Часть первая. От рождения до тризны

Особый интерес вызвала та часть их, которая была посвящена его поездке по служебным делам в немецкую колонию Сарепту в 1835-ом году. О Сарепте я тогда почти ничего не знал, и записки Попова явились для меня своего рода откровением. Их нет смысла пересказывать, лучше просто процитировать некоторые места.

«Пробыв в Царицыне семь дней, я отправился по обязанности службы в Сарепту, в 26-ти верстах от Царицына, издавна славящуюся своими произведениями.Колония эта существовала на особых правах противу других колоний. Ею заведовал собственно управляющий Саратовской конторой иностранных поселенцев, а все распоряжения в колонии зависели от братского колониального общества. В Сарепте всё было общественное, братское, даже собственные деньги были в народном обращении по той колонии. Все изделия на фабриках производились обществом, а не семействами в частности. Фабрики были разнородные…

Сарепта ни от кого ничем не заимствовалась, кроме металлов, всё было своё, домашнее. Хозяйственные заведения были в заведовании и распоряжении избранных от общества лиц; ими же все произведения, выделываемые на фабриках, продавались, а весь капитал хранился в обществе и распределялся по семействам по числу рабочих рук и по времени занятия каждого человека*.

Колония состояла из реформатов, более 500 душ мужского пола, глав семейств.

Поселена она на отличном местоположении. Дома на главной площади и улицах преимущественно каменные, двухэтажные, крытые железом. В каждый дом проведена вода желобами с устройством кранов для выпуска её. Магазины для распродажи товаров, склады их и фабричные заведения в лучшем состоянии.

Сверх колониального за всем порядком надзирает полицмейстер, из их же общественников; он повсюду меня водил и всё показывал, даже костёл**, школы мужского и женского пола. Всё это находилось в лучшем виде и отличной чистоте. Из разговоров с колониальным начальством я познакомился с обычаями братьев.

Между прочим, вот странности в отношении бракосочетаний. У них женятся по жребию. Например, в течение года должно свершиться 10 или более браков; женихи берут билеты, и кому какая девица или вдова достанется, тот непременно и должен на ней жениться***.

Не пожелавших исполнять все условия и постановления Сарептского

колониального управления или замеченных в дурной нравственности они исключают из

* Этот же принцип изначально был заложен при организации советских колхозов, но был там полностью дискредитирован. А вот в золотодобывающих и им подобных артелях (ныне они ООО) он успешно служит и по сей день.

Конечно, это никакой не костёл, а молитвенный дом.

***Первая реакция после прочтения этого места была: какая чушь! Потом подумалось: молодого чиновника просто разыграли. (продолжение на стр.2)

своего братства; исключённые должны совсем удалиться из колонии безо всякого вознаграждения из общественного капитала, где, может быть, находилась и частица удаляемого из общества.

Нравственность сарептских реформатов отличается хорошими качествами, в особенности в образовании молодых девиц. В местную школу отдают своих дочерей многие колонисты и немцы из образованного и богатого класса, живущие в Саратове; из школы выходят девицы благонравные, их с удовольствием берут в гувернантки. Мужской пол, образовавшийся в Сарепте, тоже выходит хорошей нравственности и занимает лучшие места в торговых магазинах и конторах, преимущественно немецких.

В Сарепте я был в конце октября 1835-го года. Полицмейстер отвёл мне в гостинице три комнаты, хорошо меблированные; прислуживала мне девица лет 18-ти. Носила она полосатую разноцветную шерстяную юбку домашнего производства и синенький корсет, застёгнутый пуговицами; на ногах ботинки и синие чулки – всегдашний национальный наряд».

Вопросы, вопросы…

Несколькими годами позже пробудился во мне интерес к истории немецкого Поволжья (интерес, к слову сказать, чисто любительский), и Сарепту, самый южный форпост его, обойти вниманием нельзя было никак.

Однако даже то немногое, что удалось узнать, породило больше вопросов, чем ответов.

