Рассказы орусскихнемца х Светлой памяти родителей моих Ивана Фридриховича и Марии Генриховны посвящаю

Испания, в промышленном отношении слабо развитая европейская страна, была монархией. В апреле 1931-го года монархия была свергнута, король Альфонс XIII Бурбон бежал за границу, Испания была объявлена республикой. Исполнительную власть стало осуществлять правительство, утверждаемое парламентом.

Гитлер и Муссолини видели в Испании зону своих интересов. Им необходим был здесь режим не только дружественный им, но и полностью послушный, готовый в любой момент превратить территорию страны в плацдарм военных действий против Франции и Англии. И надо сказать, что республиканское правительство, ставшее у власти после свержения монархии, отвечало этим требованиям, не препятствовало проникновению в страну итало-германского (в основном – германского) влияния: в армию, в промышленность, в управление.

16-го февраля 1936-го года в Испании состоялись очередные выборы в кортесы (парламент), на которых победу одержал так называемый Народный фронт – предвыборный блок, объединивший многочисленные республиканские, социалистические и коммунистические партии. Было сформировано новое правительство, резко сменившее внешнеполитический курс и начавшее целый ряд правовых и социальных реформ.

В противодействие политике этого правительства группой генералов (Санхурто, Франко, Мола) был организован заговор. На их стороне была большая часть армии, финансовой и промышленной буржуазии; они получили поддержку генштабов Италии и Германии. Мятеж начался 18-го июля 1936-го года. Разразились бои между силами мятежников (после гибели в авиакатастрофе генерала Санхурто во главе мятежа стал Франко, и его сторонников стали называть франкистами) и правительственными силами: воинскими частями, сохранившими верность правительству, милицейскими формированиями и народным ополчением. Часть территории страны была захвачена франкистами, другая, несколько большая, оставалась под контролем правительства. Бои шли с переменным успехом. Это была гражданская война.

И тут в конфликт вступили силы внешние. Германия и Италия снабдили франкистов вооружением, деньгами, необходимыми материалами и продовольствием, прислали своих военных советников и инструкторов, а позже – и воинские подразделения. Правительство Испании, в свою очередь, обратилось с призывом встать на защиту республики к социалистам и коммунистам всех стран и, естественно, к единственному государству, которое могло оказать реальную военную и материальную помощь, - к Советскому Союзу. Так на защиту законного правительства Испании в страну потекли добровольцы из всех стран, а также «добровольцы» из СССР, в первую очередь лётчики, танкисты и артиллеристы.

* * *

Среди первых советских «добровольцев» был и майор Эрнст Шахт. Он прибыл в составе небольшой группы опытных лётчиков, которые сразу начали обучение испанцев на той технике, которая оказалась в их руках: это были французские самолёты «Потез-54» и «Бреге-19». Вскоре стали прибывать самолёты из СССР, в том числе и скоростные бомбардировщики СБ конструкции Туполева, из которых были сформированы 3 эскадрильи.

Так случилось, что гражданская война в Испании стала испытательным полигоном для армий и для техники противоборствующих сил, и в первую очередь – для авиации СССР и Германии. Рассказов и легенд о боевых действиях в Испании сложено много, не будем повторяться.

31-го декабря 1936-го года Шахту передали, что его вызывает к себе Я.В.Смушкевич, военный советник, фактический командующий авиацией Испанской республики. Штаб его располагался в 30-ти километрах от Мадрида, во францисканском монастыре. Таких вызванных, как Шахт, было 16 человек. Потом стал собираться ещё народ. Как писал в «Испанском дневнике» Михаил Кольцов, «Новый год встречали мы с курносыми». Чатос – «курносыми» - прозвали испанцы советские истребители И-16, а заодно и советских лётчиков.

Смушкевич начал с того, что он получил шифротелеграмму, в которой сообщалось, что сегодняшним днём подписан указ Президиума Верховного совета СССР о присвоении звания Герой Советского Союза 19-ти советским «воинам-добровольцам», воюющим в Испании.

