«Завещание Петра Великого»

...Посмотрим, каким образом через известные, внешне вполне различимые устремления и через факты настоящего времени проявляются определенные течения пятой послеатлантической эпохи. — На востоке

Европы мы имеем русский народ, о котором я уже в последний понедельник говорил, как он пришелся по душе всей Европе. В русском народе наряду с другими славянскими народностями живет, как я уже часто показывал, народный элемент будущего; ибо в народной общности, объединяемый славянским началом, живет то, из чего позже будет взят материал для духовного потока шестой послеатлантической эпохи.

В этом славянском элементе мы имеем дело, во-первых, с русским народом как таковым, затем — с отдельными славянскими народностями, которые хотя и отличаются от русских, но как славяне до известной степени все-таки чувствуют себя связанными с русскими. Из этой взаимосвязи и проистекает или проистекало то, что сегодня называют панславизмом, чувством взаимной принадлежности всех славян в духовной и душевной, в политической и культурной жизни. Поскольку что-то такое живет в народной душе, это конечно, совершенно честная, а в более высоком смысле человеческой эволюции — и правильная вещь, хотя словом «пан-» сегодня сильно злоупотребляют. Для тех, кто все это понимает, вполне допустимо — называть панславизмом ту духовную общность, которая охарактеризованным образом, я бы сказал, вибрирует в славянских душах. Говорить же о «пангерманизме» — не только безобразно, но и бессмысленно, ибо не все можно втискивать в одни и те же шаблоны. О том, чего нет, нечего и говорить. Иной раз, правда, что-нибудь в этом роде всплывает в теории, бродит, как призрак, в отдельных головах, но от такого рода вещей отличается то реальное, что вибрирует в разных славянских душах и что дифференцируется по отдельным славянским народам.

Все, кто с XIX века серьезно занимается определенными оккультными знаниями, знают о том факте, что на востоке Европы мы имеем дело с некоторым дифференцированным народным элементом. Что в славянском элементе живет нечто, принадлежащее народу будущего, оккультист знает и знал всегда. И если среди оккультистов Теософского общества утверждалось нечто иное, например, что этот элемент будущего для шестой подрасы заключен в американцах, то это только доказывает, что эти оккультисты никакими оккультистами не были или ими не являются, или же — что они хотят достигнуть иного, нежели то, что заложено в фактах.

Таким образом, мы должны считаться с тем, что на Востоке мы имеем дело с несущим в себе будущее, как бы выступающим из крови элементом, который сегодня, правда, еще часто наивен, еще не знает самого себя, однако профетически-инстинктивно содержит то, что из него некогда должно будет развиться. Оно часто присутствует в мечтаниях. — И как опять-таки хорошо известно каждому оккультисту, — я имею в виду теперь то, что известно не внешне, а как факт культуры, — как самый продвинутый, самый закаленный в культурном, то есть в религиозном и политическом отношении, совершенно определенным образом выделился польский элемент. Он отличается от других славянских народов по существу тем, что имеет единую, укрепленную в себе духовную жизнь, исключительную по силе подъема и размаха. Сегодня я хочу это только наметить, может быть мы еще остановимся на этих вещах далее.

Поставим перед душой то, что я только что охарактеризовал. Существует, я бы сказал, как бы противообраз к только что охарактеризованному, опять-таки хорошо известный оккультистам в его более глубоком значении, — духовная жизнь британского народа. Я имею в виду теперь тот род духовной жизни, какой предстает перед миром в британских учреждениях, в британской народной жизни. Этот элемент носит исключительно сильный политический характер, он политически одарен в самом значительном смысле. Следствием этого является то, что из этого элемента вышло вызывающее такое удивление всего остального мира политическое мышление, самое продвинутое, самое свободное политическое мышление. И всюду, где бы в остальных частях света ни искали политических учреждений, в которых могла бы жить свобода, как ее научились понимать с конца XVIII века по XIX включительно, всегда делали заимствования у британского мышления. Французская революция в конце XVIII века была, собственно, делом чувства, следовала скорее импульсу страстей, а те идеи, которые у нее были, были перенесены из британского мышления. Как формулировать политические понятия, как выстраивать политические объединения, как направлять волю народа в возможно более свободных организационных формах так, чтобы она могла действовать со всех направлений, — все это согласно своим первоначальным задаткам находит выражение в этом британском политическом мышлении. Отсюда — многочисленные подражания британским учреждениям у развивающейся государственности XIX столетия. Во множестве мест пытались что-нибудь позаимствовать у британского умения жить парламентарий, устраивать парламентские учреждения, ибо британское мышление является в этом отношении наставником Нового времени.

