Сопротивляясь злу и защищая добро

5. Сопротивляясь злу и защищая добро

Брайан Рен, Скажите миру «Нет»

Говард Зинн, «Не сбиться с пути», 7 апреля 2003

Альберт Эйнштейн

Абрахам Маслоу

До сих пор в основе моей аргументации лежала мысль, что противостоять тирании посредством встречного насилия означает впасть в зависимость от насильственных структур и технологий и узаконить их, и таким образом законсервировать культуру и цикличность насилия. Любые временные преимущества войны значительно перевешиваются ее ценой в страданиях и разрушениях и тем фактом, что каждая война придает новый импульс системе, чье влияние в истории уже ужасны за пределами нашего понимания, и чье будущее обещает быть еще более ужасным. Я также утверждала, что война этически не имеет оправдания, и что попытки найти ей обоснования подрывают основные человеческие ценности, необходимые для мира.

Но подобное рассуждение ставит перед нами глубокую моральную дилемму. Эти ценности ежедневно подвергаются надругательствам со стороны яростной несправедливости, тирании и агрессии. Что же, мы должны стоять в сторонке и ничего не делать? Как нам сопротивляться давлению со стороны насилия, не пренебрегая при этом этикой мира? Неужели приходится отказываться от миростроительства перед лицом насилия? Начну с вопроса, в котором заключается эта дилемма.

КАК БЫТЬ С ГИТЛЕРОМ?

Именно этот вопрос чаще всего звучит в адрес тех, кто выступает против любой войны, не говоря уже о войне в общем смысле. Те, кто задают этот вопрос, рассматривают его как аргумент неопровержимой силы. Оставив в стороне тот факт, что параллель, которую проводит вопрошающий, абсолютно ошибочна, я полагаю, что важно начать обсуждение альтернатив именно с этого, часто повторяющегося вопроса.

В начале ответа нужно сказать, что тирания не появляется ниоткуда, но склонна к зарождению в определенных условиях. Гитлер, сын отца-тирана, тоже был продуктом войны. Он стал специфическим проявлением культуры власти, национализма и насилия, а почва для его прихода к власти и для Второй мировой войны была заложена Первой мировой войной, унижением и карательным мировым соглашением, наложенным тогда на Германию. Эти события, вкупе с последующей политикой «соглашательства», подготовили путь для неумолимого продвижения Гитлера к воплощению честолюбивых замыслов.

Невозможно обвинить в росте милитаризма и «соглашательства» тех, кто противостоял обеим тенденциям. И все же, как можно было бороться с реальностью, появившейся в 1930-х годах? Неужели нам придется смириться с тем, что наилучшим выбором в момент, когда Гитлер вошел в Польшу, было ввергнуть мир в войну, которая не сможет воспрепятствовать убийству 6 миллионов евреев и уничтожению 40 миллионов жизней? Считаем ли мы успехом установление беспощадной формы коммунизма на обширной части территории Европы? Устраивает ли нас последовавшая гонка вооружений? Живем ли мы с вами в мирном мире в настоящее время? Такова негативная сторона довода против войны, который поддерживают «буквально все». Но каковы были другие варианты, если таковые вообще имелись?

Естественно, в момент наивысшего кризиса в развитии конфликта возможности выбора сужаются. Их гораздо больше до и после войны. Относительное пространство для маневра описывается в виде песочных часов, с широкими верхней и нижней частями и узкой перемычкой посередине. (1) За годы между двумя мировыми войнами, например, учитывая экономическую разруху немецкой экономики и воздействие этого на немецкий народ, те, кто вводили условия соглашения в действие, могли изменить их. Европейские правительства могли заявить Гитлеру резкие протесты, возражая против направления его политики, и в то же время искать пути для построения позитивных отношений с ним и облегчить бедственное положение тех, кто следовал за ним.

Гитлер был жесток и неотразимо притягателен, но даже он зависел от народной поддержки. Эту поддержку можно было отнять и можно было оказывать ей противодействие. На уровне низов можно было создать массовое интернациональное антимилитаристское движение и развернуть сети транснациональной солидарности. Такое движение могло бы поддержать тех людей в Германии и других странах, которые хотели противостоять зарождению фашизма, и могло бы оказать давление на все европейские правительства с целью поддержать цивилизованные нормы и ценности и построить новый вид взаимопонимания между народами. Для содействия возрождению Германии и созданию такого движения потребовались бы умение видеть перспективу, а также самоотверженность большого числа людей. Но, при наличии доброй воли, это не было бы невозможным. Только представьте себе объемы ресурсов и целеустремленность, уходящие на создание армий и ведение войн.

Принимая во внимание то, что случилось (и то, чего не произошло), после того, как Гитлер вцепился во власть мертвой хваткой и начались его экспансионистские авантюры, что оставалось делать, кроме как вступить в бой? Когда песок в песочных часах уже почти весь вышел, можно ли было предпринять что-нибудь еще? Хотя вторжение не удалось предотвратить, оставалось еще много возможностей для ненасильственного сопротивления. На самом деле в оккупированных странах цивилизация не погибла, хотя ей и был брошен смертельный вызов. Многие по-прежнему поддерживали принципы свободы и равенства. В самой Германии в 1943 году тысячи жен и друзей арестованных евреев собрались у здания тюрьмы, где содержали заключенных. Их протест был настолько яростным и решительным, что 1700 человек были отпущены на свободу – включая и многих, кого уже отправили в лагеря смерти.

Граждане оккупированной Дании, ведомые своим королем, прибегали к ненасильственному сопротивлению, отказываясь выдавать нацистам евреев, живших среди них, и нашивая Звезду Давида в знак солидарности. Норвежцы также сопротивлялись приказам оккупантов и отказывались преподавать в школах нацизм. Ненасильственное сопротивление немецкой оккупации (наряду с насильственным) имело место во Франции, многих евреев укрывали в домах французов, спасая их таким образом от депортации. Так поступали, например, жители Шамбон-сюр-Линьон по инициативе местного пастора Андрэ Трокме и его жены Магды. (2)

ТИРАНИЯ И «НАРОДОВЛАСТИЕ»

Эти формы сопротивления нацизму не были организованы заранее. Они были попросту плодом высоких моральных качеств и отваги людей, живших в странах, оккупированных Гитлером. В сравнении с масштабностью войны такие поступки могли показаться относительно незначительными, но это просто-напросто отражает тот факт, что, в отличие от ненасильственных форм отношений и от обороны там, где необходимо, почти все наши усилия за последнее тысячелетие уходили на войну. С той поры много размышлений было посвящено возможностям систематической обороны «формированиями из гражданского населения» или «общественной» обороне. (3)

Сила принуждения войны опирается на военный потенциал, нацеленный на разрушение. Способность «общественной» обороны сопротивляться принуждению лежит в абсолютной зависимости тех, кто стремится контролировать общество, от готовности его членов подчиняться контролю. Ненасильственное сопротивление означает, прежде всего, отказ в сотрудничестве с теми, кто захватил власть, и независимые действия населения наперекор этой власти. Такое сопротивление эффективно при условии, что большое количество людей нарушают границы правил, установленных порабощающей их системой, и при этом им удается успешно переманить на свою сторону лиц, занимающих ведущие административные или военные посты.

Если бы мы попробовали истолковать некоторые ключевые идеи общественной защиты и приложили их, для примера, к Ираку в период после вторжения, а также стремление многих иракцев сопротивляться оккупации со стороны США, тогда, вместо яростных демонстраций и снайперов, выбирающих цели среди американских солдат, и взрывающих их машины, мы бы увидели, например:

• 
  Согласованную программу отказа от сотрудничества с оккупационной администрацией.
  
• 
  Невыход на работу государственных служащих.
  
• 
  Забастовки рабочих на нефтяных промыслах.
  
• 
  Упорные и ширящиеся публичные манифестации, организованные и сугубо ненасильственные, так что любое применение насилия против них привлекло бы глобальное осуждение оккупантов.
  
