Путеводитель по риму 01. 10 Вещей, которые надо сделать в риме

Авентин (Aventino) и его окрестности — места для своих. Организованные орды застревают на самых подступах к этому заповеднику: под трескотню вспышек и радостное хихиканье они повторяют подвиг Одри Хепберн в «Римских каникулах», засовывая руки в Уста Истины, грузятся в свои автобусы и благополучно отбывают, не тревожа волшебных апельсиновых садов и древних церквей, расположенных чуть выше, на холме.

Между тем история вполне могла повернуться иначе: когда Ромул и Рем решали, где им основать город, и ожидали по этому поводу знамения с небес, Рем обосновался на Авентине и своих шесть коршунов увидел именно отсюда. Правда, над Ромуловым Палатином их тут же появилось двенадцать, так что относительно местоположения города братья поругались — с общеизвестными последствиями. Столица империи со всеми своими дворцами, интригами, триумфами и пожарами расположилась на Палатине, Авентин же остался не у дел: это район монастырей, виноградников и оплетенных глициниями вилл, где жизнь течет в расслабленном, отнюдь не городском ритме.

ВОКРУГ ЦЕРКВИ САНТА-МАРИЯ-ИН-КОСМЕДИН

Узенькая полоска земли между задворками Капитолия с Форумом и Палатином, рекой и тем местом, где начинается Цирк Максимус, — одно из самых укромных мест в Риме, хотя попасть сюда совсем не трудно, а смотреть очень даже есть на что.

Если спускаться с Капитолия по череде лестниц, именуемой улицей Монте-Каприно (via di Monte Caprino), вы окажетесь прямо перед церковью Сан-Никола-ин-Карчере (San Nicola in Carcere, XII-XIV века, на правой стене — остатки «Мадонны с младенцем» Антониаццо Романо). От всех прочих церквей с романскими колокольнями и классическими фасадами (конкретно этот перестроил Джакомо делла Порта) Сан-Никола отличается античными колоннами, стоящими вокруг и отчасти вросшими в стену. В республиканские, а потом и в императорские времена тут был форум — Forum Olitorium, а попросту говоря — рынок, где торговали оливковым маслом и овощами. Только кроме торговых рядов имелись еще храмы — Юноны Соспиты и Януса (все III-II века до н.э.). Вот их-то остатки и окружают нынешнюю церковь.

Отсюда можно углубиться в заросшие плющом переулки, ведущие вправо от Вико-Югарио (Vico Jugario): заглянуть в церковь Сан-Джованни-Деколлато (San Giovanni Decollato, 1490, «Сретение» Помаранчо в третьей капелле справа), миновать церковь кузнецов — Сант-Элиджо-деи-Феррари (Sant’Eligio dei Ferrari). Все это выглядит так, будто никаких реконструкций вокруг никогда и не было. Впечатление усиливается при виде совершенно средневековой башни — дома Крешенци (Casa dei Crescenzi, XI век). Если рассмотреть его повнимательнее, будет видно, что на строительство пошло немало материала с окрестных форумов: карниз составлен из разнокалиберных мраморных кусков, в стену вмонтированы явно античного происхождения колонны. Через дорогу — тоже башня, но уже без мраморных вкраплений: дом Пьерлеони (Casina Pierleoni).

Рядом с домом Крешенци улица Петроселли (via Petroselli) вливается в площадь Бокка-делла-Верита (piazza Bocca della Verità). Но прежде чем отправляться туда, стоит притормозить у приземистой и коренастой арки Януса (Arco di Giano, IV век н.э.). В Средние века она пригодилась как фундамент для укреплений семейства Франджипане, но в конце XIX века все позднейшие наросты снесли — и арка обрела свой изначальный вид.

За ней открывается довольно невзрачная на вид церковь Сан-Джорджо-ин-Велабро (San Giorgio in Velabro), тоже довольно древняя — основана в VII веке и перестроена в IX. Но интересна она не возрастом (кого в Риме этим удивишь), а, во-первых, фреской в апсиде (Христом с Мадонной и святыми на удивительном аквамариновом фоне) и, во-вторых, аркой Арджентари (Arco degli Argentari), к которой приросла ее боковая стена. Арку поставили в 204 году менялы с соседнего рынка в честь императора Септимия Севера, супруги его Юлии Домны и сыновей — Каракаллы и Геты. Гету, правда, вы на барельефах не найдете: когда Каракалла, придя к власти, расправился с братом, его изображение отовсюду сбили.
Посещение церкви Сан-Джорджо-ин-Велабро
пн-вс 10.00-12.30, 16.00-18.30

Слово «велабро» в названии церкви, а заодно и улицы, где церковь стоит, означает «болото». Точнее, не вообще болото, а то самое болото, где пастух Фаустул нашел корзинку с младенцами Ромулом и Ремом. Во времена менее легендарные сюда выходил сток главной римской клоаки (Cloaca Maxima), начатой еще при Тарквинии Приске и окончательно загнанной в трубу во II веке н.э. Взглянуть на то, что осталось от римской канализации, можно во дворе дома N3 по улице Велабро, а также с моста Сикста. Но самая интересная судьба суждена была не самой трубе, а резной мраморной крышке, которая ее прикрывала. Она-то и превратилась в Уста Истины (Bocca della Verità), один из главных хитов японских путеводителей по Вечному городу. Бывший канализационный затвор укрепили в портике церкви Санта-Мария-ин-Космедин (Santa Maria in Cosmedin). Там он некоторое время работал оракулом (считалось, что маска произносит предсказания, благодаря чему она и попала на итальянские игровые автоматы), а также инструментом дознания. Обвиняемым полагалось произносить клятвы, положив руку в рот чудовища; палач, предусмотрительно посаженный с другой стороны, отрубал руки тем, кого суд считал виновными. Теперь к Устам Истины собирается очередь — фотографироваться, засунув руку в прорезь. Церковь, их приютившая, пользуется куда меньшей популярностью — и совершенно незаслуженно. Этот храм, основанный сбежавшими от иконоборцев византийскими греками, в Средние века считался одним из самых красивых в Риме. Слово «космедин», собственно говоря, и означает «великолепно изукрашенный». Сейчас храм выглядит почти так же, как в XII веке, только мозаик не сохранилось. Зато есть окна из кусочков слюды, резные мраморные хоры, фреска с древом жизни в апсиде и матронеум — коридор над входной дверью, откуда проповеди должны были слушать женщины: смешиваться с остальными прихожанами им не полагалось. Но самое ценное, что сохранилось в церкви, — мозаичное «Сретение» VIII века — запрятано в бывшую сакристию, где теперь устроен сувенирный ларек.

Фасад Санта-Мария-ин-Космедин выходит на одну из самых живописных (и фотогеничных) площадей Рима: у фонтана с тритонами в цветущих кустах олеандра спрятаны два миниатюрных античных храма — прямоугольный и круглый. Прямоугольный, известный как храм Фортуны Вирилис (Tempio della Fortuna Virile, буквально — «мужской удачи»), был в действительности посвящен речному богу Портуну, покровителю соседнего порта. Круглый много веков считался храмом Весты (Tempio di Vesta), по аналогии с круглым храмом на Форуме, пока дотошные археологи не выяснили, что на самом деле его построили в честь Геракла Победителя. Два этих изящных строения — все, что осталось от Бычьего форума (Foro Boario), прибрежного рынка, где древние римляне торговали скотом.

Оказавшись у реки, можно выбирать из трех вариантов: перебраться в Трастевере, вернуться к Форуму вдоль ограды Палатина мимо ушедшей почти под землю восьмиугольной церкви Сан-Теодоро (San Teodoro, VI век), по одноименной улице, проложенной на месте античной Этрусской (Vicus Tuscus), или начать подниматься на Авентин.
Посещение церкви Сан-Теодоро
вс 10.30-12.00

АВЕНТИН

У подножия Авентина вытянулось гигантское заросшее травой поле. Это Цирк Максимус (Circus Maximus, он же Circo Massimo), основанный вроде бы еще при царях — то ли Тарквинием Приском, то ли Тарквинием Гордым (правда, по данным раскопок получается скорее I век до н.э.). Август смотрел на атлетические состязания с императорской трибуны, возведенной со стороны Палатина; возле нее стоял обелиск, который через много столетий откопали и водрузили посреди площади Пополо. Игры здесь продолжали проводиться даже после того, как Рим захватили варвары, — последние состоялись в 549 году, при остготском вожде Тотиле. Потом Цирк Максимус вместе со всем остальным городом пришел в упадок и превратился в поле битвы между разными кланами (башенка, торчащая в дальнем конце поля, — остатки укреплений семейства Франджипани). Теперь это огромная собачья площадка, по краям которой трусят борцы с лишним весом в спортивных костюмах и американские студентки, в любую погоду выходящие на джоггинг в открытых маечках и шортах.
Metro Circo Massimo

Отсюда на вершину холма можно попасть двумя способами. Первый путь лежит мимо городского розария (Roseto Comunale) и монструозного памятника Джузеппе Мадзини на площади Уго-Ла-Мальфа (piazzale Ugo La Malfa): революционер и борец за объединение Италии опирается на огромный многофигурный постамент в стиле «булыжник — орудие пролетариата». Если к нему присмотреться, всевозможных чудищ обнаружится не меньше, чем на средневековых миниатюрах. Но если дело происходит осенью или зимой, когда розы не цветут, имеет смысл дойти сначала до набережной (lungotevere Aventino), а оттуда уже подниматься по узенькой тропинке, именуемой Кливо-ди-Рокка-Савелла (Clivo di Rocca Savella), периодически оборачиваясь назад и глядя, как постепенно расстилается под ногами весь Рим — от Палатина до Ватикана.

На самом верху обнаружится стена, в стене — калитка, за калиткой — апельсиновый сад, на картах именуемый парком Савелло (Parco Savello). Римляне, которые к апельсинам привыкли, приходят сюда главным образом из-за видов — целоваться на закате и фотографироваться в свадебных нарядах. Панорама с уступа холма действительно хороша, но главное тут, конечно, не виды, а апельсиновые деревья, которые выглядят совсем как на картинах Кватроченто и вдобавок испускают совершенно чарующий запах (особенно ранней весной, в феврале — начале марта, когда апельсины созревают). Как следует постаравшись, плод с дерева можно сорвать, но пробовать декоративные апельсины бесполезно — они не более съедобны, чем нарисованные.

Из-за стены парка проглядывает романская колокольня базилики Санта-Сабина (Santa Sabina, V век). Самое примечательное в ней — слюдяные окна и резная дверь кипарисового дерева со сценами из Ветхого и Нового Завета, сохранившаяся со времен основания церкви. Правда, виноградная лоза на двери — уже следы XII-XIII веков, а возница в четвертом клейме правой створки — вообще вылитый Наполеон: затесался после реставрации в XIX веке. Помимо дверей от древнего здания сохранилось не так уж много: общая планировка, мраморные хоры, остатки мозаичного пола да 24 позаимствованные из античного храма Юноны коринфские колонны (из результатов более поздних перестроек можно взглянуть на капеллу Святого Гиацинта с росписями Дзуккари). Все, кроме колонн, относится не к v веку, а к XII, когда папа Гонорий III подарил эту церковь отцу Доминику, будущему святому. Первый в Риме доминиканский монастырь был устроен именно здесь, а во дворе его Доминик посадил первое в Риме апельсиновое дерево, лично привезенное им из Испании. Апельсин, который растет на этом месте сейчас, естественно, много моложе, но все равно почитается за святыню: простых смертных к нему близко не подпускают, только дают взглянуть через застекленное отверстие слева от входа. Зато можно попасть в другой дворик — без апельсинов, но с колодцем и тонкими парными колонками (вход — €1).