Сарепта не входила ни в один из округов, образованных в немецком Поволжье для управления колониями; при этом не подчинялась она и ближайшей местной гражданской администрации, то есть властям города Царицына; ею, как уже знаем мы от Попова, заведовал непосредственно управляющий Саратовской конторой иностранных поселенцев. Почему так? Какое-то объяснение можно найти, конечно, в национальном и географическом положении колонии: с одной стороны, она немецкая и должна подчиняться уставу Конторы; с другой же, до ближайшей немецкой колонии (а это была Добринка) вверх по Волге более двухсот вёрст. Но что за необходимость была основывать колонию в таком отрыве от других немецких поселений, зачем власти нужны были эти сложности? Подозревать в этом чиновную глупость или чей-то произвол не приходится. Значит, об этом должны были просить (а скорее всего – очень просить) сами колонисты. А им зачем это нужно было?

Позже встретилась мне информация о том, что их лидеры точно знали, куда им нужно попасть, и по прибытии из Германии в Ораниенбаум весной 1765-го года побывали в Петербурге аж у самого графа Григория Григорьевича Орлова, тогдашнего фаворита императрицы, председателя Комиссии иностранных поселенцев, и его сиятельство не только лично вручил сопровождающему переселенцев офицеру приказ для Саратовской конторы, ему подчинённой, с указанием точного места поселения этой группы, но и дал полномочия для решения вопроса охраны нового поселения от «кочевников и злых людей»; и для этой цели потом выделен был отряд казаков из Дубовки, центра Волжского казачества. Кто знает, почему граф пошёл навстречу: сам ли проникся к ним сочувствием, императрица ли подсказала такое решение, или получил он от просителей хороший куш?

Так зачем же этим переселенцам обязательно нужно было селиться где-то в стороне

не только от неизвестных им русских, но и от своих же немцев? Похоже, что они
Однако спустя время я прочитал в одном из источников, что «по мнению членов общины, истинным главой их «братства» является сам Иисус Христос, волю которого при принятии важных решений они пытаются узнать с помощью жребия». Пришлось согласиться с Поповым, что брак по жребию у них – не чушь и не розыгрыш, а норма, основанная на религиозном принципе.
ощущали себя чуждыми и тем, и этим.

Состав этих переселенцев тоже отличался от других групп, прибывавших в те годы в Россию. Если в последних преобладали люди молодые и среднего возраста, почти не было стариков и немного было детей, то наши колонисты переселялись на новые земли все: мужчины и женщины, старики и дети. Да и численность их превышала, и довольно значительно превышала, любую из тех групп, которые обычно формировались в Саратове для организации новых поселений.

И тот факт, что в Петербурге они сумели найти ход к одному из самых влиятельных лиц тогдашней России, ярко свидетельствует о том, что было это не сборище случайных людей, голых и босых, какими было большинство переселенцев, а что это была хорошо организованная группа людей, упорно преследующая определённую цель и имеющая необходимый опыт и средства для достижения этой цели.

Поселились они у подножия возвышенности, называемой Ергени, при впадении в Волгу странной реки под названием Сарпа (а странна она тем, что соединят цепь горько-солёных озёр и течёт только в период половодья и обильных дождей).

Поселение своё они назвали Сарептой. Что значит это название? По реке Сарпе? Не очень похоже, но созвучие в именах всё-таки наталкивает на раздумье. Вопросы, вопросы…

Потом получил я на них ответы, хотя для этого пришлось заглянуть в историю средневековых религиозных движений и даже раннехристианских ересей. Но об этом позже.

Herrnhueter-Brueder; в употреблении было и другое их название - Unitaet-Brueder (в литературе советской и даже в недавно выпущенном первом томе энциклопедии «Немцы России» именуют их гернгутерами, но это режущее ухо название, к тому же откровенно толкающее на ложный путь толкования его корней, я употреблять не хочу).

Была середина августа 1765-го года. Что должна делать такая большая группа людей, прибыв на совершенно голое место, где предстоит начинать новую жизнь; ведь с ними женщины, старики? Конечно, в первую очередь они должны думать о том, как пережить зиму, ведь она должна была придти меньше чем через три месяца.

При организации других колоний партии первопроходцев были небольшими – 10-15 семей. Они из подручных средств строили себе землянки, хорошо ли, плохо ли перезимовывали в них и уже с весны начинали капитальное строительство.