• 
  Использование символики для того, чтобы донести свою идею через средства массовой информации, как на местном, так и на международном уровне.
  
• 
  Создание систем параллельного правительства – разумеется, на местном уровне – и «неофициальных» государственных услуг.
  
• 
  Организацию непрекращающегося общественного обсуждения будущего Ирака, информируя о возникающих идеях и требованиях весь мир в целом и Генерального Секретаря ООН.
  

Можно возразить, что такая программа была бы невозможна из-за того, что разнообразные политические и религиозные группировки в Ираке не смогли бы или не пожелали работать вместе. Может быть, это и так, а возможно и нет. В краткосрочной перспективе перед лицом внешнего врага любое общество обычно оказывается на удивление единым. Ненасильственная кампания сопротивления могла бы сфокусировать усилия на строительстве широкой коалиции и на создании механизма для развития общественного участия в восстановлении страны.

Можно также возразить, что нам бы следовало рассматривать не то, как иракцы могли бы избавиться от оккупантов «Коалиции», но то, как они могли бы отстранить от власти Саддама Хусейна. На самом деле, методы сопротивления были бы сходными, но психологический контекст совсем другим. Действительно, очень трудно противостоять тирании, существовавшей в течение долгого времени благодаря систематической жестокости. Однако это никоим образом не является недостижимым – такое уже случалось.

Откуда бы ни приходила тирания – извне или изнутри, по природе своей она ведет к концентрации власти у очень ограниченного круга лиц. Чтобы функционировать, им необходимо опираться на согласие – и работу – основной массы населения, а чтобы добиться этого, они прибегают в основном к запугиванию, поддерживаемому спорадическими кровавыми преступлениями, создающими атмосферу страха. Несмотря на то, что такая стратегия может оказаться чрезвычайно эффективной, позиции тиранов всегда уязвимы. В качестве первого шага служит создание, пусть и самым скрытным образом, дискурса, альтернативного навязанному. (4) Далее следует признание коллективного влияния населения. В-третьих, отдельные отважные личности должны начинать действовать и побуждать других делать то же самое.

Сопротивлению нет необходимости с самого начал принимать форму открытого неповиновения. Его можно выразить через действия и решения, «нормальные» и легальные даже при тирании – например, заболеть в один день с остальными, так что рабочие места лишаются трудоспособных работников; или же преднамеренно завалить экзамены и как следствие стать непригодным для выполнения определенных видов работы; или выехать на своей машине одновременно с другими, ехать медленно и создавать пробки на дорогах; или в назначенное время включить все электроприборы и таким образом парализовать всю страну.

В обществе, которое долгое время страдало от жестоких репрессий, тяжело пробить стену молчания и страха, принуждающих к соучастию. Исходным ингредиентом становятся несколько изобретательных и отважных людей, осмеливающихся предпринять согласованные действия – или бездействовать – либо изустно, либо посредством некоей позиции, отважной и неординарной, запустить процесс изменений в настроении общества.

Я помню, как много лет назад я увлеченно слушала захватывающий рассказ друга из Уганды, на теле которого сохранились следы пыток. Он вместе с двумя собратьями-священниками организовал публичную голодовку против существовавшей тогда диктатуры. Когда они объявили о последнем дне голодовки, в то самое время, когда она должна была закончиться, толпы людей вышли на улицы и во дворы и в течение нескольких минут стучали в горшки и сковородки. За этой какофонией последовали две минуты молчания, остановились заводы и движение на улицах. Демонстрация силы и выражение народного мнения были подготовлены «сарафанным радио», когда информация передавалась от одного к другому, из одного дома в другой, и каждый знал кого-то, кто подвергался пытками или попросту «исчез». Вот так был возвещен конец диктатуры. Бурно нарастающий общественный протест принудил диктатуру объявить всеобщие выборы, и гражданское правительство сместило военную хунту.

Ненасильственное свержение возможно не только по отношению к тиранам. Поскольку любой потенциальный захватчик нуждается, по крайней мере, в признании и покорности населения, которым он стремится управлять, то разумным было бы предположить наличие мощного сдерживающего фактора в осведомленности о готовности населения страны к сопротивлению власти захватчика. Как убедились США на собственной шкуре, победа в войне отнюдь не означает «победу в мире». Тщательно разработанные планы, ставящие целью недопущение такой победы, информация о которых получала бы широкое распространение, заставили бы захватчика хорошенько подумать.

НЕНАСИЛЬСТВЕННОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ В НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ

Сам факт построения империй доказывает слабость традиционной военной обороны против вторжения более мощных сил. В то же время исторический обзор предполагает, что невозможно бесконечно удерживать в порабощении не желающее того население. Упорное насильственное или ненасильственное сопротивление оккупации способно противостоять и в конце концов одолеть даже устойчивую власть самых что ни на есть могучих армий.

Антиколониальная кампания Мохандаса Ганди (5) против британцев была поразительна по размаху, дисциплине и успеху. Иногда утверждают (британцы), что она сработала только благодаря тому, что британцы были столь «цивилизованы». Но каждый, кто видел фильм «Ганди», или читал сообщения о кровавой резне при Амритсаре, откажутся от этого аргумента.

Много лет тому назад в Йоханнесбурге я встретила священника – пацифиста и противника апартеида (Роба Робертсона). Он провел исследование ненасильственной кампании Ганди, ставившей целью освобождение Индии из-под гнета британского владычества, в сравнении с войной за независимость Алжира от Франции под руководством Ахмеда бен Белла. Его исследование никогда не было опубликовано, но из него видно, что, несмотря на то, что война бен Беллы закончилась несколько быстрее, нежели кампания Ганди, число смертей в алжирской войне было намного больше. Расширенные последствия также наверняка были совсем иными, хотя насилие продолжало омрачать жизнь в обеих странах и соответствующих регионах.

В течение долгого времени казалось, что триумф ненасилия в Индии стоит особняком, как пример того, что можно достичь в таком масштабе. Когда, в начале 1990-х коллапс советской империи случился за поразительно короткое время и практически без применения насилия (пусть и с несколькими немногочисленными случаями гибели протестующих), нашему общему пониманию власти и власть предержащих пришлось измениться. Зависимость любого режима от покорности народных масс было продемонстрировано самым драматическим и впечатляющим образом.

Стоит отметить, что движение, скорый и поразительный подъем которого привел в результате к кончине коммунизма в Европе, основывалось на «неудавшихся» попытках переворота в прошлом – особенно на восстании в Восточной Германии 1953 года, восстании 1956 года в Венгрии и Пражской весне 1968 года. На протяжении 1960-х и 70-х годов (6) бесперебойно возникали идеи, сотрудничающие группировки и отдельные личности. Диссиденты продолжали продвигать идеи свободы, зачастую используя церкви как места проведения постоянных дискуссий. В некоторых случаях они получали поддержку от западных движений сторонников мира.

Поворотный пункт обозначило зарождение и рост «Солидарности» в Польше в 1980-81 годах сначала как профсоюза, а затем и как политической партии. Окончательный развал коммунизма в Польше начался забастовками и массовыми демонстрациями, организованными членами «Солидарности» совместно с группой, называвшей себя «Свобода и мир». В Венгрии, начиная с 1987 года, наблюдался все ускоряющийся процесс правительственных реформ и массовых акций, что осенью 1989 года привело к одобрению многопартийной системы. В тот же год произошла «бархатная революция» в Чехословакии, когда тысячи демонстрантов вышли ночью с факелами в руках на площадь Венцеслава в Праге. В Восточной Германии настойчивость широчайшего движения сторонников мира привело к уходу в отставку Эрика Хоннекера и падению Берлинской стены. В том же году пришло к концу правление коммунизма в Болгарии, а 25 декабря в Румынии в ходе революции, во всем остальном остававшейся мирной, были казнены Чаушеску. (7)

Следующими на очереди были балтийские государства, «присоединенные» к России после Второй мировой войны. Там тоже действия отважных отдельных личностей привели к грандиозным народным восстаниям. Изменения произошли при поразительно малом числе погибших, несколько человек были убиты правительственными силами, прежде чем те были подавлены и признали свое поражение. В самой России гнет старого режима ослабел при правлении Михаила Горбачева и граждане ринулись на просторы, которые он распахнул перед ними. Захватывающие столкновения между демонстрантами и танками, штурм Думы (российского парламента) стали свидетелями поражения старого коммунистического режима. (Публичное унижение Горбачева Борисом Ельциным в конце этой операции было одним из менее назидательных моментов всего процесса.)

