Рассказы орусскихнемца х Светлой памяти родителей моих Ивана Фридриховича и Марии Генриховны посвящаю

После октябрьского переворота Альбрехт сразу попал во властные структуры, сначала в Самаре (комиссар Самарского горсовета, комиссар при уполномоченном ВЦИК, председатель губернского лесного комитета, председатель губернской ЧК), а с 1921-го года – в Москве, в ВЧК. Как и большинству работников этой организации, ему пришлось сменить много должностей, причём значительная часть из них была связана с лесным хозяйством. Здесь нет противоречия: с самого начала функционирования пенитенциарной системы в советской России лесозаготовки стали уделом заключённых, а Наркомат лесной промышленности по сути был лишь филиалом ГПУ–ОГПУ-НКВД.

Вот ступени деятельности Альбрехта на этом поприще:

сотрудник для поручений при начальнике управления лагерей;

1922-26-ой годы – начальник лесного отдела Октябрьской железной дороги;

1926-32-ой годы – начальник нескольких лагерей, потом начальник объединения Севзаплес (лагеря в Архангельской области, Коми АССР, Карелии);

1932-35-ый годы – заместитель Наркома лесной промышленности (взлёт до замминистра); в 1935-ом году – понижение в должности до начальника Главка по заготовке в районах Севера – тоже, в общем-то, неплохо.

В 1937-ом голу Альбрехт был арестован, обвинён, как тогда было принято, в троцкизме и помещён в тюрьму НКВД. В 1939-ом году, когда наркомом НКВД стал Берия, пошёл процесс освобождения части заключённых. Освобождён при этом из тюрьмы был и Альбрехт и опять направлен в Наркомлес.

Как известно, в том же 1939-ом году между СССР и Германией было заключено торговое соглашение, по которому Советский Союз обязался поставить Германии массу материалов, в том числе и стратегических. Среди них было и огромное количество лесоматериалов. Начался обмен делегациями для реализации достигнутых соглашений. В одну из таких делегаций, отправлявшихся в Германию, был включен и А.К. Альбрехт как ответственный работник Наркомлеса.

В Берлине он сбежал.

Сбежал и обратился к немецким властям с просьбой о политическом убежище. Громко афишировать это дело не стала ни та, ни другая сторона. Рой Медведев излагает эту историю немного по-другому: «Когда в августе 1939-го года в Советский Союз приехал Риббентроп, Альбрехт, вбежав в немецкое посольство, попросил политического убежища. Сталин разрешил Риббентропу увезти Альбрехта в Германию».Хрен редьки не слаще.

Альбрехт получил должность политического советника в Министерстве иностранных дел Германии. Известно, что он принимал участие в допросах генералов Красной армии, попавших в германский плен. Известно также, что в Германии он написал две книги – «Бутырская тюрьма. Камера 99» и «Революция, которую предали». По свидетельству Л. Копелева, во время войны служившего в подразделении контрпропаганды, эти книги были в каждой роте вермахта.

* * *

Летом 1942-го года в плен немецкому командованию добровольно сдался командующий 2-ой ударной армией генерал-лейтенант А.А. Власов. Сегодня в печати и по телевидению можно встретить статьи и передачи, авторы которых пытаются найти оправдание этому поступку генерала то в обстоятельствах, то в каких-то никем не понятых тайных замыслах, то в ненависти к советской власти. Начало этому положил ещё Солженицын в книге «Архипелаг Гулаг». Я примыкать к ним не буду. Предательство мерзко по своей сути, а предательство генерала во время войны – мерзко в десятой степени. Но здесь речь не об этом.

Итак, Власов сдаётся в плен одной из частей Вермахта. К нему – читаем мы в книге – приставляют в качестве переводчика (и для надзора) офицера СС по фамилии Штрикфельдт, хорошо говорящего по-русски – в действительности это был бывший российский гражданин из остзейских дворян, белоэмигрант; настоящая фамилия его была Штрик-Штрикфельдт, он служил в отделе пропаганды сухопутных войск Германии, имел звание капитана Вермахта, а не СС.