Число наших переселенцев было много больше, чем в других случаях, и община приняла решение идти тремя путями. Во-первых, не пренебрегать простым и соорудить какое-то количество землянок. Во-вторых, закупить у калмыков с десяток больших юрт и приспособить их для самых необходимых нужд, в первую очередь – общественных: для молитвы, для размещения детей, для хранения припасов. В-третьих, возвести до зимы несколько больших домов барачного типа. Конечно, чтобы строить дома, нужны материалы, и здесь без казённой помощи обойтись было нельзя. И помощь эта была оказана и очень оперативно. С верховьев пригнали плот строительного леса, доставили пилы, топоры и такелаж, спустили из Царицына баржу с кирпичом для кладки печей, без которых, пусть самой примитивной конструкции, обойтись зимой было нельзя.

В разбивке участков под строительство принимали участие землемеры из Царицына, они же отвели колонии и земли в пределах обусловленных обещанием правительства.

И работа началась. А работать поселенцы могли. Всё делалось сообща, никакого индивидуализма; все безоговорочно подчинялись указаниям избранных обществом прорабов. Уже в начале октября 1765-го года было завершено строительство первого барака, до зимы закончили ещё несколько. Землянки тоже были отрыты, юрты закуплены и установлены с помощью тех же калмыков. В конце концов, пусть и довольно стеснённо, но к зиме все были под крышей.

Настоящее строительство началось с ранней весны 1766-го года. Была найдена хорошая глина, сложены обжиговые печи для кирпича и черепицы, на выходах известняка и песчаника разработаны каменоломни.

Дома, построенные в Сарепте, бросались в глаза своей своеобразной для российского глаза архитектурой. Стены их возводились или из древесины, или из камня на глине, или из кирпича на известковом растворе, причём, стены торцовые поднимались под самый конёк крыши. Здания как общественные, так и жилые, нередко были двухэтажными, зачастую в домах вторым этажом был тёплый чердак. Крыши при этом имели своеобразную форму: с изломом скатов и срезанными углами. Немцы называли их Walmdaecher (что-то похожее на этот архитектурный приём в недавнем прошлом нашло воплощение при строительстве дачно-садовых домиков небогатых владельцев). Перекрывались крыши либо черепицей, либо железными листами, либо досками.

Строительство велось силами всей общины, основательно и быстро. Настолько основательно и быстро, что в 1772-ом году был освящён молитвенный дом, в том же году была открыта общинная школа для мальчиков (Gemeindeknabenschule), а годом позже такая же для девочек (Gemeindemaedchenschule). Как известно, школы никогда и нигде не строятся в первую очередь; вряд ли братья были исключением, просто появилась возможность.

Известный натуралист, путешественник, академик Российской академии наук Самюэль Готлиб Гмелин в своём «Путешествии по России» писал, что в сентябре 1772-го года ему выдалось находиться в Царицыне и что сарептские «братья» пригласили его на освящение своей кирхи. Немного процитируем его: «Епископ Иоганн Нитман под искреннее волнение общины произнёс молитву освящения. На богослужении и последовавшей за ним «трапезе любви», торжественном общем обеде всей общины, присутствовал и астраханский губернатор Фёдор Бекетов, и главный царицынский начальник полковник Цыплятев. Во время обеда губернатор распорядился произвести салют из пушек крепости, а братья ответили исполнением на духовых инструментах нескольких хоралов и сонат с башни кирхи».

Переселяясь на Волгу в практически необитаемую местность, «братья» вряд ли до конца понимали, какой опасности подвергают они себя и свои семьи. Ведь сами они по канонам своей веры брать в руки оружие не могли даже для самообороны, а охотников поживиться за счёт беззащитных людей в ту пору на Волге было хоть отбавляй: и калмыки, и ногайцы, и киргиз-кайсахи, и волжские разбойники. Конечно, силу им давала вера: они надеялись, что Бог на их стороне и защитит их от напастей; а уж если не защитит, то сами виноваты, значит, недостаточно праведны. Но, как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. После того, как в первые же два года на колонию было совершено несколько нападений, к счастью, отбитых прикомандированными казаками, братство решило соорудить вокруг поселения крепостные укрепления. Царицынский военный начальник в 1768-ом году прислал им опытного фортификатора, и под его руководством с трёх сторон поселения были выкопаны глубокие рвы, насыпан земляной вал с деревянным частококолом высотой в сажень. На наиболее удобных с военной точки зрения местах укрепления были сооружены 6 редутов (земляных насыпей), на которых были установлены пушки – по две на каждом редуте. Учитывая, что после этого Сарепта превратилась в своего рода южный форпост перед Царицыном, начальник царицынского гарнизона выделил для новой крепости и артиллеристов, и отряд солдат с офицером во главе. Правда, община должна была принять материальное участие в содержании и крепостных сооружений, и гарнизона.

Эти меры практически ликвидировали опасность разорения колонии со стороны кочевников и «злых людей», но оказались бесполезны перед лицом такой силы, какую представляла армия Пугачёва, пусть даже разбитая и деморализованная.

Теснимый правительственными войсками, Пугачёв двигался вниз по Волге. 6-го августа 1774-го года он занял Саратов, 14-го был уже в Дмитриевске (нынешнем Камышине) и после него двинулся на Царицын. Полковник Цыплятев распорядился снять воинский отряд, стоявший в Сарепте, и перевести его на защиту Царицына. Сарептская община перед лицом опасности приняла решение эвакуироваться в Астрахань. Собрали сколько могли барж, баркасов и лодок, усадили в них детей, женщин и стариков, и они поплыли вниз со скоростью течения Волги – около 4-х вёрст в час. Мужская же часть населения, погрузив на телеги и фуры самое ценное, сухопутом тоже пошла «в отступ». При этом небольшая группа во главе с общинным полицмейстером Фиком осталась в колонии, чтобы попрятать, что возможно, из оставшегося общественного имущества в подвалы и подземные ходы. После этого они тоже устремились вслед за обозом.

Пугачёв занял Сарепту 21-го августа. Увидев, что она пуста, он пришёл в бешенство, приказал догнать беглецов и изрубить всех без пощады. По словам А.С.Пушкина, Пугачёв «…отдыхал в Сарепте целые сутки, скрываясь в своём шатре…». Армия его в это время бесчинствовала и мародёрствовала. В злобе пугачёвцы разрушили, разграбили или сожгли многие дома, надворные постройки и общественные здания.

Конный отряд, отправленный Пугачёвым вдогонку за сарептянами, устремился за ними по астраханской дороге; дисциплины в их рядах уже не было никакой, и они довольно быстро прекратили погоню. Общинный же обоз в это время шёл по степи в нескольких верстах от преследователей. Беглецы 24-го августа добрались до Чёрного яра, где они встретились со своими семьями и где их застала весть о полном разгроме пугачёвской армии у Сальникова завода. Опасность миновала, и община возвратилась в Сарепту.

Прошло время, «братья» восстановили разрушенное и с завидным упорством продолжили делать то, ради чего прибыли сюда: работать, служить Богу и нести слово Божие в заблудшие души.
Leben und Weben.
Если исключить религиозный аспект, то, говоря языком учебника по экономике, Сарепта развивалась как один из торгово-ремесленных центров Поволжья. Какая-то часть жителей занималась при этом и землепашеством, то есть выращиванием пшеницы, ячменя, проса, овса, подсолнечника, гречихи, разведением скота и птицы. Однако всё это производилось в количестве, необходимом для внутреннего потребления и переработки; ни зерном, ни скотом Сарепта не торговала.

Занятий же, дававших колонистам поступление денег, было несколько.

Во-первых, это выращивание лекарственных трав, горчицы и табака. Лекарственными травами в сушёном виде и спиртовыми настойками из них Сарепта снабжала аптеки многих городов России. Московские фармацевты, среди которых было немало немцев, в частности, широко известный аптекарь Владимир Карлович Феррейн, предпочитали пользоваться именно сарептскими «произведениями ботанических произрастаний».

Табак на Руси после «реформ» Петра I стал и поныне остаётся одним из самых ходовых товаров; сарептские «братья» воспользовались этим (они и сами были большими его любителями) и наладили его выращивание, обработку и упаковку; был он отменного качества и стоил недорого. Нелишне отметить, что товарный табак выращивался и в некоторых других немецких колониях, в частности, в Екатериненштадте.

Горчица у сарептян была какого-то особого сизого сорта, привезённого из Германии. Она давала хорошие урожаи, и продукты её переработки: горчичное масло и горчичный порошок – были ходовым товаром (за ней со временем закрепилось официальное название – горчица сарептская; в совсем ещё недавнем прошлом культивировалась она в Поволжье, Ставропольском крае и Казахстане и по площади посева среди масличных культур в СССР занимала 3-е место). На промышленную основу горчичное производство поставил предприниматель Конрад Нейц, сарептянин, порвавший с религиозной общиной. В 1801-ом году он запустил собственный горчично-маслобойный завод, сначала ручной, а с 1810-го года переведённый на конную тягу. Выпуск продукции из горчицы на заводе увеличивался из года в год: 1840-ой год – 6 тысяч пудов, 1850-ый – 15 тысяч, а ещё через несколько лет стало производиться ежегодно по 30 тысяч пудов горчичного масла и порошка. В 1851-ом году на заводе был установлен паровой двигатель. Продукцию из горчицы производил не только Нейц, не меньше выпускала её и сама община.

Неплохой доход приносил и, употребляя нынешнюю терминологию, алкогольный бизнес. Сами водку не пившие по идейным соображениям, сарептские «братья» производили несколько сортов её, настоянной на различных травах, специально для торговли. Фруктовые и ягодные алкогольные напитки: вина, наливки, настойки – в небольших количествах употреблялись и самими жителями Сарепты (в особых случаях, конечно), и в значительных количествах реализовывались вне колонии.

Славились и сарептские ароматные пряники, тоже шедшие на продажу в большом количестве.

Самым же главным товаром, принесшим Сарепте широкую известность, была плотная небелёная хлопчатобумажная ткань, получившая название «сарпинка». Оно, это название, пошло от русских мужиков, как известно, не любивших непонятных слов и искажавших их на свой лад; они называли «братьев» не сарептскими немцами, а сарпинскими – по реке Сарпе и Сарпинским озёрам. Так и сарептcкая ткань стала сарпинкой, да и не только в русском языке, но и поволжско-немецком.

Среди переселенцев-«братьев» было немалое число ткачей и мастеров по изготовлению ручных ткацких и прядильных станков. Община с первых же дней своего обитания на новой родине начала налаживать связи с поставщиками хлопка и пряжи; одновременно шло изготовление большого количества станков и строительство «фабрик», как их называли, то есть общинных прядильных и ткацких заведений.

И застучали станки по всей Сарепте не только на фабриках, но и в жилищах, где работать могли и старики, и подрастающие дети.

Сарпинку оценили и местные купцы, царицынские и дубовские, и донские казаки, и астраханские татары и персы, у которых были налажены обширные связи в Средней Азии и на Кавказе.

Когда сарептские производства заработали в полную силу, агентов общины с их традиционными товарами можно было встретить на многих известных российских ярмарках, и не только ближних (в Дубовке, Урюпинске, Новочеркасске или Ханской ставке Букеевской орды), но и на ярмарках дальних: в Самаре, Симбирске и Нижнем Новгороде.

Появился в Сарепте даже и свой флот: сначала это были баржи, влекомые наёмными бурлаками, а во второй половине XIX века бурлаков заменили паровые катера-буксиры.

Как у некоторых других протестантских течений, у Herrnhueter’ов труд был необходимым и обязательным атрибутом служения Богу. Общепринятое «кто не работает, тот не ест» их не могло удовлетворить; по их понятиям, кто не работает, тот безмерно грешит против Бога, тот нарушает основополагающие принципы «братства» и безоговорочно подлежит изгнанию из общины. Дети начинали работать с малых лет, старики трудились до смертного часа.

Если прибавить сюда очень ограниченные потребности членов общины (трезвый образ жизни, простая еда, скромная одежда), то становится понятным, почему сарептские «братья» так быстро построили жилища, создали производственную базу своей общины и начали выпуск доброкачественной продукции, надолго обеспечившей им добрую славу не только в Нижнем Поволжье, но и за его пределами; становится понятным, каким образом в немыслимо короткие сроки восстанавливали они то, что утрачивалось в ходе тех потрясений, которые пришлось им пережить.

Ведь им далеко не всегда везло. О разгроме Сарепты пугачёвцами мы уже знаем. В 19-ом веке колония пережила несколько больших пожаров (кто жил в тех краях, знает, какие там бывают ветры, а что такое сильный ветер при начавшемся пожаре, представить нетрудно). В истории колонии наибольшую память оставил пожар 1823-го года, который истребил всю деревянную Сарепту: сгорели жилые дома и надворные постройки, в огне погибли главные источники общественного благосостояния: ткацкая и прядильная фабрики, мастерская по изготовлению станков, винокуренный завод, склады с запасами готового товара и сырья. Опять начинать пришлось чуть ли не с нуля.

Один случай нанёс колонии не только большой материальный ущерб, но и серьёзный моральный урон «братской» идеологии и системе отношений внутри коммуны. Вскоре после пожара 1823-го года двум членам общины, обладавшим, по мнению выборных управителей колонии, и умом, и грамотой, и деловыми качествами, и преданностью идеалам «братства», поручено было выехать в Петербург с ответственным заданием. Они должны были закупить для нужд колонии металлообрабатывающие станки, а также те материалы и изделия, которых не было возможности приобрести в ближайшей округе. И посыльные эти с огромной суммой денег сбежали. «Братья» собрались вместе и задали своим лидерам вопрос: «Куда же вы смотрели, посылая этих людей?» Ответ был дан вполне резонный: «В семье не без урода, а в душу каждому не влезешь. Но Бог всё видит! Пусть не думают, что это сойдёт им с рук безнаказанно». А через время пришла из-за границы весть, что похитители живы и здоровы и с большой выгодой для себя используют ворованные деньги. Братья были потрясены: а где же Бог? Долго ещё, несмотря на почти казарменную дисциплину, играли общественные страсти.

Надо сказать, что славе Сарепты в какой-то мере способствовала и сама природа. В 1769-ом году местный врач Иоганнес Вир решил исследовать источник, находящийся в 9-ти верстах от колонии, который, по поверью местных калмыков, обладал целебными свойствами. Целебность источника подтвердилась, и на его базе позже был открыт один из первых в России курортов с минеральными и грязевыми ваннами. Со временем количество освоенных источников увеличилось почти до 30-ти; самый мощный из них, названный Екатерининским, давал почти 10 тысяч литров воды в час. На курорте, основанном при источниках, построили 8 домов для обслуживающего персонала, а лечащаяся публика жила в самой Сарепте в специальной гостинице и ездила на источники в конных экипажах, для этих целей предназначенных; владельцами и гостиницы, и экипажей была сарептская община.

С учётом полезности открытых источников в 1800-ом году императорским указом сарептской колонии было отведено 400 десятин дополнительных земель «рядом с целительными колодцами», как говорилось в указе.
Богу – богово. А людям?
В чём же состояли религиозные догмы, исповедуемые сарептскими «братьями», которые определяли, с одной стороны, их общность с другими христианскими течениями, а с другой стороны, - их отличие от них?

Как и все христиане, «братья» ратовали за соблюдение христианского благочестия, проповедовали покаяние в грехах, признавали крещение и причащение, причём крещение только лиц, достигших совершеннолетнего возраста.

Но при этом они, по примеру ранних христиан, отвергали внешнюю обрядность в служении Богу, исповедовали простоту и так называемую «религию сердца» - интимно-эмоциональное, то есть закрытое от других людей, переживание единства с Иисусом Христом как хранителем и спасителем мира. По их мнению, истинным главою их «братства» являлся сам Иисус Христос, с которым, как они были уверены, издавна заключён союз об особом покровительстве Спасителя как над всем «братством» в целом, так и над каждым отдельным его членом.

Во внешнем оформлении своего служения Богу «братья» большое значение придавали духовной музыке и пению, которыми сопровождали свои ежевечерние собрания.

Как и некоторые другие христианские течения, Herrnhueter’ы считали своей обязанностью перед самим Богом вести активную миссионерскую деятельность, наставляя на «путь истинной веры» и язычников, и приверженцев других конфессий.

Наиболее соответствующей их духовным основам формой общежития «братья» считали коммунистическую общину, все члены которой должны были трудиться с полной отдачей сил и следовать всем установленным в «братстве» религиозным догмам и принципам.

«Братья» отвергали ношение оружия, несение государственной службы, уплату военных налогов, обращение в мирской суд.