В XIX столетии, скажем, — до последних его десятилетий, — это политическое мышление нашло выражение в Англии в ряде политически необычайно значительных личностей, формировавших свои идеи целиком в духе этого политического мышления. И тут обнаружилось, прежде всего, одно, — то, что мирового благоденствия с помощью этого политического мышления можно было бы добиваться, отдаваясь только ему и не позволяя ничему иному, кроме этого политического мышления, проявляться во внешних учреждениях различных организаций. Отсюда появляются личности, быть может в том или ином отношении односторонние, но ориентированные своими мыслительными формами только в духе этого политического мышления и пытающиеся этим способом действовать как совершенно выдающиеся, одновременно моральные личности. Я вспоминаю о Кобдене, о Брайте и так далее, не называя более великих, которых обычно упоминают, ибо в этой области легко заблуждаться, коль скоро человек поставлен на видное место. Поэтому я и называю тех, кто не отклонялся ни в каком направлении, а действительно был значителен в том смысле, какой я теперь имею в виду. Но можно было бы назвать еще много других имен. То, что я только что охарактеризовал, действительно существовало там как импульс до девяностых годов XIX века и составляет в определенном смысле противообраз того, что я охарактеризовал ранее как заключенное в славянском народе. Ибо это умение образовывать идеи для политической ориентации поистине заключено в характере пятого послеатлантиче-ского периода. Оно принадлежит ему, оно должно быть развито в нем. И люди, о которых я говорил, правильно овладели им. Итак, мы имеем, с одной стороны, то, что выявляется благодаря рассудку, благоразумию, политической морали, а с другой стороны, — то, что как народный элемент будущего заложено глубоко, не только в душах, но и в крови.

Мы должны ясно понимать, что рассказываемое мною вам сейчас — это не просто моя мудрость, но что так, как я это теперь описал, на это в течение всего XIX века смотрели люди, которых эти вещи занимали. В тех западных братствах, о которых я вам рассказывал, жило совершенно точное знание описанного, равно как и взаимосвязи этих вещей с эволюционным потоком пятой послеатлантической эпохи и переходом в шестую послеатлантическую эпоху. И у некоторых из них была воля к использованию соответствующих сил, — вы еще увидите, в какой мере во благо и в какой — во зло. Ибо это ведь на самом деле наличные силы, — с одной стороны, талант к подобному мышлению, с другой, — соответствующий народный элемент будущего.

Тот, кто захочет использовать что-либо подобное, может использовать. Конечно, существует не только то, что я вам описал, — эти течения, — наряду с ними есть и другие течения, и постепенно надо указывать и на эти другие течения. В мире есть средства для осуществления, я бы сказал, крупных внушений. Желая осуществить внушение в крупных масштабах, надо поместить в него что-нибудь, что произведет впечатление. С тем же успехом, с каким отдельному человеку можно что-либо, — как я это вам изобразил, — внушить, можно, применяя соответствующие средства, внушать что-либо целым группам людей, особенно когда знаешь, что конкретно соединяет этих людей между собой. Можно давать определенное направление силе, заключенной в отдельном человеке. Тогда он может быть убежден в глубоком собственном миролюбии, но то, что он будет делать, он будет делать потому, что подвергается внушению с какой-либо стороны, — он сам в таком случае — нечто совсем иное, нежели то, что он совершает. Но такое, — имея необходимые познания, — можно проделывать с чувствами (mit den Gemütern) целых групп, надо только подобрать надлежащие средства. Надо посредством внушения крупных размеров, так сказать, подтолкнуть в определенном направлении силу, которая живет, но — как сила некоторых славянских народов, — имеет неопределенную направленность.