Почётное звание Герой Советского Союза было установлено указом Центрального исполнительного комитета СССР от 14-го апреля 1934-го года «как высшая степень отличия за заслуги перед государством, связанная с свершением геройского подвига. Присваивается ЦИК СССР с вручением ордена Ленина, медали «Золотая Звезда» и Грамоты ЦИК СССР» (из текста указа от 14.4.34 года).

Первыми Героями стали в 1934-ом году 7 лётчиков, участники спасения экспедиции гибнущего ледокола «Челюскин»: А.Ляпидевский, С.Леваневский, М.Водопьянов, И.Доронин, В.Молоков, Н.Каманин, М.Слепнёв (как патриот саратовского края не могу не отметить, что Доронин – саратовец, воспитанник местного аэроклуба). Звезда Героя №8 украсила грудь руководителя экспедиции – академика О.Ю.Шмидта. Следы Звёзд №9 и №10 мне найти не удалось. Номера 11, 12 и 13 вручены были опять лётчикам: В.Чкалову, Г.Байдукову и А.Белякову – за успешный перелёт по маршруту Москва – Петропавловск- Камчатский на самолёте АНТ-25 в 1936-ом году.

Забегая вперёд: когда в Испании всё закончилось, оказалось, что звание Героя Советского Союза было присвоено 59-ти военнослужащим Красной армии – «испанцам», в том числе 35-ти лётчикам, 21-му танкисту, 2-м морякам-подводникам и одному пехотинцу – военному советнику комбригу А.И.Родимцеву. Среди них было и 3 иностранца, ранее эмигрировавших из своих стран в Советский Союз: болгарин Волкан Горанов (настоящее имя – Захари Захариев), итальянец Примо Джибелли и немец Эрнст Шахт. Из 59-ти человек 10 были удостоены звания посмертно.

* * *

Из 19-ти новых Героев, поименованных в указе от 31 декабря 1936-го года, всего лишь один был танкистом, остальные – лётчики. Первым в списке стоял Павел Васильевич Рычагов, вторым – Эрнст Генрихович Шахт. Примо Джибелли и саратовец Сергей Тархов до указа не дожили - погибли в бою. Танкиста Поля Армана в ту ночь чествовали вместе с лётчиками, с ним приехал и военный советник – танкист Д.Г.Павлов.

Может возникнуть вопрос: а почему, собственно, многих из этих набравших боевого опыта, удостоенных наград лётчиков так быстро отозвали домой, ведь они могли продолжать бить противника значительно эффективнее новичков? Есть два ответа на этот вопрос.

Во-первых, обкатать на войне, дать набраться боевого опыта нужно было как можно большему числу лётчиков и танкистов как представителям молодых родов войск, не получивших опыта в гражданскую войну. При этом держать в Испании одновременно значительные силы по каким-то причинам, политическим или экономическим, считали нецелесообразным; подсчитано, что за 2 года гражданской войны в Испании в ней приняли участие всего 3 тысячи советских военных.

Во-вторых, эти первые Герои Советского Союза, получившие свои звёзды не где-нибудь, а на войне, нужны были Сталину именно дома и нужны были для других, пока скрытых от взгляда всех людей целей. Пройдёт немного времени, и они понадобятся ему для демонстрации на людях, в качестве козырной карты в условиях обрушенных на армию репрессий: смотрите, мол, кто заслуживает почёта, тот его получает; если же кого-то мы (он любил говорить о себе – мы) наказываем, то они сами виноваты – не захотели служить народу честно и беззаветно, как эти молодые люди, а переметнулись в стан врагов. Оправдывать всё, даже самое мерзкое, жестокое и подлое интересами и волей народа – любимое и надёжное средство каждого негодяя, стоящего у власти.

27-го февраля группу «добровольцев», возвратившихся из Испании, пригласили в Кремль, где М.И.Калинин, изображавший главу государства, вручил им полагающиеся по указу награды. Шахту была прикреплена на грудь Золотая Звезда №15 (№14 получил Рычагов). Шахт должен был говорить ответную речь от всех «испанцев», что он и сделал с большим подъёмом, хоть и не на очень чистом русском языке.