С представителями других религиозных воззрений их отношения строились на принципе осуществления только крайне необходимых контактов. Однако они не препятствовали иноверцам бывать в общине, изучать их быт и религиозные нормы, приветствовали учёбу в их школах детей, чьи родители исповедовали католичество или лютеранство. Это не считалось противоречащим основным принципам «братства», так как такое общение расценивалось ими как один из действенных шагов в распространении их верований. Ту же роль играла и созданная в Сарепте первая в немецком Поволжье публичная библиотека. Книги в ней на первых порах были преимущественно богословского содержания, но со временем появилась литература по агротехнике, ремеслу, садоводству, пчеловодству и домоводству. Пополнялась библиотека преимущественно за счёт посылок из Германии от оставшихся там единоверцев в лице так называемой «Союзной дирекции», игравшей роль объединительного органа, у которой было и своё издательство. Читателями сарептской библиотеки были в основном пасторы и учителя из других немецких колоний, для этого специально приезжавшие сюда.

Надо признать, что переселение в Россию, чуть ли не на край света, заставило «братство» во многом уйти от бытовых и религиозных установок, усвоенных во времена пребывания их в Европе. Это касалось их отношений с внешним миром и в первую очередь отношений с представителями государственной власти. Как можно не сотрудничать с начальником царицынского гарнизона, который выделил целый отряд для охраны Сарепты? Как можно уклоняться от контактов с Саратовской конторой иностранных поселенцев, от которой нередко зависело решение важных организационных и хозяйственных вопросов? Да и торговые связи сарептян с купцами из разных мест не могли не изменить в лучшую сторону их традицию пассивной враждебности к окружающему миру.

И тому есть подтверждения. Сарептский проповедник И.Виганд в начале XIX века выдал свою дочь Луизу замуж за лютеранского пастора И.Губера, они стали родителями поэта Э.Губера. Сын сарептского торгового представителя Каспара Беккера Алекандр Беккер (1818-1901годы) стал известным ботаником и этимологом (любопытно, что родовой двухэтажный дом Беккеров, построенный когда-то на центральной площади Сарепты, жив до сих пор). Уроженцем Сарепты был известный химик, доктор медицины Иосиф Гамель (1788-1862 годы); многосторонне образованный учёный, он внёс весомый вклад в медицину, химию, педагогику, металлургию, фотографическое дело; своё состояние и немалую часть своего архива И.Х. Гамель завещал родной сарептской школе. Но эти примеры скорее исключение, чем правило. Основная масса сарептских «братьев» отличалась стойким консерватизмом и в вопросах веры, и в житейских делах, и в отношениях с внешним миром; и этот консерватизм в конце концов сослужил им плохую службу.

У консервативного производства сарептских «братьев» не оказалось сил противиться напору новых деятелей. Главный удар был нанесён по сарпинковому производству, и удар этот нанёс (и это самое обидное) поволжский немец Генрих (Андрей Иванович) Бендер, основатель фирмы «Бендеръ и сыновья». Развёрнутая им в Поволжье деятельность по производству сарпинки, бязи и тюля: несколько крупных прядильных и ткацких фабрик, множество подконтрольных артелей и бесчисленное количество ткачей-надомников – привела к падению цены на сарпинку почти в два раза (в 1890-ом году один аршин её стал стоить 12 копеек, тогда как ещё 10 лет назад за то же платили 22 копейки).

Результатом этого стало значительное уменьшение выпуска ткани в Сарепте. Конечно, колония при этом продолжала жить, но блистать было уже нечем.

Немалые изменения в жизни и сознании сарептян начались ещё до экономического «удара»по сарпинке, в царствование Александра II. Его реформы начала 70-х годов XIX века лишили Сарепту её особого статуса как среди других колоний, так и в местной среде. «Братьям» предписано было подчиняться общеимперским законам, и это разрушало многое, что сложилось ранее и к чему «братство» приспособилось.

Религиозно-нравственная обособленность колонии, способствовавшая её расцвету в конце XVIII века почти на целое столетие, во второй половине века XIX стала очевидным тормозом. Для противостояния веяниям нового, капиталистического времени у отцов «братства» не было уже ни убедительных доводов, ни юридических норм. Не смогли они приспособиться к резко менявшейся в стране общественной и правовой обстановке. Их судьба типична для судеб других христианских сект коммунистического толка в отличие от лютеранского и особенно кальвинистского течений, чья этика, как потом было сформулировано, стала «почвой творческого капитализма».

В свете реформ Александра II изгнание инакомыслящих из колонии стало невозможно, это оказалось противозаконным, пассивная же законопослушность была одним из принципов «братства». Более того, был открыт путь для поселения в колонии всем желающим, а это новые веяния, новые соблазны, порождавшие кое у кого из «братьев» неугодные мысли, планы и надежды. Сектантские путы стали слабнуть, авторитет лидеров шататься. Из общины пошёл отток молодёжи.