По субботам на улице Санта-Сабина (via Santa Sabina), идущей от доминиканской церкви вглубь квартала, толчется разряженная публика — здесь принято играть свадьбы. Те, кому не досталась Санта-Сабина (все-таки довольно дорого), отправляются в соседнюю церковь Санти-Бонифачо-э-Алессио (Santi Bonifacio e Alessio, VIII-XIII века): у нее чуть менее богатая история, но интерьер — светлый, яркий, для церемоний вполне подходящий. Любопытные могут поискать там колонны XII века, а если повезет и удастся договориться с местным служителем, то и спуститься в крипту, к фрескам XII века, мощам святого Фомы Кентерберийского и к колонне, к которой, как считается, привязывали святого Себастьяна.

В самой глубине скрывается еще одна церковь — Сант-Ансельмо (Sant’Anselmo), но там уже совсем неинтересно: самый конец XIX века. Зато площадь Мальтийских Рыцарей (piazza dei Cavalieri di Malta) пропускать ни в коем случае не следует. Орденскую церковь с монастырем, равно как и все, что вокруг нее, придумал и построил в 1765-1766 годах Джованни Баттиста Пиранези, и это его единственный реализованный архитектурный проект. Без оптических эффектов не обошлось: в орденской ограде проделана дырка, среди местных жителей известная как Святое отверстие (Santo Buco). Оттуда, окаймленный зеленью мальтийского сада, виден купол Святого Петра. От обычной дыры в заборе, наподобие тех, что в апельсиновом саду, выдумку Пиранези отличает приставленный к ней пост карабинеров.
Проникнуть за ограду монастыря мальтийских рыцарей можно в среду утром (10.00-12.00). В остальное время внутрь пускают только по предварительной договоренности
Писать по адресу: Sovrano Ordine di Malta, via Condotti 68, 00187 Roma

На этом обязательная авентинская программа заканчивается. Но можно по тихим зеленым улочкам, где в любое время года что-то цветет, спуститься к церкви Санта-Приска (Santa Prisca) с подземным святилищем Митры, пересечь Авентинский проспект (viale Aventino) и добраться до древнего монастыря Сан-Саба (San Saba), куда ведет поросшая мхом лестница. Если верить легенде, первые службы тут происходили еще в VII веке, когда никакой церкви не было, а был дом, принадлежавший матери Григория Великого. Потом здесь обосновались монахи, изгнанные из Палестины, а с x века монастырь переходил от ордена к ордену, пока его в конце концов не прикрыли, а церковь не отреставрировали: в алтаре у нее обнаружились фрески XVI века, а на правой стене — там, где когда-то был портик, а после перестройки получилось нечто вроде четвертого нефа, — роспись XIII века: житие святого Николая Мирликийского (он же Дед Мороз).

Впрочем, на ворота, как ни обидно, внимания почти не обращают: взгляды и объективы нацеливаются главным образом на пирамиду Кая Цестия (Piramide Cestio). Трибун, претор и чревоугодник Цестий ни с того ни с сего решил переплюнуть египетских фараонов, заказав себе пирамидальную гробницу. И, между прочим, был прав: похоронили его в 12 году после Рождества Христова, а пирамида прекрасно выглядит и по сей день. Разве что с принадлежностью ее некоторое время были проблемы: средневековые римляне (вплоть до Петрарки) были уверены, что на самом деле гробница принадлежит Ромулу и Рему.