Пока я писала эту книгу, произошла «бархатная революция» в Грузии, отстранившая от власти Эдуарда Шеварднадзе после победы на выборах, которые, по общему мнению, были фальсифицированы. Ирония ситуации заключается в том, что человек, сыгравший такую позитивную роль в качестве министра иностранных дел при Горбачеве, и ставший позже президентом Грузии уже в постсоветский период, сам пал жертвой «народовластия». И в данном случае, как и в некоторых других, имевших место ранее, легко увидеть, что «власть народа» может быть использована в разных целях и вовсе не обязательно возвещает появление хороших правительств и решение глобальных проблем. (8) И все же важно усвоить тот существенный факт, что правительства зависят от покорности тех, кем они управляют, и что армии и полиция, которых они нанимают для собственной защиты и поддержки своей власти, тоже люди, чья лояльность может измениться. И то, что природа и масштаб этих ошеломляющих событий оказались несущественными для нашего отношения к войне и ее альтернативам, свидетельствует о мощи и долговечности мифа, культуры и структур насилия.

По существу, новый феномен «народовластия», который низложил советскую империю, уже появлялся (и получил свое имя) ранее, далеко-далеко на Филиппинах, где упорство и смелость организаторов и народных толп привели в 1986 году к свержению деспотического правления президента Маркоса. Генералу Рамосу противостояли толпы людей, запрудившие улицы Манилы, и он отказался атаковать их. Он и его солдаты перешли на сторону оппозиции и диктатор бежал.

Хотя зачастую считается, что религия поддерживает войну и действует в сговоре с государственной властью, как на Филиппинах, так и в Восточной Европе церкви сыграли важную роль, обеспечивая как вдохновляющие идеи, так и концепцию коллективных ненасильственных действий, направленных на обретение освобождения. Изображения монашек с крестами, сидящих перед танками в Маниле, предлагающих солдатам еду, цветы и сигареты, стали убедительным символом могущества отказа от применения насильственных методов.

В 1989 в мире появились берущие за душу с такой же силой фотографии из Китая – студенты на площади Тяньаньмэнь в Пекине, дерзко стоящие перед танками. На сей раз, однако, танки проехали по студентам – отвратительное напоминание о том, что ненасильственная, равно как и насильственная оппозиция может время от времени потерпеть неудачу и придется заплатить за нее высокую цену. Провал восстания китайских студентов указал также на важность организации и создания общенародной поддержки – чего студенческое движение не сделало. Комбинация бескомпромиссных требований и относительно ничтожный размер их движения, а также его изолированность делали успех весьма маловероятным. И все-таки они добились успеха, в том смысле, что их отвага остается источником вдохновения. Память о дерзкой смелости одинокого студента переживет и танки и их водителей. Китай не сможет вечно противостоять переменам.

После ошеломляющих событий конца 80-х – начала 90-х годов следующим событием мирового значения, которое должно было разрушить наши устоявшиеся понятия о власти, стало падение режима «апартеида» в Южной Африке. То, что начиналось как ненасильственная кампания под руководством Альберта Лутули а после кровавой бойни при Шарпевиле «дополнилось» созданием вооруженного крыла движения АНК, в итоге было доведено до конца бунтом безоружных жителей городов и поселков. Все началось с бойкотов школьников, затем последовали бойкоты арендаторов и экономические бойкоты (например, в магазинах) и «неослабевающее упорство» (9) массовых демонстраций (часто по поводу похорон, превращая поражение в триумф сопротивления). Хотя церкви в Африке в течение долгого времени поддерживали апартеид, в целом церковь сыграла жизненно важную роль, вдохновляя и поддерживая своих прихожан в борьбе с апартеидом. (Священник пацифист, изучавший Ганди и бен Беллу, возглавлял церковь, в которой несколько прихожан постоянно сидели в тюрьме.) И хотя Нельсон Манделла, которого освободили в 1994 году, был посажен в тюрьму за то, что планировал насильственные действия против государства, история его пребывания в заключении на Роббенэйланде демонстрирует величие души, гуманные просветительские устремления и всепрощение. Он стал героем не партизанской войны, а примирения.

НАРОДОВЛАСТИЕ В МИРЕ

Представляется важным более подробно изложить потрясающую последовательность событий, вне всякого сомнения продемонстрировавших способность народовластия влиять на смену режима. Это убедительно доказывает несостоятельность установившегося мнения, что только военная мощь способна противостоять тирании и свергнуть ее. Далее я хотела бы с помощью примеров со всего мира показать, что ненасильственное сопротивление и действия, нацеленные на перемены, имеют гораздо более пространную историю, охватывая целые континенты.

Начнем с Ближнего Востока. Ситуация, сложившаяся между Израилем и Палестиной во многом отражает отношения, которые в течение столь долгого времени искажали ситуацию в Южной Африке. Во время моей последней поездки в Иерусалим и на Западный Берег я посмотрела видео о ненасильственном сопротивлении в Африке. (10) Эпизоды, когда танки входили в города для подавления бунтов, были удивительно схожи с эпизодами с танками в городах и деревнях на оккупированных палестинских территориях. Во время первой «интифады» или восстания насильственные действия были минимальны. Силу движения составляла решительность явно бесправных людей в их противостоянии военной оккупации. Вид молодых людей, вооруженных камнями, смело встречающих солдат с автоматами и танками, стал символом скорее открытой отваги, нежели применения силы. Хотя это движение, несомненно, не являлось знаковым показателем принципиального ненасилия, оно продемонстрировало силу невоенизированного сопротивления, и, благодаря контрасту между военной мощью израильтян и безоружной смелостью протестантов, завоевало прочное сочувствие делу Палестины. Представляется обоснованным предположение, что именно оно во многом содействовало созданию международного интереса и стремления к достижению разрешения конфликта.

Новая интифада, последовавшая за более поздними нарушениями и провалом мирного договора в Осло (в особенности из-за продолжающейся экспансии поселений) и спровоцированная в итоге действиями Ариэля Шарона, была сконцентрирована больше на вооруженном движении, а не на изначальном сопротивлении безоружного населения. Эти действия включали в себя как преднамеренные убийства солдат и поселенцев, так и убийства граждан Израиля без выбора определенных целей террористами-смертниками, что дало возможность Израилю неоднократно указывать на необходимость самозащиты, оправдывая таким образом собственные репрессивные действия. Использование насильственных действий предоставило израильским ястребам преимущество выхода на арену военных действий, а в этом израильской армии нет равных. Вот почему каждый раз, когда намечается договоренность о прекращении огня с одной из вооруженных палестинских группировок, тут же организуется крупномасштабная провокация, нацеленная на ее срыв, к примеру, убийство, включающее взрывы домов. Перемирие было бы невыгодно тем, кто стремится скорее подавить палестинцев, нежели искать пути к примирению.

Множество примеров как насильственного, так и ненасильственного противостояния тирании предлагает Латинская Америка. По всему континенту люди боролись за социальную справедливость и свободу от политической тирании и милитаризма, принимающих угрожающие размеры. Как правило, тирания и мятежи сосуществовали десятилетиями, и рядовые граждане попадали под перекрестный огонь репрессивных правых правительств с одной стороны и оппозиционных партизанских группировок с другой. Политическое насилие, исчезновения и эскадроны смерти насаждали контроль диктаторов и мафии, тогда как на долю большинства народа выпадала жизнь в отчаянной нищете. Особенно страдали коренные национальности. На социальном уровне культура мачизма усугубляла домашнее и уличное насилие вдобавок к претерпеваемым невзгодам.