Казалось бы, самое время радоваться и торжествовать: он известный теперь боевой лётчик, удостоенный наград и почестей, он всегда достойно выполнял свой долг, совесть его чиста и перед собою, и перед людьми. И он какое-то время и радовался, и купался в лучах славы, повсюду ощущая на себе, где бы ни появился, восхищённые взгляды и женщин, и мужчин, и детей.

Но радость и довольство жизнью как-то быстро иссякли. Он почувствовал: в воздухе витает нечто тягостное, тревожное, неопределённое. Почему перестали, как бывало раньше, собираться у него весёлые компании, почему в глазах людей ощущает он явную тревогу, почему исчезли непринуждённые разговоры, почему изменились даже голоса людей? Кое о чём поведала ему тихим шёпотом ночью его Эмми: по Москве шла волна арестов, в учреждениях и организациях (даже у них – в Коминтерне!) каждое утро не досчитываются коллег, а тревога в глазах людей ей очень понятна: каждый боится, что арестуют если не тебя самого, то твоих близких. И увидел он страх в глазах жены, когда она сказала ему, что в первую очередь арестовывают иностранцев и тех, кто бывал за границей.

А Шахт вскоре и сам кое-что увидел. Аресты коснулись уже и Красной армии. А с мая начался форменный её разгром: арестованы были многие высокопоставленные военные, легендарные командиры, которых ещё вчера славили в газетах («полководцы» - не скупились они на слова) и в выступлениях лидеров страны; теперь же они стали «изменниками Родины», «врагами народа», «подлой кликой», «бандой».

Шахт не знал, как ко всему этому относиться. Как же не верить тому, что говорит Сталин? Но где взять силы в это поверить? Мучила мысль: неужели и он когда-нибудь, пусть невольно или случайно, допустил что-нибудь такое, что могло привести к аресту? Ведь его-то уж точно тогда не пощадят: и сам немец, и жил за границей. Он перебирал день за днём свою жизнь, но не мог упрекнуть себя ни в чём. Он не ловчил, не врал, не лукавил, не предавал. Нет, - успокаивал он себя, - с ним и его семьёй ничего не должно и не может произойти. Беспокойство усиливалось ещё и оттого, что он вызвал к себе из Швейцарии своих родителей, ответственность за семью мучила вдвойне – а вдруг? Об этом и думать не хотелось.

В июне Шахта вызвал к себе Алкснис. Командующий, против обыкновения, был хмур, коротко расспросил о здоровье, о семье и перешёл к разговору на главную тему – об опыте боёв в Испании. Шахт так же коротко, по-военному, изложил свои соображения. Командующий с какой-то злой иронией сказал: «Да, вот вам и «дальше всех, выше всех и быстрее всех», - это были слова популярного тогда лозунга о советской авиации. – Что ж, надо действовать. Во-первых, надо обо всём рассказать и в частях, и в училищах, и в Академии. Ты тоже этим займёшься».

Шахту было поручено сделать серию докладов в Военно-воздушной академии имени Жуковского. Он воспринял это поручение как большую честь и взялся за его реализацию с предельной ответственностью. Ничего не скрывая, говорил он о том положении, в котором оказалась в Испании советская авиация. Первое. Главной ударной силой в авиации являются бомбардировщики, причём, тяжёлые необходимы для поражения тыловых объектов и линий обороны противника, а пикирующие, или штурмовики, - для борьбы с артиллерией, танками, транспортными средствами и даже живой силой противника. Опыт Испании показал, что наши СБ уступают германским Ю-88 и в скорости, и в вооружении, а штурмовика, подобного немецкому Ю-87, в воздушном флоте СССР вообще нет. Второе. Бомбардировщикам в их действиях требуется прикрытие истребителями, без этого потери в самолётах становятся катастрофическими. Наши истребители И-15 и И-16 на первых порах ещё могли на равных биться с немецкими Ме-109В, так как скорости их примерно равны. Но когда у Франко появились более скоростные Ме-109Е, их преимущество перед И-15 и И-16 стало очевидным, и только самоотверженность и высокое мастерство советских лётчиков как-то спасали положение.

