Глава XII Войска Севера приходят на помошь Ираклию

После того, на тридцать шестом году (царствования) Хосрова, августейший император все думал про себя, как бы ему отомстить за страшную обиду и (смыть) оскорбления. За время своего царствования удалось объединить все владения ромейские, и теперь он решил призвать на помощь войска [севера], подрыть великие Кавказские горы, которые защищают Восточный край с севера, открыть врата Чора, провести через них разные северные народы варварские и с их помощью отбросить персидского царя надменного Хосрова.

Тогда снарядил он в путь одного из своих дворян по имени Андрэ, мужа мудрого и одаренного, и отправил его (к гуннам), обещая (в дар) великие и несметные сокровища: «Лишь бы протянули мне руку в этом великом мщении, и я обязуюсь насытить алчность златолюбивого, звериных нравов народа косоносцев».

И вот, услышав это, преемник царя севера, второй человек в его царстве, по имени Джебу-хакан, понял, какие огромные дары сулят им, да и к тому же позволяют грабить все подвластные персидскому царю страны, и с радостью ответил (посланцу): «Я отомщу врагу (за него), я сам лично выступлю и поспешно приду ему на помощь со своим храбрым войском и сумею угодить ему ратными делами, мечом своим и луком, как он сам того желает».

И для подтверждения договоренности вместе с тем дворяниниом, (приехавшим на переговоры), он отправил отборных воинов-всадников, искусных лучников, числом в одну тысячу, которые внезапно перешли через ворота Чола, пренебрегая внутренней стражей города и другими отрядами персидского царя, посланными туда для охраны великих ворот. Как орлы, пролетели они вдоль большой реки Куры, не щадя никого из тех, кто попадался им, они держали путь через страну иверов и егеров и, переплыв великое море, прибыли ко двору императора. Явившись к великому императору Ираклию, они вновь подтвердили клятву, данную друг другу – каждый в соответствии со своими обычаями.

Затем, взяв у императора грамоту, разрешающую свободный переход, они тем же путем возвратились в свою страну, не замеченные никем.

А в канун тридцать седьмого года (царствования) того же Хосрова царь севера отправил обещанное войско под предводительством племянника своего, которого, ввиду его княжеской власти, называли Шатом. И прибыв в Албанию, он опустошил всю страну и часть Атрпатакана. Он предал мечу многих христиан, а также язычников. А кто может сосчитать или назвать число угнанных в плен?

Разбив лагерь у реки Аракс, он отправил гонцов к великому царю Хосрову оповестить, что он вступил в союз с императором и прибыл ему на помощь. Вот копии посланий, которыми они обменялись: «Если ты не отвратишь лицо свое от императора ромеев и не вернешь ему все земли и города, которые ты отнял у него силой, и не отпустишь обратно всех пленных из его страны, которых ты в настоящее время держишь у себя вместе с древом Креста, которому все народы христианские поклоняются и которое прославляют, и если не выведешь ты все свои войска из его пределов, то слушай, что говорит царь севера, владыка всей земли, царь твой и царь всех царей: я обращу лицо мое в твою сторону, о ты, наместник Сирии и за одно зло, которое ты причинил ему, я отплачу тебе вдвое. С мечом своим в руках я пройдусь по всем твоим пределам, как ты прошелся с мечом твоим по его пределам. И не прощу тебя, и не замедлю я исполнить все так, как говорю тебе».

Тогда, услышав все это (от гонцов), великий царь Хосров двинулся как поток или как лев на охотников, или как медведица, у которой убили медвежат. И хотя он хорошо видел, как они объединились и ополчились на него, но по дальновидности своей не показал ничуть своего страха или робости перед ним, но ответил ему гордо, с великими угрозами: «Пойди, скажи царю своему и брату нашему, что с давних пор род ваш был чтим и почитаем предками моими и мною так же как (род) брата любезного, и мы с сыновьями и дочерьми сроднились друг с другом. И ныне не должно и не пристойно тебе оставлять своих же и повиноваться словам слуги моего, удальца ромейского». (С этим) туркан и вернулся в свою страну.

Между тем император, взяв свое войско, двинулся на персидские земли, стремясь с большим упорством достичь столицы царя персидского. Когда царь персидский увидел, что так и не избавился он от него и что (напротив), тот смело движется на него, то отступил и добежал до самой столицы своей, до великого Тизбона, а жен, наложниц и детей своих переправил на другой берег реки Дклат. Созвал, собрал он небольшие силы, которые были там, снарядил их и отправил против императора. Почестями и подарками он склонил, уговорил некоего вельможу, известного при дворе храбростью своей, дал ему новое имя – Рочвех и, уговорив его взять предводительство над отправляемым войском, направил, двинул их против волн (войск неприятеля). Тот против воли, в страхе (перед царем), повиновался, но знал, что наспех собранное слабое войско Хосрова будет разбито (войсками0 императора. И он не раз, не два, но (трижды) и четырежды, осторожно (обращаясь0 с письмом к царю своему Хосрову, писал: «Не о своей только смерти, но и о гибели твоих войск я заранее говорю тебе, если ты немедленно не подкрепишь тыл моих войск. Сам я не боюсь смерти, остальное ты знаешь».

Тогда царь велел написать ему (следующий) ответ: «Не бойся их, но сражайся и побеждай», а в последний раз в сильном гневе написал ему: «Если не можешь победить, разве не можешь умереть?» Прочитав это строгое повеление царя, (полководец), подняв руки к солнцу и луне, воскликнул громогласно перед войском: «Боги мои, рассудите меня и царя моего жестокого». И, бросившись в битву, погиб сам и погибло войско его от рук греков и уподобились они пыли, уносимой бурей.

Когда персидские вельможи узнали об этом страшном поражении персидских войск, стали роптать между собой и говорили: «До каких пор еще будут течь потоки крови мужей персидской страны в битвах то тут, то там? До каких пор быть нам в страхе и дрожать от кровожадного царя нашего? До каких пор еще будут отбирать имущество наше и достояние в пользу двора, а золото и серебро наше – в казну царя? До каких пор будут крепко заперты проходы дорог, препятствуя тем самым выгодам от торговли с другими странами? До каких пор нам жить в страхе перед его страшными повелениями? Разве не истреблял он и не поглощал, как море, достойных сородичей наших, правителей стран? Разве не погибли многие братья наши в разное время, истерзанные по его повелению группами и толпами, некоторые даже утоплены были. Разве не он разлучал мужа с женой, отца с сыном и не отправлял их к дальним народам в рабство и служение и толпами поселял их у пределов жестокого неприятеля?»

Это и еще многое тому подобное говорили о нем шепотом друг другу, но никто не осмеливался говорить что-нибудь громко, пока не настало время конца его жизни. И тогда восстал некий дворянин из его преданных домочадцев-наставник старшего сына, звали которого Кават. Вступив с ним в заговор, он подговорил (Кавата) убить отца своего и, истребив многочисленных братьев, завладеть царством персидским. Лукавством и ухищрениями наставника своего он обольстил и возмутил всех вельмож (и служителей) при дворе Хосрова. (Наставнику) удалось склонить сердца всех на сторону своего питомца Кавата, чтобы воцарить его вместо отца.

 

Глава XIII

Впрочем, послушайте меня немного, и я кратко расскажу вам о лукавстве мужа того, (расскажу) о том, каким образом ему удалось поймать в сети смерти страшного охотника, льва Востока, от одного рычания которого содрогались дальние народы, а ближние от вида его таяли, как воск. Так, на весьма короткий срок он покорил сердца всех и восстал против него (Хосрова), как на сироту. При этом он не звал никого из царей или князей на помощь и не призывал другие далекие народы и племена содействовать питомцу своему против (Хосрова). Только тайно отправил (гонца) к императору Ираклию, чтобы тот некоторое время оставался там, где находился тогда со своими войсками. И приказал он от имени Кавата составить грамоты (всем) вельможам и начальникам полков великого двора персидского царства: «Отобрана, мол, у отца моего царская власть и передана мне. Будьте наготове с небольшими отрядами всадников». Затем он собрал их у моста через реку Тигр, близ города Веh Арташир, напротив дворца в Тизбоне, где находился отец его Хосров, охраняемый своими преданными войсками. Справа и слева от Кавата ехали глашатаи, которые громко восклицали: «Все, кто любит жизнь и желает дни свои провести в благоденствии, пусть поспешит приветствовать нового царя Кавата, ибо он есть царь царей». Открыв ворота крепости Анхуш (²ÝÑáõß), выпустили на волю всех узников царя – неисчислимое множество, тьму-тьмущую, которые уже долгое время были заточены там в тени смерти. И говорили им: «Давайте, вылезайте, несчастные, отверженные Хосровом, ибо отворены врата жизни вашей нововозведенным царем, сыном его Каватом!» Тогда каждый разбил свои цепи, и все они вырвались на волю. Они благословляли Кавата и говорили: «Царь, во веки живи!», и громкий голос их благословения доходил до небес. Затем они ворвались в конюшни, где стояли отборные скакуны Хосрова, и, имея еще на руках своих цепи, вскочили на них и ускакали в разные стороны, уже не боясь нисколько Хосрова.

