Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306



бет11/87
Дата12.06.2016
өлшемі3.01 Mb.
#130259
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   87

КАК СПАСТИ ПАРИЖ?



Маленькая Бельгия имеет в своем гербе льва. И точно так же, как и лев, защищается она против во сто крат сильнейшего неприятеля. Героически дерется ее крошечная армия, такая забавная в своих лакированных цилиндрах, иногда украшенных петушиными перьями.

Страна пытается отстоять свою независимость. Бельгийцы взрывают туннели, жгут мосты, дома, города, открывают шлюзы, разрушают плотины, затопляют водой сотни тысяч гектаров плодородной земли. По железным дорогам несутся груженые балластом «бешеные поезда», на которых нет ни одного человека, нет даже машиниста. Эти поезда пускаются полным ходом навстречу немецким эшелонам; и там, где «бешеный поезд» ударяется в немецкий паровоз, происходит нечто ужасное: вагоны громоздятся один на другой, котлы локомотивов разлетаются в куски, люди, лошади, пушки и повозки перемешиваются в кровавую кашу.

Немцы борются с «бешеными поездами», как могут. Они высылают вперед дозоры улан, за которыми черепашьим шагом ползут набитые солдатами и военным имуществом эшелоны. При первых признаках «бешеного поезда», уланы динамитной шашкой вырывают кусок полотна и перед остановившимся немецким эшелоном нагромождается гора обломков «бешеного поезда». Немцы спасены, но и бельгийская цель достигнута. Путь загроможден на долгие часы, и немецкий генерал не поспеет в урочное время к месту своего назначения...

А в рощицах, кустарниках, среди скал и утесов шевелятся бесчисленные партизаны, — вооруженные правительством крестьяне, рабочие, присяжные поверенные, школьники и артисты, — все местные жители, прекрасно знающие окрестность. Группами и в одиночку подкарауливают они немцев, подстреливают их из-за утла, из окон домов, расстреливают залпами в горных перевалах, спускают на них каменные лавины и окружают огненными кольцами горящих лесов. Этих партизан ловят, вешают и расстреливают, но на место погибших, как из-под земли, вырастают новые тысячи патриотов, которые героически и без надежды на победу действуют в глубоком тылу корпусов фон Клука.

Бельгия защищается с отчаянием погибающего. Она не знает больше антагонизма, вечного между валлонами и фламандцами. В этот август она едина, полна самопожертвования. Постоянно подходящие новые и новые полки из Франции дерутся с бельгийцами плечо к плечу, но усилия обеих армий не планомерны, военные операции импровизируются на месте, в зависимости от обстановки. В штабах и в строю царит растерянность, подавленность и усталость.

Пушки гремят все дальше и дальше к западу, — огрызаясь на каждом шагу, и французы и бельгийцы отходят все ближе к границе Франции, все больше земли уступают они врагу.


***
Маленькая французская станция Жемон. Расположена она на бельгийской границе, где расстояние между таможенными пунктами не более полукилометра. Обычно в течение дня через Жемон проходят четыре пары экспрессов: две пары на Брюссель и Амстердам, и две другие, — на Намюр — Льеж — Аахен — Кельн — Ганновер — Берлин. Последний ночной экспресс полон богатых пассажиров, спешащих в Варшаву, Ригу и Петербург. Этот поезд-люкс до сих пор называется Норд-экспрессом и к нему, по издавна заведенной привычке, на всех станциях Бельгии и Германии выходят продавцы винограда, дешевых американских сигарет, бургундского вина, запретной политической литературы и всевозможных закусок, фруктов и напитков. В тот момента, когда экспресс останавливается на какой-нибудь пограничной станции, около него образуется оживленная ярмарка.

Сегодня на станции Жемон исключительно большое оживление, несмотря на то, что экспрессы из Берлина и Амстердама — вот уже больше недели — не останавливаются у ее перрона.

Все пути этой маленькой станции заняты пыхтящими паровозами и сцепленными на скорую руку поездными составами, в которых рядом с роскошным салон-вагоном можно видеть грязный, покрытый черной пылью, угольный вагон, открытые платформы, цистерны и старые-престарые деревянные двухэтажные вагоны французского образца.

Все эти дома на колесах переполнены сверх всякой меры пожилыми мужчинами, женщинами, детьми. Среди пассажиров мелькают сутаны католических патеров и косынки сестер милосердия.

