Посвящается

ыход в свет русского издания моей книги «Грядущее постинду-'триалъное общество» в издательстве «Academia» — событие весь-а для меня радостное. Насколько мне известно, это не первый перевод на русский язык. Как сообщил мне г-н Владислав Ино-мцев, в конце 70-х годов работа выходила в так называемой Белой серии», выпускавшейся Центральным комитетом Комму-истической партии. Книга не предназначалась для широкого итателя, и найти ее можно было лишь в партийных институтах закрытых отделах крупных библиотек. Общий тираж не превы-ал 300 экземпляров, по большей части утерянных во время роспуска партийных организаций. Название книги не фигурировало и в списке рассекреченных изданий из спецхрана бывшей Ленинской библиотеки. Подобно Гольдштейну — персонажу романа Оруэлла «1984» — я исчез в черной дыре забвения.

Книга «Грядущее постиндустриальное общество» впервые вышла отдельным изданием в 1973 году. Б 1976-м она была переиздана в мягкой обложке с предисловием, в котором подробно разъяснялись некоторые ключевые аспекты рассматриваемой мною Томы. К тому времени я уже имел опыт употребления этого базового понятия в научных дискуссиях. Как указывалось в предисловии, я пользовался термином «постиндустриальное общество» в лекциях, прочитанных на Зальцбургском семинаре американи-■ і '>ц в 1959 году. Я говорил тогда о перераспределении рабочей і \ііі из сферы материального производства в сферу услуг как о мі ной тенденции развития передовых индустриальных стран. ¹ і сх пор на эту тему мною были написаны главы для нескольких

LXXXVI

книг и ряд статей для периодических издании, в том числе для журнала «The Public Interest» (который я редактировал совместно с И.Кристолом). Понятие постиндустриального общества легло в основу работы Комиссии по 2000 году — престижного проекта Американской академии гуманитарных и точных наук, осуществлявшегося под моим руководством¹.

Таким образом, к моменту выхода книги в свет сама концепция уже широко обсуждалась и была в центре внимания, что объясняется, в частности, большим интересом, проявлявшимся в то время к «футурологии» и всяческим прогнозам. Меня это обстоятельство не слишком радовало. Хотя книга и снабжена подзаголовком «Попытка социального прогнозирования», я не пытался предсказывать будущее. Я совершенно четко указал на то, что речь идет о концепции типа «как будто бы», предложенной немецким философом Г.Ваингером в его забытом труде «Die Phi-losophie des Als Ob» (1911). Я объяснял, что «это — плод моего воображения, логическая модель того, что могло бы быть, модель, с которой социальная реальность будущего сопоставляется, чтобы выявить факторы, которые в состоянии направить развитие общества по иному пути». Короче говоря, я ставил перед собой сугубо методологическую задачу.

Историки нередко прибегают к сослагательному наклонению для того, чтобы представить себе, что бы случилось, если бы то или иное событие, считающееся каузальным, не произошло². Я же попытался наметить возможный ход исторического развития

LXXXVII

и в предложенной мною модели будущего выделил пять измерений постиндустриального общества в качестве базы для социологических сравнений.

В Советском Союзе книга попала в эпицентр идеологического спора, так как в ней усмотрели угрозу марксизму. [Несколько ранее] Р.Арон, выдающийся французский социолог, ввел в научный оборот понятие «индустриальное общество» (заимствованное им у О.Конта), выявившее общие черты и потребности всех промышленно развитых обществ. Это навлекло на него, равно как и на У.Ростоу (который в 1960 году издал книгу «Стадии экономического роста. Некоммунистический манифест»), огонь критики со стороны советского философа Ю.Замошкина. В статье «Реакционная теория единого индустриального общества», опубликованной в мартовском номере журнала «Коммунист» за 1963 год, Ю.Замошкин назвал эту концепцию «трюком буржуазных пропагандистов», дающим «руководителям империалистических государств оружие» против марксистско-ленинской теории общественного развития. Автор даже не пытался разобраться в моих аргументах или представить свои, ограничившись голословным обвинением.

Концепция постиндустриального общества, опирающаяся на теорию Р.Арона, представляет собой не только схематичную трактовку будущих возможностей, но также предлагает осевой принцип, новую основу для общественного развития и обновления, в качестве которой выступает кодификация теоретических знаний. Коммунистическая партия Советского Союза провозгласила себя единственной силой, способной произвести преобразующую общество научно-техническую революцию. Предложенная мною концепция бросала вызов этой расплывчатой формулировке и предполагала совершенно иные выводы. Первым, кто это понял, был чешский социолог Р.Рихта, опубликовавший в 1967 году книгу ♦ Цивилизация на распутье», ставшую интеллектуальной сенсацией в Чехословакии. Р.Рихта, который был знаком с моими работами по перепечаткам, помещенным в одном из специальных журналов, утверждал: «Наука превращается в важнейший движитель экономики и решающий фактор развития цивилизации. Налицо признаки нового (постиндустриального) типа развития, динамику которому придают структурные изменения, непрерывно происходящие в сфере производительных сил, где количествен-

ная сторона производства (уровень технической оснащенности предприятий и численность работающих) оттесняется на второй план качественными показателями, такими, как коэффициент использования производственных мощностей и рабочей силы. Именно в этих показателях кроются элементы интенсивного развития и предпосылки ускорения, тесно связанного с грядущей научно-технической революцией» (курсив Р.Рихты. — Д.Б.). Р.Рихта пришел к выводу, что в будущем возникнет новая общественная и классовая структура, которую «вполне можно именовать постиндустриальной цивилизацией», «третичной цивилизацией», «цивилизацией услуг» и т. д.

Все это вызвало крайнее недовольство советских идеологов, и на следующем заседании Международной социологической ассоциации в Торонто (DTK) Р.Рихта позорно отрекся от своих прежних работ и «признал» свои идеологические заблуждения. Его книга была изъята из обращения. Поэтому в свою работу я включил большие отрывки из его труда (стр. 106—112*), чтобы читатель мог получить представление о его идеях³.

Предисловие к русскому изданию 1999 года

LXXXIX

* В данном случае нумерация страниц приведена автором по тексту 1976 года. В настоящем издании этот отрывок соответствует стр. 142—152. — Прим. ред.

С советской стороны мои взгляды взялся оспаривать Э.Араб-Оглы в книге под названием «В лабиринте пророчеств». Он начинает свою отповедь в уважительном тоне. «Концепция постиндустриального общества, предложенная Д.Беллом, — пишет он, — является, пожалуй, наиболее оригинальной и во многом уникальной попыткой (в контексте немарксистской социологии) обобщить и спрогнозировать социальные последствия технической революции».

«Термин "постиндустриальное общество", — продолжает автор, — превратился чуть ли не в символ веры для тех, кто хотел бы предложить какую-нибудь привлекательную альтернативу теории научного коммунизма <...> поэтому неудивительно, что концепция постиндустриального общества получила почти единодушное признание не только в Соединенных Штатах и Западной Европе, но и в Японии».

Затем Э.Араб-Оглы подвергает «марксистскому анализу» мою роль в этом деле: «... ярлык "официального социолога" подходит Беллу больше, чем кому бы то ни было. В своей книге «Конец идеологии», вышедшей десять лет назад, он высказал крайне ортодоксальные (с точки зрения официальных правящих кругов Соединенных Штатов) взгляды. В 1964 году президент Л.Джонсон привлек Д.Белла в качестве официального представителя американской социологической науки к работе в Комиссии по технике, автоматике и экономическому прогрессу, созданной Конгрессом для изучения социальных последствий технической революции. С точки зрения официальных правительственных

