636
видуально-психологической области это, конечно, может дать невротические искажения, которые
лишают способности к собственно общественной коммуникации. Здесь можно было бы выяснить
путем объяснения и осознания принудительный характер расстройства коммуникации. В
действительности оно причиняется не чем иным, как повторным введением душевнобольного в
нормальный мир общества. В данном случае мы имеем нечто для сравнения в общественно-
исторической жизни. Ведь формы господства могут постигаться как принуждение, и, конечно, их
осознание означает, что пробуждается потребность новой идентичности со всеобщим. Гегелевская
критика позитивности — христианства, состояния немецкой государственности, отжившего
феодализма — великолепный тому пример. Но как раз такой пример, на мой взгляд, не дает
возможности подтвердить то, что постулируют мои критики: что осознание существующих гос-
подствующих отношений всегда выполняет эмансипирующую функцию. Осознание может
содействовать превращению авторитарно установленного образа действий в ведущую картину
жизни, определяющую свободное поведение. Гегель и здесь служит прекрасным примером, ко-
торый лишь по отношению к предубежденному обязательству кажется реставраторским. В
действительности традиция, которая является не защитой наследуемого, а дальнейшим
оформлением нравственно-социальной жизни вообще, всегда покоится на осознании, которое при-
нимают свободно.
То, что подчиняется рефлексии, всегда ограничено тем, что определяется отпечатком
предыдущего. Слепота по отношению к факту конечности человека ведет к абстрактному лозунгу
Просвещения и осуждению всех авторитетов — и здесь проявляется тупое непонимание того, что
уже из признания факта конечности человека должно следовать политическое высказывание в
смысле защиты существующего. В действительности же говорить о прогрессе или о революции —
как о сохранении,— будет лишь голой декларацией, если при этом претендуют на абстрактное
предшествующее знание об искуплении. Могло ли в революционных обстоятельствах
выступление Робеспьера, абстрактного моралиста, который хотел устроить мир по-новому в
соответствии со своим разумом, иметь успех? Но ясно, разумеется, что его час пробьет. Я могу
считать лишь роковой путаницей умов такое положение, когда диалектический характер любой
рефлексии, ее отношение к заранее данному связывают с идеалом всеобщей
Достарыңызбен бөлісу: |