50
открытия, можно выделить три важных навыка:
любопытство (curiosity),
осторожность (caution) и сострадание (compassion) (Padesky C., 1993;
Kennerley H., 2007).
Любопытство побуждает терапевта исследовать проблемы клиента как
феномены, в отношении которых более уместна, в
полном соответствии с
традицией
сократического
диалога,
позиция
«не-знания»,
или
интеллектуальной скромности (Anderson H., Goolishian H., 1992; Overholser J.,
1995). Эта позиция позволяет избежать тенденции слишком быстро
формулировать собственную гипотезу, которая, вполне возможно и не
окажется релевантной в отношении конкретного случая.
Осторожность терапевта означает реализацию этического принципа
«не навреди», что особенно важно при выявлении и обсуждении глубинных
убеждений клиента, например, при применении техники, «падающей стрелы».
Поскольку выявление и обсуждение глубинных убеждений по определению
крайне болезненно, то терапевт может,
исходя из логики сессии, выбрать
работу с более поверхностным уровнем когниций: с автоматическими
мыслями или условными правилами клиента. Работа же с глубинными
убеждениями в большинстве случаев может быть отложена, например, до
момента улучшения состояния при депрессии или до момента формирования
стойкой мотивации, как при расстройствах пищевого поведения.
Задавание
вопросов без эмпатичной и сострадательной интонации
может привести пациента не к желанию совместного доброжелательного и
заинтересованного исследования, а к ощущению, что его чувства не
принимаются всерьез, а мысли кажутся глупыми.
Пример. Пациент 45 лет со страхом авиаперелетов.
Т: Когда возникает этот страх и когда он достигает пика?
К: Я начинаю тревожиться,
когда планирую поездку, потом как-то
дотягиваю до вылета; пик бывает, когда я вхожу в салон: начинается
сердцебиение, бросает в пот.
Т: Что происходит потом?
51
К: Потом на протяжении всей поездки мне плохо, и чем выше летит
самолет, тем хуже: в первые минуты страшно, но когда говорят: «Наш полет
проходит на высоте…», тогда просто паника начинается.
Т: Какие мысли возникают в этот момент в голове?
К: Не уверен,
что там есть мысли, просто ужас.
Т: И все же страх возрастает вместе с набором высоты.
К: Да, хотя это глупо, потому что с высоты 200 м, что с 8000 м, все равно
если падать, то не выживешь.
Т: Чем же отличается опасность высоты 200 м от высоты 8000 м?
К:
(пауза) Похоже, дело в том, что если падать с высоты несколько
километров, то представляется такая картина, что уже катастрофа случилась
и мы все умрем, но еще несколько секунд или там минуту падать вниз – и вот
это понимание, что сейчас умрешь, а даже не сама смерть и вызывает такой
ужас.
Т: Да, то есть страх усиливается не при мысли «Я сейчас погибну», а от
мысли «Я сейчас окажусь в ситуации, когда точно буду знать, что сейчас умру,
а еще несколько секунд жить».
К: Точно.
Т: Это будет, возможно, странный или даже глупый вопрос, но почему
именно знание того, что «сейчас умрешь», вызывает такой ужас?
К: Знаете, как говорят, в такие моменты вся жизнь проносится перед
глазами
(задумывается).
Т: И что пронесется перед вашими глазами?
К: То, что жизнь прошла напрасно. И ничего уже не изменить.
Есть разные автоматические мысли, усугубляющие авиафобию.
Например, связанные с неспособностью вынести
отсутствие абсолютной
гарантии надежности или с многократно преувеличенной воспринимаемой
вероятностью нахождения террористов на борту. Чаще всего страх полетов
наиболее выражен непосредственно перед полетом, во время взлета и
посадки, у данного же клиента было по-другому. И именно задавание
вопросов с
любопытством (искренним интересом), с позиции незнания,
52
позволило терапевту получить
эту информацию и выяснить, что страх в
данном случае основан на предвосхищении клиентом острого чувства
переживания напрасности жизни, которой он живет, и невозможности
изменить это. В дальнейшем консультирование было в значительной степени
сосредоточено на экзистенциальных аспектах жизни клиента.
Вопрос «Почему
именно знание того, что “сейчас умрешь”, вызывает
такой ужас» предваряется ремаркой «Возможно, это странный или глупый
вопрос». Терапевт дает понять, что вопрос не риторический и ответ на него
действительно важен, как бы странно он ни звучал, сохраняя позицию
эмпиризма сотрудничества. Таким образом, проявление
сострадающей
позиции – важный принцип, способствующий установлению терапевтических
отношений. Другая причина важности практики сострадательности состоит в
получении клиентом ролевой модели: с какой именно интонацией –
«внутренним сострадающим голосом» – можно
впоследствии проводить
собственное обсуждение своих мыслей. Этот принцип получает развитие в
одной из современных моделей когнитивно-поведенческой терапии –
«терапии, сфокусированной на сострадании» (Gilbert P., 2007–2016).
Вопросы для самопроверки
1. Какие варианты стиля терапевтических отношений могут быть
использованы при проведении сократического диалога?
2. Что такое «эмпиризм сотрудничества» и по каким основным
признакам можно определить его наличие или отсутствие в терапевтическом
процессе?
Достарыңызбен бөлісу: