В этом вопросе я не современная.
О! Проклятая боль в ноге.
усердные крысы.
наши головы из темноты колосников... Под нами...
сцены, люков и...
Фоглер. И сидим мы основательно на этом диване, который
соблазнительно выглядит, но устроен таким образом, чтобы человек
не мог провалиться слишком глубоко. Кресло там вдали участвовало
в ‘Тедде Габлер”, а диван играл свою роль в “Отце”. Тот стол я
использовал в “Тартюфе”, а стулья — в предыдущей “Игре снов”.
Старые знакомцы. Я навещаю их, как старых друзей. Мне придает
уверенности то, что они существуют и разрешают себя использовать
от спектакля к спектаклю. Больше всего я люблю свои репетицион
ные ширмы. Они напоминают мне о детстве. У меня был большой
деревянный ящик с простенькими кубиками. Из них я сооружал
все, что хотел вообразить. Для меня лучше всего так: стол, стул,
ширма, сценическое пространство, рабочий свет, актеры в повседнев
ной одежде, голоса, движения, лица, тишина. Магия. Все представляет,
ничто не существует. Взаимопонимание между актером и зрителем.
Лучшим театром из всех был шекспировский. Актеры играли при
дневном свете, когда хотели изобразить ночь, на сцену вносились
факелы, и играли гобои. Ночь: гобои, факелы. Этот хлам, который
мы до сих пор тащим на сцену! Каждый раз я решаю — скучно,
Анна! Скучно! Я люблю старые театры, они как скрипки, бесконечно
чувствительные, утонченные, совершенные. Но они связывают нас.
Театральный спектакль состоит из трех элементов: слово, актер,
зритель. Это все, что необходимо, это единственное, что необходимо,
чтобы совершилось чудо. Это мое убеждение, мое глубокое убеж
дение, но я никогда ему не следовал. Я слишком связан этим
развращенным пыльным говенным инструментом. (Ж е ст в
глубину сцены.)
Это так, и так было всегда.
Достарыңызбен бөлісу: