н. э. характерными являются золотые (и серебряные) диадемы, крученый ободок которых венчают ромбовидные пластинки, украшенные чеканными или штампованными изображениями[35]. На одной из золотых диадем (найденной в Вани в 1969 г.) оттиснуты широко распространенные на Древнем Востоке и в искусстве архаической Греции сцены борьбы животных: на одной пластинке — львы, терзающие распростертого на спине быка, а на другой — припавшая на передние ноги газель, с рифлеными рогами и шерстью на спине[36].
Умелое построение трехфигурной композиции, ясный и четкий рисунок, реалистическая передача характерных черт животных, сочетающаяся со стилизацией отдельных деталей выдают очень своеобразного и интересного мастера. Удачное распределение фигур в треугольной раме (характерное для фронтонной композиции), а также отдельные композиционные детали свидетельствуют о знакомстве мастера с памятниками греческого архаического искусства. Художественно-стилистический же анализ выявляет отдельные черты и образы, берущие начало в искусстве Ассирии, Маннейского царства и Мидии, ахеменидского мира, что, в свою очередь, указывает на древневосточные корни колхидской художественной культуры[37].
Исключительным разнообразием и многочисленностью отличаются серьги и височные кольца, также являющиеся частью головного убора. Наиболее характерными являются широко распространенные в V в. до н. э. по всей Колхиде (и, как правило, неизвестные за пределами Грузии) золотые и серебряные височные серьги, крупное кольцо которых украшено отходящими от него «лучами», а также ажурными или полыми сферическими подвесками, всегда обильно украшенными зернью. Выдающимся произведением ювелирного искусства являются роскошные серьги в виде двух всадников на колеснице, напоминающие известные височные украшения из Ахалгори (Восточная Грузия). Очень характерна своеобразная деталь украшения кольца с розеткой, что повторяется и на серьгах другой формы и указывает на единство художественного стиля[38].
Отдельную группу составляют также золотые браслеты, которые увенчаны скульптурными головками льва, теленка, барана, тура и в стилистическом отношении почти не отличаются от аналогичных браслетов, распространенных по всему ахеменидскому миру и в Средиземноморье. Большой интерес представляют золотые браслеты (из погребения знатной колхидянки), украшенные скульптурными изображениями дикого кабана, которые находят аналогии в бронзовых фигурках из территории Ирана и Малой Азии, но отличаются от них передачей некоторых деталей, а также более графическо-декоративным стилем и некоторой скульптурностью.
В целом, золотые изделия, найденные в Вани и других местах Колхиды, чрезвычайно разнообразны (кроме названных выше, следует упомянуть также многочисленные подвески в виде миниатюрных фигурок птиц, теленка, баранов, черепах и т. д., а также весьма разнообразные бусы, геральдические изображения орлов и т. д.) и очень многочисленны. Тем не менее, почти все они характеризуются строгим художественно-стилистическим и техническим единством, что указывает на то, что они являются произведениями одной художественной школы. На их местное, т. е. колхидское, происхождение указывает оригинальность художественных форм, которые характерны большей частью лишь для Колхиды, генетически связываются с памятниками материальной культуры доантичной эпохи и, как правило, неизвестны за пределами Грузии. Таковы диадемы, серьги и височные кольца с «лучами» или сферическими подвесками и др., которые повторяются также в серебряных и бронзовых изделиях.
Колхидские золотые изделия V в. до н. э., как правило, обильно украшены зернью в виде пирамид и треугольников. Этот стилистический прием украшения золотых изделий, как мы видели выше, был известен в Колхиде еще в VII—VI вв. до н. э. Ранние образцы подобно украшенных вещей за последнее время открыты и на территории древней Манны и Мидии — в Марлике и Зивие. В VII—V вв. до н. э. эти изделия широко распространялись по всему ахеменидскому миру и Средиземноморью, включая и Этрурию. Весьма интересно, что этот художественный прием возник в Колхиде очень рано, в стране в этно-культурном отношении тесно связанной с хуррито-урартским населением древнего Манна-Мидийского царства. Здесь, в Колхиде приемы эти проявили органическое сочетание с местными многовековыми художественными традициями замечательной колхидской бронзовой культуры. В итоге был создан яркий и своеобразный стиль колхидского златокузнечества. Следовательно, можно с уверенностью констатировать наличие в Колхиде в V в. до н. э. (возможно, в первую очередь, в самом Вани) высокохудожественной и оригинальной школы златокузнечества[39], уверенно применявшей сложнейшие технические приемы ковки, чекана и тиснения, литья, накладывания зерни, филиграни...[40]
Поражает исключительное обилие золотых изделий в богатых погребениях. Возможно, именно они снискали Колхиде славу «златообильной» страны, что так усердно подчеркивали древние авторы[41] самыми различными поэтическими способами[42].
Ювелирное ремесло Колхиды было ремеслом, обслуживающим в первую очередь колхидскую знать. Оно, как и другие виды художественного ремесла (напр. глиптика)[43] или рассчитанные на широкий спрос ремесленного производства металлообработка (в первую очередь производство оружия)[44], строительное дело, изготовление дорогостоящих металлических и глиняных сосудов (обычно представленных только в богатых погребениях), дорогих сортов тканей (об экспорте которых из Колхиды сообщают Геродот, Ксенофонт и Страбон)[45] и др. предметов роскоши, должно быть, концентрировалось при резиденции местной правящей знати. Весьма важно, что, наряду с произведениями местного художественного творчества, высшая знать потребляет и привозные греческие предметы, среди которых встречаются и выдающиеся образцы аттической художественной бронзы и торевтики. Так, например, в Вани уже с VI в. до н. э. распространяются ионийские расписанные и аттические чернофигурные сосуды. В богатых погребениях Вани обнаружены великолепные золотые перстни-печати — произведения ионийских мастерских VI и V вв. до н. э.[46], серебряные килики с позолотой, бронзовые патера с антропоморфной ручкой и ойнохоя (служившие для ритуального омовения), серебряные арибалл с гравированным фризом шествия сфинксов, увенчанная скульптуркой сидящего сфинкса ложка и др. предметы — изделия аттических художественных мастерских первой половины V в. до н. э.[47], свидетельствующие о становлении Вани — резиденции высшей правящей знати, и крупным торговым центром. Сосредоточение ремесла и торговли в одном центре было одним из основных условий и стимулов к городской революции, что давало мощный толчок становлению ремесла как важнейшего производственного (а также социального) фактора. Эти процессы в вышерассмотренных археологических памятниках VI—IV вв. до н. э. уже представлены в завершенном виде. Именно поэтому: а) в столь высоком уровне развития различных видов профессионального ремесла (металлообработка, гончарное и ювелирное дело), основанного на местной, довольно богатой сырьевой базе и многовековых традициях усовершенствования технических навыков, б) в стандартизации основных форм изделий массового производства (имеющих, как правило, собственную «колхидскую» типологическую модель), в) в распространении ремесленных изделий за пределами производственных очагов, свидетельствующих о товарном характере колхидского ремесленного производства, т. е. развитой торговле ремесленными изделиями и т. д., — мы решаемся видеть доказательство (пусть и косвенное) урбанизации колхидского общества в VI—IV вв. до н. э.[48].
С другой стороны, в столь развитом художественном ремесле (в частности ювелирном), производящем предметы роскоши, дорогостоящие украшения, инсигнии власти и т. д., отражена и сложная социально-экономическая структура колхидского общества, его очень резкая социальная дифференциация. Она находит отражение и в духовной культуре общества — в религии, и в целом—идеологических, воззрениях, известных нам пока что, к сожалению, только по материалам заупокойного культа.
Прямых данных и письменных свидетельств о религии Колхиды в VI—V вв. до н. э. пока нет. На основе этнографических, языковых, письменных свидетельств более позднего времени, а также археологических материалов принято считать, что в пантеоне колхских божеств ведущее место занимали божества плодородия, почитаемые через солнце и луну, принявшие антропоморфный облик[49].
Археологические материалы, в частности серия находок статуэток с изображением женщин с младенцем (о которых речь шла выше), свидетельствуют о культе Великой матери богов. О том же указывают находки в Саирхе (Сачхерский район) Ктейса, атрибутированного как начало женского рода и символа плодородия, а также отдельных фрагментов скульптуры льва, связанных с божеством женского рода— богиней плодородия, обновления природы, света и любви[50]. Большой интерес представляют также обнаруженные в богатом погребении височные украшения, изображающие всадников на колеснице[51] и символизирующие «всадников Великой матери богов»[52]. С культом «Великой матери» связываются и изображения птиц в древней Колхиде[53], также представленных на золотых серьгах и височных украшениях V—IV вв. до н.э. из Вани[54].
О почитании хтонических божеств свидетельствуют открытые на верхней террасе Ванского городища ритуальные «каналы», адресованные то к шахтообразным углублениям (служившим, вероятно, для тайных церемониалов)[55], то к высеченным в скале ямам, в которые стекала кровь жертвенных животных[56].
Археологические материалы дают довольно ясное представление о погребальных обрядах, отразивших не только идеологические воззрения (заупокойный культ), но также и экономическую основу и социальную природу колхидского общества в VI—V вв. до н. э. Большой интерес представляют обнаруженные в могилах сельскохозяйственные орудия. При этом, если в VIII—VII вв. до н. э. они (бронзовые сегментовидные орудия и топоры, железные мотыги и лемехообразные орудия) встречаются в коллективных захоронениях (Палури[57], Нигвзиани)[58], а иногда и с довольно богатым инвентарем (Уреки)[59], то в V—IV вв. до н. э. (с исчезновением в Колхиде коллективных погребальных полей) они остаются в инвентаре погребений лишь рядового населения V—IV вв. до н. э.[60] Находки земледельческих орудий в погребениях вообще считаются редким случаем[61], но в Колхиде они зафиксированы почти повсеместно и тем самым красноречиво свидетельствуют о большой роли земледелия в экономике страны[62], занявшего столь интересное место и в ритуале заупокойного культа.
Погребения рядовых членов общества резко отличаются от захоронений правящей знати как по устройству могил, так и по составу погребального инвентаря. С одной стороны, простые погребальные ямы с весьма скудным набором дешевых и простых украшений (главным образом бронзовых) и один или два глиняных сосуда, с другой — захоронения в больших деревянных саркофагах (возможно, имитирующих наземное жилище), в сопровождении домочадцев и слуг, а также коня, множества золотых и серебряных украшений (диадемы, височные украшения и серьги, несколько ожерелий, пектораль, браслеты и т. д.), разнообразной утвари (серебряные и глиняные сосуды, разноцветные стеклянные флаконы для благовоний, огромные бронзовые котлы), обильной пищи (в виде туши различных животных и дичи). Эти различия символизировали в загробной жизни наземную участь различных слоев общества. Вместе с тем, погребальные обряды как нельзя лучше иллюстрируют скопление немногочисленной частью общества львиной доли «общественного богатства» и, следовательно, все прогрессирующую имущественную дифференциацию[63].