Солидный вид сооружения портит лишь то обстоятельство, что стоит оно теперь не в заброшенной римской Кампанье, а на суматошном перекрестке, и смотрит не вдаль, к морю, а всего лишь на вокзал Остиенсе (Stazione Ostiense) — центр местной украинской общины. Печальные люди (некоторые с классическими гетманскими усами) провожают взглядами пляжные электрички. Иногда, судя по мокрым полотенцам, торчащим из сумок их жен, они тоже ездят на море, но выражение лиц от этого не меняется.
У вокзала Остиенсе есть еще и другое здание, чуть поодаль; оттуда идут поезда в аэропорт

Но вот классический римский парадокс: в двух шагах от привокзальной суеты, усугубленной конечными остановками пары десятков автобусов, располагается одно из самых благостных и идиллических мест города — протестантское кладбище (Cimitero Acattolico). Здесь с XVIII века хоронили всех лиц некатолического вероисповедания, каким только доводилось умирать в Риме. Поэтому на кладбище можно найти могилы англичан (самые главные — Шелли и Китс), немцев (на одном из камней написано просто «Сын Гете»), православных (художника Брюллова и дочери пушкинского друга князя Вяземского), буддистов, китайцев и даже атеистов (среди мирных иностранцев неожиданно решили предать земле основателя итальянской компартии Антонио Грамши).

Тестаччо (Testaccio) — это Рим эпохи неореализма. Никаких живописных развалин, и уж тем более никаких дворцов: рабочая окраина, бывший портовый район. Теперь, конечно, край города уже далеко, но улицы по-прежнему застроены здоровенными домами-ульями, где входные двери квартир выходят на длинный общий балкон вместо лестницы, а соседи дружат и грызутся друг с другом с таким энтузиазмом, будто дело происходит в кино.

Чужие тут не ходят: незачем, особенно днем. Если забрести в Тестаччо во время обеда, на улицах не окажется вообще ни души: слышно будет только, как перекрикиваются телевизоры и запоздавшие хозяйки сзывают свои семейства к столу. Интересно здесь либо с утра, когда на площади Тестаччо (piazza Testaccio) работает рынок, либо вечером, когда рыночная площадь превращается в одно большое питейное заведение, а в окрестностях улицы Монте-Тестаччо (via di Monte Testaccio) оживают клубы. Собственно, кроме клубов в этих местах ничего почти и нет: днем они выглядят невзрачнее некуда, зато в пятничные и субботние вечера отовсюду гремит музыка, а дорога превращается в один сплошной (естественно, громко гудящий) затор. Невнятный холмик, который эта дорога огибает, и есть гора Тестаччо (Monte Testaccio), давшая название всему району. Только на самом деле это никакая не гора, а всего лишь груда сваленных вместе черепков. Когда в близлежащий порт приходили корабли, груженные оливковым маслом, вином и прочей снедью, продукты отправлялись на склады, а амфоры разбивали, как сейчас ломают и выкидывают картонные коробки. Вот из их-то осколков и образовалась нынешняя гора.

Клубная улица утыкается в огромное сооружение — нечто среднее между крепостью и мутировавшим павильоном вднх. Это бывшая скотобойня (Ex Mattatoio), которой район осчастливили в 1891 году, когда реку заковали в гранитные набережные и порта не стало. По тем временам это было даже весьма продвинутое предприятие, но жить с ним рядом было все равно тяжко. В 1975 году скотобойню наконец прикрыли, а на освободившемся месте стали устраивать всевозможные масштабные гулянки вроде занимающего половину лета праздника газеты «Унита» (Festa dell’Unità), который почти потерял связь с коммунистической идеологией и превратился в развеселый набор из ресторанчиков под открытым небом, книжных ярмарок, лотков с изделиями угнетенных народов третьего мира и уличных концертов. В последние годы за бойню взялись совсем основательно: здесь решили устроить гигантский культурный центр с выставочными залами, дизайнерскими галереями, архитектурными студиями, клубами и университетскими семинарами. Перепланировку поручили Рэму Колхасу; пока, правда, дело ограничивается разговорами.

Проспект имени Терм Каракаллы (viale delle Terme di Caracalla) стартует от дальнего конца Цирка Максимус. Несколько десятилетий в устье его стоял Аксумский обелиск (Obelisco di Axum) — эфиопский трофей, доставленный в столицу несостоявшейся итальянской империи в 1937 году. Недавно, после долгого выяснения отношений между бывшей колонией и бывшей метрополией, его возвратили в Африку.