менты означали конец марксизма. Это была не оценка взглядов Д.Белла, а выражение подавленных страхов самого Я.Тумы. Научная общественность восприняла эту статью как шутку, особенно ее развеселила фраза, в которой Д.Беллу милостиво даровали прощение: «Я не хочу сказать, что лекции Д.Белла были неинтересными. Если отбросить в сторону очевидное умаление значения и прямое отрицание марксизма, которые составляли пропагандистскую суть его выступлений, то можно найти некоторые точки соприкосновения, которые показывают, что даже буржуазный идеолог не может позволить себе ложное восприятие мира в рамках, навязанных ему ценностями капиталистического общества». Вот какие идиоты водятся среди наших высокопоставленных ученых и спесиво пытаются доказать с трибун свою непогрешимость, тогда как их сверх-идеологизированные теории никого не интересуют, а люди ищут подлинные точки соприкосновения и хоть малую толику объективной истины».

кругов, Д.Белл также был наиболее приемлемым кандидатом на пост председателя Комиссии по 2000 году, организованной Американской академией гуманитарных и точных наук».

Из всего вышесказанного следует вывод, что «Д.Белл является самым выдающимся представителем и идеологом социального института под названием Большая Наука, ныне стремительно формирующегося в Соединенных Штатах. Используя его в качестве рупора и сформулированную им концепцию постиндустриального общества, Большая Наука, т.е. высшая прослойка научной интеллигенции и университетская верхушка, открыто потребовала для себя независимой роли в американском обществе».

Самое забавное здесь то, что Э.Араб-Оглы рассматривает Соединенные Штаты как некое зеркальное отражение советского общества с его четко организованными социальными группами, у которых имеются «официальные представители», выражающие «классовые интересы» и в данном случае стремящиеся стать «младшими партнерами» Большого Бизнеса и поделить с ним власть и влияние в системе «государственно-монополистического капитализма». Советским теоретикам трудно было представить себе, что могут существовать свободные, подвижные коалиции групп по интересам, а уж тот факт, что есть независимые ученые и научные учреждения, которые стремятся понять природу сложного общества, просто не укладывалось в их сознании. Американская академия гуманитарных и точных наук является неправительственной общественной организацией, и рассуждения об «официальных правительственных кругах», подбирающих «наиболее подходящие кандидатуры», просто смехотворны.

Марксисты считают — и это подтверждает Э.Араб-Оглы, — что техническая революция в контексте постиндустриального общества ведет лишь «к воспроизводству социальных антагонизмов [капитализма] в еще более широком масштабе, как указывалось на Международном совещании коммунистических и рабочих партий в Москве в 1969 году и на XXIV съезде Коммунистической партии Советского Союза». В заключение, демонстрируя свою верность догматам партийной ортодоксии, Э.Араб-Оглы провозглашает: «Между капитализмом на его последней государственно-монополистической стадии развития, с одной стороны, и социализмом, как первой фазой коммунистической формации, с

Предисловие к русскому изданию 1999 года

XCI

В этом В.Ленин был, пожалуй, прав — только исторический итог оказался не таким, каким его задумал вождь мирового пролетариата и какого ожидали его последователи в течение семидесяти лет. М.Горбачев начинал как ленинец, а кончил тем, что распустил Коммунистическую партию Советского Союза.

Я подвергся нападкам советских идеологов, потому что они і читали, что я — антимарксист. Но я вовсе не антимарксист. Как чожет ученый-социолог быть антимарксистом? Многое в марксистском анализе социальных и производственных структур сохранило свое значение и вошло в современные теории, как и ре-іультатьі любых глубоких концептуальных обобщений. Я бы скорее назвал себя постмарксистом, в том смысле, что я воспринял \остаточно много марксистских представлений о социуме. Как я \'же когда-то писал, марксистский анализ дает поразительно точную картину западного капиталистического общества в период іежду 1950-м и 1970-м годами. Вопрос в том, где же К.Маркс псе-таки заблуждался? Позволю себе начать с «Манифеста Коммунистической партии» (1848), труда, в котором К.Маркс обобщил свои ранние произведения, в том числе неопубликованную рукопись «Немецкая идеология».

В «Манифесте» К.Маркс писал: «Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены ч продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют но-пые отрасли промышленности, введение которых становится воп-іюсом жизни для всех цивилизованных наций, — отрасли, перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной •граны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей,

* Автором процитированы на английском языке фрагменты книги: Араб-<)г/ил Э.А. В лабиринте пророчеств. М., 1973. С 87.

XCII

удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и самых различных климатов. На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга».

Это удивительное пророчество сбывается на протяжении вот уже ста пятидесяти лет. Именно это происходит сегодня и будет происходить в грядущем столетии.

Но вместе с тем имела место как интеллектуальная, так и политическая путаница. К.Маркс приписывал эти изменения «буржуазии». Он считал, что любой общественный строй был классовым строем, и полагал, что в конечном итоге останутся лишь два антагонистических класса — буржуазия и пролетариат. К.Маркс писал: «...Мелкие промышленники, мелкие торговцы и рантье, ремесленники и крестьяне — все эти классы опускаются в ряды пролетариата, частью оттого, что их маленького капитала недостаточно для ведения крупных промышленных предприятий и он не выдерживает конкуренции с более крупными капиталистами, частью потому, что их профессиональное мастерство обесценивается в результате введения новых методов производства. Так рекрутируется пролетариат из всех классов населения»*.

В действительности все обстояло по-другому. Численность промышленного пролетариата последовательно сокращается во всех развитых странах, а в постиндустриальных экономиках работники интеллектуального труда, организаторы производства, техническая интеллигенция и административные кадры составляют около 60 процентов всех занятых в производственной сфере. Наибольший рост занятости наблюдется в секторах среднего и мелкого предпринимательства, как это отражено в теории «траектории развития техники», о которой речь пойдет ниже.

Надо, однако, признать, что утверждение К.Маркса о развитии капитализма как безликой системы оказалось верным. Следует отметить, что сам он никогда не пользовался понятием «капитализм», хотя и описывал капиталистические процессы. Этот термин был впервые введен в научный оборот — а может быть, и

*Автор цитирует текст, соответствующий следующим отрывкам русского издания: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 4. С. 431.

Предисловие к русскому изданию 1999 года

хеш

Капитализм — это система, в которой предприятия (в основном частные) конкурируют друг с другом на рынке с целью привлечения капитала и получения прибыли; ее движущей силой является современная техника, а стремление к получению максимальной прибыли на вложенный капитал побуждает к новаторству и расширению масштабов производства. В ходе этой конкурентной борьбы старые отрасли промышленности разрушаются, а верх одерживают те предприятия, которые работают более эффективно или применяют более дешевое или производительное оборудование.

Очень важно отметить, что капитализм был первым в мировой истории общественным строем, при котором экономика отделилась от политики — эту тему впервые поднял А.Смит и впоследствии развил К.Маркс. При всех предшествовавших системах экономика была подчинена государству и создаваемые ею богатства присваивались политической верхушкой. [Разумеется], в отдельные периоды правительства тех или иных стран оказывали поддержку капиталистическим фирмам, отстающим в своем развитии, как это было в Германии и Японии. Но так как направление коммерческой деятельности предприятий определяется рынком, поиск наиболее выгодных вариантов инвестиций и сбыта заставляет предприятия пересекать национальные границы, часто в ущерб местным интересам, как то и предсказывал К.Маркс.

Именно К.Маркс одним из первых дал достаточно полное описание капиталистического процесса. Он выделил роль техники в перемещении рабочей силы как механизма перемен. Он понимал, что процесс капиталистического производства автономен. Но в области социологии К.Маркс потерпел неудачу. История человечества рассматривалась им как история классовой борьбы, хотя в мире, где все определяется погоней за новыми рынками и прибылью, политический процесс все более становится историей международных конфликтов, столкновений геоэкономики и геополитики (причем государство часто занимает оборонительную позицию в отношении международных экономических сил). Так что К.Маркс был прав лишь наполовину.