Археологические исследования констатируют также полное культурное единство населения всей Колхиды как в приморской полосе, так и во внутренних (горных и равнинных) ее частях. При этом, весьма важно отметить, что компоненты материальной культуры — архитектура и строительное дело, керамика, изделия из бронзы, боевые и хозяйственные орудия, золотые и серебряные украшения и т. д. характеризуются, как правило, собственной типологической моделью (нередко генетически восходящей к местным прототипам предыдущей эпохи). Все они совершенно четко укладываются в строго определенные территориальные рамки, соответствующие именно тем границам, в каких древняя Колхида вошла в круг географических воззрений древнего (античного) мира: в VI — IV вв. до н. э. эта строго однородная культура охватывает почти всю нынешнюю Западную Грузию с запада на восток — от приморской полосы (от Батуми до окрестностей Сухуми) до Сурамского хребта (между Большим и Малым Кавказом). Это та единая историко-культурная область, которая у греческих авторов (Геродот, Псевдо-Скилак, Страбон) выступает под единым названием — «Колхида». Таким образом, создание общеколхидского типа материальной и духовной культуры, ее полное единство на строго определенной территории, должно быть, отражает высокий уровень политической консолидации[64].
Обзор материальной культуры Колхиды VI—V вв. до н. э. показал полное единство материальной культуры в пределах всей нынешней Западной Грузии, полностью соответствующей территориальным границам Колхидского царства. В этническом смысле носителями этой культуры были западногрузинские племена т. н. мегрело-чанской (колхской) языковой группы. Но с середины IV в. до н. э. сильное колхидское царство постепенно слабеет и его восточные области попадают в зависимость от восточногрузинского царства Иберии, подвергаясь сильной картизации[65]. Эти обстоятельства находят отражение и в археологических материалах.
Со второй половины IV в. до н. э. в развитии материальной культуры Колхиды наступает резкий перелом, ознаменовавшийся появлением целого ряда совершенно новых элементов в структуре материальной и духовной культуры. Вместе с тем, на территории древней Колхиды намечаются два, уже отличных друг от друга ареала: новейшие археологические исследования все отчетливее выявляют определенные различия между материальной культурой населения приморской части, с одной стороны, и восточных областей — с другой. Значительные сдвиги в этнокультурной истории Колхиды наиболее ярко проявляются именно в восточных областях Колхиды.
Вторая половина IV в. — первая половина III в. до н. э. является переходным периодом. Характерные признаки нового этапа в этнокультурном развитии нашли отражение в погребальных обрядах и в отдельных отраслях материальной культуры.
Следы новых явлений в культуре древней Колхиды отчетливо несут богатые погребения IV—III вв. до н. э. из Вани и его округи. Наряду с деревянными погребальными сооружениями, перекрываемыми мелким булыжником[66] или крупными камнями из местного песчаника (тири)[67] появляются деревянные саркофаги с черепичным перекрытием[68] и каменные ящики[69]. Новые элементы появляются и в погребальном инвентаре: в погребения кладут амфоры, покойников снабжают монетами, что, по всей вероятности, связано с влиянием греческих загробных представлений (плата Харону за перевоз души в царство мертвых); распространяется обычай насильственного умерщвления слуг-рабов [70] и т. д.[71]
В этот период изменяется и погребальный обряд рядового населения: в то время как в приморской полосе продолжает бытовать старый обряд грунтовых погребений, в восточных областях Колхиды в IV—III вв до н. э. распространяется обряд кувшинных погребений.
Это, как правило, индивидуальные усыпальницы[72], и лишь в редких случаях засвидетельствованы парные погребения. Пифос, предварительно распиленный посередине, устанавливался в яму вертикально горловиной вниз. Донная часть служила своеобразной крышкой. Иногда пифосы уложены горизонтально, устьем на запад с пропилом вдоль продольной оси. В таких случаях одна половина служит крышей. Покойников укладывали в сильно скорченном положении, головой на запад. Погребальный инвентарь, как правило, состоит из глиняной посуды (положенной обычно у изголовья и у согнутых колен), монет-колхидок (которые клались в рот или в руки) и предметов украшений (бронзовые или серебряные браслеты, украшенные драконовидными или змеевидными головками; бронзовые перстни-печати; бронзовые, каменные и ластовые бусы и т. д.)[73].
Резкий перелом наблюдается в этот период и в развитии отдельных видов материальной культуры: хотя и в третьей четверти IV в. до н. э. все еще сохраняются некоторые формы колхидской керамики, столь характерные для VI—V вв. до н. э. (пифосы, кувшинчики с трубчатой ручкой, миски с косыми стенками и др.), но вместе с тем появляются и новые формы: кувшинчики с воронкообразными трегубами или круглыми венчиками (иногда с высокой узкой горловиной), сферическими, биконическими или грушевидными туловами и др. В орнаментации преобладают геометрические мотивы (заштрихованные шевроны, зигзагообразные линии, волнистый орнамент с ромбовидной сеткой и т. д.)[74].
Входит в быт и расписная керамика: различные варианты росписей (шевроны, геометрический узор), нанесенных красной краской по светлому ангобу на кувшинчиках с грушевидным туловом. Такая керамика засвидетельствована также пока только в восточных областях Колхиды (Сачхере, Итхвиси, Вани) и проникла она, скорее всего, из Восточной Грузии[75].
Новые элементы появляются и в златокузнечестве: на смену традиционным и столь консервативным на протяжении целых трех столетий формам (диадемы с ромбовидными щитками, серьги с лучами и т. д.) приходят типологически новые виды, в которых отчетливо проявляется греческое влияние. Таковы головной убор «знатного воина», составленный из полых золотых фигурок всадников и птиц, украшенных зернью[76], роскошное ожерелье из Вани (погребение № 12) — плетеная цепь, увенчанная сердоликовыми бусинами и миниатюрными головками рогатых львов и т. д.
На новую ступень поднимается и колхидская глиптика, развивавшаяся издревле под влиянием хеттской (каппадокийской) и ассирийской глиптики. Местные резчики изготовляют правовые печати особого назначения — инсигнии (золотой перстень знатного воина Дедатоса), официальные и личные печати[77].
К указанному же периоду следует отнести и распространение элементов греческого урбанизма, в частности черепичных перекрытий: напр., в Вани, где в культурных слоях IV— III вв. до н. э. уже обильно встречаются обломки черепиц, главным образом — синопских. Уже в этот период они находят место и в сельских местностях, как об этом указывает в высшей степени интересное погребение с черепичным перекрытием из Даблагоми[78].
Эти новые явления, столь ярко отразившиеся в археологических материалах, означают наступление новых импульсов, связанных с эпохой эллинизма и с теми большими сдвигами, которые происходят в этот период на Ближнем Востоке, а также в Восточной Грузии, где именно во второй половине IV—III вв. до н. э. мы наблюдаем настоящий «урбанистический взрыв», о котором раньше можно было предполагать на основе лишь некоторых данных древнегрузинской исторической традиции[79], но ставшим сейчас неоспоримым благодаря замечательным открытиям целой серии городищ, как Самадло[80], Настакиси[81] и Цихиа-Гора[82]. Раскопки этих городов, отличающихся друг от друга в функциональном плане, уже выявляют яркие следы контактов с эллинистическим миром (главным образом, малоазийской его частью, что нашло отражение в широком распространении и некоторых элементов материальной культуры явно «южного» происхождения. Таковы, в первую очередь, блестящая расписная керамика (несущая восточноанатолийские влияния, в частности позднефригийского стиля)[83], черепицы местного изготовления с греческими буквами, которые проявляют сходство с малоазийской (главным образом каппадокийской) греческой письменностью[84] и т. д. С этой точки зрения большой интерес представляет и тот факт, что собственное имя «Дедатос», которое отмечено на правом перстне-печати «знатного воина» из Вани, также проявляет близкое сходство с каппадокийскими собственными именами[85]. Каппадокийские влияния отмечаются и на других глиптических памятниках древнего Вани[86].
Можно полагать, что в этих процессах в раннеэллинистический период немаловажную роль сыграли «большая экспансия» восточногрузинского царства Иберии[87] и колонизация восточногрузинскими (картоязычными) племенами восточных областей древней Колхиды, о чем свидетельствуют сведения греко-римских и византийских источников, а также древнегрузинская историческая традиция[88].
Эпоха позднего эллинизма — конец III и II—I вв. до н. э. — в Колхиде характеризуется довольно ярким проявлением влияний самых разнохарактерных категорий античной цивилизации как в материальной культуре и искусстве, так и в быту и идеологии местного населения. Наглядной тому иллюстрацией является керамическое производство, широко изготовлявшее уже сосуды по греческим образцам (миски, рыбные блюда, кубки типа канфара, веретенообразные бальзамарии, местные подражания краснолаковой керамике), которые иногда украшаются традиционным колхидским орнаментом[89]. Широко производится и керамическая тара греческого типа — амфоры[90]. Многочисленные же находки глиняных пирамидальных грузил почти по всей Колхиде, указывают на применение в ткацком ремесле вертикального станка, широко распространенного во всем эллинистическом мире[91].
Материальную и духовную культуру населения древней Колхиды эпохи позднего эллинизма (конец III — середина I в. до н. э.) характеризуют материалы археологических раскопок Вани, ставшего в этот период храмовым городом[92].
Основные тенденции развития культуры этого периода наиболее отчетливо отражены в архитектуре, в которой переплетались и влияния новой (эллинистической) культуры и местные строительные концепции, основанные на древних сакральных традициях. Основные строения (храмы, святилища, алтари, общественные здания) были расположены на треугольном холме, разделенном на три террасы и обнесенном мощными оборонительными сырцовыми стенами на каменном цоколе. Стены укреплялись башнями. В северной части были расположены городские ворота, построенные в конце III в. до н. э.[93]
Городские ворота[94] возведены из хорошо отесанных и плотно пригнанных друг к другу рустованных квадров белоснежного цвета. Над каменной кладкой (сохранившейся до 1,5 — 2 м), в свое время была возведена стена из сырцовых кирпичей (длиной 0,52 м, толщиной 0,09—0,10 м), которая была полностью срыта при разрушении города в середине I в. до н. э.