К самим термам нужно будет еще подниматься по холму, а проспект их имени завершается двумя стоящими друг против друга церквями. Стоящая слева Сан-Систо-Веккьо (San Sisto Vecchio) известна тем, что из ее сада каждую весну берутся азалии для украшения Испанской лестницы. Светло-серую, строгих форм Санти-Нерео-э-Акиллео (Santi Nereo e Achilleo, IV-XVI веков) помнят исключительно знатоки: она расположена настолько на отшибе, что мало кому удается забрести туда вовремя и своими глазами увидеть алтарь с мозаичным «Преображением» IX века, изукрашенные мраморные хоры и фрески Помаранчо. Святые с мифологическими именами, чья история на этих фресках изображается, — это пара римских солдат, которые, обратившись в христианство, отказались продолжать службу и были благополучно замучены.

Но главное, за чем стоит забираться в эту глушь, — конечно же, термы Каракаллы (Terme di Caracalla, 216-235), в свое время слывшие едва ли не восьмым чудом света и уж по крайней мере одним из главных чудес Рима. Сейчас без пояснительных табличек и не разберешь, где была раздевалка, а где — бассейн: в циклопических развалинах, похожих на трехмерное воплощение «Темниц» Пиранези, бродят дикие кошки и заходятся в истерике чайки. А когда-то в этом комплексе (337 на 328 метров) могли одновременно мыться 1 600 человек. Еще в V веке термы действовали, но в 537 году всему пришел конец: очередные варвары перекрыли акведуки, чтобы уморить осажденный город жаждой, и все бани были заброшены. Люди вернулись сюда только в xvi веке — проводить раскопки. Тогда Павел III Фарнезе добывал себе материал для дворца — и на поверхность были извлечены две статуи Геракла, две порфирные ванны, одна из которых приспособлена на площади Фарнезе под фонтан, а другая красуется в ватиканском Бельведере, и гранитная колонна, отправленная в подарок герцогам Медичи. Теперь термы приспособлены под концертную площадку: летом у западной стены сооружается сцена, где оперные певцы чередуются с цыганами Горана Бреговича.

В Риме центр города отделяется от не центра не менее категорично, чем в Москве: демаркационной линией служат стены, начатые в 270 году императором Аврелианом и законченные двенадцатью годами спустя его преемником Пробием. Именно Аврелиану пришло в голову, что столица, на протяжении многих столетий наслаждавшаяся полной безопасностью, тоже может подвергнуться нападению варваров. Идея была, в сущности, революционная: Риму так долго ничто не угрожало, что его беспечные граждане накрепко успели забыть об укреплениях и осадах, а его жилые и торговые кварталы выплеснулись далеко за пределы единственных имевшихся на тот момент стен — Сервианских, IV века до н.э.

Как известно из дальнейшей истории, стены Риму не помогли, несмотря даже на то, что Максенций в 307 году увеличил их высоту вдвое. Однако свою роль укрепления все равно сыграли: город оставался в очерченных ими пределах до самого конца XIX века — то есть до тех пор, пока не превратился из папской столицы в итальянскую. За стенами не было вообще ничего, кроме разбросанных там и сям монастырей, акведуков и кучек пиний. На многие мили от ворот тянулась пустынная равнина — Кампанья (La Campagna); заселять ее никто не торопился, местность была малярийная.

Нынешние путешественники эти места тоже не жалуют — и их можно понять. Разбираться в системе римского наземного транспорта, когда на все про все отпущена одна неделя, — бесплодная и удручающая трата времени. Но если времени в вашем распоряжении оказалось больше, совершить несколько разведывательных вылазок за пределы стен будет небезынтересно. Хотя бы потому, что нынешние проспекты и шоссе повторяют траектории античных консульских дорог, носят гордые звания Саларии, Кассии, Фламинии и Аппии, а по сторонам их встречаются не только современные строения (порой вполне занятные), но и древнейшие базилики.