В то же время жизнестойкость и отвага людей, их способность к сплоченности, общая готовность самоотверженно бороться за социальную справедливость перед лицом столь разительного неравенства стало стимулом для всемирного движения за отказ от применения насильственных методов. В Уругвае, как мы видели, ненасильственное восстание свергло диктатуру. В Эквадоре коренные жители повели ненасильственную борьбу за право на землю, которую у них отняли и отдали наднациональным корпорациям. Они достигли определенного прогресса в борьбе за свои права. В Аргентине матери площади Мая без устали проводили кампанию от лица «исчезнувших» и обнародовали масштабы преступлений против прав человека. В Чили и Гватемале переход от военного к гражданскому режиму был, в конечном счете, достигнут в результате настойчивых действий народа. В Боливии правительство было вынуждено уйти под давлением широкомасштабных публичных протестов.

Нельзя сказать, что в настоящее время в Латинской Америке безраздельно властвуют мир и справедливость! Народам континента предстоит еще долгий путь. Колумбию сокрушает насилие, и народ зажат в тиски между агрессивным правительством, финансируемым США, и партизанами РВСК-АН. При прежних диктаторских режимах преступления, совершенные в прошлом, рассматривались ненадлежащим образом. Международная бизнес-мафия урезает полномочия правительства в области удовлетворения народных нужд. И, тем не менее, большая часть шагов в этом направлении стали результатом выступлений мирных безоружных жителей, а не военных действий партизан. (Заметными исключениями являются Никарагуа и Куба. Принимая во внимание, во что обошлись эти войны – моральные, физические, психологические и политические затраты – и нынешнюю ситуацию на Кубе, стоило бы задаться вопросом, а не лучше было бы и для этих стран выбрать ненасильственный метод борьбы.) И сейчас, похоже, что в Бразилии возникает реальная альтернатива – форма демократии, которая действительно концентрируется на благосостоянии народа.

Развитие большей части африканского континента, опустошенного колониализмом, сдерживается эксплуататорскими торговыми системами и алчными корпорациями, собственными коррумпированными лидерами, скрытым политическим и военным вмешательством извне и доморощенными разногласиями. В результате имеем нищету, насилие и вынужденную миграцию в грандиозных масштабах. И все же, помимо свержения апартеида в Южной Африке, другие африканские страны также демонстрируют многочисленные героические примеры народовластия в действии. В Нигерии ненасильственное движение использовалось для противостояния нефтяным компаниям, угрожающими экологии страны. В Сьерра-Леоне, когда насилие достигло своего пика, а голоса диссидентов не находили положительного отклика в правительстве, женщины создали весьма осязаемое общественное движение за мир и посредником стал Совет Церквей. В Ваджире (Кения) женщины, племенные лидеры и молодежь предприняли решительные действия для решения межобщинных конфликтов. В Сомали традиционный совет старейшин кланов предпринял усилия для смягчения насилия и напряженности в отношениях между кланами. В Зимбабве лидеры оппозиции и их сторонники не побоялись самой жестокой расправы и отказались прекратить борьбу за смещение Роберта Мугабе с его поста.

Богатый опыт народовластия мы находим также в Азии, хотя зачастую он теряется в неразберихе негативной повседневности. Продолжается сопротивление тоталитаризму в Китае – к примеру, отважное неповиновение последователей Фалуньгуна и активистов движения за права человека. Демократическое движение сыграло важную роль при подготовке к завершению британского (авторитарного) правления в Гонконге, обеспечивая соблюдение прав человека и политических свобод после возвращения острова Китаю, по крайней мере хоть в какой-то степени. В Индии гандистские организации принимают активное участие в движениях в защиту экологии и в ненасильственном вмешательстве ради защиты жизней и наведения мостов перед лицом ожесточенного индуистского национализма и напряжения, которое он создает. В Шри-Ланке и Непале многочисленные активисты работают над продвижением диалога и предлагают альтернативы гражданской войне.

Несмотря на то, что агрессивные сепаратистские движения сохраняют активность в нескольких европейских странах, наш континент уже долгие годы оставался относительно свободным от крупномасштабного политического насилия, пока не начали взрываться войны в странах, где рухнули старые коммунистические режимы. Основное внимание Запада было привлечено к войнам в бывшей Югославии, поскольку они оказались ближе всего. Многие, как отдельные личности, так и группы, пытались противодействовать войнам в этом регионе, однако им это не удалось.

Им, однако, удалось другое – создание иной реальности: а именно, сеть людей, работающих в совершенно ином направлении, выступающих против войны и препятствующих обновлению враждебных отношений между людьми различного этнического происхождения. Они объединялись в группы разнородного этнического состава, проводили открытые протесты и делали что могли, чтобы защитить тех, кому, по их информации, угрожали народные дружины или армия. Они жили согласно своим убеждениям и также пропагандировали их. Они разрабатывали программы обучения толерантности и ненасилию, и помогали беженцам наладить жизнь в изгнании. Они создавали сеть дружбы и солидарности по всему региону и каким-то образом ухитрялись справляться с напряжением, существующим в регионе, сохраняя мир посреди войны. А когда война закончилась, их группы и сети составили полный жизни ресурс для медленного и архисложного процесса восстановления отношений, примирения с прошлым и началом учреждения ценностей и практики уважения и участия. В Сербии движение, основанное на опыте ненасильственных методов, накопленном до, во время и после войны, в итоге довершило отстранение от власти президента Милошевича, наглядно продемонстрировав стратегическую мощь народовластия.

В регионе, обычно называемом «Западная Европа» и в других «западных» странах существует традиция ненасильственного сопротивления – войне, ядерным вооружениям, экономической глобализации, экологической угрозе и так далее. В Соединенных Штатах Америки, чей военный потенциал достигает – в буквальном смысле слова – астрономического уровня, ненасильственное сопротивление имеет долгую и славную историю. Знаменательным, эффективным (пока оно длилось) и вдохновляющим было Движение за права человека 50-х – 60-х годов. (11) Речи и труды Мартина Лютера Кинга и многих других укрепили философские основы глобального ненасильственного движения. И сейчас, так же как и тогда, в США существует сильное радикальное движение, являющееся твердым приверженцем использования ненасильственных действий и гражданского неповиновения. (12)

СИЛА НЕНАСИЛИЯ – БОРЬБА ЗА МИР

Когда в Британии вспоминают Вторую мировую войну, часто с ностальгией вспоминают и бытовавшее тогда чувство солидарности, то, как люди «вносили свою лепту» и «стояли плечом к плечу». С печалью сравнивают то время с нынешними временами эгоистичного раздробленного общества. Оборона государства формированиями из гражданского населения требует и чувства личной ответственности каждого, и ощущение – да и наличие – «сплоченности». Личная самоотверженность и коллективные действия – это две стороны одной медали. Основная идея ненасильственной или гражданской обороны заключается в том, чтобы побуждать народ полагаться на собственные силы перед лицом тирании – делать его способным противостоять тирании не отвечая ей в том же духе, а воздерживаясь от сотрудничества и используя право на независимость. Могущество отказа дополняется силой коммуникации и убеждения. Целью является не завоевание, но преодоление насилия и вражды.

Отказ от применения насилия не имеет ничего общего с бездействием или пассивностью. Тот факт, что такой метод не убивает людей и не разрушает землю, уже само по себе является огромным преимуществом. При этом он самым определенным образом предоставляет как средство борьбы с насилием и несправедливостью, так и наряду с этим, способ отстоять и укрепить ценности и практику мира. Отказ от насильственных методов – есть мир и демократия в действии, тогда как война являет собой прямую противоположность вышесказанному. Война есть применение убойной мощи определенной частью общества по приказу нескольких власть предержащих, принимающих решения за закрытой дверью. Сила ненасильственных методов опирается на широкую основу, как на «сильных», так и на «слабых». Она основана на всеобщем участии, как в процессе принятия решений, так и в действиях. Она полагается на самые разнообразные характеристики – анализ, воображение, отвагу, упорство и способность к коммуникации. Она может использовать сотрудничество всех видов и всех уровней.

По существу, отказ от насильственных методов зависит от воли отдельных людей принимать на себя всю силу ответственности за действия по защите того, во что они верят, предпринятые совместно с другими. Точно так же и организованное насилие зависит от участия отдельных личностей. И то, и другое требует большой отваги – но это качество относится к одной из тех положительных ценностей, которые прославляет война. В Уганде Иди Амина, когда одни, следуя приказам диктатора, убивали своих сограждан в их домах, другие давали убежище соседям и не пускали тех, кто приходил убивать их. Сегодня в Израиле все возрастающее число молодых мужчин и женщин отказываются идти на военную службу и выступают за солидарность с палестинцами, подвергаемыми нападкам. Выбор есть всегда.

Но мир это нечто большее, нежели просто отсутствие войны и тирании. «Позитивный мир» требует продолжительного процесса строительства и поддержания, что, при условии воплощения этого процесса в жизнь, должно уничтожить причины войны. Нестабильность и насилие, последовавшие за падением коммунизма в Европе и Евразии, являются печальной демонстрацией того факта, что устранить диктатуру, даже ненасильственным путем, гораздо легче, чем построить мир. Те, кто вложил все свои силы в то, чтобы положить конец системе, самым очевидным образом не продумали – ни концептуально, ни стратегически – какие альтернативы должны прийти на смену. Странами, испытавшими наименьшие сложности в этом отношении, были страны на периферии советской империи, присоединившиеся к ней позже других, с более сильными демократическими традициями, где переход от оппозиции к управлению – каким бы драматичным этот переход ни был – были частью перманентного поступательного процесса для его участников.

Достижение истинного и продолжительного мира означает трансформацию обществ. В это понятие входят изменение не только сиюминутного поведения и жизненных позиций, но и весь контекст, в котором люди мыслят и действуют, включая общепринятую культуру, социальные модели, а также политические и экономические системы. Предупреждение либо прекращение войны или смещение тирана – это всего лишь один шаг на долгом пути, и даже общества, в которых не существует столь драматической перспективы, тоже, тем не менее, могут нуждаться в трансформации. «Действительность» ограничена тем, что происходит на большой арене, на общенациональном уровне. Но она также зависит и от того, что делается в каждом конкретном доме или школе, на заводе или в деревне.

И даже тогда, когда складывается впечатление, что действия народа потерпели неудачу, в ретроспективе мы видим, что именно они посеяли семена мира.

Наше участие, таким образом, необходимо для мира и является основополагающими при выборе ненасильственных методов. Мир не есть нечто, дарованное нам, и еще менее нечто, навязанное нам – или кому-нибудь другому – извне. Мир – это то, что создаем мы сами и над чем мы работаем там, где живем. Это работа для всех людей во всех странах. Нам нужно совершенствовать энтузиазм и практические навыки, необходимые для миростроительства, на любой стадии этого процесса и в любой форме, будь то сопротивление, информационно-пропагандистская деятельность всевозможных видов, наведение мостов, посредничество, образование, основание движений или «структур поддержки» мира, участие в мирных процессах и переговорах, создание организационной инфраструктуры и более общее социальное и политическое участие.

МЕЖДУНАРОДНАЯ СОЛИДАРНОСТЬ

Если ненасильственное сопротивление насилию и тирании является в основном задачей местного населения, то несем ли мы ответственность за вмешательство в их интересах? Что можно оказать об ужасных междоусобных войнах, потрясших многие страны – в бывшей Югославии, на многих бывших советских территориях, в Шри-Ланке, Индонезии, в Судане, Конго, между Израилем и Палестиной. Неужели мы ничего не можем предпринять, чтобы остановить их?

Некоторые из этих войн свирепствовали десятилетиями в рамках господствующей милитаристской системы, прежде чем, в конце концов, уступали шаткому «миру». Другие так и продолжаются, не затихая, или же время от времени вспыхивают вновь. Есть войны, пребывающие как бы в «замороженном» состоянии, не приведшие ни к победе, ни к разрешению конфликта, так и продолжающие угрожать измученному и обнищавшему населению, удерживая перемещенных лиц в состоянии неопределенности.

В таких конфликтах воюющие стороны вне всякого сомнения будут утверждать, что их борьба обусловлена стремлением к справедливости или же необходимостью расправиться с врагами государства, или же правом на сохранение территориальной целостности. В Руанде хуту, спровоцировавшие убийство многих тутси, утверждали, что тутси слишком долго угнетали их. В Шри-Ланке тамилы, проживавшие на Севере, утверждали, что единственным способом получить то, что им нужно, это завоевать независимость от Юга, где господствовали сингалы. В Сьерра-Леоне, те, кто поднял оружие против своего правительства и повел жестокую борьбу, завоевывали поддержку на той основе, что пришла пора для многочисленных обездоленных и наиболее социально неблагополучных слоев общества взять власть в свои руки с тем, чтобы удовлетворить свои требования. Но те из нас, кто наблюдает за происходящим на расстоянии, бывают шокированы кровавой бойней и жаждут, чтобы случилось что-нибудь, чтобы положить этому конец, хотя в некоторых случаях мы можем симпатизировать конкретному участнику конкретной ситуации. Когда смотришь на войну на расстоянии и без личной заинтересованности, то прежде всего видишь в ней то бедствие, каковым она и является.

Как мы видели, оправдания войны по гуманитарным мотивам звучат весьма убедительно. Даже если заявленные мотивы и доводы нельзя назвать подлинными, остается серьезный вопрос касательно природы и границ человеческой солидарности, идущей рука об руку с расширением прав и возможностей, а также стремлении к независимости, лежащие в основе отказа от применения насильственных методов. И если мы не намереваемся полагаться на методы и структуры насилия, то как нам следует реагировать? Этот вопрос занимает активистов ненасильственного движения многие десятилетия.

И все же реальность такова, что по большей части войны (и тирании) идут своим чередом без какого-либо вмешательства со стороны крупных держав. (Как уже упоминалось ранее, в недавнем интервью на радио политик высокого ранга ЕС объявил, что было бы немыслимо представить военные действия для свержения деспотического режима в Мьянме/Бирме). (13) Нежелание США послать войска в Либерию было приписано истощению военных ресурсов, вызванных втянутостью в Афганистане и Ираке. Даже у самых мощных держав есть свои пределы, и большинство гражданских войн привлекают довольно незначительное внимание «международного сообщества». Возможна поддержка на достаточно низком дипломатическом уровне и НПО (неправительственные организации), но не более того.

Метафора песочных часов применима и здесь. Пока конфликт находится в стадии наивысшего развития, опции равновелико ограничены как для милитаризма, так и для ненасильственных действий. Внешние силы, если они не намереваются вступить в войну на стороне одного из участников (как произошло в Косово), они могут участвовать в качестве «миротворцев» только при наличии более или менее устойчивого перемирия.

А что же делать населению регионов, охваченных пожаром насилия – просто сидеть и ждать сомнительных преимуществ вторжения? Зависимость «мира» в регионах, являющихся в настоящее время очагами насилия, от боевой мощи немногих сильных государств не представляется ни осуществимым, ни желательным. Помимо того, что невозможно организовать военную интервенцию на столь многих фронтах, такая модель не предлагает реальной независимости, демократии или национального достоинства, а, следовательно, и реального мира. Она не просто увековечивает систему и культуру милитаризма, но, как мы уяснили в Великобритании из нашего опыта в Северной Ирландии, гражданский конфликт невозможно разрешить путем насилия, будь то насилие «террористов» или национальных армий или кого-либо другого. Решение невозможно навязать извне.