Платформы станции так же, как и поезда, полны сидящей на чемоданах, баулах и ящиках толпой. Около поезда дымятся походные кухни, какие-то организации раздают горячую пищу и жидкий кофе тысячам беженцев, затопивших Жемон. Странно видеть людям 1914 года маркизов, стоящих в очереди, рядом с мещанкой — блестящую кокотку, тянущуюся с пустой кружкой из-за спины священника ...

Над станцией стоит гул, непрерывное жужжание голосов. Сейчас всего одиннадцать часов утра, но солнце палит немилосердно, и люди сильно страдают от жары, особенно те, на которых надето по два-три платья сразу, — все их имущество. Изредка раздается тревожный свисток паровоза, и тогда десятки людей, таща за собой детей и вещи, устремляются к вагонам, где уже и так нет места, пытаясь, вне очереди и права, прицепиться к буферу, лесенке или стать на наружную ступеньку, бегущую вдоль наружной стены вагона. Этих людей сгоняют, спихивают, стягивают руками на полотно, многие с диким воплем падают под колеса, — хрустят кости, льется кровь — и когда последний вагон, мерно покачивающий красным фонариком, быстро уносится на восток, между рельс корчатся человеческие обрубки, валяются окровавленный детские руки и головы с закатившимися под орбиты глазами.

Трупов убирать некому. Беженцам это делать противно, а станционные санитары давно уже на фронте, где им приходится подбирать еще более искалеченных людей в французской, бельгийской и немецкой форме. Изредка, — когда труп уж слишком изуродован, — некто из толпы набросит на него кусок откуда-то стащенного брезента, иногда собственное одеяло или просто ветки, наломанные с деревьев из станционной ограды.
***
В душном и накуренном помещении таможни, несмотря на распахнутые настежь окна, стоит нестерпимая жара и непередаваемая толчея. Около стола, заваленного объедками, казенными бумагами и полупустыми бутылками вина, столпились потные, возбужденные люди, наседающие на измученного, позеленевшего от бессонных ночей коменданта, который постоянно отирает с шеи струящийся в расстегнутый воротник мундира пот.

— Алло! Алло! — надрывается в телефон комендант. — Дайте же наконец Сен-Кантэн! Алло... Попробуйте кружным путем, через Валансьен. Мне действительно нужно. Заявите priorité — предпочтение.

Он злобно бросает трубку и трет ладонью четырехдневную бороду.

— Вам что угодно?

— Мосье ле командан: меня зовут маркиз Виллакоблэ. Неужели вы не найдете для моей супруги хотя бы одного сидячего места? Не может же дама третьи сутки стоять в уборной вагона!

— Мосье, я бессилен. Попытайтесь сделать что-либо сами.

— А вам что?

— Когда мы поедем дальше, мосье ле командан? Наш эшелон отцеплен уже с пятницы и стоит в тупике.

— Какой номер вашего эшелона?

— Я не знаю...

— Тогда не суйтесь; узнайте сначала номер. Следующий.

— Командан, я вам приказываю ...

— Вы? Мне?

— Да, я. Знаете ли вы, кто я?

— Хоть бы сам дьявол. Алло ... Алло ... Дадите ли вы наконец Сен Кантэн? Что? Вызов из Шарлеруа? Слушаю.

— Вы мне ответите, комендант! Ваше имя?

— Убирайтесь. Вы видите, — я занят. — Алло? Да. Жемон... Да. Комендант. Приоритэ? Тише!!!!

Комендант злобно шипит на публику, машет рукой, берет карандаш и быстро пишет:

— Сто двадцать крытых вагонов.... могут быть и другие... Да. Понимаю. Двести платформ... цистерны с водой. Как? Суасант сис? Суасант дис? Суасант дис. ... Да, мой генерал. Будет исполнено. Не позже, чем через пол часа.

Комендант устало поднимается, застегивает воротник мундира и зовет:

— Жаспар!

— Мосье ле командан?

Вооруженный винтовкой жандарм делает шаг к коменданту и замирает, вытянувшись смирно.

— Жаспар: позовите начальника станции и разыщите лейтенанта Деллонэ. Постойте: скажите вашим товарищам в дежурном взводе, чтобы немедленно согнали на первый перрон всех сцепщиков и позовите командира дежурной роты пехоты.

Жандарм поспешно уходит, а комендант делает знак остальным жандармам очистить помещение. Несколькими минутами позже в опустевшем помещении таможни около стола коменданта сидят пехотный офицер, лейтенант жандармерии, и небритый, усталый так же, как и комендант, начальник станции Жемон.