Тогда и многие из разных полков дворцовых и телохранителей, и носящей имя Хосрова стражи дворца взяли свои знамена и перешли на сторону Кавата, сына его. А тех, кто остался там при дворце, нарочные Кавата поспешили предупредить, чтобы те строго охраняли Хосрова, иначе они поплатятся жизнью. И вот, когда Хосров услышал эти крики и голоса, он спросил у тех, кто был близ него: «Что это за шум и выкрики?» А они промолчали, ибо боялись сказать ему (правду). Но шум и звуки труб все приближались, и он вновь спросил у тех, кто стоял вблизи: «Что это за беспорядочные крики?» Тогда те ответили: «Это Кават, сын твой хочет царствовать вместо тебя, и все идут за ним. Вот он устроил (войска) на том берегу реки напротив города. Он выпустил всех узников из великой темницы, брошенных туда по приказу твоему. Все в ликовании благославляют его и величают царем».

Услыхав эту страшную весть, и еще о том, что освободили узников, он стал вздыхать и стонать, кричать и метаться. Не знал он встать ли ему или сесть, ибо увидел он огромное войско, движущееся на него. Выйдя из (дворца), он пошел пешком и, войдя через калитку в свой сад, поспешно спрятался там в кустах, и от великого страха душа его ушла в пятки. И мерещилось ему, будто над головой его уже занесен меч неумолимый. Затем многолюдная толпа подошла и окружила дворец. Погнавшиеся за ним разыскали и нашли его на том месте, где он сидел в отчаянии. Тогда вывели его из пределов дворца и ввели в зал, называемый Катаки Хндукн, в хоромах (некоего) Мараспанда. Когда он вошел в зал и узнал, где он находится и кто хозяин, то бия себя в грудь и, сокрушаясь, говорил: «Горе мне!» Несчастен я! Как (жестоко) обманут я ворожеями, предсказавшими мне быть задержанным в Индии в местечке Мараспанд. И вот сбылось сумасбродное их предсказание, но только не совсем точно». Продержав его там тот день, наутро снесли ему голову мечом и положили конец злу. Братья Кавата, которым вначале (он велел) лишь искалечить члены и помиловал жизнь, после также были истреблены мечом, оклеветанные многими. А сам он занял место отца своего. И был он благоразумен и милостив ко всем подданным и слугам своим. Установил он мир с царями подвластными. Освободил и отпустил по домам всех узников, находящихся в дворцовой тюрьме отца своего. Разослал он грамоты во все пределы своего царства, пожелав всем жить в радости и веселии. В пределах всего царства своего он на три года освободил всех от податей и пошлин. Он хотел, чтобы в продолжение всего царствования его никто не опоясался мечом, но поскольку из-за грехов наших мы должны были быть наказаны, т. е. ввергнуты в беспорядочное время и оставлены без правителя, то замыслы его пошли прахом. Сократилась жизнь его и прожил он еще всего семь месяцев. И присоединился к предкам своим отцеубийца этот, ибо вскоре должна была прекратиться власть рода Сасанидов и перейти в руки сынов Измаила.