В таких ситуациях единственным выходом является попытка трансформировать их через длительный и сложный процесс развития местного самоуправления, образования, диалога, размышлений и переговоров, укрепления доверия и сотрудничества. Вновь и вновь придется отыскивать политические решения. Членам общества, вытолкнутым на обочину, нужно предоставить место в обществе. Необходимо признать прошлые ошибки, положить им предел и возместить причиненный ущерб. Трудности неимоверны. И их нельзя умалить, постоянно прибегая к насилию, но можно уменьшить всевозможной поддержкой, оказываемой местным жителям, которым и предстоит все эти проблемы решать, поддержкой моральной, финансовой и технической.

Неправительственные организации и просто отдельные люди извне, как добровольцы, так и профессионалы, также могут помочь местным деятелям, занятым проблемами преодоления несправедливости, разрешения конфликта и установления мира. Они могут делать это через моральную поддержку – визиты, обмен сообщениями электронной почты, переписка, дружба и сотрудничество, делясь профессиональными знаниями и информацией, способствуя диалогу или активно выступая в роли правозащитника. Они могут также помочь, привлекая внимание сетей солидарности и организаций по защите прав человека (таких как «Международная Амнистия»), а также своих собственных правительств, когда население попадает в какую-то конкретную опасную ситуацию и его можно спасти привлекая международное внимание и оказывая дипломатическое давление.

Хотя основными составляющими отказа от насилия являются принципы расширения прав и возможностей, а также независимость, сюда же можно отнести и принцип солидарности. Конечно же, в настоящее время мы не воспринимаем вышесказанное достаточно серьезно. Джо Вилдинг, активист движения за мир, живущая в Ираке, разговаривала с местными жителями об их отношении к вторжению и оккупации страны, против которых возражает большинство из них. Она дает отрезвляющий отчет о хронической тактике запугивания и доносов, о постоянных и грубых нарушениях прав человека, которые за долгие годы привлекли крайне мало проявлений солидарности. А описывая ужасное воздействие международных санкций на повседневную жизнь людей и на то, каким образом они помогли Саддаму Хусейну держаться у власти, она отмечает, что международные протесты против этих санкций были весьма маломасштабными – в отличие от антивоенных демонстраций. Она утверждает, что те из нас, кто живет в безопасности, не должны уклоняться от ответственности перед теми, у кого этого нет:

Нам нужно громче заявлять о себе. Нам нужно сносить больше статуй, блокировать больше корпораций, кричать громче, чаще и упорней, требовать положить конец поддержке, оказываемой нашими правительствами любым лидерам и правительствам, не уважающим права человека. Нам нужно научиться разрушать умозрительные конструкции, утверждающие, что мы ничего не можем сделать, нужно рисковать… Тогда, может быть, мы поймем, что такое солидарность. (14)

Но проявление солидарности потребно не только на расстоянии. Со времен Ганди были и есть группы и отдельные личности, преданные делу ненасилия и озабоченные тем, чтобы найти способы для самоорганизующихся граждан вносить свой непосредственный вклад в дело предотвращения насилия через внедрение ненасильственных методов. В течение многих лет Международные бригады мира (МБМ) посылали подготовленных добровольцев для сопровождения активистов ненасильственного движения, находившихся в опасности, чтобы дать им возможность продолжать собственное сопротивление насилию. (15)

Например, когда в Гватемале одну за другой убили руководителей движения матерей исчезнувших людей, добровольцы МБМ приехали, чтобы жить с ними, и не оставляли их без охраны ни на минуту ни днем ни ночью. Хотя у них не было оружия, само присутствие и привлеченное международное внимание помогли уменьшить чрезвычайную уязвимость женщин. И когда самое худшее было позади, и беженцы захотели вернуться в свои дома, отряды добровольцев МБМ сопровождали их, чтобы сделать поездку более безопасной и оказать им поддержку, когда люди вернутся в свои деревни.

Весной 2003 года живые щиты поехали в Ирак с тем, чтобы попытаться остановить угрозу войны. Им не удалось это сделать, но их присутствие высоко оценили те, с кем им довелось встретиться, и они сыграли ценную роль, передавая в свои страны информацию из первых рук. В настоящее время международное ненасильственное присутствие обеспечивает столь необходимую защиту и солидарность палестинцам, а также оказывает поддержку израильским группам, выступающим за мир и обеспечение диалога.

Все это, казалось бы, незначительное неправительственное участие имеет реальную практическую ценность. Я бы предположила, что если бы подобное вмешательство осуществлялось в более крупных масштабах и при условии, что оно обладало бы уровнем заинтересованности, уделяемой в настоящее время вариантам сугубо военным, тогда ситуация могла бы сильно измениться к лучшему. Но, поскольку такие методы рассматривались как второстепенные, то им приходилось постоянно испытывать недостаток ресурсов. При наличии политической воли это могло бы измениться и вызвать революцию в том, что мы думаем о «вмешательстве».

КОНСТРУКТИВНАЯ РОЛЬ ДЛЯ ПРАВИТЕЛЬСТВ В ПОДДЕРЖКЕ МИРА «НА ТЕРРИТОРИИ ДРУГИХ ГОСУДАРСТВ»

Большая часть этой главы посвящена могуществу простых людей, с которым они способны противостоять произволу властей и осуществлять радикальные перемены. Это происходит потому, что «народовластие» и есть ключ к миру и демократии. Однако, важно не упустить конструктивные, ненасильственные возможности, открытые для правительств и тех, кто планирует международную политику. Несмотря на продолжающееся доминирование милитаризма, за последние годы произошли некоторые небольшие, но позитивные изменения.

Уже сейчас некоторые страны начинают менять свой подход к международным делам, отходя от былого акцентирования военной готовности и интервенции по направлению к вмешательству конструктивному (такому как реальное посредничество) и к поддержке местного мирного потенциала. За исключением Коста-Рики, ни одна страна не сумела полностью демилитаризовать свою внешнюю политику, но многие теперь уделяют гораздо больше внимания международному сотрудничеству, взаимной поддержке и влиянию, и гораздо меньше – запугиванию и угрозам. Эти страны основывают свою политику скорее на понятии всеобщей безопасности, нежели полагаются на свое превосходство. Политика ЕС, невзирая на все ее недостатки, представляет собой, по крайней мере, хотя бы частично, эксперимент именно в таком направлении.

Первое, что могут сделать внешние правительства, это отдать должное и поддержать местных активистов, работающих над решением проблемы насилия в своем обществе, независимо от того, занимаются ли они этим непосредственно и напрямую, или же через неправительственные организации, взаимодействующие с ними. Делать это следует не только тогда, когда такого рода деятельность служит собственным национальным интересам, но и исходя из чисто принципиальных соображений. Некоторые правительства, обладающие необходимым потенциалом для этого – например, Канада, Нидерланды и скандинавские страны – предлагают значительную поддержку такого плана активистам, работающим на благо демократии и против насилия любого рода. Определенный прогресс происходит даже в Великобритании – скромное подводное течение в гораздо более сильном непрекращающемся приливе милитаризма. Новый межведомственный «Всемирный фонд предотвращения конфликтов» был основан для поддержки инициатив «гражданского общества» в странах, где конфликт принимает – или может принять – насильственный характер. Масштаб и динамичность таких инициатив являются, однако, прискорбно неадекватными. Они слишком тесно привязаны к программам действия, пекущимся только о собственных интересах, таких как поддержание контролируемой среды для инвестиций и эксплуатации природных ресурсов.

Пример из моего недавнего личного опыта поможет проиллюстрировать неадекватность имеющегося в настоящее время потенциала к достижению и сохранению мира. Не так давно я участвовала в нескольких неофициальных встречах с небольшими группами представителей определенных кругов палестинского политического руководства, желавших изучить и разработать новые формы ненасильственных действий. Им нужно было определить способы действий, которые блюли бы права и чувство национального достоинства палестинцев и одновременно дали бы им возможность избежать такого развития событий, которое неизбежно поставило бы их в позицию проигравших и только закрепило бы страхи израильских евреев – отсюда их поддержка Ариэля Шарона. Они искали содействия и экспертного опыта, причем срочно, и европейские правительства были осведомлены об их надобностях. И все же для поддержки этой работы не были созданы ни финансовая, ни организационная базы. По всему миру стоят армии, готовые начать сражение, но пока еще нет наготове скромной и своевременной поддержки ненасильственных действий. И это необходимо изменить.

