№02 (4829) Январь 2004 СЪЕСТЬ «ХОЛОДНУЮ ВОЙНУ»

№02 (4829)
Январь 2004

СЪЕСТЬ «ХОЛОДНУЮ ВОЙНУ»

Автор - главный редактор журнала «СпбСобака.ру», известен как укротитель муравьев

За окном была зима 1986 года. Животные были настолько мелкие, что без специальных приборов определить их вид не представлялось возможным, хотя характер их поведения, сама структура живой цепочки, которая кратчайшим путем соединила стол с потолком, говорила о высокоорганизованных коллективных действиях, характерных для нескольких известных сообществ, пчел или муравьев. Вооружившись лупой, я понял, что не ошибся. Передо мной по столу и стенам бежали самые настоящие муравьи, только невероятно мелких размеров. Я был поражен. Это был совершенно новый вид насекомых.

Я не только стал наблюдать за ними, но и поставил несколько экспериментов. Например, окружил группу муравьев кольцом воды и ждал, что будет? Точно, как их собратья, красные африканские муравьи, эти крохотные создания начали сцепляться между собой, создавая живой мост, до тех пор, пока не достигали «суши», и по ним другие муравьи выходили из окружения! Я менял температурный режим, освещенность, включал на полную мощность вентилятор - муравьи мгновенно реагировали изменением маршрута и интенсивностью движения, сохраняя при этом общее направление и дисциплину. Я не верил своим глазам. Их коллективный разум был гораздо гибче и сильнее общего интеллекта дряхлого брежневского политбюро. Животные демонстрировали невероятные адаптационные способности и целеустремленность. Как ученый я был в восторге, а как обыватель - в растерянности.

Спустя несколько месяцев я выяснил, что эти животные обладают огромным ареалом обитания. Все новые районы Ленинграда, Москвы, Нижнего Новгорода, Самары и даже Новой Вишеры были захвачены муравьями. Справиться с ними, по-видимому, было невозможно. Они почти синхронно появились на пространстве, равном территории Европы. Эти мельчайшие животные ели все, кроме нормальных продуктов. Их рацион составляли: кирпич, бетон, любой металл, дерево, смолы и стекло. И это была уже реальная угроза стране!

Я решил позвонить в Москву одному из крупнейших российских энтомологов Михаилу Ефимовичу Швыдкому. Швыдкой уже много лет жил среди муравьев, хорошо знал их, обладал связями в их среде и имел репутацию честного ученого. Михаил Ефимович как будто ждал моего звонка, он не удивился. Усталым голосом он произнес: «Толя, не лезь ты в это дело... - и добавил: - свяжись с Хорошиловым, года через три». Я был потрясен мощью этого ответа. Никто из моих коллег не жил такими временными категориями. Все говорили о днях, в крайнем случае, о неделях. «Года через три» означало невероятную осведомленность, а упоминание Павла Владиевича Хорошилова, специалиста по международным контактам различных видов насекомых, делало ответ особо весомым. Я продолжал наблюдать за муравьями. Но вдруг они исчезли. Ушли так же внезапно, как и появились.

Проводя много времени в экспедициях, я почти забыл о муравьях. Как-то на одной из конференций в Бологое я встретил Павла Хорошилова и Михаила Швыдкого. За прошедшее время оба ученых стали центральными фигурами отечественной энтомологии и с очаровательной простотой (хороший новый стиль) уделили провинциальному ученому несколько минут. «Это ты, что ли, к муравьям полез? - спросил Хорошилов и мягко подтолкнул меня к буфету. - Так это же ваши питерские их изобрели». Я весь превратился в слух. «К концу восьмидесятых годов у нас в стране скопилось такое количество старого военного хлама, - начал Павел Владиевич, - что никто не знал, что делать с сотнями тысяч танков, самоходных орудий, ржавых ракет, пушек Второй мировой, ненужных подводных лодок и прочего дерьма. Вот и было приказано чего-нибудь придумать. Ваш гений Саша Боровский в Русском музее и вывел этих... как их, которые все жрали, кроме нормальной еды и картин. Но по пьянке они у него сбежали, штук шесть-семь, кажется. Ну и началось! Мы не знали, что делать. А когда Горбачев появился, то было решение всех сбежавших муравьев вернуть любым способом и забросить в ГДР к Берлинской стене. Вот мы этим и занимались. Нашли, слава богу, способ, иначе мы бы с тобой здесь не сидели». Мы опрокинули по рюмочке. «Так вот, видишь, Берлинская стена за несколько лет и рухнула. Ты думаешь, сама? Архивы штази это тоже подтвердили». Мы еще опрокинули рюмочку. Я был потрясен. Насекомые делают историю, а политику вершат с помощью насекомых!!

Тысячу раз был прав Джералд Даррелл, сказав: «Мир по-настоящему принадлежит насекомым».

P.S.

Павел Владиевич Хорошилов - крупный российский ученый. Осуществляет операцию по возвращению на родину незаконно вывезенных насекомых. Живет и работает в Москве.

Александр Давыдович Боровский - крупный российский ученый. Возглавляет департамент Русского музея по новым и новейшим видам животных. Живет и работает в Петербурге.

Анатолий БЕЛКИН
Санкт-Петербург

№03 (4830)
Январь 2004

МАКОВОЗ

Посвящается Д.И. Зибровой

Маковоз -- была фамилия одного из жильцов квартиры номер девятнадцать дома на улице Якубовича, а ныне опять Ново-

исаакиевской. Сам Маковоз был беззаветный пьяница. Я видел его больным, веселым и мрачным, с подбитым глазом, зимой, летом и весной, я видел его утром, днем и ночью, но трезвым я его не видел никогда. Он был внуком и сыном знаменитых переписчиков нот, которые служили в Петербургской консерватории. Маковоз был последним из этой благородной череды нотных каллиграфов. Сам он, конечно, ничего никогда не писал, а тем более не переписывал. Маковоз был тощим высоким алкашом, в черном довоенном зимнем пальто без пуговиц. Двухнедельная щетина (так ценимая интеллектуалами) была его постоянным вызовом бритым милиционерам, а грязный длинный шарф был дополнением к синей майке и кальсонам, торчащим из-под пальто.

Мы относились друг к другу с уважением. Я восхищался его независимостью. Он нигде не работал. Вставал не раньше полудня, никогда не просил в долг и не протягивал по-пролетарски руки, когда здоровался. Он держал руки в карманах пальто, кивал слегка головой и что-то шамкал почти беззубым ртом. Я восхищался тем, как он артистично, почти брезгливо подбирал одну-две (никогда мешками) бутылки и неторопливо вставал в длиннющую очередь в «Прием стеклотары».

Моего высшего уважения он достиг, когда я увидел на двери его квартиры записку из жилконторы: «Тов. Маковоз! Если Вы не заплотите квартплату за январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, январь 1975 -- 1978 года, дело на Вас будет передано в товарищеский суд. Администрация». Маковоз даже не взглянул на эту писулю, и она так и провисела на двери месяца три. Меня он, несомненно, отличал. Здоровался он только со мной и с дочкой соседки лет семи от роду. Может быть, он уважал меня за то, что редко видел без бутылки дешевого портвейна, или за то, что мои друзья однажды, уходя от меня, втроем выпали в окно лестницы со второго этажа. Не знаю. Но духовный сдержанный контакт между нами был. И однажды он неожиданно сделал мощный шаг к сближению. Диспозиция была такова. Я спускался со своего третьего этажа, притом не один, а с очаровательной барышней, которая, зайдя в мастерскую, внезапно исполнила то, о чем я уже неделю мечтал. Я был счастлив, легок и остроумен. Снизу медленно поднимался пьяный в хлам Маковоз. Мы мгновенно пролетели два марша вниз, он поднялся на три ступени вверх. На меня он даже не взглянул. С каким-то исступлением он схватил за руку мою Дашу и, дыша чудовищным перегаром, спросил: «Чайковским не интеррессуетесь?» Я понял, что первый раз вообще слышу его голос. «Так как? Нести Чайковского или нет», -- снова просвистел Маковоз, твердо держа за руку мою красавицу. «Неси!» -- нашелся я. «Тогда ннесу», -- Маковоз встал на четвереньки и пополз к своей двери. «Ннесу!!» -- донеслось с площадки, и он каким-то чудом открыл дверь. С непостижимой скоростью он снова оказался на лестнице с какой-то бумагой в зубах. Не сговариваясь, мы стали подниматься наверх. Маковоз балансировал на лестничной площадке между открытой дверью и перилами. Было видно, что ему нехорошо. Даша храбро вынула бумагу из его рта. Три зуба Маковоза оставили на ней три вмятины. Отличным почерком орешковыми чернилами на ней была изображена партитура. Нотный стан был нарисован вручную. «Видишь -- Ч-чайковский». -- Маковоз тяжело икал. «Это Чайковский?» -- наивно вскрикнула Даша. «Д-дура! Вот Чайковский», -- Маковоз с размаху ткнул палец в край листа. Я увидел и мгновенно прочел бисерный почерк: «Вступление до валторн переписать и исправить. Петр».

Маковоз совсем был плох. Он глубоко икал и задыхался. Неожиданно уверенным жестом он вдруг извлек из кармана «малька» и винтом, не сглатывая, влил его в себя. Глаза его ожили, и он отчетливо произнес: «Бери, девочка, дарю». И скрылся за дверью.

P.S.

 ПЕТР ИЛЬИЧ ЧАЙКОВСКИЙ ЗАДУМАЛСЯ О СУДЬБЕ СВОЕЙ ПАРТИТУРЫ