Здесь же следует сказать и ещё об одном поражении «братской» общины. Отправляясь в Россию в 1765-ом году и уговорив власти поселить их на Сарпе, тогдашние лидеры общины имели совершенно определённый миссионерский план: обратить в свою веру нижневолжских калмыков. Они считали их язычниками, и это, по их мнению, и облегчало задачу, и не шло в противоречие с запретами российского правительства религиозную проповедь среди православных и магометан. Но калмыки язычниками не были, их приверженность буддизму оказалась много сильнее, чем предполагалось, и обратить их в свою веру «братству» не удалось.

В сложившихся обстоятельствах находившаяся в Германии гернгутерская «Союзная дирекция» в 1892-ом году приняла решение о прекращении религиозной деятельности в Сарепте, при этом желающим членам «братства» было предложено перебраться в действующие общины Америки и Европы. Тем же, кто не пожелает этого сделать, предложили решать свою судьбу по собственному усмотрению. Немногие уехали, большинство осталось.

Молитвенный дом «братьев» с 1894-го года стал лютеранской кирхой, подчинённой Евангелическо- лютеранской церкви России. Вместе с религиозной общиной рухнула и общинная экономика; часть имущества была роздана по бывшим «братьям», часть - приватизирована наиболее ловкими общинниками. Сарепта превратилась в рядовую немецкую колонию.

Революционные события и гражданская война не обошли Сарепту стороной. В 1919-ом году она оказалась в центре боёв, развернувшихся между белыми и красными при так называемой обороне Царицына. И белые, и красные забирали у населения всё, что можно было забрать; и белые, и красные мобилизовывали в свои армии мужчин, а при отказе от мобилизации просто расстреливали. В этой ситуации погибло немало мужчин, бывших «братьев», сохранивших свою веру и отказавшихся служить хоть тем, хоть этим. Старики же, женщины и дети массой гибли от войны, бесчинств, голода и болезней, в первую очередь – от тифа.

Согласно одной из статей Брестского мира, заключённого между РСФСР и Германией в марте 1918-го года, российские немцы получили юридическое право на беспрепятственный отъезд в Германию, причём, даже с переводом своих капиталов. Несмотря на многочисленные препятствия, чинимые при этом советской стороной, некоторые из бывших «братьев» сумели это право реализовать и покинули советскую Россию. Но это были единицы.

Гражданская война закончилась. В Сарепте, ограбленной, разрушенной и обезлюдевшей, еле теплилась жизнь. Не понравилось новой власти название города, и в 1920-ом году по решению Царицынского губисполкома Сарепта была переименована в Красноармейск, образован был Красноармейский уезд, позднее ставший районом. Пошли переименования и внутри города: Церковная площадь стала площадью Свободы, улица Большая – улицей Тельмана, улица Астраханская – Виноградной (а эта-то чем провинилась?).

В 30-е годы пошла активная антирелигиозная кампания, верующих стали ещё больше преследовать, священников – сажать, церкви – разрушать. Последний пастор Сарепты К.Руш отслужил последнюю службу в 1936-ом году, после неё был арестован и в 1941-ом году расстрелян.

В сентябре 1941-го года остатки немецкого населения города были выселены в Сибирь и Казахстан и растворились в неизвестности.

После войны на Красноармейск стал наступать разраставшийся в длину вдоль Волги Сталинград. В 1968-ом году бывшая Сарепта стала городским (Красноармейским) районом города Волгограда. От неё не осталось почти ничего, кроме нескольких зданий, сохранившемся в бывшем центре (а в 1912-ом году в Сарепте было 755 жилых и общественных зданий).

Города, как и люди, появляются на свет, живут и умирают, и река их жизни, как поётся в песне, «от рожденья течёт и до тризны». Если бы городам ставили памятники на могилах, то где-то в южной части города Волгограда должен бы стоять камень с надписью:

«Город Сарепта-на-Волге.

1765 – 1941 годы »

Только вот оплакивать покойника некому: ни детей не осталось, ни внуков. Лишь Волга, как ни издеваются над нею, всё ещё течёт, хоть и не так, как текла когда-то.