Помощь невоенного назначения может быть оказана не только неправительственным группам, но также поступать от одного правительства другому в виде самой разнообразной поддержки строительству мира – либо до того, как вспыхнуло широко распространенное политическое насилие (как во имя «позитивного мира», так и для предотвращения войны) либо уже после войны. Такая помощь может включать поддержку в строительстве институтов и развитии или перестройке инфраструктуры и экономики страны.

Как высказался недавно доктор Ханан Ашрави (16), «Природа упреждающих мер должна быть – по необходимости и по своей воле – конструктивной, мирной и оздоравливающей». Одним из возможных оздоравливающих вкладов может служить предложение «посредничества». Искусство истинного, благоприятствующего содействия в спорных ситуациях (в отличие от «медиации с позиций силы» или, скажем, когда США прибегает к выкручиванию рук), развивается и успешно используется такими странами, как Норвегия, сыгравшая ключевую роль в инициации мирного процесса между палестинцами и израильтянами (к сожалению, в настоящее время прекратившего свое существование). Позднее Норвегия также сыграла ведущую роль в посреднической деятельности по прекращению огня в Шри-Ланка и председательствовала на переговорах между правительством и ТОТИ (Тиграми освобождения Тамил Илама). Такая помощь может оказаться жизненно важной. Следующим крайне важным шагом в развитии такого посреднического потенциала послужит изыскание новых путей для укрепления и легализации подобных процессов посредством вовлечения «гражданского общества».

Необходимо развивать практические навыки для такого рода деятельности. Если правительства относятся к ним серьезно, они найдут возможность профинансировать обучение, готовя собственных граждан к такому вмешательству – конструктивному и поддерживающему, а также и к участию в ненасильственных политических действиях у себя дома и к ненасильственному сопротивлению. Стремление помочь и поддержать миротворцев в ситуациях, когда конфликт с применением силы уже исчерпан – еще один способ, когда правительства могут внести свой вклад в создание ситуации для начала строительства мира. Миротворцев следует готовить не к участию в сражениях, а к обеспечению этого процесса в жизнь. Выражаясь еще точнее, им следует быть скорее полицейскими, а не солдатами. И если миру предстоит демилитаризация, то это будет частью процесса.

Создание Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) для разработки путей конструктивного вмешательства в конфликт и по предотвращению или окончанию связанного с ним насилия можно рассматривать как шаг в правильном направлении. ОБСЕ начала свое существование как Совещание (СБСЕ), на самом деле представлявшее собой постоянно действующую площадку для диалога между Востоком и Западом, когда они представляли собой резко поляризованные блоки. Сюда входят и Канада и США, весь бывший Советский Союз и вся Европа.

Основной функцией ОБСЕ по-прежнему остается предоставление странам-участницам постоянной возможности диалога, таким образом помогая им смягчать напряженность и создавать атмосферу доверия и сотрудничества. ОБСЕ также задействована в «раннем оповещении» о потенциальных конфликтах и в проведении «превентивной дипломатии» в ответ на такие оповещения. Организация вносит свой вклад в строительство «позитивного мира», помогая странам-участницам выполнять свои обязательства в области прав человека, демократии и правопорядка. (17) Долгосрочные миссии ОБСЕ на местах работают в Боснии-Герцеговине, Эстонии, Грузии и Таджикистане. Их деятельность включает в себя заявление правительствам протестов по защите прав человека; предоставление посредников для оказания помощи в поиске путей политического решения споров; посылка групп наблюдателей для предоставления отчетов по данным ситуациям и процессам (таких как прекращение огня или выборы), оказание политического и морального давления самим фактом их присутствия и предполагаемое привлечение внимания других стран; предоставление кураторов в качестве действующих контролеров согласованных процессов; предоставление гражданской полиции в определенных ситуациях и предоставление обучения многим гражданским должностным функциям, необходимым для установления социальной стабильности и политического участия.

Вдобавок к предоставлению политической, дипломатической и финансовой поддержки местному гражданскому сопротивлению, правительства обладают средствами для прямого контакта с «режимом», угнетающим собственный народ или угрожающим безопасности других. Существуют решения, помогающие избежать многочисленных жертв среди населения страны; это скорее поддерживает, нежели подрывает международную демократию. Такие решения подразумевают скорее консультации и совместные, а не односторонние действия и поиск согласия, а не предпочтение диктату. Коллективная воля правительств оказывает воздействие на ситуацию и может включать в себя элементы, схожие с теми, которые составляют арсенал ненасильственных действий их граждан: правозащитная деятельность и поддержка перемен, а также отказ действовать в сговоре с существующим положением дел посредством временного прекращения сотрудничества. Но вдобавок у них есть возможность, которой нет у граждан: метод весомых поощрений. Вместо того, чтобы полагаться на свою способность причинять ущерб, они могут сфокусироваться на своем потенциале в деле оказания поддержки и предложить материальное стимулирование.

Слободана Милошевича, в конечном счете отстраненного от власти не войной, а общенародными протестами, можно было склонить к тому, чтобы он изменил свой образ действий, если бы западные правительства поддержали давление на местах, предложив ему определенные стимулы к изменению вместо того, чтобы загонять его в угол и начать войну против его страны, войну, которую не поддерживали те, кто позже сместил Милошевича.

В начале 2003 года, за пару месяцев до начала войны в Ираке, я участвовала в публичной дискуссии, и кто-то из слушателей спросил нас, что мы думаем о том, что могло бы быть сделано для того, чтобы превратить Саддама Хусейна из врага в друга. Вопрос прозвучал наивно, но на него последовало несколько интересных ответов. Возвращаясь сейчас к этому вопросу, я по-прежнему убеждена в его мудрости, насколько разумно он сдвинул фокус дискуссии от угроз и контр-угроз к позитивным альтернативам, способным изменить динамику враждебности.

С Саддамом Хусейном можно было бы справиться по-иному – если бы освобождение и благополучие иракцев и глобальная безопасность действительно были предметом озабоченности, и если бы назревшая необходимость перемен действительно получила международную поддержку. Внешнее давление и в особенности позитивные побудительные мотивы, могли бы создать оперативный простор для гражданских действий внутри страны. Мог бы начаться академический обмен, открывающий общество для иных энергий и влияний, поддерживающих перемены. Снятие санкций могло бы облегчить страдания народа и в то же самое время уменьшить пассивную поддержку режима. Реконструкция инфраструктуры страны восстановила бы моральное и экономическое процветание. Если бы условия были выдвинуты в спасительной для репутации форме, такая сделка могла бы содействовать развитию ситуации в благоприятном для всех заинтересованных сторон направлении. Такое соглашение могло бы даже включать размещение наблюдателей за соблюдением прав человека. (18)

Работа с деспотами и «воинственными деятелями» – нелегкая задача, но ею приходится заниматься непрерывно, как это было в Северной Ирландии. Каковы бы ни были средства, к которым прибегают, чтобы положить конец насилию и тирании, необходимо принимать жесткие решения о нахождении баланса между потребностью положить конец насилию и потребностью в справедливости. В теории позитивный мир включает справедливость, но в переходный период от войны (или угрозы ее возникновения) к началу долгой дороги к миру, может понадобиться прийти к определенному компромиссному варианту. Положить конец существующей тирании или кровавой бойне – это необходимый и безотлагательный шаг для того, чтобы справедливость и мир получили хоть какой-то шанс.

Во второй главе я предположила, что честь и достоинство являются важными мотиваторами для политиков – и людей в общем смысле, особенно в не-западных культурах. Когда западные политики начинают унижать определенные правительства (не говоря уже о бестактности и бесчувственности) они не только разрушают любую вероятность оказания на них хоть какого-нибудь позитивного влияния, но тем самым они отталкивают большие группы населения нашей планеты, и таким образом теряют возможность согласованной поддержки перемен. Существует разница между откровенным высказыванием и оскорблением, и существуют уместные контексты и каналы для коммуникации. Наши дипломаты знают об этом, у них есть надлежащая подготовка и умения. Складывается впечатление, что наших политиков обучали в другой школе.