У входа сохранился мраморный постамент для неуцелевшей статуи богини-хранительницы. Неглубокий вертикальный паз по боковой стене служил для спуска железной решетки — катаракты, замыкающей вход во время опасности. Еще дальше, на каменном пороге сохранились дугообразные царапины от вращения обитых железом деревянных дверей.
За катарактой и калиткой образуется внутренний двор (7 X 3, 20 м) прямоугольной формы и открытый с южной стороны.
Северные ворота города были предназначены для пешеходов, т. е. представляли собой т. н. «малые ворота».
Городские ворота фланкировались полукруглой (скорее, подковообразной) в плане башней. Внутри, за крепостной стеной сохранился каменный фундамент удлиненного в плане здания, с сырцовыми стенами и черепичной кровлей, служившего, вероятно, казармой или арсеналом для стражи, охранявшей ворота.
На расстоянии 2,8 м от внутреннего фаса главной оборонительной стены возведена параллельно стена шириной 1,25м, Пространство между этими рядами разделено поперечными перегородками на ряд отсеков. В этих отсеках было найдено множество черепицы, амфоры и каменные ядра для метательных орудий, что делает совершенно очевидным, что они представляют собой помещения, предназначенные для хранения боеприпасов и продовольствия.
В целом, пространство, образуемое двумя рядами стен, свыше 6 м и является вполне достаточным для размещения на втором этаже метательных орудий[95]. Этот этаж имел черепичное перекрытие, как об этом свидетельствуют многочисленные находки черепиц местного изготовления.
В целом эта куртина, длиной 15 м, связывает полукруглую башню с шестиугольной (от которой сохранился лишь, фундамент), раскопанной пока лишь частично. В западной и северо-западной частях на высоте 1,1 м сохранились три ряда кладки внутреннего панциря, сложенного из прямоугольных каменных блоков (0,65 X 0,35 м, 0,75 X 0,45 м), а также межпанцирная забутовка в виде крупного булыжника и рваного камня на глине. На поверхности панцирных блоков имеются неглубокие прямоугольные пазы, возможно, для деревянных прокладок, используемых обычно для сырцовых стен. В северо-восточной части башни сохранился во всю ширину лишь нижний ряд фундамента, имевшего ширину 2,8 м и вкопанного в скалистый грунт. Видимо, фасадная часть полностью была построена из рустованных квадров. Даже самый нижний ряд фундамента, вкопанный в скалистый грунт, а затем с наружной стороны засыпанный твердой и окаменелой массой щебня, выложен из рустованных квадров. Столь основательная подготовка фундамента защищала башню от подкопа. А твердая масса глины с примесью толченого песчаника, засвидетельствованного внутри башни на высоте 0, 7 м от скального основания, противопоставлялась стенобитным орудиям. На поверхности этой массы, служившей глинобитным полом нижнего яруса башни, были обнаружены 2 каменных ядра, а также раздавленные колхидские амфоры, свидетельствующие о том, что здесь хранились продовольственные и боевые припасы. Камнеметные орудия располагались на втором этаже. Находка же известковой капители, возможно, указывает и на наличие третьего этажа, обычно имеющего архитектурное оформление. В этой связи представляют большой интерес и находки бронзовых обкладок с бронзовыми же гвоздями, вероятно, представляющих собой обкладку ставен или жалюзи обычно расположенных на третьем этаже башен и рассчитанных для стрелков из лука.
Таким образом, колхидский город Вани, расположенный на окраине эллинистического мира (не затронутого греко-македонским завоеванием), несмотря на некоторые своеобразия, дает еще один пример фортификационной концепции, противостоящей действиям самых разнообразных родов оружия и вообще новым требованиям осадной техники эпохи эллинизма, нашедшей отражение в труде Филона-механика[96].
Архитектурный комплекс городских ворот и оборонительная система построена, таким образом, по всем правилам античной, вернее греко-эллинистической фортификации: строительная техника, конструктивное устройство ворот, основанное на принципе дипилона, и вся система обороны, несомненно, восходят к греко-эллинистическому началу[97]. Но, вместе с тем, довольно отчетливо выступает и ряд особенностей, наличие которых, несомненно, обусловлено местными традициями. К таковой следует отнести статую богини-хранительницы города[98], воздвигнутую с наружной стороны у входа.
Еще больший интерес представляет то, что к основной стене городских ворот с внутренней стороны пристроено небольшое культовое здание, открытое с восточной стороны[99]. У западной стены, точно посередине, воздвигнут каменный алтарь, вокруг которого были найдены приношения — 23 сосуда: миски, одноручные и двуручные кувшины, украшенные красными поясками, и пять амфор. Все сосуды являются местными изделиями. Две амфоры были полны просом, игравшим весьма важную роль у грузинских племен в ритуале, связанном с божеством плодородия[100]. К этому в целом небольшому храмику-святилищу ведет мощенная мелким булыжником мостовая длиной 18 м и шириной 2 м.
Таким образом, у самых городских ворот воздвигнуто культовое здание-святилище, что несколько необычно для греко-эллинистических городов, но находит параллель в местных сакральных традициях, которые так отчетливо сохранились в этнографическом быту горных районов Грузии[101].
Следует отметить еще одну деталь. В привратном храмике алтарь воздвигнут непосредственно у стены (впрочем, как и постамент для статуи). Эта традиция была сохранена и в первых грузинских христианских церквах, где трапеза (наследие языческого алтаря) также была прислонена непосредственно к стене. Эта традиция сохранилась в Грузии до последнего времени, даже тогда, когда византийская и русская православная церкви признали ее кощунством[102].
Таким образом, архитектурный комплекс городских ворот в Вани представляет наглядный пример того, как тесно переплетается греко-эллинистическое влияние с местными сакральными и строительными традициями.
Внутри города археологическими исследованиями открыт ряд монументальных сооружений.
На нижней террасе, в 100 м к юго-востоку от городских ворот, располагался довольно обширный храмовый комплекс, занимающий примерно 800 м2. Он состоял из башнеобразного здания, жертвенной площадки, ступенчатого жертвенника, колонного зала и специального помещения для приношений (огромные пифосы, наполненные различными злаками)[103].
Сложный архитектурный комплекс был расположен в южной части центральной террасы. Главным было святилище с мозаичным полом и каменным столбом-алтарем, вокруг которого были обнаружены бронзовый сосуд (или сосуды), украшенный фигурками орлов, великолепной статуэткой крылатой богини Ники и горельефными изображениями божеств круга Диониса и его спутников (Ариадна, Пан, Сатир, Менады). Обнаруженные там же огромный колхидский пифос и около 40 амфор для вина (представляющих собой «зедаше». т. е. подношения) свидетельствуют, что святилище было посвящено богу виноделия и виноградарства[104].
С западной стороны этого святилища обнаружены сильно разрушенные остатки прямоугольных залов, в развалинах которых найдены обломки великолепной терракотовой маски (Диониса?) и бронзовых сосудов. В одном из этих залов сохранились остатки алтаря, сложенного из прямоугольных плит. Обращает на себя внимание, что в некоторых помещениях скала (на которой построены эти здания) оставлена без облицовки, в первозданном виде, будучи, видимо, предметом почитания.
С северной стороны к «зданию с мозаичным полом», видимо, примыкал монументальный алтарь со ступеньками, дошедший до нас в сильно разрушенном виде: сохранились параллельные ряды стен из рустованных квадров, прекрасно обработанные прямоугольные плоские (в среднем. 1,00 X X 0,65 X 0,30 м) плиты (составные части ступенек), довольно крупных размеров, хорошо отесанные камни кубической формы (0,8 X 0,7 X 0,6 м), каменная база колонны аттического типа (диаметром 0,5 м) и др. В развалинах же «алтаря» найдены две великолепные капители из местного известняка: одна, украшенная погрудным скульптурным изображением богини, а другая — аканфовых и пальмовых листьев с рельефной розеткой на выступающем карнизе.
К алтарю адресован (с запада на восток) высеченный в скалистом грунте «канал» (длиной 18 м), замыкающийся множеством ям (овальных и круглых), видимо, ритуального назначения. Некоторые из них (круглые с желобком для слива), возможно, служили для возлияний и представляли собой «жертвенные ямы», предназначенные для культа хтонических божеств (кровь жертвенных животных подносилась подземным богам). Другие ямы, возможно, служили хранилищем для других подношений («зедаше»), как хлебные злаки и др.[105] Можно предположить, что весь этот культовый комплекс (еще не раскопанный полностью), составной частью которого был и храм «с мозаичным полом» в честь божества виноделия, предназначался для сложного и многообразного ритуала почитания культа земли, плодородия и всевозможного обилия[106].
Целый ряд сооружений открыт в северной части центральной террасы, представляющей собой одну из важнейших частей древнего города. Особый интерес представляет т. н. круглый храм. Установлено, что на этом месте первоначально стояло прямоугольное здание, возможно, аналогичное по плану с привратным святилищем. От этого превоначального прямоугольного здания сохранились западные и восточные стены, сложенные из великолепно отесанных прямоугольных, плотно пригнанных насухо плит, а также высеченные в скалистом грунте гнезда для каменных квадров фундамента, по которым удалось восстановить первоначальный план прямоугольного здания: его длина равнялась 11,4 м, а ширина 10,4 м (толщина стен 3 м). Пол был выложен плитам.и разных размеров.
В конце III в. до н. э. на прямоугольном фундаменте было построено круглое, видимо, башнеобразное в плане здание (внутренний диаметр 5,4 м). О культовом назначении этого здания свидетельствует вотивный тарапан [107], найденный при раскопках этого сооружения[108].
Пока что весьма трудно восстановить архитектурные формы храма. Однако едва ли было бы правильным восстановить это здание по принципу греко-эллинистических круглых храмов, хотя использование конструктивных особенностей последних вполне вероятно. С этой точки зрения представляют, несомненно, большой интерес находки около десятка каменных плит трапециевидной формы с выбранными четвертями (средний размер плиты 90 X 20 см при ширине 12 см: это крыши кесон потолка круглого здания. Совершенно очевидно, что их применение связано с влиянием строительной техники эллинистической архитектуры. С круглым храмом был связан, по-видимому, «священный амбар», где найдено около сорока колхидских амфор с пшеницей и просом[109]. Открыты также остатки «апсидиального здания»[110], общественные сооружения с черепичной кровлей[111]. Удалось восстановить и способ перекрытия, оказавшийся довольно оригинальным и неизвестным до сих пор среди памятников классической и эллинистической архитектуры: керамиды (50 X 60, 52 X 65 см) сверху перекрываются такой же плоской черепицей, а желобчатые (т. е. калиптеры) уложены лишь по краям и в перевернутом виде и тем самым служат водостоком[112].