Так вот, есть одно такое внушение крупного размера, которое совершенно поразительно действовало, действует и будет действовать далее, это — так называемое «Завещание Петра Великого». Вы знаете историю Петра Великого, вы знаете, как Петр Великий старался ввести западный образ жизни в России. Мне нет надобности вам описывать это, вы можете об этом прочесть в любом энциклопедическом словаре. Я не стараюсь здесь описывать внешнюю историю, а также развивать симпатии к тому или иному, но хочу прежде всего элементарным образом указать на некоторые факты. Многое можно сказать об этом Петре Великом, но только не то, что он составлял это завещание. По отношению к Петру Великому это завещание подделка, оно исходит не от него, но появилось так, как из различных подполий появляются подобные вещи. Оно было вброшено в развитие человечества, осталось в нем, конечно, не имея ничего общего с Петром Великим, но имея другие подосновы, и действует весьма убедительно, ибо взыскивает с России, — я не говорю, со славян, но с России, — ее будущее так, что Россия должна простереться на Балканы и Константинополь, на Дарданеллы и так далее. Все это находится в «завещании Петра Великого». «Завещание Петра Великого» затрагивает настолько, что говоришь себе: это вовсе не какая-нибудь неумелая подделка, нет, оно внесено в мир великим гениальным ходом! — Я порой все еще вспоминаю о впечатлении, произведенном «завещанием Петра Великого», когда в одном читанном мной учебном курсе я прорабатывал его с несколькими учениками как бы в порядке семинара, чтобы показать, какова сила действия отдельных параграфов этого «завещания» и их влияния на культурное развитие Европы.

Так вот, когда хотят действовать при помощи таких средств, дело всегда состоит в том, чтобы не просто вызвать некоторое течение, но чтобы одно течение заставить все время пересекаться с каким-нибудь другим и чтобы оба течения каким-либо образом оказывали влияние друг на друга. Следуя вместе с одним течением как бы только напрямик, достигнешь не многого; иногда на это течение нужно суметь бросить свет со стороны, иное запутать, иные следы замести, чтобы кое-что затерялось в непроницаемых дебрях. Последнее очень важно. Отсюда проистекает и то, что некоторые оккультные течения, ставящие перед собой ту или иную задачу, порой ставят себе совершенно противоположные задачи. Эти противоположные задачи действуют так, что теряются все следы. Я бы мог указать одно место в Европе, на которое в определенное время, когда речь шла кое о чем важном, большое влияние оказывали так называемые масоны, так называемые тайные общества, то есть определенные люди совершали поступки под суггестивным влиянием определенных масонских обществ, за которыми, однако, находился оккультный второй план. Тогда речь шла о том, чтобы сделать эти следы в этом месте неотчетливыми. Поэтому к этому месту направили некоторое иезуитское влияние, так что масонское и иезуитское влияния встретились, ибо существуют совершенно высокие инстанции, одинаковые что у масонов, что у иезуитов, главенствующие власти, которые могут пользоваться как инструментом иезуитизма, так и инструментом масонства, чтобы посредством взаимодействия обоих достигнуть того, что хотят достигнуть. Не следует думать, что в мире нет людей, которые являются одновременно тем и другим — иезуитом и масоном. Но они как раз выше того, чтобы действовать просто в одном направлении. Они знают, как надо с разных сторон овладевать обстоятельствами, если хочешь подтолкнуть их в определенном направлении. Я говорю это, опять-таки элементарным образом, чтобы указать на существующие взаимосвязи.

Итак, Петр Великий, — вернемся к нему еще раз, — ввел в Россию западную культуру. Многие подлинно славянские души глубоко ненавидели все, что именно Петр Великий внес в Россию как западный элемент, они питали к нему глубокую антипатию. Она стала, пожалуй, особенно сильна в нынешнее военное время, но существовала всегда. С одной стороны, существует «завещание Петра Великого», которое хотя и не происходит от него, но как-то всплыло, и которое в то же время пригодно к суггестивному использованию не отдельного человека, а всего славянства, развертыванию великого суггестивного воздействия на все народные массы, в которых живет одновременно антипатия к Западу, символизируемому для них именем Петра Великого. Мы имеем здесь, я бы сказал, исторически гениальным образом две вещи в одно и то же время — симпатию к «завещанию Петра

Великого» и антипатию ко всему западному, действующие вперемешку столь замечательно, что именно это действие одного сквозь другое может оказаться необычайно эффективным. В дальнейшем я покажу, как после многолетней подготовки подобного течения, оно с определенного момента может быть использовано. Тогда имеют одно такое течение, в которое можно дать втекать как бы двум сопутствующим течениям. Там считались, — это я сказал сразу при начале, — с долгими промежутками времени. Дав направление такому течению так, чтобы оно сделалось чем-то, его затем можно использовать.

...Чего только не появляется сегодня, мои дорогие друзья! Достаточно хоть сколько-нибудь считаться с фактором сумбура в умах, чтобы с легкостью морочить людей, сбивать их с толку чем угодно. Один пример! Некоторое время назад в России появилась книга, которая в своей первой части, — об остальном ее содержании я теперь не говорю, — содержит несколько протоколов, мнимых протоколов заседаний какого-то тайного общества, чьи высшие чины высказывают самые невероятные вещи. Это тайное общество, можно было бы сказать, просто сатана в обличье людей. Полная противоположность всему тому, что у людей считается добрым и нравственным, исходит, якобы, от этого общества. Но согласно речам, которые произносятся в этой тайном обществе, протоколы эти должны служить доказательством тому, что такое общество существует. Эти протоколы были, якобы, найдены в необычайной близости отсюда и были включены в книгу, написанную, однако, с русской точки зрения. Как я сказал, об остальном содержании книги я не хочу говорить, но надо хоть немного прочесть эти протоколы, чтобы, зная свет, понять, что речь идет о самом грубом иезуитском обмане. Это чисто иезуитская подделка, написанная с целью вывести такое общество. Эти вещи используются в свою очередь, чтобы усугублять сумбур в умах. Этот сумбур в умах чрезвычайно опасен в наше время, потому что он, как уже было сказано (в предыдущей части лекции, — перев.), покоится не просто на тех импульсах, какие можно пережить в физической земной жизни, но в них участвуют духовные силы ариманической природы.

Пример оккультного влияния в России в политических целях.
Из лекции 4 апреля 1916 г. в Берлине. GA 167.

...Но более сложный язык, распространенный в тайных братствах, с четырнадцатого, пятнадцатого века, было уже невозможно сообщать людям в виде «знака, пожатия и слова» так, чтобы они еще чувствовали его реальность. Братства продолжали развиваться в том виде, в каком они существовали в четвертой послеатлантической эпохе, и в трех следовавших одна за другой степенях людям передавали наряду с другими символическими вещами знак, пожатие и слово. Они продолжали действовать далее. Однако они продолжали действовать в последних столетиях уже среди иначе устроенных душ. Здесь тоже сообщались, — остановимся на этих самых элементарных вещах, — знак, пожатие и слово. Однако люди не могли уже ничего связать со знаком, пожатием и словом, потому что не могли представить себе ничего соответствующего в эфирном теле, что соотносилось бы с их душой. Теперь это было нечто внешнее; ибо в четвертом послеатланти-ческом периоде у человека развивалась, по существу, душа рассудка и характера, а теперь его начала охватывать душа сознательная, то есть человек начал быть зависим от рассудка, связанного с физическим мозгом. То, что можно назвать чувствительностью эфирного тела, отступило назад. Но что выступило теперь? Я прошу вас совсем точно выслушать, что должно выступить теперь.

Итак, представьте себе, оккультные братства продолжаются в этом пятом послеатлантическом периоде. Основываются или продолжают действовать дальше оккультные братства, в которые принимают людей, в которых их знакомят с соответствующими символами. Эти люди учатся известным знакам, приводя тело в положение, означающее какой-нибудь знак. Они учатся известным пожатиям, пожимая необычным образом руку другого. Они учатся произносить известные слова, означающие вполне определенную активность эфирного тела, и прочее. Я называю лишь эти элементарные вещи. Итак, люди с пятнадцатого, шестнадцатого века учатся знакам, пожатиям и словам. Но теперь они устроены так, что действует их душа сознательная. А на нее знаки, пожатия и слова не действуют, для нее все это остается внешним знаком, чем-то совсем внешнем. Однако не думайте, что, будучи сообщены человеку, такие вещи, как знаки, пожатия и слова, не действуют на его эфирное тело! Они действуют. Вместе со знаком, пожатием и словом человек принимает и то, что некогда было связано со знаком, пожатием и словом. Итак, некоторому числу людей преподают знаки, пожатия и слова и тем самым сообщают их подсознанию то, чего в их сознании нет. Разумеется, того, что я сейчас описал, не следовало бы делать вообще, а надо было бы двигаться по пути, который задан развитием человека. А он состоит в том, чтобы двигаться с помощью рассудка, так, чтобы до человека сначала доводилось то, что может понять, может изучить рассудок, и в этом состоит содержание духовной науки. Содержание духовной науки должно быть сначала понято. К нему надо еще подойти. Необходимо как-либо находиться в духовнонаучном движении и лишь спустя некоторое время после того, как в него вошли, человека можно подвести к получению знаков, пожатий и слов. Ибо тогда человек будет подготовлен к тому, чтобы увидеть нечто знакомое в том, что он по крайней мере понял. Этого в оккультных братствах, как правило, не делают. В оккультных братствах людей попросту, без какого-либо предварительного изучения духовной науки или оккультизма, принимают в первую степень. Им сообщают знаки, пожатия и слова и многое другое из символов, и поскольку до того они ничего не изучали о духовном мире, влияют на их подсознание, на то, что с их сознанием не связано.

Что из этого следует? Из этого следует, что при желании из людей можно сделать послушные орудия осуществления всевозможных планов. Ибо когда вы оказываете воздействие на эфирное тело без того, чтобы человек об этом знал, когда вы не даете рассудку того, чем ныне должна быть духовная наука, то вы выключаете те силы, которые иначе он имел бы в своем рассудке. Вы выключаете их и превращаете такие братства в орудие тех, кто хочет преследовать свои планы и цели. Тогда вы можете использовать такие средства, преследуя какие-либо политические цели, или выдвигая догму: «Альцион — это физический носитель Христа Иисуса». И те, кто таким образом препарирован, превратятся в инструменты вынесения этого в мир. Надо лишь быть достаточно нечестным и непорядочным человеком, и тогда на этом пути, создавая себе инструменты, можно достигнуть чего угодно.

И вот, — а все эти вещи вытекают из настоящего познания, не так ли? — тот, кто знает, как пятый послеатлантический период отличается от четвертого (об этом у нас говорится постоянно), тот знает, почему необходимо, чтобы сначала происходило знакомство с духовной наукой и лишь затем давалось введение в символику. Там, где питают действительно честные намерения в отношении духовнонаучного движения, дело принимает это направление само собой. Ибо тот, кто изучил хотя бы только то, что содержится в моей «Теософии» или в «Тайноведении», и попытался это понять, не понесет никакого вреда от сообщения каких-либо символов.

Но в британских странах мы в самой крайней степени видим, что символике вовсе не предшествует преподавание, которое бы ее сколько-нибудь объясняло. Объяснять — не значит говорить: этот символ значит то, а тот символ — это, ибо тогда любому можно наговорить сколько угодно чуши; преподавание должно вестись так, чтобы сначала раскрывались тайны развития человечества и Земли, а из них уже могла возникнуть символика. Там этого не делают, там символы просто предлагают, причем не только просто предлагают, но предлагают в имеющейся там литературе иначе, чем это делает, например, наша духовная наука, там даже в литературе все дают символически.

Во многих отношениях возмутительнейшее событие произошло с этой оккультной литературой во Франции из-за Элифаса Леви, чьи книги «Догмат и ритуал высшей магии», «Ключи высшей магии» содержат великие истины рядом с опаснейшими заблуждениями и построены так, что излагаемые вещи невозможно проследить рассудком так, как в нашей духовной науке, они должны быть приняты символически. Читайте Элифаса Леви! Теперь вы можете читать его вне всякой опасности, так как вы достаточно подготовлены. Если вы прочтете «Догмат и ритуал высшей магии» Элифаса Леви, то вы увидите, насколько вся метода символики там иная. Да, мои дорогие друзья, когда людей обучают так, как это делает Элифас Леви в своем «Догмате и ритуале высшей магии», в сплошных символах, тогда ими располагают, если хотят, в сущности, для всего, на что хотят их употребить.