Штрикфельдт привозит Власова в Винницу, где тогда находилась ставка Гитлера. Из высших чинов Германии им никто не интересуется, он то нервничает, то скучает. Штрикфельдт его по-всякому развлекает. Однажды он говорит Власову:

- Сегодня у нас деловое свидание,

Цитата из книги:

«В ту комнату, где он сидел, капитан ввёл немца в штатском. Без всякой торжественности, без фашистского приветствия штатский деловито отрекомендовался:

- Генрих Хильгер, советник министерства иностранных дел…»

И этот Хильгер начинает разговор с Власовым, методично задаёт ему вопрос за вопросом, стараясь выпытать из генерала-изменника, что же всё-таки заставило его, командующего армией, добровольно сдаться в плен.

Здесь самое время сделать отступление и отметить, что Власов, вопреки сведениям из цитируемой книги и вообще тому, что говорили о нём в СССР, не был какой-то неизвестной фигурой, умудрившейся «пролезть» в генералы.

В Красной армии он с 1919-го года, в гражданскую войну был командиром роты, остался в кадрах. В 1928-ом году окончил курсы «Выстрел», был направлен на штабную работу. В 1938-ом году он был назначен командиром полка, потом послан военным советником в Китай. По возвращении из Китая Власова назначили командиром дивизии. В 1940-ом году его 99-я дивизия была признана лучшей во всей Красной армии, ей торжественно было вручено Красное знамя, а командир её не только получил звание генерал-майора, но и награждён был орденом Ленина.

В июне 1941-го года Власов – командир корпуса на Украине. Нападение немцев не застало его врасплох: все отступали, а он организовал контрудар, отбил у немцев захваченный ими Перемышль и 6 дней удерживал его. Его назначили командующим 37-ой армией, и её он сумел вывести из окружения в значительно большем порядке, чем другие.

С ноября 1941-го года Власов – командующий 20-ой армией, стоящей в обороне Москвы. После разгрома немцев под Москвой, 12 декабря, диктор радио Левитан торжественным голосом читал сводку Совинформбюро, в которой были названы фамилии генералов, обеспечивших победу: Жуков, Лелюшенко, Кузнецов, Власов, Рокоссовский. И даже портреты этих генералов, вопреки обыкновению, развешаны были по всей Москве.

После московского сражения Власов – заместитель командующего Волховским фронтом. В марте 1942-го года ему приказано было принять 2-ю ударную армию, находившуюся в крайне тяжёлом положении, без боеприпасов, тонущую в болотах, практически полностью окружённую противником.

12-го июля генерал-лейтенант Власов сдался в плен.

Надо полагать, что биография Власова не была тайной для немецкого командования. И именно она, его биография, шла в явное противоречие с тем, что он совершил; и всё это, естественно, вызывало и удивление, и сомнение, и желание в этом деле основательно разобраться.

Хильгер задаёт Власову вопрос за вопросом, и по этим его вопросам нетрудно понять, что он обладает далеко не поверхностными знаниями не только о военном положении, но и многом другом, касающемся жизни в СССР, вплоть до мелких её деталей и подробностей.

И пришла мысль: да это же наш старый знакомый Генрих Альбрехт, бывший чекистско-лесной деятель! Тот ведь тоже получил должность политического советника в МИДе Германии, как и книжный Хильгер. Власов говорит ему:

- Вы отлично говорите по-русски, господин советник.

- Я долго жил в Москве. Был советником в нашем посольстве.

Тут можно понять автора, советского писателя Аркадия Васильева: ну не мог же он ввести в действие ещё одного перебежчика, это станет похоже на систему, и тогда волей-неволей придётся объяснять причину этого. А как членораздельно объяснишь причину бегства того же Альбрехта? Ни социальным происхождением, ни положением в дореволюционной России, ни политическими взглядами это объяснить невозможно. А другие причины нашими ортодоксами не признавались. Так что лучше было сказать глупость вроде такой, что дипломата сначала направили в страну, а потом он научился её языку, и научился в совершенстве.

Надо сказать, что Хильгер в книге Васильева действует только в этой сцене; ни до неё, ни после он не появляется. Ну что ж, мавр сделал своё дело: как человек, разбирающийся в людях, к тому же знающий толк в допросах, он выполнил то, что ему поручили – по всяким мелким деталям в ответах Власова определить, насколько он откровенен в своих заявлениях и насколько ему можно будет доверять в дальнейшем.

Не знаю, может быть, реальный Генрих Альбрехт не ограничился одним разговором, но это, во-первых, не так уж важно, во-вторых, не будем фантазировать.

А генерал Власов в 1946-ом году по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР был повешен. Что же было с Генрихом Альбрехтом, мне неизвестно, хотя есть косвенные свидетельства, что после покушения на Гитлера в апреле 1944-го года он оказался среди арестованных по этому делу сотрудников МИДа Германии.

Не очень хочется разбираться, кто он: приспособленец, злодей, негодяй или всего лишь жертва политических обстоятельств - свою точку зрения о генералах-перебежчиках

я уже высказал.

В разных источниках его фамилию называют по-разному: то Альбрехт, то Альберт. Я выбрал первый вариант, хотя, скорее всего, по-настоящему он всё-таки Альберт.

**********

Земляк

Его дед, Андрей Андреевич Шмидт (тут же была и фотография, на которой грузный, прилично одетый мужчина – в сюртуке, с бабочкой и в котелке) был основателем какого-то крупного дела в Поволжье. Сыновья его: Иван, отец автора, и Пётр – после смерти отца основали фирму «Братья Шмидт» Автор пишет, что перед октябрьским переворотом хозяевами фирмы были его отец и три его племянника, сыновья умершего Петра: Владимир, Фёдор и Иван, причём половина капитала принадлежала его отцу.

Новая власть, естественно, национализировала все капиталы и недвижимость Шмидтов. Отец автора, Иван Андреевич, и один из племянников с семьями уехали в село Мессер (нынешняя Усть-Залиха Красноармейского района), откуда были родом их предки и где, кроме жилого дома, была у них небольшая ткацкая мастерская. Два других племянника, ещё не обременённые семьями, сумели сбежать в Германию и там обосноваться.

Вскоре до И. Шмидта дошли сведения, что его самого и его племянника Бальцерский уездный ревком решил арестовать и расстрелять. Они бежали. Племянник скрылся где-то в Поволжье, а сам И.Шмидт сумел добраться до Риги, где и остановился в надежде найти какую-нибудь возможность забрать к себе свою семью.

А семья в это время перебралась из Мессера в Бальцер. Это недалеко – 12 километров. Мать автора, русская по происхождению, когда-то закончила курсы акушерок при медицинском факультете Саратовского университета и смогла устроиться в местную больницу медицинской сестрой. Какая-то связь с главой семьи, пусть не регулярная, у них всё-таки была (какая, автор письма не поясняет). Они знали, что у него всё складывалось плохо: денег не было, привычки к физическому труду – тоже, а добывать свой хлеб пришлось ему, работая грузчиком; квартиры тоже не было, лишь жалкий угол; плюс ко всему - обострились болезни: сердечная недостаточность и астма. Надежды на воссоединение семьи становилось всё меньше.

В 1926-ом году Виктор Шмидт окончил среднюю школу-девятилетку в Бальцере. В том же году мать с младшими детьми перебралась в Саратов, а старший её сын Борис, уже самостоятельный молодой человек, остался жить и работать в Бальцере. Этот переезд, по словам В.Шмидта, почему-то оборвал связь с отцом (конечно, виноват в этом не переезд, а ужесточение режима, до минимума урезавшего возможность переписки с заграницей). В Саратове мать, как и в Бальцере, стала работать медсестрой.