Не менее интересные памятники II — I вв. до н. э. открыты в западной части центральной террасы, еще одно культовое сооружение, довольно оригинальное и необычное (не только для Вани!). Оно представляет собой сложный архитектурный комплекс, состоящий из двух, пристроенных к оградной стене (толщиной 1,5 м), частей, построенных из великолепно отесанных и тщательно пригнанных друг к другу прямоугольных каменных блоков; к прямоугольной платформе (4,45 Х 3,90 м) с восточной стороны пристроено ступенчатое сооружение — алтарь с шестью прямоугольными и столькими же полукруглыми ступеньками.
В развалинах алтаря и по всей прилегающей площади разбросаны многочисленные фрагменты бронзовых скульптур (или скульптурной композиции). Выделяются отдельные, сильно поврежденные части человеческого тела. Особо следует отметить кисть левой мужской руки, вцепившейся в гриву животного, прекрасно моделированное человеческое ухо, фигурки змей, отдельные позолоченные фрагменты, украшенные гравированным орнаментом и др.
К юго-западу от алтаря были зафиксированы развалины небольшого помещения (примерно, площадью 6 Х 5 м), сложенного, по-видимому, из деревянных брусьев с глиняной обмазкой. Под завалом глиняных обмазок (с отпечатками деревянных брусьев и досок) были найдены самые разнообразные предметы. По всей площади были разбросаны глиняные пирамидальные грузила разных размеров для вертикального ткацкого станка. Всего было найдено свыше 150 шт. Это довольно большое число (одно из самых больших зафиксированных до сих пор вообще в одном комплексе), если вспомнить, что для натягивания основы одного станка, как правило, использовались 10 грузил одинаковых размеров. Обильно представлены в находках внутри помещения и глиняные изделия, преимущественно местного производства: пифосы, амфоры, кувшины, ритуальные чаши, расписанные красной краской (ромбовидный узор, концентрические кружки) и др. В большом количестве найдены каменные и стеклянные бусы (в том числе, золоченые и мозаичные). Следует отметить также железные наконечники копий и кинжалы, бронзовые умбоны — принадлежность щита и конского украшения. Но среди этих многочисленных находок наиболее замечательны серебряный медальон с горельефным погрудным изображением богини в подпоясанном хитоне без рукавов и две серебряные статуэтки, изображающие двух нагих юношей с высокой прической (высота одной из статуэток 8,5 см, другой — 7 см). Один из них в правой руке держит пиалу, и, видимо, изображен в момент торжественного жертвоприношения. Гибкие тела юношей лишены атлетизма и скорее напоминают фигуры девушек. Во всем, и в постановке фигур, и в подчеркнуто изысканном изяществе линий, отчетливо чувствуется влияние школы Праксителя, сыгравшей столь выдающуюся роль в эллинистической пластике.
И, наконец, там же найдены две загадочные прямоугольные пластинки, несомненно, служившие обкладками какого-то предмета. Обе сильно повреждены (размеры полностью сохранившейся пластинки 5,5 X 9,5 см). На одной из них — тисненое изображение человеческого лица и кружков, обрамленных псевдозернью. На другой же — оттеснены «веревочный» орнамент и буквенные «знаки».
На центральной террасе было, по-видимому, воздвигнуто еще одно, несомненно, монументальное здание, которому принадлежат скульптурные львиные головы, высеченные из местного белого известняка, две из которых представляют собой часть симы с водостоком. Все они были одинаковых размеров: длина — 70 см, высота — 45 см и ширина — 36 см. Одна сохранилась полностью с конструктивной частью, по которой осуществлялось крепление с карнизом. Аналогичные скульптуры львиных голов характерны, как известно, для декоративного решения водостока классического и эллинистического периодов греческой архитектуры. Скульптурные водосточные львы из Вани, несомненно, являются частью карниза монументального сооружения храмового типа и могут служить убедительным доказательством сильного влияния строительных приемов греческой архитектуры. Более того, по своим конструктивным деталям они представляют собой часть здания, несомненно, эллинистического или эллинизированного типа.
С художественно-стилистической точки зрения ванские львиные головы явно носят следы греко-эллинистического влияния. Оно выражается, с одной стороны, в постановке глаз, орнаментальной расческе прядей, столь характерной для «классической» симы, с другой — трагический облик сближает их с некоторыми образцами эллинистической скульптуры III— II вв. до н. э. Вместе с тем, однако, совершенно отчетливо выступают черты, характерные для древневосточной скульптуры: округленные и вертикально посаженные на голове уши, поперечные морщины в нижней части носа и в целом антропоморфный облик, характерные для позднехеттских изображений львиной протомы[113]. Следует добавить, что изображение антропоморфизированных львиных масок было распространено и в древней, средней и центральноазиатской коропластике. Таким образом, венские львиные головы несут, как нам кажется, следы и греко-эллинистического влияния, и древневосточных (сиро-хеттских) традиций. Значение этих находок возрастает еще и потому, что это образцы неизвестной пока местной монументальной скульптуры. Принадлежали они, вероятно, грандиозному зданию, несомненно, храмового типа.
На самой вершине холма, с самого начала служившей священным участком, в III—I вв. до н. э. был воздвигнут монументальный алтарь, представляющий собой каменную платформу (шириной 16 м и длиной 9 м), к которой вела лестница с 8 ступеньками с восточной стороны[114]. Алтарь занимал главенствующее положение на вершине холма, укрепленной мощными оборонительными стенами.
Исследование Ванского городища, которое еще далеко от завершения, ставит перед нами целый ряд интересующих и важнейших проблем истории древней Грузии и ее взаимоотношений с античной цивилизацией.
Археологические материалы свидетельствуют о широком внедрении в Вани элементов эллинистической культуры.
Изучение архитектурных памятников Ванского городища со всей очевидностью показывает, что местные зодчие хорошо были знакомы с достижениями эллинистической архитектуры и градостроительства, широко распространенными в этот период в странах Ближнего и Среднего Востока (Малая Азия, Сирия, Иран, Средняя Азия). Следует однако подчеркнуть, что влияние эллинистической архитектуры в Вани нашло выражение в распространении преимущественно строительных приемов и техники, а также архитектурного декора. В то время как план сооружений и их назначение (именно тех, в которых сказывается эллинистическое влияние) отличаются от греческих (привратное святилище, храм с мозаичным полом, круглый храм). Параллельно, в самом Вани, существует и развивается и местная строительная техника и кладка стен. Для них характерны разной величины грубоотесанные, в основном, плоские плиты, сложенные на глине. Так построено большинство зданий на центральной террасе, в том числе т. н. 17- метровое здание, а также южная стена святилища с мозаичным полом, «сооружение с контрфорсами» и др.
Распространяются и эллинистические религиозные представления и культы. Большой популярностью пользовался культ Диониса—бога виноградарства и виноделия. Об этом свидетельствуют находки бронзовых изображений персонажей дионисийского круга, терракотовых масок Диониса и его спутников (Силен, Сатир)[115], красноглиняной формы для изготовления маски (терракотовой?) бородатого Силена в плющевом венке с розеткой на лбу[116] и др. Культ божества дионисийского круга распространяется в Вани, по-видимому, уже с IV в. до н. э., судя по в высшей степени интересным изображениям на золотом перстне (из погребения Дедатоса) всадника, на шее коня которого подвешена бородатая маска Сатира. Образ этого всадника интерпретируется как «божество, имеющее прямое отношение к кругу Диониса»[117]. IV в. до н. э. датируется также бронзовый перстень с изображением Силена со свирелью[118].
Культы дионисийского характера в эллинистический период широко распространялись в странах Древнего Востока[119]. Тем более понятно наличие культа Диониса, с оговоркой на его, несомненно, местную основу, в Грузии, с ее стародавней, засвидетельствованной археологическими данными и древними авторами, высокой культурой виноградарства[120]. В этой связи следует отметить атрибуцию изображения на серебряном ритоне V — IV вв. до н. э. из Мтисдзири козловидного человека как местного мифологического образа, аналогичного спутнику Диониса — божеству типа Пана, известного в грузинском фольклоре под названием Очопинтре[121].
Большой интерес представляют находки также глиняного штампа с изображением Геракла, который очень близок к образу греческого героя, представленного на ранее найденном в Вани бронзовом медальоне[122]. Нет сомнения, что изображения Геракла изготовлялись и в древнем Вани, что подтверждается также находкой глиняной формы. Таким образом, подтверждается указание античных письменных источников о популярности в Колхиде культа Геракла[123]. Это объясняется тем, что, согласно греческим мифологическим преданиям, именно Геракл освободил прикованного к Кавказу Прометея (двойника героя грузинского мифа—Амирана). .По сообщению Дуриса (340—275 гг. до н. э.), «...жители Кавказа не приносят жертву только Зевсу и Афине, т. :к. они были виновниками наказания Прометея. Геракла же почитают особо, т. к. он убил орла, терзающего Прометея». Найденные в Вани штамп и форма являются подтверждением этих сведений и с культурно-исторической точки зрения представляют весьма знаменательный факт.
Весьма сложным является вопрос о путях распространения эллинистической культуры в Грузии.
В III—I вв. до н. э. Колхида активно была включена в международную торговлю, принявшую в эпоху эллинизма необычайно широкие размеры. Тесные экономические взаимоотношения с эллинистическим миром должны были сопровождаться распространением и эллинистической культуры, тем более, что в эпоху эллинизма через Колхиду проходил один из больших мировых торгово-транзитных путей. Несомненно поэтому, что отдельные элементы эллинистической культуры распространились в Колхиду из приморских центров, через которые осуществлялись торгово-экономические связи с греческим миром. Однако многие черты, характеризующие эллинистическую культуру в восточных областях Колхиды (в первую очередь в Вани), не обнаружены в приморской полосе, что, должно быть, свидетельствует о том, что импульсы античной цивилизации в Колхиду в эллинистический период поступали не только из приморских центров.