Высокомерие Запада особенно унизительно, поскольку он требует от других соблюдения правил поведения, которым сам не следует. Это особенно возмутительно в делах безопасности. Никто не может угрожать Западу, тогда как Западу позволено угрожать всем. По поводу оружия массового поражения в Ираке – оно вообще существовало когда-либо? Вне всякого сомнения, когда-то оно было, но режим контроля, очевидно, оказался эффективным средством его уничтожения. Однако, как бы то ни было, ответ на угрозу ОМП гораздо шире и значительнее. Он углубляется в существо вопроса о том, что не так с международными отношениями и с ролью, приписываемой Западом самому себе.

Только после того, как мы оглянемся на самих себя и наведем порядок в собственном доме, мы обретем определенный моральный авторитет в мире. Только когда мы будем соблюдать Договор о нераспространении ядерного оружия с нашей стороны – а именно займемся, причем незамедлительно, уничтожением нашего собственного ядерного оружия, только тогда мы получим право требовать того же самого от других. Только когда мы начнем вести себя демократически в международных отношениях, а не размахивать увесистыми дубинками экономического и военного преимущества, только тогда мы получим право проповедовать демократию.

ОТВЕТ ТЕРРОРИЗМУ?

Является ли ненасилие ответом на терроризм? В краткосрочное перспективе не более, чем насилие. Но, по крайней мере, оно не провоцирует постоянно терроризм, не служит предпосылкой, или просто видоизмененной версией его же. Ненасилие отстаивает ценность справедливости, которую терроризм, равно как и другие формы организованного насилия, так часто провозглашает своей целью. Ненасилие предлагает иной путь решения проблемы структурного насилия и борьбы за достоинство и уважение.

Религиозные мотивы, которые многие террористы заявляют в качестве причин для своих поступков, не будут сняты, но наоборот усилены, если применить против них насилие, которое для фанатиков одновременно будет и стимулом и прямым следствием. (Это относится к фанатикам всех религий.) Такие действия процветают на противостоянии. Как можно ослабить их влияние на умы и сердца? Чем заполнить пространство, которое они занимали в обществах и движениях?

Необходимо внести изменения не только в сердца и умы террористов, но и в то, как сильные «демократические» правительства понимают и используют силу. Угрожать миру огромными армиями, устрашающим оружием и массивными ядерными арсеналами также является формой терроризма. Вера в то, что собственный подход к решению вопросов настолько превосходит все остальные, что это дает право на подобную угрозу, является просто видоизмененной формой фанатизма.

Применение силы во время военных действий отражается в безжалостных взглядах и обыденной жестокости, наличествующих в столь многих обществах и системах, и ими же усугубляется. Бич нищеты являет собой каждодневное оскорбление человеческой природе. Идет разорение среды обитания человека и других биологических видов ради обогащения немногих «избранных». Никто из нас не может избежать вовлеченности в бесчисленное множество разновидностей насилия – экономического, политического и экологического – которые милитаризм отражает и усиливает.

Западные «демократии» отстаивают ценности «просвещения» и стараются претворять их в жизнь в той или иной степени в своем (относительном) уважении к законности, соблюдению прав человека и демократическим процессам. (19) Признать, что в последнее время Соединенные Штаты и другие так явно и все масштабнее пренебрегают этими нормами, не означает отказа признать тот факт, что в большинстве своем мы предпочтем относительную каждодневную безопасность и социальное обеспечение в большинстве западных стран тем уровням неравенства, опасности и политической некомпетентности, от которых страдает большинство людей во многих странах мира. Эти невзгоды – наряду с войной и нищетой – принуждают многих бежать из их собственных стран и искать убежища на Западе.

Между тем, Запад распространяет по всему миру свои собственные формы насилия: насилие через экономическую эксплуатацию и политическую гегемонию, насаждаемые военной мощью (включая оружие массового поражения). В последнее время эта мощь все чаще сосредотачивается в руках одной-единственной супер-державы. Вполне можно утверждать, что именно эта держава наиболее развращена своим стремлением к господству.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ НАРОДОВЛАСТИЯ МИЛИТАРИЗМУ И ТРЕБОВАНИЕ МИРА

Культура насилия и наш расчет на него как на механизм решения проблем с разногласиями и обретения контроля над другими, довело нас до такой ситуации, когда милитаризм сам по себе составляет величайшую тиранию в мире, разоряет жизни и землю, служит причиной массовой миграции, мешает развитию и процветанию. Кем бы мы ни были и где бы мы ни жили, у нас есть свое предназначение – и неважно, в чем наша мотивация – в наших нынешних страданиях, или же в пребывании в стрессе от того, что на наших глазах происходит с другими, и мы боимся за будущее человечества в более широком смысле слова. Система войны и доминирования, способная полностью уничтожить нашу планету, это и есть тирания, который все мы должны противостоять. Очевидно, что войне невозможно положить конец насилием. Очевидно также, что существование милитаристской системы есть самое фундаментальное препятствие на пути к миру. Таким образом, оно является основной задачей, которую предстоит решить народовластию.

Примеры ненасильственных действий, приведенные мною по всему миру, взяты из стран, непосредственно испытывающих насилие или репрессии. Ненасильственные действия в западных демократиях чаще концентрируется на политике и действиях своих собственных правительства, посягающих на нужды и права человека в других странах и при этом поглощающих ресурсы, которые можно было бы потратить на общественные нужды у себя дома. В наши дни антимилитаристское движение то затихает, то вспыхивает с новой силой уже в течение многих десятилетий. Его участники ответственны за многие смелые и творческие акции в центре городов и у стен ядерных установок, перед правительственными зданиями и на взлетных полосах на базах бомбардировочной авиации. Антивоенное движение на Западе (теснейшим образом связанное с движением за глобальную справедливость) выросло за последнее время и обрело общность с участниками антивоенных акций протеста на каждом континенте. Когда США и Великобритания начали войну против Ирака, миллионы людей по всему миру проявили озабоченность и приложили достаточно усилий к тому, чтобы организоваться и выйти на демонстрации против этой войны.

Многие поддерживают войну, поскольку не видят альтернативной формы власти. Я попыталась показать, что «народная власть» предлагает реальную альтернативу и, если отнестись к ней серьезно и заняться систематической организацией, то можно тем самым превратить военно-оборонительные установки в устаревшие понятия. Одновременно произойдет передача власти от меньшинства к большинству. Возможно, именно поэтому сама идея так непривлекательна для лидеров.

Замена насильственной реакции на тиранию и несправедливость ненасильственным сопротивлением способна создать место для процесса, ведущего к уничтожению милитаризма – его структур, материально-технической базы и культуры. Но для того, чтобы отказ от применения насильственных методов мог создать эффективное средство против тирании по всему миру, включая тиранию самого насилия, его необходимо развивать, финансировать и применять с той же самоотверженностью, с которой мы поддерживали милитаризм. Нужно интегрировать ненасилие в наши учебные программы и внедрить его в наши структуры – точно так же, как сейчас обстоит дело с милитаризмом. Несмотря на то, что ни война, ни ненасилие не смогли обеспечить быстро действующее и полноценное средство от человеческой греховности, и хотя уязвимость всегда будет оставаться уделом человека, активное ненасилие предлагает нам все возможности для того, чтобы содействовать безопасности и благополучию друг друга, тем самым вызволяя нас из бесконечного замкнутого круга насилия. Отказ от насилия способен помочь нам наметить новый путь к относительной безопасности на нашей все сокращающейся и постоянно находящейся под угрозой планете.

Ответ на насилие зависит от всех нас. Он не возникнет из систематического применения еще большего насилия, но произрастет из иной энергетики и из ценностей, изобличающих истинную природу насилия. Он придет тогда, когда мы внезапно осознаем свое место в общем ходе событий и примем решение участвовать в процессе перемен.