Еще хуже после Элифаса Леви стали обстоять дела из-за д-ра Эн-косса, Папюса, приобретшего столь опустошительное, фатальное влияние на Петербургский двор, где он постоянно бывал, чтобы десятилетиями играть там весьма фатальную политическую роль. У Папюса, — так он сам себя называет, — вы найдете преподносимые им фатально опасным способом определенные оккультные тайны, так что те, кто позволяет Папюсу воздействовать на себя, с железным фанатизмом, едва только они одолеют элементарные вещи, держатся того, что Папюс им дает. Дело не в том, чтобы опровергать Папюса, ибо, я бы сказал, сколь бы парадоксально это ни звучало, самое скверное — это то, что у него встречается много вполне правильных вещей. Однако то, как они даются людям, — необычайно опасно. Вливать в души слабых людей то, что содержится в книгах Папюса, это значит подготавливать их к полному усыплению их рассудка, а затем по своему усмотрению их использовать. Такие люди пользуются определенным влиянием в наши дни. Тот, кто много повидал и имеет возможность узнать эти вещи, знает, что Папюс везде пользуется большим влиянием. Я мог проследить это влияние в Богемии, в Австрии. В Германии его влияние гораздо меньше, но до определенного момента оно тоже существовало. Но особенно огромным влиянием он пользуется в России. К тому же еще это влияние Папюса достигается благодаря определенной нечестности, связанной со всем этим...

...Я хочу указать вам теперь на некоторые учения, которые я буду излагать чисто реферативно. Эти учения составили содержание наставлений в некоторых тайных школах, особенно в конце XIX столетия. Они давались и далее, в XX столетии, однако же особенно взялись за них в конце XIX века, и тогда они приобрели сильное влияние. Их старались внести всюду, где в определенных целях их применение считали необходимым. Итак, чисто реферативно, не прибегая к критике, я хочу сообщить вам некоторые учения оккультных братств Англии...

Там учили и учат следующему. — Эволюцию Европы можно понять, если сначала оглянуться на переход романского, четвертого по-слеатлантического периода в пятый; учили, — только смотрите на это, пожалуйста, строго как на реферат, — что надо понять тайну перехода четвертого периода в пятый или, как говорили в этих братствах, четвертой подрасы в пятую. (Вы знаете, что по часто упоминавшимся основаниям мы не можем употреблять этого выражения «подраса», поскольку уже самим этим выражением преследуется односторонняя групповая цель, тогда как для нас речь идет не о групповых, а об общечеловеческих целях.) Так вот, там учили, что четвертая подраса представлена главным образом романскими, латинскими народностями. Вся эволюция человечества устроена так, что то, что развивается одно за другим, протекает не так, что последующее наступает просто за предыдущим, а так, что предыдущее продолжает существовать наряду с последующим, так что предыдущее и последующее живут пространственно одно возле другого. Так и четвертая подраса, состоящая по существу из романо-латинского элемента, сохраняется в своих более поздних представителях и в период пятой подрасы.

Пятую подрасу, начавшуюся с началом XV века, составляют те народы, которые в мире призваны говорить по-английски. Англоязычные народы представляют пятую подрасу, и вся задача пятого послеатлантического периода состоит в завоевывании мира для англоязычных народов. Остатки четвертой подрасы, народы с печатью латинства, явно будут все больше и больше подпадать материализму, они несут в себе элемент своего внутреннего распада, несут в себе упадок даже в физическом отношении. Как было сказано, я ничего не утверждаю, я только реферирую. — Элемент же пятой подрасы содержит задатки спиритуализма, постижения духовного мира. Надо понять, каким образом четвертая подраса действовала на пятую, и с этой целью надо направить взгляд туда, где северные народности, сделавшиеся затем британцами, галлами, германцами, приближались к Римской империи. Ставился вопрос: что, собственно, представляли собой эти народности в то время, когда Римская империя вела с ними войну, то есть когда началась как бы борьба между четвертой и пятой подрасой? По возрасту эти народы были младенцами! Итак, важно установить, что римляне, римский элемент, четвертая подраса, пришли, чтобы нянчить их наподобие няньки. Этими выражениями пользуются, проводя аналогии между народом и индивидуальным человеком. Римляне сделались, стало быть, нянькой, и это продолжалось, пока римляне более или менее простирали свое владычество на северные народы, находящиеся в младенческом возрасте.