В III—I вв. до н. э., в более или менее аналогичной форме та же культура, открытая в Вани, довольно отчетливо проявляется в восточных районах древней Колхиды и особенно на территории нынешней Восточной Грузии — Иберии античного периода. В таких, уже хорошо известных в специальной литературе, поселениях Иберии, как Самадло[124], Саркине, Мцхета и ее окрестности[125], Цунда, мы видим те же строительные приемы[126] и архитектурные детали (базы, капители[127], плетеный орнамент)[128], планы некоторых сооружений[129], тех же размеров сырцовые кирпичи[130], черепицы[131], а также религиозные представления (в частности дионисийские культы)[132], что и в Вани. Именно поэтому следует предполагать что в восточных областях Колхиды (Вани и его округа), так же как и в соседней Иберии, импульсы эллинистической культуры исходили из одного источника — Малой Азии[133].
Храмовый город в Вани разрушен в середине I в. до н. э.[134] Это было последним аккордом в крушении древней Колхиды и ее культуры. Вскоре после этого Колхида попадает в зависимость от Римской империи. Лишь с II—III вв. н. э., с образованием нового западногрузинского политического объединения — Лазского царства, начинается и активизация в развитии местной культуры и художественного творчества. Однако археологические памятники этого времени выявлены пока весьма слабо и скорее всего исчисляются буквально единичными случайными находками.
Мы ничего не знаем о жилище и вообще местных поселениях этого времени[135].
О погребальных обрядах местного населения можно судить по материалам могильников Чкороцку[136], Дзеври и др.[137]
Рядовое население по-прежнему хоронилось в грунтовых ямах или в пифосах[138]. Однако засвидетельствованы и случаи кремации[139].
О значительных богатствах, сосредотачивающихся в руках вновь усилившейся местной знати, свидетельствуют случайные находки богатых погребальных комплексов (Тагилони[140], Саргвеши[141] и др.). Отдельные предметы их инвентаря указывают на развитие торевтики, находившейся под сильным влиянием римского искусства[142]. Особо следует отметить возрождение древнеколхских традиций златокузнечества, в частности применение зерни, засвидетельствованное в ряде золотых украшений в кладе из Гонио[143]. Замечательным произведением златокузнечества является золотая модель жилого дома, найденная в Хаиши (Нижняя Сванети).
Однако наиболее красноречивые памятники — бронзовые ажурные бляхи, серебряная утварь, золотые украшения, глиптические памятники этого времени, открыты в восточных областях Западной Грузии (Бори, Клдеети и др.), входивших в состав Иберии, и, следовательно, отражают уровень развития культуры этого государства.

[1] Витрувий, II, гл. I, § 4, 6.
[2] На этом основании колхидский дом, описанный Витрувием, считают прототипом основного типа народного жилища со ступенчато-венцеобразным перекрытием, сохранившегося в Грузии до последнего времени и называемого «дарбази». (Подр. см.: Сумбадзе Л. Колхидское жилище по Витрувию. Тбилиси, 1960; Гагошидзе В. Древнейшие типы жилых домов Западной и Восточной Грузии. — Мацне, 1965, №1; Ч и к о в а н и Т. А. Из истории народного жилища Закавказья. Тбилиси, 1967, с. 197 и след., на груз. яз. резюме на рус. яз.; ср.: Джандиери М. И.,Лежава Г. И. Народная башенная архитектура. М., 1970, с. 52—54).
[3] О богатстве лесами сообщает Псевдо-Гиппократ (О воздухе..., §22); рс.: М а n i f i u s . Аstr., V, 376—378; =SС II, I. с. 114.
[4] Остатки древнейших срубных построек конца III тыс. до н. э. открыты в Испани (около Кобулети), а целая система деревянных сооружений первой половины II тыс. до н. э. в с. Анаклиа (подр. см.: М и к е л а д з е Т. К. и др. Исследования... — ПАИ в 1973 г., с. 29; ПАИ в 1974 г., с 35—37; АИНГ, с. 97—98). К последующим периодам (вторая половина II — первая половина I тыс. до н. э.) относятся деревянные постройки Наохваму, Носири и др. поселений (см.: Ниорадзе Г. К. Археологические раскопки в Колхиде. — ИИЯИМК, X, 1941. с. 323 и след.;Куфтин Б. А. Материалы к археологии Колхиды, т. II. Тбилиси, 1950, с. 161 и след.; Коридзе Д. Л., Гогодзе Э. М. Основные итоги работ Носирской арх. экспедиции. — АЭГМГ, II, 1971, с. 31 и след.; III, 1974, с. 60— 66; IV, 1975, с. 47 и след.).
[5] Научная сессия, посвященная проблеме локализации города Фасиса. Доклады. Тбилиси, 1973 (на груз. яз.).
[6] Микеладзе Т. К. Археологические исследования в низовьях р. Риони. Тбилиси, 1978 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).
[7] Микеладзе Т. К. Археологические исследования, с. 73 и след.
[8] Сахарова Л. С. Итоги работ Лечхумской археологической экспедиции 1970—1971 гг. — Мацне, 1976, №3, с. 96—104 (на груз. яз.).
[9] Сб.: Вани. Археологические раскопки, IV. Тбилиси, 1979, с. 31 и след., рис. 137.
[10] Подр. см.: Гамкрелидзе Г. А. К изучению древнеколхидских оборонительных сооружений. — САНГ, 1977, 88, № 2, с. 501—503. Открытие этих сооружений имеет исключительно важное значение и для истории политической структуры Колхиды. Расположенные на высоком холме, контролирующем все левобережье среднего течения р. Риони, они в то же время охраняли и преграждали путь к Вани — политическому центру (резиденции правителя), одной из важнейших административных единиц (скептухии) Колхидского царства в VI в. — первой половине IV в. до н.э. Тем самым они представляли важное звено в единой системе обороны (ср., напр.: Кашкай С. М. О городах-крепостях на территории Манны. — Древний Восток, 2. Ереван, 1976, с. 90; Кошеленко Г. А. Родина парфян. М., 1977, с. 42—44). Аналогичную функцию, возможно, несли и сооружения, открытые на раннеантичном поселении в с. Вардцихе (недалеко от раннесредневековой крепости, именуемой в византийских источниках Родополис). (См.: Джапаридзе В. М. Старое Вардцихе. — Дзеглис Мегобари, 1977, №56, с. 43 и след.). Защита же территории была одной из важнейших прерогатив государственной власти.
[11] Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида. Тбилиси, 1979, с. 74—80, рис. 18—21; Микеладзе Т. К. Исследования..., с. 61 и след., табл. VII—XII; Lоrdkiраnidzé Ot. Lа Géorgie et le monde Grec . — ВСН, 1974, с. 909—910, рис. 6; Сб.: Вани, VI, 1981.
[12] B VI—IV вв. до н. э. колхидская керамика экспортировалась и в Северное Причерноморье (см.: Скуднова В. М. Находка колхидских монет и пифосов в Нимфее. — ВДИ, 1952, №2; Зеест И. Б., Марченко И. Д. Некоторые типы толстостенной керамики из Пантикапея. — МИА,. №103, с. 153—154; ЛордкипанидзеО. Д. К вопросу о связях Колхиды с Северным Причерноморьем. — В сб.: История и культура античного мира. М., 1977, с. 112—114).
[13] Широкие масштабы железной металлургии в Колхиде уже с последней трети II тыс. до н. э. подтверждаются многочисленными открытиями уже остатков железного производства (печи, производственные отходы, глиняные сопла и др.). (Подр. см.: Хахутайшвили Д. А. К хронологии колхидско-халибского центра древнежелезной металлургии. — Кавказско-Ближневосточный сборник, V. Тбилиси, 1977, с. 119—141, там же лит.).
[14] Каландадзе А. Н. Археологические памятники Сухумской горы. Сухуми, 1954, с. 28 и след., с. 42—44 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).
[15] Куфтин Б. А. Урартский «колумбарий» у подошвы Арарата и куро-араксский энеолит. — ВГМГ, XII—В, 1944, с. 35, табл. XII. I; Круинов Е. И. Жемталинский клад. М., 1953, с. 14 и след.; Гобеджишвили Г. Ф. Памятники бронзовой и железной эпох. — АГ, с. 220—221; Сахарова Л. С. Бронзовые художественные сосуды Грузии. — Сабчота хеловнеба. Тбилиси, 1965, № 12 (на груз. яз.), ее же. Бронзовые клады из Лечхуми. Тбилиси, 1976, с. 32—34, 49—50, табл. IX и XII.
[16] Сосуд (из раскопок Н. В. Хоштария) хранится в Гос. музее Грузии (ср.: Гагошидзе Ю. М. Погребение из Итхвиси... — ВГМГ, XXV, 1968, с. 38, на груз. яз., рез. на рус. яз.).
[17] Трапш М. М. Труды, 2, с. 141 — 142, табл. XIV.
[18] Гобеджишвили Г. Ф. Памятники..., с. 195.
[19] Гагошидзе Ю. М. Погребение..., с. 37, табл. II/8:
[20] Вани, I. Археологические раскопки. Тбилиси, 1972, с. 60, 238, рис. 223—224.
[21] Точно такие ручки найдены при раскопках (Микеладзе Т. К.) древнеколхского поселения VI в. до н. э. в с. Симагре (около Поти), а также в Кутаиси в слое V в. до н. э.
[22] Гагошидзе Ю. М. Погребение из Итхвиси..., с. 37—38, табл. II/8.
[23] Орнамент свастики, известный у древних народов Ирана и Средней Азии с эпохи энеолита (см.: Массон В. М. Средняя Азия и древний Восток. М. — Л., 1964, с. 432), довольно широко распространен в Колхиде еще с эпохи бронзы: свастикообразные фигуры встречаются в орнаменте колхидских топоров позднебронзового периода (см.: Коридзе Д. Л. К истории колхидской культуры. Тбилиси, 1965, табл. XXXVIII, 21; IV, 15, на груз. яз.; Куфтин Б. А. Материалы..., II, с. 162), а вполне сложившийся вид — на бронзовых поясах VIII—VI вв. до н. э. (см.: Трапш М. М. Труды, 2, табл. XXVI, 16). Найдена и часть каменной формы с изображением свастики (см.: Сахарова Л. С. Итоги..., с. 101). В V—IV вв,. до н. э. свастика изображена на золотых изделиях из Вани (см.: Вани, I, рис. 39—39а, с. 197), а также на колхидских керамических сосудах (см.: Куфтин Б. А. Материалы..., II, табл. XXVII, 3). Интересно отметить, что свастика и свастикообразные знаки как символические изображения беспрерывного движения солнца до последнего времени сохранились в грузинском народном орнаменте (Сургуладзе И. К. Астральная символика в грузинском народном орнаменте. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1967, с. 9—16).
[24] Бохочадзе А., Лордкипанидзе О., Микеладзе Т., Рамишвили Р. Новейшие открытия памятников культуры и искусства Грузии античной эпохи. — Материалы II Международного симпозиума по грузинскому искусству. Тбилиси, 1974, с. 1—3; Микеладзе Т. К. О некоторых результатах полевых исследований в зонах новостроек Колхидской низменности в десятой пятилетке. — АИНГ, 1982, с. 84, табл. XXXII.
[25] Аналогичное изображение известно также из Абхазии (см.: Куфтин Б. А. Материалы,.., I, с. 238—239, табл. XXIII, 2).
[26] Куфтин Б. А. Материалы..., II, табл. А.
[27] Гагошидзе Ю. М. Погребение из Итхвиси..., с. 36—37, табл. I/7.
[28] Luschcy. Die Phial, Bleichrode am Herz, 1939.
[29] В 1961 г. в Вани была найдена роскошная золотая пиала с омфалом. (Ср.: Хоштария Н. В. Археологические раскопки..., с. 69; Хоштария Н. В., Путуридзе Р. В., Чкония А. Г. Итоги..., с. 116., рис. 55).
[30] Ю. М. Гагошидзе серебряные пиалы из Итхвиси и Даблагоми относит к местным изделиям провинциального центра (см.: его же. Погребение..., с. 37; ср.: Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети..., с. 41).
[31] Золотые украшения в Колхиде засвидетельствованы уже в III тыс. до н. э.: полутораспиральный височный завиток из курганов Царцис-Гора и Корети в Сачхерском районе (см.: Куфтин Б. А. Археологическая маршрутная экспедиция 1945 г. в Юго-Осетию и Имеретию. Тбилиси, 1949, с. 74). Однако едва ли возможно сейчас ставить вопрос о непрерывных традициях златокузнечества с III тыс. до н. э. до античности (см. также: Гагошидзе Ю. М. Материалы к истории златокузнечества в Грузии. — ВГМГ, XXXII—В. Тбилиси, 1976, на груз. яз.).
[32] Микеладзе Т. К. О некоторых результатах..., с. 84, табл. ХХХI/4. Следует отметить, что точно такие же украшения изготовлялись и в последующих столетиях, как об этом свидетельствуют их находки в колхских погребениях V в. до н. э. в Кобулети-Пичвнари. (См.: Кахидзе А. Ю. Восточное Причерноморье в античную эпоху (Колхские могильники). Батуми, 1981, с. 49—50).
[33] Микеладзе Т. К. Археологические исследования.., с. 61, рис. 3—4.
[34] См. сб.: Вани. Археологические раскопки. Под ред. О. Д. Лордкипанидзе, т. I—VIII. Тбилиси, 1972—1986 (на груз. яз., резюме на рус. и англ. яз.).
[35] Золотые диадемы найдены пока что только в Вани, а серебряные, обычно украшенные розетками на ромбовидных пластинках, также и в Итхвиси, Брили и др. (подр. см.: Гагошидзе Ю. М. Погребение из Итхвиси..., с. 32—33; Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище.—Вани, I, с. 48).
[36] В отличие от изображений терзания львом быка и др. животных в искусстве иранского круга, имеющих астрологическое значение (см.: Н а r t n е r W. Тhе саrlist histоrу оf thе соnstеllations in the Near East and motif of the lion-bull combat. INS, XXIV, 1965, 1—2; Н а r t n е r W., Ettinghausen R.E. The conquering lion.—Оriеns, 17, 1964, с. 161 и след.; Кузьмина Е. Е. О семантике изображения на чертомлыцкой вазе. — СА, 1976, №3, с. 68 и след.), мы полагаем, что сцены на колхидских диадемах символизировали борьбу света с тьмой, жизни со смертью. Весьма вероятно, что эти диадемы изготовлялись специально для погребального ритуала (подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище, с. 49—51).
[37] Подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Указ. раб., с. 48—53.
[38] Подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Указ. раб., с. 53—56; Чкония А. М. Золотые украшения Ванского городища. — В сб.: Вани, VI.
[39] Большой интерес представляют находки в Вани производственных остатков (см. подр.: Чкония А. М. Художественная обработка золота в древнем Вани. — Вани, II, с. 191 и след.).
[40] Подр. см.: Лордкипанидзе О.Д. Древняя Колхида, с. 84—100; его же. La civilization de ľ ancienne Colchide aux Ve —IVe siècles. —RA, 971, № 2, с. 259 и след.
[41] Чкония А. М. Золотые украшения.., с. 93 и след.
[42] Лирический поэт VII—VI вв. до н. э. Мимнерм (см.: Нано, фр. 11) рассказывает о «золотом дворце» в городе Айэта — царя колхов. В греческой эпитафии IV в. до н. э. (ошибочно приписываемой Аристотелю) Айэт назван «владыкой златообильной Колхиды» (Пеплос, 43), т. е. эпитетом (πολχύρθσος), которым в древнегреческой литературе были удостоены лишь Микены, Сарды и Вавилон. Интересное сообщение, восходящее, как предполагают, к евгемеристу IV в. до н. э. Палефату, сохранилось в одном анонимном мифографическом трактате II в.: «...хранящееся у колхов [руно] на самом деле было не золотое руно, а написанная на шкурах книга, содержащая описание того, как можно было добыть золото посредством химии». А автор II—III вв. Харакс Пергамонский уверяет, что будто «...золотое руно представляет собой способ златописания (ή χρυσογραφια) на пергаменте, из-за чего и был совершен, говорят, поход на «Арго». У поэта III в. до н. э. Ликофрона Халкидского колхидянка Медея одаривает золотыми предметами (см.: Александра, с. 886—887), у Аполлония Родосского (см.: Аргонавтика, III, с. 1228—1230) царь, Айэт носил «шлем золотой».
Плиний (NН, XXXIII, 52) рассказывает о потомке царя Айэта—Савлаке, который нашел много золота и серебра «в своем царстве, прославленном золотыми рунами». Страбон (XI, 2, 19) и Аппиан (см. его. Митридатовые войны, с. 103) сообщают о золотоносных реках Колхиды и о добывании золота с помощью овечьих шкур, что сохранилось до недавнего времени и было описано грузинскими этнографами (см.:
Бочоришвили Л. Златокузнечество в Сванети. — САНГ, 1946, VII, №5, с. 285).
[43] Можно считать установленным, что уже в V в. до н. э. в Колхиде налаживается собственное производство перстней-печатей (подр. см.: Лордкипанидзе М. Н. Колхидские перстни-печати V—III вв. до н. э. Тбилиси, 1975, с. 10, с. 116, на груз. яз., резюме на рус. и франц. яз.; ее же. Архаические и «архаизирующие» перстни-печати из Вани. — Вани, II, с. 231, рис. 130/1, 133/1).
[44] В этот период оружие, как правило, не встречается в рядовых, захоронениях, но обязательно присутствует в богатых мужских погребениях.
[45] Геродот II, с. 105; Ксенофонт. Об охоте, II, 4; Страбон, XI, 2, 17.
[46] Лордкипанидзе М. Н. Печати знатной колхидянки из погребения №6. —Вани, II, с. 103—115, 228—229; ее же. Архаические и «архаизирующие» перстни-печати из Вани. — Вани, II, с. 116—190, 230—234 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).
[47] Подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище..., с. 62— 64; его же. Новые материалы о торговых связях Афин с Колхидой. —Сб.: В честь Фармаковского. М. — Л., 1976.
[48] Немаловажную роль в этом процессе должны были сыграть и экономические контакты населения Колхиды с внешним миром, а именно — ее включение в орбиту греческой торговли, усложнившей экономические структуры местного общества, и в первую очередь структуру внутрииолхидской торговли (подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида, с. 172 и след.).
[49] Подр. см.: Бардавелидзе В. В. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое искусство грузинских племен. Тбилиси, 1957; Микеладзе Т. К. Исследования по истории древнейшего населения Колхиды и Юго-Восточного Причерноморья. Тбилиси, 1974, с. 84 (на груз.-яз., резюме на рус. яз.); Лордкипанидзе Г. А. Колхида в VI— II вв. до н. э. Тбилиси, 1978, с. 119 и след.
[50] Подр. см.: Надирадзе Д. Ш. Археологические памятники Квирильского ущелья. Тбилиси, 1975, с. 83 и след.; с. 159—161 (на груз. яз.,. резюме на рус. яз.).
[51] Вани, I, с. 114, рис, 33—34, 39.
[52] О широком распространении этого мифологического образа см.: Рыбаков Б. А. Древние элементы в русском народном творчестве. — СЭ, 1948, №1.
[53] Лордкипанидзе Г. А. К истории древней Колхиды. Тбилиси, 1970, с. 118.
[54] Чкония А. М. Золотые серьги раннеантичного времени из Ванского городища. — Вани, III, с. 87.
[55] Подр. см.: Вани, IV, с. 36 и след., рис. 82—91. В связи с этим большой интерес представляют также данные грузинского фольклора о культе скалы и языческих божествах, связанных с пещерными скалами (см.: Абашидзе Б. К вопросу о языческих божествах по материалам грузинского фольклора. — Мацне. Серия языка и литературы, 1971, № 3, с. 79 и след., на груз. яз.).
[56] Лордкипанидзе Г. А. Алтари Ванского городища. — В сб.: История и культура античного мира. М., 1977, с. 105.
[57] Окропиридзе Н. И., Барамидзе М. В. Палурское «Садзвле». — МАГК, VI, 1974, с. 108—110 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).
[58] Микеладзе Т. К., Барамидзе М. В. Колхидский могильник VII—VI вв. до н. э.. в с. Нигвзиани. — КСИА, 151, 1977, с. 33—39.
[59] Микеладзе Т. К. О некоторых результатах.., с. 82—85.
[60] Иващенко М. М. Материалы к изучению культуры колхов. — МИГК, вып. II, 1941, с. 53—54.
[61] «Несмотря на то, что земледелие произвело переворот в жизни людей, сельскохозяйственные орудия почти никогда не встречаются в могилах какого бы то ни было времени» (Гордон Чайлд. Прогресс и археология, М., 1949, с. 148).
[62] Характерно, что в греческих сказаниях об аргонавтах символом могущества царя колхов Айэта является земледелие: предводителя греческих героев, прибывших в Колхиду за золотым руном, царь колхов вызывает на соревнование не с оружием, а в обработке земли, т. к. только он способен впрягать в ярмо «огнемечущих» и «медноногих» быков, вспахать землю правильными и глубокими бороздами, за один день и засеять, и закончить жатву... (подр. см.: Микеладзе Т. К. Исследования по истории..., с. 157).
[63] Принято считать, что «не имущественное расслоение, не богатство оказывается, как правило, первоосновой знатности, а наоборот, знатность и привилегированное положение становится предпосылкой богатства» (см.: Утченко С. Л., Дьяконов И. М. Социальная стратификация древнего общества. — Доклады XIII Международного конгресса исторических наук, г. 1/3. М., 1973, с. 134). Следовательно, сравнение погребального обряда различных слоев колхидского общества делает совершенно бесспорным сложную социально-классовую структуру Колхиды рассматриваемой эпохи.
[64] Ср.: Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище, 2. — Вани. III, с. 15, прим. 14; с. 161, прим. 14.
[65] Характерны, с одной стороны, сообщение Страбона («Колхида большей частью лежит при море». — XI, 2, 17), с другой стороны—нумизматические находки: в III—I вв. до н. э. в приморской полосе обращаются золотые подражания статерам Лисимаха, чеканившиеся в Колхиде, а в восточных областях древней Колхиды—золотые подражания статерам Александра Македонского, чеканившиеся в Иберии.
[66] Напр., погребение знатного воина из Вани, (см.; Вани, I, с. 202 и след.).
[67] Погр. №9—10. — ПАИ в 1974 г., с. 44; Вани, IV.
[68] Толордава В. А. Богатое погребение из Даблагоми. — Вани II, с. 68—79, рис. 90.
[69] Хоштария Н. В. История археологического изучения Вани. — Вани, I, с. 89, рис. 6.
[70] Захоронение двух слуг обнаружено при погребении «знатного воина» (см.: Вани, I, с. 203), в погребении же №12 зафиксировано 7 скелетов (см.: Вани, IV, с. 25—27. рис. 103—104). Подобные факты засвидетельствованы и среди других народов (ср.: Хазанов А. И. Социальная история скифов. М., 1976).
[71] Подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище, 2. Вани, III, с. 168—169; его же. Древняя Колхида, с. 180 и след.
[72] Наиболее полно кувшинные погребения изучены на территории Ванской округи (подр. см.: Толордава В. А. Археологические раскопки в Даблагоми. — Вани, II, с. 48—67, с. 225—227, рис. 66—89; Кигурадзе Н. Щ. Дапнарский могильник. Тбилиси, 1976).
[73] Распространение обряда кувшинных погребений, возможно, отражает определенные этнические сдвиги на территории древней Колхиды, связанные с активизацией и расселением восточногрузинских (картоязычных) племен в восточной части Колхидского царства. Интересно, что обряд кувшинных погребений одновременно, т. е. со второй половины IV в. до н. э., мы встречаем и на территории Восточной Грузии: в Квемо-Картли (см.: Квижинадзе К. Д. Памятники раннеантичного периода Юго-Восточной Грузии. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1975, с. 9) и на правом берегу р. Куры — в Кавтисхеви (раскопки Г. Г. Цкитишвили. — ПАИ в 1975 и 1976 гг.), а в III—II вв. до н. э. засвидетельствован по всей Восточной Грузии (см.:Толордава В. А. Материалы к истории Картлийского царства. Автореф. канд. дис. Тбилиси. 1969). При этом обращает на себя внимание сходство керамических сосудов и др. инвентаря в кувшинных погребениях восточных областей Колхиды и Восточной Грузии. Можно полагать, что этот обряд проникал на территорию Грузии из глубин Малой Азии. За последние годы кувшинные погребения IV—III вв. до н. э. обнаружены на территории нынешней Турции, на восточном берегу р. Евфрата (см.: Оgün В. Кhalache Ехсаvаtions. Сеbаn Рrojects, 1970, Асtivities, Аnсаrа, 2, 1972, р. 100—101).
[74] Кигурадзе Н. Ш. Дапнарский могильник, с. 59—60; Толордава В. А. Погребальные обряды в Грузии эллинистической эпохи. Тбилиси, 1980 (на груз. яз., резюме на рус. яз.); Гвинчидзе Г. О. Погребения, выявленные в Нокалакеви. — В сб.: Нокалакеви-Археополис, I. Тбилиси, 1981, с. 162—180 (на груз. яз., резюме на рус. и англ. яз.).
[75] Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище, 2. Вани, III, с. 168 (там же лит.).
[76] Вани, I, с. 203, рис. 166.; ср. золотые фигурки из Очамчире (см.: Куфтин Б. А. Материалы..., II, с. 272, табл. 73/4); Ч к он и я А. М. Золотые украшения, с. 54—56.
[77] Вани, IV, с 93, рис. 107 (№679). Аналогичные украшения широко распространены в III в. до н. э. (под. см.: Силантьева Л. Ф. Некрополь Нимфея. — МИА, 69, М., с. 91; см. также: Чкония А. М. Золотые украшения, с. 72—73.
[78] Толордава В. А. Богатое погребение..., с. 68—79.
[79] Лордкипанидзе О. Д. Античный мир и Иберия. Тбилиси, 1968, с. 14 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).
[80] Самадло I (Археологические раскопки), 1978; II (Каталог); 1981, Тбилиси.
[81] Бохочадзе А. И. Настакиси, Саркинэ и Дзалиси—города Иберии античной эпохи. — КСИА, 151, 1977.
[82] Цкитишвили Г. Г. Цихиа-Гора. — КСИА, 151, 1977.
[83] Гагошидзе Ю. М. Расписная керамика Самадло. — Дзеглис мегобари, 1970, №23, с. 41 и след, (на груз. яз.)
[84] Хазарадзе Н. В., Цкитишвили Г. Г. Черепица Цихиа-Гора. — Кавказско-Ближневосточный сборник. Тбилиси, 1980, с. 146—163 (на груз. яз., резюме на рус. яз.); ср.: Гагошидзе Ю. М. Самадло I, с. 63—64.
[85] Лордкипанидзе М. Н. Архаические и «архаизирующие».., с. 134—146.
[86] Ее же. Указ. раб., с. 163.
[87] Знаменательно, что первый царь Иберии Парнаваз строит на границе древней Колхиды две крепости — Шорапани и Димна, представляющие собой важнейший форпост для политического господства Иберии над восточными областями древней Колхиды (см.: КЦ, I, с. 24; ср.: Бердзенишвили Н. А. Вопросы истории Грузии, VIII. Тбилиси, 1975, с. 442 и след., с. 510 и след.).
[88] Подр. см.: Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959, с. 303 и след.;Лордкипанидзе Г. А. К локализации τò της λευхοθέας ίερον— ВДИ, 1972, №2, с. 106-125.
[89] Лордкипанидзе О. Д. Торгово-экономические и культурные взаимоотношения античного мира с Колхидой в эпоху эллинизма. — В сб.: Античная история и культура Средиземноморья и Причерноморья. Л., 1968, с. 235 и след.; Матиашвили Н. Н. Местная керамика эллинистической, эпохи из Вани. — МАГК, V, 1973, с. 52—70 (на груз. яз., резюме на рус. яз,.); ее же. Из истории экономики городов Колхиды III—I вв. до н. э. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1974, с. 11—12; Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида, с. 185 и след.
[90] Его же. Античный мир и древняя Колхида, с. 137 и след.; Кахидзе А. Ю. Керамическая тара из Пичвнарского городища античного времени. — В сб.: Памятники Юго-Западной Грузии, II. Тбилиси, 1971, с. 56—61 (на груз. яз., резюме на рус. яз.); Путуридзе Р. В. Колхидские амфоры из Вани. — КСИА, 151, 1977, с. 68—71.
[91] Лордкипанидзе О. Д. Античный мир..., с. 141—142.
[92] Его же. Ванское городище. — Вани, I, с. 43—80; III, с. 159—175.
[93] Датировка архитектурных сооружений рассматриваемого этапа уточнена археологическими исследованиями последних лет, в частности стратиграфическими данными (см.: Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище..., 2, Вани, III, с. 169—170, прим. 85).
[94] Подробное описание см.: Вани, I, с. 67 и след., с. 148—160.
[95] О широком использовании камнеметов (катапульт) в оборонительной системе города указывают находки у оборонительных стен множества каменных ядер разных калибров, от 11 —12 до 30 см (см.: Лордкипанидзе Г. А. Боевые и хозяйственные орудия. — Вани, II, с. 170—172).
[96] Gаrlаn Yv. Rесhеrchеs dе роliеrсétiquе Сrесquе. Раris, 1974.
[97] Winter Е. F. Grееk Fоrtification. London, 1971.
[98] Факт сооружения статуи богини-покровительницы у входа с наружной стороны, представляющей большой интерес, подтверждается и в других городах Колхиды по данным письменных источников. Так, по сообщению Арриана, «при входе в Фасис стоит статуя фасианской богини». Обычай воздвигать статуи у городских ворот засвидетельствован на Древнем Востоке, в частности в Богаз-Кее, а также при раскопках фригийского Гордиона. (См .:Bittel K. Untersuchung auf Bügükkale.—MDOG, 91, 1958, c.61 и след. рис.61).
[99] Скорее всего, здесь мы имеем дело с использованием внутреннего двора ворот под святилище.
[100] См.: Бардавелидзе В. В. Образцы грузинского (сванского) обрядового графического искусства. Тбилиси, 1953, с. 121 —124 (на груз. яз.); ее же. Календарь сванских народных праздников. Тбилиси, 1959, с. 28 (на груз. яз.); М а к а л а т и а С. История и этнография Мегрелии.Тбилиси, 1941, с. 35 (на груз. яз).
[101] Бардавелидзе В. В. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое искусство грузинских племен. Тбилиси, 1957: с. 10. Ванское городище мы рассматриваем как храмовый город, культовый центр, воздвигнутый в честь и во имя местного верховного божества. В таком случае сооруженное у городских ворот культовое здание-святилище действительно можно назвать «воротами бога». Интересно отметить, что этот термин «ворота бога» в значении храма-святилища упоминается и в урартских эпиграфических памятниках (см.: Меликишвили Г.А. Наири-Урарту. Тбилиси, 1954, с. 369—375; ср.: Пиотровский Б. Б. Ванское царство. М., 1959, с. 208 и след.).
[102] Ср.: Джавахишвили И. А. Материалы по истории вещественной культуры грузинского народа. I. Тбилиси, 1946 (на груз. яз.).
[103] ПАИ в 1973 г., с. 35 и след.; в 1974 г., с. 41 и след.; в 1975 г.
[104] См.: Вани, I, с. 70—73, с. 176 и след.