Выводы из этого были хотя и тяжелы, но однозначны: наша авиация требует переоснащения новыми, более совершенными самолётами – и истребителями, и бомбардировщиками.

Шахт не подозревал, что его прямота встретит явное противодействие со стороны Наркомата обороны, всё ещё возглавляемого бывшими конниками. «Кто он такой, этот докладчик, прославляющий германскую технику? - был задан вопрос на самом верху. – Какую цель он преследует? Этому человеку не мешало бы сначала научиться говорить по-русски, а уж потом браться нас учить». Давление было очень сильным, и вскоре лекции Шахта прикрыли, а сам он был откомандирован в полк, базирующийся в Подмосковье, где был назначен заместителем командира полка по лётной подготовке. «Пусть занимается своим делом – учит молодёжь, а не нас», - сказали там же, наверху.

В августе был арестован Алкснис. Арест его потряс Шахта. Всё-таки для него он был не находящимся на недосягаемой высоте начальством, крупной шишкой, судьба которого не особо волнует подчинённых более низкого ранга. Для него он был человеком, с которым он почти два года летал в одном самолёте, который обращался с ним, как с равным, и которого он очень высоко ценил и как руководителя, и как личность..

Вскоре аресты пошли и ниже. Из воевавших в Испании первым был арестован его товарищ Александр Линде, российский немец, уроженец Крыма, а чуть погодя оказался на Лубянке и Жан Аккерман. И Шахт решился на отчаянный поступок: он написал в НКВД рапорт, в котором настаивал на невиновности своих товарищей, требовал как можно скорее разобраться с этим недоразумением и освободить их. Обычно такие эскапады имели один результат - ходатая тоже арестовывали. Здесь же неожиданно произошло другое: не только не арестовали написавшего дерзкий рапорт Шахта, но и освободили Аккермана. Но только Аккермана. Он пришёл домой к Шахту, и тот увидел в глазах друга настоящий страх, и рука его, наливавшая водку в рюмки, откровенно дрожала. Дрожал и прерывался голос его, когда он шёпотом рассказывал о том, что успел увидеть и испытать в застенках НКВД.

И ещё рассказал ему друг, что о нём, Шахте, расспрашивали его упорно и настойчиво, всё говорило о том, что у кого-то на него есть основательный «зуб». Но ничего сделать здесь было нельзя, оставалось только верить тому, что сказал Сталин: «Кто воевал в Испании, не может быть арестован». Говорил ли он это на самом деле или нет, неизвестно, но хотелось верить, что говорил и что арест Линде – лишь недоразумение, которое вот-вот будет исправлено. Он не знал, что измученный пытками Александр на допросах «признался», что «завербовал» Шахта в «шпионскую организацию». И хотя потом он от своих показаний отрёкся, свидетельство против Шахта у НКВД уже было. И о жене его, Маргарите Бюргин-Фишер, там тоже расспрашивали и Аккермана, и Линде.

Но ареста не последовало. Ни его, ни Эмми. Мало того, Шахту присвоили звание комбрига и назначили на должность начальника 13-го высшего военно-технического авиационного училища. Его предшественник, как тогда было сплошь да рядом, был арестован как «враг народа». Что тут оставалось делать? Служить и каждый день думать о том, что в любой день могут прийти и за тобой, и приходить в ужас от одной мысли, что же будет и с детьми, и со стариками, если арестуют не только его, но и Эмми. Детей было уже двое, в 1938-ом году родилась ещё одна дочь – Лора, Долорес.

В 1939-ом году Шахт был назначен заместителем командующего Орловским военным округом. В круг его ответственности вошли все авиационные части и все военные учебные заведения округа. Семья, конечно, осталась в Москве, в квартире на Страстном бульваре, а у самого Шахта появился ещё один адрес: город Орёл, авиагородок.