Сам автор только в тридцатилетнем возрасте, перед самой войной, сумел окончить Саратовский педагогический институт и получить диплом учителя немецкого языка. То ли по собственной воле, то ли по направлению института приехал он в город Свердловск. Но поработать здесь учителем практически не удалось: началась война. Он был мобилизован, но не в армию. Сначала это была работа в автоколонне на окраине Свердловска, где пока ещё не было ни охраны, ни колючей проволоки, хотя и находились они на казарменном положении.

Но в начале 1942-го года всех немцев с 16-ти до 60-ти лет мобилизовали в так называемую трудармию – поместили в лагеря, организованные при различных производствах, режим в которых полностью повторял режим лагерей для заключённых. Виктор Шмидт попал на лесоповал в посёлок Изумруд, что в семи километрах от города Асбеста, тоже напичканного лагерями. В 1944-ом году Шмидт тяжело заболел и был, как выражались, демобилизован, то есть комиссован по полной непригодности к физическому труду, вызванной перенапряжением, истощением и болезнью. Жить в Свердловске ему не разрешили, и он вынужден был уехать туда, куда приказали – в посёлок Юшалы Тюменской области. Был он принят на работу по специальности – учителем немецкого языка и проработал там 25 лет. В 1969-ом году он перебрался в Тюмень, откуда и прислал в редакцию своё письмо.

Написал он и о судьбе матери и братьев. Старший, Борис, перед войной жил в Казани, попал под выселение, а потом, уже как трудармеец, был возвращён под Казань – на строительство железной дороги Свияжск – Сызрань. Там он умер от дизентерии. Младший, работавший в Энгельсе бухгалтером, вместе с семьёй и матерью был отправлен на север Красноярского края на ловлю рыбы. Мать там умерла, а он после многих лет работы на севере смог добиться всего лишь права перебраться на юг края, в один из колхозов. Работал он там бухгалтером, там и умер в 64 года.

История Шмидтов в принципе типична для многих немцев – достаточно сказать, что на ту же ловлю рыбы только из нашей родни отправили две семьи: бабушку Софью Андреевну с мужем – в Дудинку, а семью расстрелянного Андрея Риделя – в Байкитский район Эвенкии. Моё внимание на ней остановила мысль о капризах судьбы: всё-таки где Бальцер, ставший родным городом и для него, и для меня, и где Асбест, в котором мы оба, пусть в разное время, оказались? Правда, его доставили сюда под конвоем, а я явился по собственной воле 25-ью годами позднее.

И ещё одно обстоятельство привлекло внимание. Говоря о капиталах отцовской дореволюционной фирмы, Шмидт называет огромную сумму – 80 миллионов рублей. Это показалось мне преувеличением, к тому же значительным. Самыми состоятельными поволжскими фабрикантами-немцами в начале ХХ века были Борели, Райнеке, Зайферт, Бендер, мукомолы братья Ф. и О. Шмидты. Из них своим богатством больше всего выделялись Бендер и Борель (тоже, кстати сказать, выходец из Бальцера). Я не встречал конкретных данных о состоянии Бендера, но о Бореле такие сведения есть: личные капиталы его в 1913-ом году составляли 4425 тысяч рублей, имущество его торгового дома оценивалось в 6683 тысячи рублей, плюс ценные бумаги на 208 тысяч. Итого в целом получается чуть больше 11-ти миллионов рублей. Похожие сведения: умерший в 1901-ом году считавшийся очень богатым московский купец Солодовников оставил после себя состояние в 20 миллионов рублей. Видимо, у Шмидта вкралась ошибка. Будь его отец так состоятелен, он, конечно, был бы в ряду известных богатеев. Кстати, ничего Шмидт не говорит о предмете их бизнеса, а предприятия, по его словам, разбросаны были от Астрахани до Москвы. Зародилась ещё одна мысль: автор письма Виктор Шмидт всю жизнь прожил под псевдонимом и так и не захотел раскрываться – к чему зря рисковать?

Но в любом случае эта история - ещё одно тягостное свидетельство крестного пути немецкого российского народа, ещё одна капля в океане несправедливости и горя.