[105] О культовых зернохранилищах по этнографическим данным см.: Бардавелидзе В. В. Традиционные общественно-культовые памятники горной Восточной Грузии, т. I. Тбилиси, 1974 (на груз. яз., резюме на рус. и англ. яз.); Рухадзе Дж. Культовое значение зернохранилищ в Грузии. — Мацне, 1976, №2, с. 156—162 (на груз. яз. резюме на рус. яз.)
[106] По сообщению этнографа Д. Рухадзе, подобные ритуальные каналы засвидетельствованы в горных районах Грузии. Во время праздников в честь урожая в них сливали вино или сбрасывали различные злаки, тем самым символизируя плодородие и обилие.
[107] Ср.: Сокольский Н. И. Святилище Афродиты в Кепах. — СА, 1964, №4, с. 10; ср.: Лордкипанидзе Г. А. Алтари Ванского городища. — В сб.: История и культура античного мира. М., 1977, с. 105—106.
[108] Вани, I, с. 199 и след., рис. 152—158. Принцип кесонного оформления плафона, как известно, характерен для таких круглых зданий, как Фимела в Эпидавре, Филипеон в Олимпии и особенно Арсиной на Самофраке (подр. о круглых зданиях и их функции см.: Сокольский Н. И. Таманский толос и резиденция Хрисилиска. М., 1976, с. 55—58, там же указ. лит.). Интересно отметить, что в эллинистический период тип круглого здания распространяется и на Восток. Наиболее типичным примером этого может служить Парфянский круглый храм в Старой Нисе и др. (см.: Кошеленко Г. А. Культура Парфии. М., 1966, с. 24 и след., там же указ. лит.).
[109] Вани, II, с. 26, 35—36.
[110] Там же, с. 24—25, рис. 25, 27—28.
[111] Там же, с. 25—26, рис. 29—34.
[112] Желобчатые черепицы из Вани повторяют форму синопских калиптеров: это полукруглый в сечении желоб, нижний край которого несколько расширен, а верхний (задний) заканчивается суженной лопаткой.
[113] Аkuegal E. Die Kunst Anatoliens. Berlin, 1961, с. 66 и след.
[114] Ср.: Вани, IV: Подобные алтари в эллинистическом мире имеют ступеньки с западной стороны.
[115] Рамишвили К. Г. Терракоты античной эпохи из Вани. — В сб.: Вопросы истории Грузии, Кавказа и Ближнего Востока. Тбилиси, 1968, с. 299 и след. (на груз. яз.); ее же. Терракоты из Вани. — Вани, II, с. 193 и след.; Лордкипанидзе Г. А. Алтари.., с. 111.
[116] ПАИ в 1973 г.
[117] Лордкипанидзе М. Н. Архаические..., с. 147 и след., с. 232, рис. 132/5.
[118] ПАИ в 1975 г.
[119] Ср.: Т а р н В. Эллинистическая цивилизация. М., 1949, с. 307; Пугаченкова Г. А. Сосуд из Термеза с вакхической сценой. — ВДИ, 1951, № 1.
[120] На распространение в Грузии культа Диониса указывают также сохранившиеся до последнего времени в народном быту некоторые праздники, напоминающие мистерии в честь Диониса, во время которых участники праздничного шествия надевали козьи шкуры, маски и т. д. (см.: Рухадзе Дж. Берикаоба. Тбилиси, 1968, на груз. яз.).
[121] Гамкрелидзе Г. А. К иконографии ритона, найденного в Мтисдзири. —Дзеглис мегобари, 1976, №41, с. 17—20.
[122] Матишвили Н. Медальон с изображением Геракла... — Дзеглис мегобари, 1973, с. 46—49 (на груз. яз.); ее же. Пиала из Вани. — Вани, III.
[123] В Вани найдена также золотая бляшка с изображением Геракла, сражающегося с Немейским львом. (См.: Куфтин Б. А. Материалы..., II, табл. 1,2).
[124] Гагошидзе Ю. М. Материалы эллинистического периода из Самадло. — ВГМГ, XXVII—В, 1967 (на груз. яз.).
[125] Апакидзе А. М. Города древней Грузии. Тбилиси, 1968, с. 31 и след.; Цицишвили И. Н. История грузинской архитектуры. Тбилиси, 1955, с. 24—26, 33 (на груз. яз.).
[126] Там же, с. 25; Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 31 и след.
[127] Большой интерес представляет, напр., и факт находки в Вани фигурной капители, что не характерно для Причерноморского эллинизма, но находит место среди памятников Ближнего Востока (подр. см.:
Меrklin Е. Аntike Figurkapittelle. Веrlin, 1962, с. 3 и след.).
[128] Апакидзе А. М. Указ. сoч., с. 37 и след., рис. 5.
[129] Ср. круглое здание, открытое в Цицамури (см.: Апакидзе А. М. Указ. соч., табл. XVII).
[130] Длина сырцовых кирпичей Вани и Мцхета (Армазисцихе) в среднем 0,52 м, что считается определенной единицей измерения (см.: Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 106—107), весьма близкой к т. н. «царскому локтю», распространенному на Древнем Востоке (см.: Веrimun А. Е. Нistorical Metrology. London—New York, 1953, с. 29).
[131] Гагошидзе Ю. М. Материалы..., с. 76.
[132] На городище Саркине найдены терракотовые маски Диониса, Ариадны и др. (см.: Бoхочадзе А. Результаты работ археологической экспедиции на новостройках двуречья Ксани и Арагви. — АИНГ, с. 72— 73, табл. XXXII—XXXIV).
[133] Типологически сходные черты влияния эллинистической культуры, исходящей из Малой Азии и нашедшие отражение в распространени античнего импорта, архитектуре, погребальных обрядах (в частности обычай класть монету) и т. д. выявляются и на территории соседней Армении (ср.: Тирацян Г.А. Новые археологические материалы послеурартского времени на территории Западной Армении (Турции)... — В сб.: Древний Восток, 2, с. 143—157).
[134] Лордкипанидзе О. Д. К локализации..., с. 124.
[135] Раскопки приморских поселений (Бивчинта-Питиунт, Сухуми-Себастополис), представляющих собой стоянки римских легионов, иллюстируют культуру римского крепостного строительства (ср.: Великий Питиунт. Тбилиси, т. I, 1975; т. II, 1977; Трапш М. М. Труды, т. II).
[136] Xоштария Н. В. Чхороцку, могильник с трупосожжением и остатки поселения. — МИГК, вып. II, 1941.
[137] Путуридзе Р. В. Позднеантичные археологические памятники Западной Грузии. — МАГК, вып, II, 1959 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).
[138] Там же, с. 61 и след.
[139] Xоштария Н. В. Чхороцку, с. 67 и след.
[140] Амиранашвили А. И. Новая находка в низовьях р. Ингури. Тбилиси, 1935.
[141] Тsсhubinaschwili G. Dеr Fund von Sargweschi.— ИКИАИ, III, 1925.
[142] Мачабели К. Позднеантичная торевтика Грузии. Тбилиси. 1976, с. 24 и след.
[143] Лордкипанидзе О. Д. Микеладзе Т. К., Xахутайшвили Д. А. Гонийский клад. Тбилиси, 1980.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

АВИИУ — Дьяконов И. М. Ассиро-вавилонские источники по истории Урарту. — ВДИ, 1951. №№2, 3. 4.
АГ — Археология Грузии. Тбилиси, 1959 (на груз. яз.).
АГ — Античный город. М., 1963.
АГСП — Античные города Северного Причерноморья. М., 1955.
АИНГ — Археологические исследования на новостройках Грузинской ССР.
АО — Археологические открытия в СССР.
АЭГМГ — Археологические экспедиции Гос. музея Грузии.
ВГМГ — Вестник Гос. музея Грузии.
ВДИ — Вестник древней истории.
ВИ — Вопросы истории.
ВООН — Вестник отделения общественных наук АН ГССР.
ВЯ — Вопросы языкознания.
ГАИМК — Государственная академия истории материальной культуры.
ГМИА — Государственный музей искусства Азербайджана.
ИАК — Известия археологической комиссии.
ИВГО — Известия Всесоюзного географического общества.
ИКИАИ — Известия Кавказского историко-археологического института.
ИЯИМК — Институт языка, истории и материальной культуры.
ИЯЛИ — Институт языка, литературы и истории.
КИАИ — Кавказский историко-археологичеокий институт.
КОИМАО — Кавказское отделение Императорского Московского
археологического общества.
КСИА — Краткие сообщения Института археологии АН СССР.
КСИИМК — Краткие сообщения Института истории материальной культуры АН СССР.
КЦ — Картлис цховреба. Т. I. Тбилиси, 1955.
МАГК — Материалы по археологии Грузии и Кавказа. Тбилиси.
МАК — Материалы по археологии Кавказа.
МАР — Материалы по археологии России.
МИА — Материалы и исследования по археологии СССР.
МИГК — Материалы по истории Грузии и Кавказа.
МНС — Материалы научной сессии.
НСООН — Научные сессии отделения общественных наук.
ОАК — Отчеты Археологической комиссии.
ОСИИАЭ и ГКМ — Объединенная сессия Института истории, археологии и этнографии АН ГССР и Гурджаанского краеведческого музея.
ОСПАИ — Основное содержание научной сессии, посвященной итогам полевых археологических исследований в Грузии.
ПАИ — Полевые археологические исследования в Грузии.
Тбилиси.
ПИДО — Проблемы истории докапиталистических обществ.
СА — Советская археология.
САНГ — Сообщения Академии наук Грузинской ССР.
СИГТ — Сборник исторической географии Грузии.
СМОМПК — Сборник материалов для описания местностей и
племен Кавказа. Вып. 28, 1900.
СЭ — Советская этнография.
ТГУ — Тбилисский государственный университет.
ТКАЭ — Труды Кахетской археологической экспедиции.
УКН — Меликишвили Г. А. Урартские клинообразные надписи. М., 1960.
АRАВ — Luckenbill D. D. Аnсiеnt Rесоrds оf Аssyriа аnd Ваbylonia.
Сhicagо, 1927.
ВСН — Вullеtin dе соrrеsроndаnсе hеllénique.
САН — Саmbridge Ancient History.
ЕSА — Еurasia Septentrionalis Аntiquа.
JNЕS — Journal of the Near Eastern Studies.
МDОG — Мitteilungen der Deutsch. orientalisher Geselschschaft.
RЕ — Раulу — Wissowa— Кrоll. Rеаlеnсусlopädie der klassishcen
Altertumswissenschaften.
ZE — Zeitschrift für Ethnologie Vorhandlungen.

жүктеу/скачать 2.57 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25