— Господа, — говорит комендант, — я только что имел срочный разговор с Шарлеруа. Бельгийцы отдают Намюр, и Шарлеруа приходится эвакуировать в самом спешном порядке. Вот, на этом листке, я записал число вагонов, которое необходимо немедленно перегнать в Шарлеруа. Позже мне будут даны дальнейшие инструкции.

Начальник станции берет листок. Брови его поднимаются и застывают в гримасе отчаяния.

— Но, мосье ле командан, у нас нет даже и сотой части требуемых комендантом Шарлеруа вагонов!

Комендант Жемона кивает.

— Я это знаю, и поэтому я пригласил сюда господина капитана и лейтенанта Деллонэ. Нам придется очистить вагоны от беженцев.

Теперь отчаяние отражается уже на лице самого лейтенанта Деллонэ.

— Господин комендант! Это же будет настоящее побоище! Беженцы ни за что не согласятся покинуть вагоны! Вы не можете себе представить, какое нервное и напряженное настроение существует в их среде!

— Что-ж поделать, дорогой Деллонэ, — c’est la guerre, — это война. Вагоны должны быть пересланы в Шарлеруа во что бы то ни стало. Боевой приказ.

Деллонэ пожимает плечами:

— Мне придется действовать силой оружия...

— Я не могу вам в этом помешать.

— Но я вовсе не желаю брать на себя ответственность за кровь бельгийцев и соотечественников!

— Потребуйте у коменданта письменного приказа, — вставляет совет, молчавший до сих пор капитан пехоты. — Вся ответственность тогда с вас будет снята.

— Но ответственность перед своей совестью?..

Коменданта Жемон, внезапно покраснев, ударяет ладонью по столу.

— Довольно, Деллонэ! Если каждый офицер будет рассуждать подобно вам, мы не только проиграем войну, но доживем и до революции. Вот вам письменный приказ и потрудитесь исполнить его в кратчайший срок. Меры, к которым вы прибегнете, меня не касаются. Ступайте. До свиданья, господин капитан.

Четверть часа спустя, на всех путях станции Жемон творится нечто невообразимое. Людей силой толкают из вагонов, сгоняют на платформы, оттесняют оттуда на вокзальную площадь. Из окон и дверей вагонов летят подушки, корзины, чемоданы, оттуда передают плачущих детей, повсюду мелькают кэпи военных и жандармов, которые безжалостно очищают один вагон за другим.

— Аллэ, аллэ! Армия не ждет.

— Боже мой, но куда мы пойдем?

— Это нас не касается.

— Звери, изверги! Будьте вы прокляты!

Крик, вопли и брань висят в душном воздухе. На платформе, под напором толпы, переворачивается походная кухня, и кипящий кофе обливает воющих от боли людей. Около одного из паровозов образовалась группа самозащиты, и какие-то штатские вступают в рукопашную с солдатами. Там трещат даже выстрелы, — пока правда, в воздух, — но недалек тот момент, когда пули вонзятся в самую гущу толпы. Цепи жандармов начинают упорно, прикладами, очищать платформы.

— Месье, скажите, неужели немцы близко? — в отчаянии спрашивает тучный господин, по виду лавочник.

— Я не знаю... По-видимому, так.

Этот краткий диалог спасает положение. Кто-то подхватывает конец первой фразы и, не уловив интонации, порождаете ложный слух:



Немцы близко...

Искра вспыхивает. Как по пороховому шпуру бежит сначала тихая и, немедленно, громкая весть:

— Немцы близко!

— Немцы близко!!!

— У-ла-ны!!!

Толпа, потеряв голову, бросается в сторону Франции, бежит, теряя вещи и детей, по дорогам, по колосящимся полям, растекаясь, как ветер по провинции Валансьез... Забыты поезда, планы, надежды, забыт рассудок, люди бегут в панике, помня только одно:

... В Льеже немцы отрубили всем молодым бельгийцам указательные пальцы правых рук, чтобы те не могли стрелять...

... В Лувэне немцы расстреляли всех обитателей богадельни за шпионаж...

... Во всей южной Бельгии нет ни одной женщины, которая не была бы обесчещена уланами Бюлова и Клука.

Потерявшие голову бельгийцы бегут, видя пред собой только заголовки последних брюссельских газет, помня последние рассказы очевидцев. Действительно ли это было так, никто не хочет думать. Бельгийцы бегут, пугая также французских крестьян, сея страх и панику в стране своей союзницы Франции, порождая ужас, который начинает расходиться по стране, как круги в воде от брошенного камня.






Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   87




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет