Путеводитель по риму 01. 10 Вещей, которые надо сделать в риме

Всеобъемлющий градостроительный план Николая V оказал огромное воздействие на дальнейшую историю города и открыл собой череду таких планов, продолжающуюся по сей день. Как когда-то императоры, теперь папы соревновались друг с другом в заботе о Риме, никогда не забывая на каждой благоустроенной и прямой улице поставить написанную на классической латыни табличку, прославляющую их культурное рвение и цивилизованность. Строгая улица Джулия, улица Кондотти, «трезубец» улиц Корсо, Рипетта и Бабуино, тремя лучами исходящий из площади Пополо и открывший почти необитаемые тогда кварталы, мост Сикста, «малый трезубец» у моста Святого Ангела — все это хранит отпечаток воли понтификов-строителей и их великих «магистров дорог»: Альберти, Антонио да Сангалло Младшего и Рафаэля. На рубеже XV-XVI веков Ренессанс наконец нашел себя там, где был его источник вдохновения. В Ватикане появляются великая библиотека и первые музейные собрания, всеобщий энтузиазм вызывают откопанные Лаокоон и Аполлон Бельведерский, Рафаэль спускается во вновь открытые комнаты Неронова «Золотого дома», называвшиеся тогда grotte и, восхищенный, создает новый стиль — гротеск. Преклонение перед античностью, впрочем, не помешало великим ренессансным архитекторам построить свой первый дворец в Риме, палаццо Венеция, из камня Колизея. Но Рим каким-то загадочным образом всегда умел вобрать в себя любое варварство, пережить его и все же остаться Римом.

В конечном счете, барокко доминирует в Риме. Это целые площади, улицы, перспективы, кварталы, причем лучшие кварталы. Это тот образ, который вы увезете с собой из Рима, особенно если, следуя древнему обычаю, придете в последний вечер к фонтану Треви со своей монеткой. Вместо стремления к бесстрастному спокойствию, равновесию и круглости, которые мы созерцаем в Темпьетто, барокко сделало своей основой крайнюю эмоциональность, любовь к строительному парадоксу и отвращение к замкнутости отдельных композиций. Все это воплотилось в бурной художественной жизни XVII века, в именах Караваджо, Пьетро да Кортона, Бернини, Борромини, Мадерны и Фонтаны. И, как всегда, за этими именами стоял круг ценителей, папы из семейств Боргезе, Барберини, Киджи.

Барокко создано для поднебесных просторов, поэтому на этот период приходится расцвет римских вилл. Архитекторы эпохи Бернини чувствовали себя в Риме, как на огромной вилле, где все подчинено взгляду художника. Сам Джан Лоренцо Бернини, гениальный и счастливый, многие годы был не только полновластным распорядителем строительства, но и доверенным лицом Урбана VIII Барберини. Ему принадлежит множество прекрасных творений, но главной его целью были, конечно, площади, перспективы улиц, живописные фонтаны, которые создали славу Рима эпохи барокко. Он будто писал монументальную картину Рима — такую картину, которая требовала безмерных пространств. И город должен был жить под открытым небом, созерцая предлагаемый его взору новый театр искусства и жизни. При Александре VII (1655-1667) Рим барокко получил свои основные очертания. Все здесь было проникнуто театральностью, идеей живописного ансамбля. Такова площадь Сант-Иньяцио, где все окружающие ее дома обращены к церковному фасаду. В конце XVII века у храма еще не было купола, и в интерьере его заменил шедевр живописного иллюзионизма — плафон работы падре Андреа Поццо. В росписи этого плафона очень хорошо видно, что перед нами искусство не комнатное, не антикварное, но искусство, рвущееся под открытое небо. Даже церковный свод нужен, в сущности, лишь для того, чтобы отверзнуть небеса над головами молящихся. Оказавшись в этом месте, понимаешь, что XVII век еще может казаться сегодняшним днем.

Барокко никогда бы не смогло стать в Риме столь всепоглощающим художественным стилем, если бы оно не было еще и образом жизни. Наверное, в важности прелатов того времени было что-то общее с важностью фасадов их дворцов. Пышность их этикета была под стать пышности церковного убранства. Сеиченто было веком цветистой и громоздкой эрудиции, и что-то от этой учености есть в сооружениях Карло Мадерно и Доменико Фонтана. Римляне любили буйные празднества и неожиданные затеи, подобные тем архитектурным причудам, которые оставил после себя Борромини. Таким же воплощением римской жизни XVII века, каким были эти эксцентричные художники, можно считать славную гостью Рима тех лет — шведскую королеву Кристину, отказавшуюся от протестантской веры и престола ради сладкого римского безделья, dolce far niente. Готовясь к ее приему, Александр VII торжествовал победу истинной веры, с размахом перестраивал площадь Пополо, чтобы создать что-то вроде триумфальных ворот, через которые вновь обращенная знатная иностранка должна была въехать в сердце католицизма.

Возвращение Пия VII весной 1814 года ознаменовало выкорчевывание всякого воспоминания о французах, борьбу с революционными движениями и вместе с тем начало осторожной политики поддержки промышленности и модернизации городской жизни. Великим начинанием был Пио-Грегорианский кадастр 1819-1822 годов, который впервые дал точные сведения о структуре не только Рима, но и всей территории папского государства. Рим с опозданием, но следовал за европейскими лидерами урбанизации — Лондоном и Парижем. Улучшались дороги, общественные службы и жилье, строившееся в черте города чаще всего за счет снесенных средневековых и ренессансных кварталов.

Понтифики с вниманием относились к тому, чтобы сделать Рим столицей мировой археологии в те годы, когда европейское общество открыло для себя радости научного исторического знания. Луиджи Канина в результате раскопок 1839-1848 годов показал миру Форум, а также предложил идеальную реконструкцию античного города, закончив тем самым дело, которое в течение нескольких веков вершили Флавио, Пирро Лигорио, Нардини и Пиранези. Вместе с восставшими из-под земли благородными останками вновь возник вопрос о том, как строить на этих останках современный город. О проекте модернизации можно говорить лишь начиная с 1864 года, когда кардинал Франческо Саверио де Мероде предложил генеральный план, основанный на опыте других европейских столиц. С тех пор и по сей день римляне не перестают спорить о том, что важнее: историческая уникальность городского ансамбля или «злоба дня», урбанизация, aggiornamento.

Когда в 1870 году Рим после долгого сопротивления папства наконец стал столицей Итальянского королевства, был принят первый план его переустройства. В результате «оздоровления» старых районов вроде гетто от «затухающего» Рима остались только фотографии графа Примоли и акварели Реслера Франца. Рим Средневековья и раннего Нового времени, составлявший предмет особой привязанности всех, кто писал о нем в первой половине XIX века, исчезал на глазах. В начале XX века русскому путешественнику Павлу Муратову, посвятившему Вечному городу прекрасные страницы своих «Образов Италии», оставалось только вздыхать, глядя на очень надежные, но невообразимо скучные набережные Тибра, на безвкусицу Дворца правосудия, ради которого тогда собирались проломить брешь в прекрасной площади Навона. Впрочем, при всей скорби истинного ценителя искусства даже он верил в «таинственную силу» Рима, способного со временем смягчить и завуалировать резкость и плоскость этих возводившихся наспех зданий, поглотить даже убожество «Пишущей машинки» — монумента Виктора Эмануила.

Многие вслед за ним не могли различить в этой строительной лихорадке ничего — кроме «хронической болезни новой Италии парламентов и муниципалитетов». Но либеральная монархия нуждалась в памятниках самой себе, как всякая иная форма власти. Еще непримиримый Пий IX (1792-1878), автор догмата о папской непогрешимости, решил соединить новый жизненный центр, формировавшийся вокруг вокзала Термини, с историческими кварталами. Виктор Эмануил II, превратив бывшего властелина Лацио в «ватиканского пленника», продолжил этот проект целым комплексом улицы Национале, первоначально включавшей и проспект Витторио-Эмануэле. Импозантная архитектура этой главной артерии должна была пропеть славу «третьему Риму» и либеральной монархии, а заодно и благословить союз национальной буржуазии и старой папской аристократии, строившей здесь свои резиденции.

Глядя на современный Рим, несущий на себе отпечаток деятельности демократических правительств конца XIX-XX веков, трудно себе представить столицу Италии с населением в двести тысяч жителей, какой она была в 1870-м. Проекты иногда проводились в жизнь с поспешностью, которая раздражала всякого, кто привык смотреть на Рим сквозь призму вечности, но все эти начинания сохраняли локальный характер. Даже выставка 1911 года, едва ли не важнейшее событие культурной жизни города за все последнее столетие, имела лишь ограниченное значение для урбанизации.

В 1945 году Рим, пострадав от фашистов, нацистов и бомбардировок антигитлеровской коалиции, стал «открытым городом», таким, каким мы можем его видеть в фильме Роберто Росселлини. Сюда стекались все пострадавшие от многолетней войны. В результате население Рима стало быстро расти, но еще быстрее и совершенно дезорганизованно стала расти его территория. Границы города сегодня заметить почти невозможно, настолько он слился со своей провинцией. Контролировать что-либо в Италии первых послевоенных десятилетий вплоть до 1960-х годов было совершенно невозможно. Многие римляне стали жертвами спекуляций на жилье, многим пришлось оставить центр и переселиться на окраины, резко отличавшиеся не только от исторического центра, но и от достаточно компактной «буржуазной» столицы, возведенной после 1870 года. Население старого города за пятьдесят последних лет сократилось в четыре раза. Градоначальство же вместе с политиками общенационального значения продолжало обсуждать свою любимую тему: как приспособить Вечный город к современности?

На выработку очередного генерального плана с участием всех академиков, инженеров, искусствоведов и архитекторов ушло 9 лет (1953-1962), да еще три года на министерское утверждение. Великие урбанисты обозначили направление развития города на восток — для вкладывания исключительно в него не слишком обильных муниципальных средств. Можно сказать, что начиная с 1970-х годов дикую спекуляцию и бессистемное расползание Рима по Кампанье стало удаваться хоть как-то контролировать. Но генеральный план, как и прежде, не стал основополагающим в реальной жизни.

Злом послевоенных десятилетий стал abusivismo, то есть незаконное жилье для тех, кого выселяли из старого Рима сменявшие друг друга режимы, и для сотен тысяч иммигрантов, кочевавших с юга на север в поисках работы и хлеба, нигде не зарегистрированных и довольствовавшихся бараками. «Абузивизм» на долгие годы стал синонимом нищеты и унижения. Даже приобретя более человеческое лицо после решительных действий правительства 1970-х годов, он продолжает во многом определять правила игры на обширных окраинах столицы.