После того, как от нового царя Кавата все получили помилование за преступления свои, да еще много других наград, весьма приятных заключенным и всем тем, которые содержались в темнице при великом дворе, все они потерявшие уже надежду на возвращение в свою страну и родные места, по велению (Кавата), немедленно снаряжены были в путь и с превеликим вожделением каждый отправился в отчий дом. Среди них находился и католикос великого княжества Албании, имя которому Виро, муж гениальный и премудрый, знаток философии; язык его искусный был подобен перу скорописца во время мудрых бесед с царями и вельможами при преподании советов, а скромная речь его была понятна слуху рамиков и простолюдинов. Держал свою речь он по примеру мудрецов и (часто) приводил их притчи. Сочинял и нанизывал притчи своих уст (на нить речи), как (ювелир) оправляет жемчуг в золото. В частности, большого искусства он достиг в переводах с персидского языка, которым овладел за те двадцать пять лет, в продолжение которых он находился в заключении при дворе Хосрова, обвиненный вместе с восставшими против царя персидского великими князьями Албании, многие из которых погибли, кто от меча, кто от увечий, а кто в изгнании в далеких странах. Но ему, Виро, удалось достигнуть царского двора, где ему улыбнулось счастье, поскольку благодать святого Креста повела его к покоям царицы, которая ценою больших усилий добилась у царя помилования жизни его. Вместе с тем царь твердо поклялся, что, пока сам он жив, тот не возвратится в свою страну, но останется под стражей при дворе, хотя и не лишили его титула католикоса и не отменил доходов. Но хранил его как драгоценный сосуд и оберегал его как (берегут) быстроногого коня на день войны и сражения, до тех пор, пока не истек срок его изгнания и не приблизились мучительные и страшные удары от рук жестоких врагов Албании. Тогда отправил (Господь) его, как некогда Моисея из земли Мадиамской (Исход, 4, 19), чтобы, вернувшись (из плена), спасти (свой народ) от рук народа жестокого и развратного, чтобы немногие оставшиеся еще (в живых), по одному из племени и (по) два из города (Иеремия, 3, 14) расплодились и размножились на земле.

И вот, когда, оставив двор (персидский), он возвратился на родину свою, то с благоговением везде припадал и прикладывался лицом к дверям церквей своей епархии, падал на пол и коленопреклонно лил слезы ручьями на землю. Затем, поднявшись, он ободрялся сам и утешал тех, кто был при нем, благодаря Бога за то, что спас Он его от клыков львиных и даровал ему (радость) еще раз увидеть своды святых церквей. Он думал отдохнуть немного и утолить тоску долголетней разлуки по нежно любимой (родине). Но ему предстояла великая скорбь, старания и труды, (суждено было) еще увидеть разрушение (страны0, которое должно было совершиться вскоре.

И покуда он изливал любовь свою в разных местах своей родины, вдруг неожиданно опять подул северный ветер и разбушевал великое море Восточное. Двинулся (на юг) хищный зверь с кровожадным львенком своим, называемым Шатом. И прежде всего он обратил лицо свое против Иверии, против города Тифлиса, где не оказалось никого из прежних храбрецов, и время было подходящим, чтобы отомстить за прежние оскорбления. И когда он осадил город и стал штурмовать и теснить осажденных там жителей, тогда и они стали сражаться с ним. И сражались они отчаянно в продолжение двух месяцев, тщетно стараясь идти против повеления (рока) о погибели своей. И страх перед кровопролитием, которое должно было произойти в скором времени, терзал их.

Следует нам и нужно рассказать о трудных временах голода, когда пришли и кишели под ногами нашими крысы всепожирающие, которые сожрали все растения и уничтожили весь урожай полей наших. Затем три свирепых полководца – голод, меч и мор, объединившись, шли сообща и беспощадно разили и косили (людей). И никто не мог удостоиться причащения – последнего утешения, ибо препятствовал тому меч, подавлял голод и душила смерть. О, горькие времена! Несчастны те, чьи очи увидели эту великую пропасть! Несчастные люди, спасшиеся [от смерти], молили горы: «Обруштесь на нас!» Так были напуганы они, что страшились даже шелеста листьев. В это трудное время, в дни сорокадневного поста, все, без разбора, притрагивались к трупам нечистых (животных), а также выкапывали корни растений, сдирали кору с деревьев, (срывали) кончики побегов и (все это) жевали. Но пользы от этого не было никакой. И кто бы дал хотя бы сухих косточек виноградных этим несчастным людям, чтобы они их мололи и ели? Толпы голодающих собирались и нападали на тех, у кого (еще) было что-то. Отбирали у них (все), причиняя им много мук. Так что они тоже погибали вместе с неимущими. И глаза их постоянно были жадными (и ненасытным), и они всегда были готовы отнять друг у друга. Слышал я от верных людей, (которые рассказывали): «Мы сами видели, как некоторые ели члены мертвых, а также варили и ели старые шкуры, бурдюки и кожу старых башмаков».