Когда в мае 1940-го года в Красной армии были введены генеральские звания, Шахт был аттестован генерал-майором, вместо одного ромба комбрига в петлице у него появились две звезды. Его старшая дочь рассказывала потом, что когда он дома обрядился в полную генеральскую форму с положенной по статусу папахой из каракуля, это у всех вызвало приступ хохота, так бросалось в глаза несоответствие между ней и его молодым лицом. Незадолго до этого ему исполнилось 35 лет.
Отвлечение от темы пятое

Их много тогда появилось – комбригов, комдивов, а потом генералов с молодыми лицами. По сравнению с некоторыми другими Шахт в свои 35 лет был уже немолодым человеком. Особенно заметно это было в авиации. Почти поголовно репрессированную верхушку ВВС, тоже далеко не старую, заменить можно было только этими молодыми асами – «испанцами». Для многих эти назначения стали роковыми. Вот примеры.

Рычагов Павел Васильевич, 1910-го года рождения, «испанец», Герой Советского Союза №14, комбриг в 28лет, комдив и командующий авиацией Дальневосточного фронта в 29 лет, генерал-лейтенант в 30 лет, командующий ВВС СССР в 31год. Расстрелян в октябре 1941-го года.

Копец Иван Иванович, 1912-го года, «испанец», Герой Советского Союза, полковник и командир авиагруппы в 26 лет, комдив и командующий авиацией военного округа в 27 лет, генерал-лейтенант в 28 лет. Застрелился в июне 1941-го года, когда понял, что вся авиация Белорусского округа (фронта) уничтожена немцами.

Черных Сергей Александрович, 1912-го года, «испанец», Герой Советского Союза, в 26 лет полковник и заместитель командующего ВВС Дальневосточного фронта, в 27 – комбриг и заместитель командующего авиацией Одесским военным округом, в 28 – генерал-майор и командир авиационной дивизии. После нападения Германии все самолёты дивизии были уничтожены за несколько первых дней. Черных был арестован и 29 июня 1941-го года расстрелян. Ему было 29 лет.

Денисов Сергей Прокофьевич, 1910-го года, дважды Герой Советского Союза (1937 – Испания, 1940 - Финляндия) – в 28 лет полковник и командир авиагруппы, в 29 лет комдив и начальник ВВС армии, в 30 – генерал-лейтенант и командир авиадивизии, командующий авиацией военного округа. Ему повезло – всего лишь сняли с должности и понизили в звании.

В 28 лет стал комбригом и Анатолий Константинович Серов, «испанец», Герой, любимец Сталина. Погиб в авиакатастрофе в 1939-ом году, и это спасло его от судьбы Копеца или Черных.

Были и другие, и было их немало. В романе К. Симонова «Живые и мёртвые» есть герой - лётчик Козырев, «испанец», Герой Советского Союза, генерал-лейтенант в 28 лет. Прототипами ему послужили Копец и Серов. Вот он лежит он в июне 1941-го года с поломанным позвоночником в белорусском лесу, сбитый немецким лётчиком

«Он впервые в жизни проклинал тот день и час, которыми раньше гордился, когда после Халхин-Гола его вызвал сам Сталин и, произведя из полковников прямо в генерал-лейтенанты, назначил командовать авиацией целого округа.

Сейчас, перед лицом смерти, ему некому было лгать: он не умел командовать никем, кроме самого себя, и стал генералом, в сущности оставаясь старшим лейтенантом. Это подтвердилось с первого же дня войны самым ужасным образом, и не только с ним одним. Причиной таких молниеносных возвышений, как его, была безупречная храбрость и кровью заработанные ордена. Но генеральские звёзды не принесли ему умения командовать тысячами людей и сотнями самолётов».

Покойный Константин Михайлович не договаривал. Не было бы необходимости возвышать таких, как Козырев (Копец, Черных и так далее), если бы не погубил Сталин тех, других, что были и старше, и грамотнее, а зачастую и талантливее этих беззаветно храбрых молодых людей. А молодые били бы фашистов под их командованием в должностях командиров звеньев, эскадрилий и полков, и били бы так, что всё могло пойти по-другому.

