Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306
жүктеу/скачать 3.01 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- 23 АВГУСТА
СЕРАЯ ЛАВИНА КАЙЗЕРАФаланги серых войск кайзера затопили Бельгию. Льеж — крепость, созданная по последнему слову военной техники, пала под ударами 42-сантиметровых орудий, под натиском баварцев, саксонцев и пруссаков, боящихся фельдфебеля больше собственной смерти. А в это время французская армия по всему фронту Эльзаса в беспорядке отступает на Иль-де-Франс, — ничто, кажется, не может остановить ее движения, похожего на ход тяжелого шоссейного вала, потерявшего своего машиниста. Колонны войск в синих «капотах» и красных штанах затопили все проселочные и шоссейные дороги и с каждым днем все больше и больше приближаются к Парижу, приближаются с быстротой, которая внушает опасения не только министрам в столице Франции, но и разбросанным по Европе их союзникам. Французский план кампании был основан на уверенности, что Германия будет одновременно вести операции на двух фронтах: на западном — против Франции и восточном — против России. Было очевидным, что Германия сосредоточит против Франции максимум своих сил, чтобы покончить с ней в первую очередь, и тогда обрушится железным кулаком объединенных армий на Россию, которая, со своей слабо развитой железнодорожной сетью, должна была, по предположениям германского генерального штаба, закончить свою мобилизацию значительно позднее Франции. Как показала действительность, Германия на самом деле бросила против Франции лучшие свои армии и сделала все от нее зависящее, чтобы покончить с французской армией, прежде чем армия царя могла обрушиться на Германию колоссальным весом многих миллионов солдата. Франция, правильно оценивая обстоятельства будущей войны, обвела себя сильным поясом неприступных фортов, закрывавших будущему неприятелю путь с запада на восток непосредственно. Даже великолепно снабженные артиллерией и не ощущающие недостатка в военных материалах, немцы серьезно сомневались в том, что цепь этих фортов может быть прорвана с достаточной быстротой. Поэтому Германия все свое внимание сосредоточила на возможности встретиться с армиями Франции на открытом поле, в тылу этих укреплений, стремясь разбить французов в кратчайший срок. Взгляд на карту западной Европы доказывает, что для достижения этой цели существовал только один путь, и этот путь был — Бельгия. Конечно, форсирование территории независимого государства создавало ряд дипломатических затруднений и неприятностей, но здравый смысл стратегии подсказывал, что, в случае удачи операции, эти неприятности сторицей окупятся теми победами, которые немцы с несомненностью должны были одержать над французами. Кайзер приказал Бельгию форсировать, серые армии через нее прошли и, как показали события, почти добились того, о чем мечтал немецкий генеральный штаб. Двадцатого августа, через три недели после объявления войны, три немецких армии с боем барабанов и с развернутыми знаменами двинулись неудержимым потоком к северной границе Франции, где их поджидали левое крыло французской армии и слабосильный английский экспедиционный корпус под командой маршала Френча, только что перевезенный во Францию из Англии. Этот поток трех немецких армий, который шел сквозь Бельгию, не мог быть остановлен. И французы, и англичане оказались вынужденными поспешно отступить, отбиваясь от быстро наступавшего неприятеля непрерывными арьергардными боями. Только в столь поспешном отступлении главнокомандующий вооруженными силами Франции Жоффр видел возможное избавление от надвигающейся катастрофы.
Резко бьют часы. Тяжелым, темным обелиском стоят они в просторной комнате, стены которой заставлены бесконечными книжными полками. В этой комнате горит одна единственная лампа под зеленым абажуром, бросающая сноп матового света на массивный дубовый письменный стол. В момент, когда часы отбивают удары, в комнате стоит такая тишина, что удары звучат как бой колоколов церковной башни. Одиннадцать часов. Рука сидящего за письменным столом человека задумчиво поглаживает лист бумаги, на котором жирными цифрами отпечатана дата: «23 августа». Этот лист бумаги — сводка донесений с фронта, сводка печальная, полученная утром через посредство офицера связи. Человек, который в задумчивости поглаживает лист — президент французской республики Раймонд Пуанкарэ. Он встает, комкает сводку и бросает ее в корзину. — Этого никто не поймет! — с раздражением произносит он вслух и начинает нервными и мелкими шагами ходить взад и вперед мимо полок, которые значительно выше, нежели могут достигать его руки. Пуанкарэ невысок, у него большая голова и глубоко сидящие под насупленными бровями глаза, — умные и в то же время добрые. Президент долго ходит по комнате, время от времени приближаясь к плотно задернутым занавескам и смотря через окно на улицу. Прислушивается... Тишина. Улицы Парижа мертвы и тихи, так же, как весь Елисейский дворец, в котором живет президент. Ни звука в просторных покоях, в бесконечных коридорах, где на стульях дремлют уставшие за бурный день слуги. Всюду полутьма, притушенный свет, унылая бесконечность тянущейся ночи, — ночи, когда президент с нетерпением ждет гонца из Витри ле Франсуа, ставки Жоффра. Пуанкарэ возвращается к корзине. Нельзя бросать туда столь важные документы. Хотя все выброшенные бумаги ежедневно сжигаются под присмотром специального чиновника, ответственного за тайну государственной переписки, всегда может случиться, что пытливый взор шпиона сумеет проникнуть в секреты страны. А секреты печальны... вот уже несколько дней, как ставка шлет в Елисейский дворец самые неутешительные сведения. Президент вынимает из корзины некоторые бумаги и бросает на стол, намереваясь сжечь их собственноручно в камине. В тот момент, когда на бювар, рядом с другими комками, падает раздражающая сводка штаба, Пуанкарэ неожиданно улыбается. Гибким прыжком на стол беззвучно вскакивает любимец президента — сиамский кот. Он, словно приглашенный к этому, начинает играть скомканными бумажками, гоняет их из одного края стола в другой. Этот кот — самое доверенное лицо президента, самый любимый друг, самый сокровенный свидетель трудных и ответственных размышлений. Пуанкарэ наклоняется над столом, валит кота на спинку и начинает щекотать рукой его шелковую грудку. Кот урчит, потягивается, подставляет свою пушистую шею нежной руке хозяина, мелко ударяя по пальцам выпущенными когтями. В коридоре раздаются тяжелые шаги. Президент быстро снимаете со стола кота и опускает его в одно из кресел. — Войдите! В кабинете высокий, сухощавый офицер в красных галифэ. Сдержанным наклонением головы приветствует он президента, едва слышно щелкает шпорами. Это полковник Пенелон, офицер связи между ставкой и Елисейским дворцом. Он сегодня уже во второй раз в Париже и стоит теперь усталый, запыленный, в высоких сапогах, измазанных синей глиной. Не приглашая сесть, президент подходит вплотную к гонцу. Пытливо всматривается в его лицо. Он хорошо знает полковника, любит его за его откровенность, прямодушие, за его понимание долга солдата и офицера для ответственных поручений. Одного взгляда достаточно. Президент понимает все. — Вы привезли мне весть о поражении, полковник? — без обиняков спрашивает он. Полковник, сделав короткую паузу, ловит взглядом взор президента и так же прямо отвечает: — Да, господин президент, — я привез вам весть о поражении. Пуанкарэ делает знак, предлагая полковнику следовать за ним. Он подходит к столу, стоящему рядом с письменным, на котором приколоты карты различных частей Франции и спрашивает: — В каком месте? Полковник Пенелон, быстро ориентировавшись, опускает палец сначала на одну точку вблизи северной границы Франции, затем на другую, третью... — Не может быть! Полковник сокрушенно кивает. Увы, это так. Он бросает свое кэпи на кресло и спугивает этим кота. Опершись левой рукой о край стола, он правой начинает переставлять по картам разноцветные деревянные кубики, означающие корпуса, дивизии, полки, батареи. Ровным, немного резким голосом он объясняет президенту положение па фронте, объясняет, почему поражение следует за поражением, почему французская армия неуклонно отступает. Доклад Пенелона обстоятелен. Он говорит о том, что было бы, если бы Германия решила уважать бельгийский нейтралитет и не покусилась на ее территорию; что было бы, если бы Франция не считалась с возможностью вооруженного выступления Бельгии против Германии — и так далее. В общих чертах полковник напоминает президенту, что желанием германского генерального штаба было выйти в тыл линии французских фортов и дать решительный бой в областях, прилегающих к северным французским границам. «В общем, господин президент, — говорит он, — положение таково: от Бельгии до швейцарской границы, если следовать с севера на юг, германские армии расположены в следующем порядке: 1 армия фон Клука, затем 2-ая фон Бюлова, 3-ая фон Хаузена, 4-ая герцога Вюртембергского, 5-ая кронпринца Фридриха-Вильгельма или, как принято его называть, Вильгельма, 6-ая принца Рупрехта Баварского и, наконец, 7-ая фон Хэрингена. В цифрах — совокупность германских сил выражается: 170.000 пехоты, 100.000 артиллерии, 40.000 кавалерии, 20.000 сапер и инженеров и 50.000 резервов. Всего 680.000 человек. «Расположенные против них французские войска, — следуя опять таки с севера на юг, находятся под командованием: 5-ая армия — Ланрезака, 4-ая — Лангля, 3-ая — Сарайля, 2-ая — Кастельно и, наконец, последняя, 1-ая, — Дюбаля. Совокупная мощность: пехоты — 550.000. Артиллерии — 90.000. Кавалерии — 4-0.000. Сапер и инженеров — 30.000. Резервов — 50.000, всего — 760.000 человек. «На левом крыле нашего фронта, севернее ла Фэра, сконцентрирована армия англичан мощностью в 50.000 пехотинцев, 13.000 артиллеристов, 8.000 кавалеристов, 5.000 сапер и инженеров, и, наконец, 6.000 штыков в резерве. Всего 82.000 человек. «Таким образом, против 680.000 немцев выставлено в настоящий момент 842.000 союзных войск, не считая блокированных немцами южнее Антверпена 100.000 бельгийцев. На западном фронте в настоящее время ведут бой 1.522.000 человек — количество, небывалое в истории человечества, причем главная масса немцев сконцентрирована на севере. «Все указывает на то, что немцы, с присущей им педантичностью, развивают свой план, выработанный умершим в прошлом году долголетним начальником их генерального штаба фон Шлиффеном. Пользуясь огромным перевесом своих войск на севере нашего фронта, они, пройдя через территорию Бельгии, надеются разбить наши армии северного фронта и завладеть Парижем, игнорируя наши успехи па юге». Пуанкарэ знает, что план Шлиффена, измененный нынешним начальником главного штаба фон Мольтке, племянником знаменитого Мольтке, героя 1870 года, в своих главных чертах по-прежнему существует. Именно в противовес ему и был создан знаменитый французский план номер 17. Согласно этому плану, было решено, что в случае, если Германия (на что не надеялись) не нарушит нейтралитета Бельгии, французская армия ограничится на севере исключительно оборонительными операциями, пытаясь задержать продвижение немецких войск к Парижу. На юге же, главные силы французов должны были обрушиться сокрушительным ударом на предусмотренные планом Шлиффена малочисленные германские войска в Эльзасе и Лотарингии, разбить их и в стремительном преследовании оккупировать Прирейнскую область Германии, лишив ее, тем самым, основы своего снабжения, — крупных металлургических заводов. В случае же, если бы немцы действительно прошли сквозь Бельгию, на севере предполагалось задержать их до тех пор, пока удар на юге не принесет французскому оружию полной победы. После этого все внимание будет перенесено на север. — Действительность, однако, опрокинула наши предположения, — продолжает полковник Пенелон, отрываясь от карты и выпрямляясь. — Операции немцев, правда, развивались в продолжение первых дней войны именно так, как было намечено во втором случае, то есть, при проходе их через Бельгию, однако, нас постигло тяжелое разочарование. Оказалось, что наш северный заслон не в силах был справиться с лавиной войск кайзера, значительно превосходящих наши войска своей численностью. С другой стороны армии Кастельно и Бюбаля, которые по плану должны были теснить Рупрехта и Хэрингена, оказались бессильными разбить их и, тем более, выделить часть своих сил для оказания помощи Северной армии. Чтобы поддержать наши первую и вторую армии, необходимы свежие крупные силы, которых дать невозможно. Между тем, даже усиленными, не предусмотренными планом № 17, частями левое крыло нашего фронта, поглотившее все имевшиеся налицо силы метрополии восьмидесяти шеститысячную армию англичан, не в состоянии справиться с возложенной на него задачей. Оно неуклонно загибается к юго-западу, отступая под неослабевающим напором немцев. Лицо Пуанкарэ становится еще сумрачнее. Для него ясно, что ничтожная победа в Эльзасе и захват новых территорий в этой провинции является единственным успехом, тогда, как весь план № 17 оказывается совершенно негодным. Опасения президента республики понятны. Продвижение немцев к Парижу протекает с необыкновенной быстротой. 18 и 19 августа ими была захвачена часть, смежная с Лотарингией, затоплен войсками весь Люксембург, оккупирована половина Бельгии. Намюр, мощный современный форт этой страны, ее надежда, оказалась накануне капитуляции. — Что же намеревается делать Жоффр? — спрашивает президент. — Вы скоро получите подробно разработанный план операций, господин президент, — отвечает полковник Пенелон. — Я же со своей стороны могу сказать вам, — конечно, совершенно неофициально, — что с тех пор, как немцами захвачена столица Бельгии — Брюссель, и Шарлеруа оказался под непосредственной угрозой, наш главный штаб совершенно изменил свои взгляды на план № 17 и отбросил мысль о продвижении в Эльзасе. Уезжая, я слыхал даже, как генерал Жоффр отдавал приказание армиям Кастельно и Дюбаля спешно выделить два корпуса для переброски их по железной дороге к границам Бельгии, для подкрепления пятой армии генерала Ланрезака... Пуанкарэ со вздохом отходит от стола и опускается в кресло. Ладонью руки он проводит по лицу и спрашивает полковника: — Знаете ли вы, Пенелон, что привезенная вами весть ужасна? Ведь трое суток мы дрались с неослабевающим упорством па территории Бельгии, и я рассматривал эту битву, как решающую, которая должна спасти Париж от нашествия бошей. Знаете ли вы, что именно сегодня утром наши северные армии и англичане должны были нанести из Арденн немцам удар, в результате которого они оказались бы отрезанными от своей родины, окружены и прижаты к морю и Голландии? Теперь же все это рухнуло... Полковник Пенелон берет свое кэпи: — Господин президент, — говорит он, — вы правы, наши планы не осуществились, наши армии откатываются в ставку все время поступают сведения о паническом бегстве наших частей, но отчаиваться мы все же не должны. Я верю, что генерал Жоффр представит вам план, который приведет в конце концов к удаче, что он сумеет приостановить беспорядочное отступление, что он проведет планомерную перегруппировку частей и что на одной из наших рек, — не знаю, на Марне ли, или даже, может быть, на Сене, — но мы сможем оказать армиям кайзера такой отпор, который, возможно, станет для них катастрофой. Франция не раз выходила с честью из подобных положений. — На Сене? — встревоженно спрашивает Пуанкарэ, — Неужели вы хотите включить Париж в сферу военных действий? Знаете ли вы, какое впечатление произведет на население Франции бой под стенами столицы? Понимаете ли вы, что в подобном случае нам может грозить еще большая опасность, а именно, катастрофа изнутри, революция? — Я больше ничего не могу прибавить к тому, что только что сказал. Я прошу вас, господин президент, не терять мужества и по-прежнему оказывать полное доверие нашему главнокомандующему. До тех пор, пока наше правительство действует, нет ничего опасного, кроме потери части территории. Если же наши верхи поддадутся той же панике, что и часть солдат, мы погибли. Разрешите идти? Рассеянным наклонением головы президент отпускает полковника. Полковник Пенелон переспал короткую ночь на жесткой клеенчатой кушетке для ординарцев. В пять часов утра он вышел на подернутые рассветной дымкой и легким туманом улицы Парижа. У входа в Елисейский дворец его ожидал открытый автомобиль со значком ставки Жоффра. Полковник сел, сильно хлопнув дверцей, и приказал шоферу ехать в Витри ле Франсуа. В тот момент, когда машина тронулась, рядом с шофером, козырнув полковнику, сел унтер-офицер с винтовкой, у которой был примкнут штык. — В чем дело? — недоумевающе спросил полковник Пенелон. — Почему такой эскорт? — На дорогах много дезертиров, господин полковник, — ответил, полуобернувшись, унтер-офицер. — Некоторые из них уже делали попытки захватить автомобили. — Гм... — буркнул полковник. — Ну, ладно. Шофер, мне надо быть в ставке очень скоро. — Понимаю, господин полковник. Автомобиль сразу набирает скорость и мчится по просыпающемуся Парижу. Улицы необычно малолюдны. Не видно ни верениц спешащих на фабрики рабочих, ни фургонов с овощами, мясом и фруктами, стремящихся, обычно, из провинции на рынок, ни торопливых велосипедистов. Навстречу попадаются редкие телеги, управляемые женщинами и подростками. То же самое наблюдается и в первых вышедших на работу омнибусах, на которых функции кондукторов исполняют девушки, одетые в домашние платья вместо формы. Около Гранд-Алль, — центральная рынка Парижа, — автомобилю приходится замедлить ход, так как улица запружена толпой бранящихся женщин. Какой-то пожилой человек стоит посреди возбужденной толпы и пытается что-то объяснить. Когда машина, беспрерывно вереща клаксоном, наконец, осторожно прокладывает путь сквозь человеческую гущу, полковник слышит надсаженный голос старика: C'est la guerre, mesdames! Ничего не поделаешь, — это война! Запаситесь терпением! Овощи, может быть, прибудут из Нормандии с поездом, который, наверно, запоздал. — Может быть!.. Может быть!.. — передразнивает старика всклокоченная женщина. — Может быть ваш поезд привезет также и тюремщиков, которые засадят вас, мошенников, за взвинченные цены? Толпа хохочет. О-ла-ла, старикашке не под силу будет тягаться с острой на язык парижанкой, но его уже не видно. Кто-то оттолкнул его и он смешался с толпой. Полковник Пенелон невольно приподнимается в автомобили, опасаясь, что вот-вот начнется самосуд, но положение спасает мальчишка газетчик. — «Энформасьон»! «Пти Паризьен»! Наши войска гонят бошей из Эльзаса! Грандиозная победа Кастельно! Через шесть недель мы будем в Берлине! — Купите газету, — приказывает полковник шоферу, и мгновенно спустя пахнущий краской номер оказывается в его руках. Победа... Полковник с горькой улыбкой читает известия с эльзасского фронта, где Кастельно, действительно, продвинулся на несколько километров вперед. Но что значит этот успех по сравнении с той лавиной, которая катится па Париж с севера, которая заливает самые плодородный провинции Франции? А между тем, об успехах этой серой лавины кайзера в газете ничего... Париж еще живет в атмосфере спокойствия и уверенности в том, что его защищает армия, которая, увы, пока может только отстреливаться. Именно пока, потому что неизвестно даже, на сколько времени хватит снарядов и патронов... После поражения — крушение? — задает себе вопрос полковника Пенелон, и этот вопрос, как показывает будущее, близок к утвердительному ответу, потому, что с первых же дней войны обнаруживается, что Франция не готова к войне. Пусты склады, арсеналы, пороховые погреба... Все, что удается доставлять фронту, уже теперь является результатом гениальной импровизации... Только что начавшаяся война уже поглотила все, что было накоплено в годы мира, и переложила всю тяжесть испытаний на живое мясо, на плечи отважных, экспансивных, подвижных, но легко выдыхающихся французских солдат. Ужасные цифры мелькают в голове полковника: вместо ста тысяч снарядов артиллерия имеет всего по 1.250 шрапнелей на 75-миллиметровое орудие, которое может выпускать до 20 выстрелов в минуту! Если быстроту огня уменьшить хотя бы до трех выстрелов в минуту, то все запасы артиллерийского ведомства можно расстрелять в продолжении суток, и французская полевая артиллерия замолчит... — Поезжайте же! — внезапно раздраженным голосом приказывает полковник шоферу. Шофер молча кивает и дает газу. Он не знает, что в голове полковника роятся черные мысли об испорченных халатностью интендантов 500.000 винтовок Лебеля и о почти полном отсутствии тяжелой артиллерии на фронтах... жүктеу/скачать 3.01 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|