Нельзя найти другого примера (подобного) страданиям нашим, кроме разрушения Иерусалима Веспасианом и Титом. И ступали мы по почерневшим и опухшим трупам умерших от голода, которыми сплошь, как камнями после наводнения, были покрыты поля и дороги. Сбылись слова пророческие: «Ослиным погребением будет он погребен…» (Иеремия, 22, 19). «И не будут переломлять для них хлеб в печали…» (Иеремия, 16, 7). В (весеннее) время, когда многие стали есть траву, умерло людей больше, чем за все зимние дни. А еще важнее выслушать и запомнить следующее: когда приближался конец голода, распространилась в нашей стране страшная болезнь, не похожая по природе на другие болезни. Пораженные этой болезнью становились бесчувственными и в течение одного-двух месяцев скрежетали зубами, глаза у них закатывались. Сами они не ощущали никаких признаков своей болезни, и не могли даже попросить воды. Некоторые, как умалишенные, вскакивали в исступлении с постели голые и без стыда, разговаривали со стенами, причитали с ветрами, другие (нападали) и били кулаками тех, кто ухаживал за ними. И хотя эта болезнь и была страшной, никто от нее не умирал. Болезнь эту назвали болезнью умалишения. Тело больного истощалось, высыхало и чернело, ослабевали суставы, а на голове и бороде лезли волосы. Много дней оплакивал я их, (горевал) над этими неисчислимыми бедствиями и молил всемилостивого Бога, чтобы пришел конец этим невыносимым мукам.

Я, Виро, католикос Албании, Лпина и Чора, не говорю уже о других отвратительных признаках болезни этой, как чернота тела и плешивость головы. Ибо и из сказанного уже видно, что сбылись слова пророческие: «…и возложу на все чресла вретище и плешь на всякую голову; и произведу в стране плач, как о любимом» (Амос, 8, 10). И когда увидел Бог, что сбылись все его желания, тогда Он и вспомнил их, как Ноя в ковчеге во время потопа водного. И сжалился Он и дал им, чего они просили, послал им изобилие, насытил голодающих и обеспечил добром нуждающихся, чтобы, наслаждаясь, они восславляли Бога.

Во втором году Арташира, сына Кавата, царя персидского, (в то время), когда он все еще правил по своей воле, властитель севера усиливался благодаря насилию в пределах всей своей страны. Он навел страх и ужас повсюду. Назначил смотрителей над ремесленниками, владеющими мастерством добывания золота, плавки серебра, железа и меди, а также на торговых путях и рыбных промыслах великих рек Куры и Аракса. Всю дань он строго требовал от всех, (требовал) тетрадрахмы в соответствии с переписью персидского царства. Когда он разузнал о плодородии нашей страны и убедился, что ничто не сокрыто от него, то решил с наступлением лета вторгнуться в страну Арамею и покорить ее вместе с соседями. Отобрав в войске своем около трех тысяч сильных воинов и назначив над ними начальником князя по имени Чорпан Тархан, мужа дерзкого и кровожадного, он отправил его вперед, чтобы тот пробивал ему дорогу, безопасную и разузнал о возгордившемся полководце персидском, который все еще правил страной палестинцев. А сам неспеша двинулся за ним, после того, как снабдил всем необходимым множество своих войск. Когда прибыв в Арамею, этот князь (начальник) передовых отрядов узнал, что против него движется персидский полководец, то он притаился в пути, свернувшись как змея, и стал ждать его в засаде. Но и Шах-Вараз узнал о том, что задумал неприятель и как далеко продвинулся бесстрашный передовой отряд неприятельских войск против него. Тогда он сказал своим войскам, что следует истребить отпрысков Сасанидской династии и воцарить его самого. Он говорил: «Смотрите и знайте народ персидский, что без меня вы ничто. Я изгнал сына Ромела, а теперь вот иду против (народа) Востока. Я велю своим храбрым войскам растоптать копытами лошадей (всех этих) готов, пришедших с севера. Почему же не спас их младенец, на которого надеялись, которому вложив в руки игрушку, лелеяли на груди как сына родного? Они были побеждены и пали перед немногочисленными. Теперь же, думая о вас как о трусах, в сердце своем надеются унаследовать славу персидской страны нашей».

Закончив свое слово, он гордо обратился к одному из храбрых мужей в своем войске – князю по имени Хонак, начальнику отряда [всадников] на арабских лошадях. «Приди, – сказал он, – и выбери себе десять тысяч [воинов] доблестных и храбрых и с этим отрядом иди на них. Не выбирай, однако, места для битвы и не сражайся с ним. Не вынимай меча своего из ножен, как мститель (возносит его) на врагов своих, чтобы затем не хвастались они среди своих, что мол, мечом их истребляли. Но дави их копытами и грудью коней, топчи и развей их как прах по ветру. Вот еще что сделаешь ты с ними: когда покончишь с отрядом, продвинувшимся вперед, то устремись затем на царя их и на войско его. И один ты справишься с ними в этом сражении. А когда всех истребишь, то поле битвы назовешь Могилой врагов. Вот что я говорю тебе».

Услышав это, гордый из гордых, ушел от него, еще больше возгордившись. Устроив смотр войскам, он двинул их на неприятеля. Но неприятель, узнав об этом, еще до их прибытия, (разделил свои войска на две части), одна из которых засела в засаде на пути, другая же стояла и поджидала их, и как только войска столкнулись, эти тотчас пустились бежать увлекая их за собой. Тогда, (спрятавшиеся в засаде), с криками напали на них со всех сторон и окружили их, как пламя, которое охватывает тростниковые заросли на берегу Геламского озера, (истребили всех) и не оставили из них никого, кто бы принес печальную весть о гибели столь многих мужей. Так хвастовство их обернулось против них самих, ибо человек силен не собственной силой своей, а это Господь ослабляет противников.

После того, как они обобрали трупы и сняли сбруи с лошадей, копья, а также мечи с золотыми рукоятками, щиты и великолепные одежды, изготовленные и окрашенные ромейскими мастерами, и всю эту собранную добычу разделили между собою, и, по обыкновению своему, разрезали горло и грудь каждой из этих красивых лошадей, отрезали гриву и челку, и хвост со шкурой и костью длиной в локоть, обезобразив их подобно вьючным ослам. И вот, после того, как была повержена и эта надменность, каждый воин и все, кто носил меч на бедре своем, поняли, что ничто перед ними власть царская и сила полководцев. Однако после того котел севера обратил лицо свое против сыновей своих. И стал он спорить с самим собой и всю ярость гнева своего обрушил на головы сыновей своих, и за одного претерпели тысячи, а за двоих – десять тысяч.

И поскольку я заговорил о страшном и великом возмездии, постигшем врагов наших, то мысли мои стало тревожить (желание) привести в речах моих многие примеры.

Может даже это нечто большее, чем затопление фараона (Исход, 14, 28) или вознесенные руки Моисея (Исход, 17, 8-13) при сражении с амаликитянами или большее, чем истребил Гедеон (Судей, 7, 19-22), или большее, чем доблесть героическая сына Иессея (1 Царств, 17, 1-51), или чем великий страх, который охватил ночью весь (стан) ассириян (4 Царств, 7, 6-7), и тому подобное.

Но вернемся мы к прежнему порядку нашего повествования. Господь великое совершил дело, восстав за нас, однако мы того не видели. Двинулись они по ущельям трех стран – Арамеи, Иверии и Албании, куда пришла печальная весть от северного льва рыкающего, от самого Джебу-хакана, львенку хищному его – Шату: «Напали на меня грабители и, (ты) не увидишь больше лица моего, ибо вместо того, чтобы оставаться в безопасности, я рвался к царствованию неосуществимому, чего делать не следовало мне. Именно из-за надменности этой я и низвергнут с высоты. Теперь же не медли ты истребить всех, кто сейчас вместе с тобой и спасайся от них. Ибо если они узнают о случившемся здесь прежде, чем ты это сделаешь, то они сделают с тобою то же. Тогда я погибну без наследника».