XCIV

Предисловие к русскому изданию 1999 года

■ Как следует сегодня анализировать общество? Я бы отметил четыре принципиальных отличия современного подхода от традиционной марксистской схемы общественного развития.

Подобное отношение к теоретическим знаниям имело катастрофические последствия для Советского Союза. В своей книге «Материализм и эмпириокритицизм», направленной против Э.Маха, В.Ленин нарисовал сугубо детерминистическую картину мира и выдвинул теорию, согласно которой наше знание является зеркальным отражением материального мира. Но ведь квантовая теория является скорее вероятностной, чем детерминистической, а наше знание о внешнем мире, в посткантианском смысле слова, зависит от точки зрения наблюдателя. Партийные теоретики объявили это «идеализмом», и при жизни В.Ленина и И.Сталина преподавание квантовой теории и теории относительности было запрещено! Великие русские ученые П.Капица и Л.Ландау были гигантами современной физики, но [долгое время] подвергались репрессиям и были ограничены в своих теоретических поисках. Это — классический пример отрицания идеологией реальности.

XCV

функции, т.е. соотношения труда и капитала, но как средство создания прибавочной стоимости, присваиваемой капиталистом вследствие неравенства сил на рынке. Если источником стоимости является только труд, то замена рабочих машинами приводит к тому, что капиталист должен усилить эксплуатацию пролетариев в целях извлечения большей прибавочной стоимости или расширить масштабы производства для поддержания необходимого уровня абсолютного дохода даже в условиях понижения нормы прибыли.

В наши дни источником стоимости во все большей степени становится знание, создающее стоимость двумя путями. Прежде исего это достигается за счет сбережения капитала. Замена ра-оочих машинами приводит к экономии не только труда, но и инвестиций, так как каждая следующая единица капитала более эффективна и производительна, чем предыдущая, и, следовательно, на единицу продукции требуется меньше затрат (К.Маркс писал об этом в третьем томе «Капитала» как о мере противодей-гтвия упадку производства, но не предполагал, что таковая мо-■кет стать решающей). Если говорить о производстве в категориях добавленной стоимости, то создание новых товаров, повышение эффективности, увеличение объемов производства, снижение себестоимости — все это в постиндустриальной экономике является следствием применения знаний.

Третье: Изменение профессионального состава рабочей силы. Вслед за классиками экономической науки К.Маркс проводил грань между производительным и непроизводительным трудом. І Іод производительным трудом им понималось материальное производство, создающее стоимость, в отличие от услуг, которые «оплачивались» за счет производительного труда. Однако в постиндустриальной экономике прямым (но не всегда поддающимся измерению) фактором роста производительности часто оказывается расширение сферы услуг. Наиболее быстро при этом развиваются такие ее отрасли, как здравоохранение, просвещение, социальные и профессиональные службы. Однако ясно: чем лучше состояние здоровья работников и выше уровень их образования, тем производительнее и их труд.

Четвертое: Новая социальная структура. Исторически сложилось так, что в большинстве западных стран социальное положение людей определялось частной собственностью. Пролетари-

XCVI

ат собственности не имел, и рабочий мог лишь продавать свой труд. [В свою очередь], в бюрократических системах привилегированное положение занимали высокопоставленные политики. В постиндустриальном обществе статус человека зависит от его образовательного уровня. В большинстве типов обществ все эти три критерия сосуществуют в различных «пропорциях», однако именно образование становится, во все возрастающей степени, необходимым условием для обретения высокого общественного положения.

В своей концепции социальной структуры я предложил применять термин «ситусы» (или вертикальные порядки) вместо понятия «слои» (или горизонтальные прослойки) при описании организации общественных групп. Это понятие восходит к системе деления общества на сословия, существовавшей во Франции до революции 1789 года, — духовенство, сословие землевладельцев и землепользователей (дворяне и крестьяне), военные, юристы (адвокаты и поверенные) и буржуазия. Все сословия находились под властью монарха. В капиталистическом обществе буржуазное сословие фактически поглотило все другие, и присущее ему внутреннее деление — на капиталистов и пролетариат — стало доминирующим. Можно сказать, что в советской системе существовало вертикальное деление общества на ситусы, включавшие бюрократию, руководство промышленных и сельскохозяйственных предприятий, военных и деятелей культуры, причем все они соперничали за относительное влияние в обществе, находившемся под безраздельным господством Партии. Ситусы постиндустриального общества — это коммерческие предприятия, университеты, научно-исследовательские центры, социальные комплексы (учреждения здравоохранения, сфера услуг), армия и правительственная бюрократия, ведущие друг с другом политическую борьбу за бюджетные ассигнования.

Таковы четыре пункта расхождения с марксистской социологией. Имеются также важные методологические отличия.

Марксистская концепция была основана на представлении, что базисом общества является способ производства, который в конечном счете определяет характер других социальных измерений — политического, правового, культурного. В этой связи возникает гносеологический вопрос, а именно: является ли способ производства элементом общества или концептуальной призмой,

Предисловие к русскому изданию 1999 года

XCVII

Я считаю, что марксистское толкование способа производства является концептуальной призмой, равно как и предложенная М.Вебером система способов господства (традиционного, (аризматического, легального), которые исторически сосуществу-ч)Т, как слои текста на древней рукописи. Поэтому речь идет о полезности, а не об истинности. Как я уже сказал, марксистская Юнцепция способствует пониманию природы капиталистического щества, но неприменима к прежним историческим обществен-:ым формациям и вряд ли пригодна для анализа грядущих постиндустриальных процессов.

Существует и другое методологическое различие, которое слу-кило мне отправной точкой при разработке концепции постиндустриального общества. По К.Марксу, способ производства імеет, так или иначе, два измерения, которыми выступают обще-'твенные отношения (или, более конкретно, имущественные от-

2S37

ношения) и techne, технология (термин, так и не получивший последовательного определения, что достаточно типично для большей части марксистских понятий), или производительные силы, или организация производства, что, видимо, следует понимать как техническую сторону способа производства.

Марксизм импонирует многим тем, что он, пожалуй, является уникальной теорией, которая и синхронична, и диахронична в одно и то же время. Она описывает как состояние (курсив редактора. — В.И.) общественного строя (синхрония), так и его изменения (курсив редактора. — В.И.) (диахрония). Как я уже заметил, в общественной науке это — единственная теория, сочетающая указанные два аспекта (концепции чувственного и абстрактно-образного восприятия П.Сорокина четко структурированы, но рассматриваются им без описания механизма перемен; для Э.Дюркгейма разделение труда является основой механической и органической солидарности общества, неких вариантов понятий Gemeinschaft и Gesellschaft, но он считает причиной всех преобразований динамику народонаселения — весьма неудобную переменную).

Проблема заключается в том, что, по теории К.Маркса, такие категории, как общественные отношения и технология, нераздельны; однако анализ изменений, которые с течением времени претерпевает способ производства (например, при переходе от рабовладельческого строя к феодализму и от феодализма к капитализму⁴), показывает, что между этими двумя категориями нет ярко выраженной или последовательной связи.

Поэтому я предложил «разъединить» их и рассматривать как две логически независимые исторические переменные. Так, по

⁴ Отметим, что не существует «общих законов» перехода от одного способа производства к другому или от одной общественной формации к другой; по утверждению Э.Гобсбаума, взгляды самого К.Маркса по этому вопросу неизвестны!