Но Сталин сделал то, что сделал. И потом, в душе осознавая непоправимость сделанного, бесился и отыгрывался на тех, кого назначил командовать. Вот скорбный список командующих ВВС страны после ареста Алксниса:

комкор Локтионов, 1937-39 годы, расстрелян в 1941-ом году;

комкор Смушкевич, 1939-40 годы, расстрелян в 1941-ом году;

генерал-лейтенант Проскуров, 1940-й, расстрелян в 1941-ом году;

генерал-лейтенант Рычагов, 1940-41 годы, расстрелян в 1941-ом году;

генерал-лейтенант Жигарев, назначен в1941-ом году, ему повезло – просто снят с должности в 1942-ом.

* * *

В поезде Шахта не оказалось. Аккерман понял – его арестовали дорогой. Такое в практике НКВД встречалось не раз. Ночью в квартире Шахта на Страстном бульваре был обыск. Забрали всё, что имело хоть какое-нибудь отношение к служебной деятельности Шахта, групповые фотографии, даже форменную одежду.

Как потом удалось понять старшей дочери по следственным документам, арестован он был по так называемому «Делу о заговоре сорока генералов», или проще – «Делу сорока генералов».
Отвлечение от темы шестое и последнее

«Дело сорока генералов» - это ещё один удар Сталина и Берии по кадрам собственной армии, ещё более преступный и более мерзкий оттого, что дутое это дело, затеянное в предвоенный период, не было прекращено и после нападения Германии на Советский Союз, а было «завершено» и завершено почти поголовным расстрелом всех этих людей, обвинённых в надуманных на самом верху обвинениях.

Не буду скрывать, что я мало знаю о нём, но и того, что знаю, достаточно, чтобы увериться в собственной неспособности что-либо понимать в этом мире или ещё более утвердиться во мнении, что огромной страной в течение трёх десятилетий правил кровавый маньяк.

Сначала это были два разных дела: дело «испанцев», то есть военных, принимавших участие в гражданской войне в Испании, и дело вооруженцев – работников наркомата вооружения.

Первым репрессированным «испанцем» был военный атташе в Испании, организатор обороны Мадрида комбриг В.Е. Горев (не будем считать А.Линде, арестованного раньше Горева, – он прошёл по другому делу). В конце 1938-го года Горев был вызван в Москву, где Калинин вручил ему орден Ленина, а через два дня он был арестован. Ему предъявили стандартные тогда обвинения в измене Родине, шпионаже и троцкизме.

Есть совершенно определённые основания предполагать, что Горев, основным местом службы которого было ГРУ (Главное разведывательное управление Генштаба СССР), был арестован по доносу кого-то из работавших параллельно с ним в Испании сотрудников разведывательного управления НКВД. Горев на допросах ни в чём не «признался» и умер под пытками от сердечного приступа.

Это было уже при наркоме НКВД Берии. Кто знает, может быть, уже тогда у него начал «расти зуб» на тех, кто сражался в Испании. Ведь там они имели возможность общаться с интербригадовцами из разных стран (надо сказать, возможность очень ограниченную), среди которых были и социалисты, и анархисты, и коммунисты разного толка, в том числе и толка троцкистского. Какой простор для обвинений! Но приходилось ждать, когда с самого верха последует команда: фас! А пока «испанцы» были в почёте, получали Золотые Звёзды и ордена, чины и должности, квартиры и «Эмки». Это, к слову сказать, тоже многих раздражало.

1939-ый год был очень сложным годом для людей, кто умел мыслить и пытался разобраться в том, что происходит в стране. Во-первых, в НКВД пришёл новый шеф – Берия, который, с одной стороны, очищал его от много знающих, вконец развратившихся и дискредитирующих ведомство работников времён Ежова, с другой стороны, имел высочайшее указание притормозить с репрессиями и кое-кого даже выпустить. Люди увидели в этом хороший знак.