Я подробно остановился на данной проблеме в своем очерке «Неправильное толкование идеологии: Социальное детерминирование идей в трудах К.Маркса» (см.: Bell D. The Misreading of Ideology: The Social Determination of Ideas in Marx's Work // The Berkeley Journal of Sociology. 1990. Vol. 35). Э.Гобсбаум высказал эту же мысль в своем труде «К.Маркс: докапиталистические экономические формации» (см.: Hobsbawm E. Karl Marx: Pre-Capitalist Economic Formations. L., 1964. P. 61).

XCIX

Должен пояснить, что отправная точка для разработки концепции постиндустриального общества появилась именно в процессе работы по внесению большей концептуальной ясности в вопрос о прикладном значении марксовой схемы. Разрабатывая эту концепцию, я стремился уяснить себе отношение техники к науке, в частности к кодификации теоретических знаний как форме «интеллектуальной технологии» XX века в противовес «машинной технологии», и социально-экономические последствия развития и видоизменения современных профессий и ситусов.

Здесь я хотел бы еще раз подчеркнуть (и я вернусь к этой теме в заключение данного предисловия), что концепция постиндустриального общества не является законченной теорией общества. В моем представлении, общество выступает совокупностью трех сфер: технико-экономической системы, политического строя и культуры. Я не отношусь к технологическим детерминистам (в том смысле, в каком К.Маркс был экономическим детерминистом). Разумеется, технико-экономическая система оказывает воздействие на другие сферы общества, но она не определяет их. Политика относительно автономна, а культура — исторична. Указанные три области отличаются друг от друга и по характеру претерпеваемых ими изменений. Концепция постиндустриального общества имеет отношение прежде всего к технико-экономической сфере, влияние которой на другие стороны жизни огромно. Моя книга была впервые опубликована 25 лет тому назад, и за четверть века в этой области произошли радикальные изменения. Поэтому в следующих двух разделах я попытаюсь прояс-

Предисловие к русскому изданию 1999 года

нить природу технологии и подробно остановлюсь на формировании такой отличительной черты постиндустриального общества, как ключевая роль информации.

ТРАНСФОРМАЦИЯ ТЕХНОЛОГИИ

В 1956 и 1957 годах Р.Солоу издал два классических труда, за которые он впоследствии получил Нобелевскую премию и которые поставили технологию во главу угла концепции экономического роста⁵. Классическая экономическая теория базировалась на теории всеобщего равновесия Л.Вальраса и теории частичного равновесия А.Маршалла в условиях совершенной и несовершенной конкуренции. По мнению Л.Роббинса, экономика занималась распределением редких ресурсов в зависимости от приоритетности потребностей. Одним из основных положений кей-нсианской экономической доктрины, возникшей в годы Великой депрессии, было утверждение о неспособности сбережений стать инвестициями, а также о необходимости увеличения спроса (при помощи государственного стимулирования в той или иной форме) для преодоления экономического застоя. Лишь после окончания второй мировой войны, в ходе восстановления разрушен¹ ных экономик Германии и Японии и разработки мер по хозяйственному развитию бывших колоний, теория экономического роста вновь стала актуальной.

Первым шагом в этом направлении была так называемая формула Хэррода—Домара, предложенная британским экономистом Р.Хэрродом и американским экономистом русского происхождения Е.Домаром, которые, исходя из показателя капиталоемкости, пытались установить устойчивую норму инвестирования, необходимую для достижения запланированных темпов роста. (Приведем простой пример: если показатель капиталоемкости составляет 2:1, то достижение заданного пятипроцентного темпа роста потребует десятипроцентной устойчивой нормы инвести-

⁵ Имеются в виду следующие две работы: Solow R.M. A Contribution to the Theory of Economic Growth // Quarterly Journal of Economics. 1956. February. P. 65-94; Solow R.M. Technical Change and the Aggregate Production Function // Review of Economics and Statistics. 1957. P. 312-320.

f

Предисловие к русскому изданию 1999 года