Младенец становится ребенком; это то время, когда в Риме основывается папство, и папа с его властью становится опекуном ребенка, как римляне были его нянькой. Как я сказал, я ничего не утверждаю, я только реферирую. — Затем мы имеем взаимодействие папства и северных областей; все то, что развивалось в Средней Европе до Британии включительно, — это воспитание под папской опекой, в которой еще продолжает действовать романский элемент из четвертой послеатлантической эпохи. Около XII века, когда папство начинает уже быть не тем, чем оно было прежде, у всех этих разнообразных народов, характеризующихся пробуждением собственного интеллекта, начинается юношеский возраст. Опекун отступает назад. Юношеский возраст продолжается приблизительно до конца XVIII века. — Как правило, уча этим вещам, современность оставляют в стороне, потому что по определенным причинам считают это за благо. Люди не должны слишком отчетливо слышать, что думают (в этих обществах) относительно современности, эти вещи хотят внушить им более суггестивно.

Так под руководством няньки, опекуна и так далее с течением времени развилось до своего нынешнего зрелого состояния на Севере то, что содержит предрасположенность к превращению британцев в господствующую нацию пятого послеатлантического периода, каковым были в свое время не только римляне, но и романская культура, пока на ее основе развивалось папство. Стало быть, в то время как последние остатки латинского элемента отпадают от рода человеческого, в качестве нового плодотворного элемента, согласно этому воззрению, распространяется то, в чем живет британское начало. И теперь дается понять, что все внешние действия и мероприятия, если они должны иметь смысл и быть плодотворными, должны находиться под знаком этих воззрений. Ибо то, что совершается вне этих воззрений, что совершается в уверенности, что латинский элемент не переживает упадка или что британский элемент не находится на подъеме, обречено на бесплодие. Такие вещи, конечно, можно делать, — говорят эти люди, — но они обречены на ничтожество, они, так сказать, не пойдут в рост. Они выглядят так, как если бы бросали семена на бесплодную почву.

В этом наброске учения мы имеем основной элемент, проникающий также и во все более эзотерические братства, в те оккультные братства, которые действуют в западных областях в качестве так называемого масонства высоких степеней и тому подобного. В общественные дела он вносился людьми, состоявшими в более дальней или более близкой связи с этими братствами, и часто настолько скрытно, что люди, которые в жизни должны были действовать в их пользу, не имели понятия, каким образом на них были возложены эти вещи. Позади многого, что нами переживается в эволюции человечества, особенно с XVI века, находятся эти вносимые с Запада вещи.

Но там есть и дальнейшее учение. Там говорят: как те люди к северу от Рима подготавливались для пятой подрасы, так и сегодня подобным же образом славяне идут навстречу Западу в качестве возникающей шестой подрасы, совсем как когда-то германские народности с севера двигались навстречу романскому элементу. Говорится, что на востоке при деспотическом правительстве, обреченном гибели, живет множество отдельных племен, которые подобно германцам в ту эпоху, когда Римская империя простиралась на север, являются еще не народами, а лишь племенами. Эти племена составляют отдельные элементы так называемого славянского народа, который сегодня лишь внешним образом удерживается от распада посредством деспотического правительства, которое должно быть сметено. — Я пользуюсь выражениями, принятыми в этих оккультных братствах.

Что здесь действительно имеешь дело с племенами, — а после всего хорошего, что я говорил о славянах, я вправе сделать это замечание в скобках, — явствует из того, что когда в Праге в 1848 году происходил

Славянский конгресс и представители каждого славянского племени хотели говорить на своем собственном языке, то это оказалось неисполнимым, потому что они не понимали друг друга, так что пришлось говорить на литературном немецком языке. Я говорю об этом не для того, чтобы посмеяться, но только для того, чтобы показать, что то, чему учат о славянах на Западе, имеет все-таки некоторый смысл.

Далее в английских братствах говорят, что поляки несколько опережают остальных славян, поскольку развили до относительно высокой ступени единую религиозную и прочую культурную жизнь. Затем немного описывают судьбы поляков, но утверждают, что они, собственно, относятся к Российской империи. Затем указывают на балканских славян, о которых говорят, что они должны были освободиться от угнетения Турции и учредить отдельные славянские государства, которые однако, — и это положение повторяется снова и снова, — в этой форме должны просуществовать только до ближайшей большой европейской войны. Особенно в девяностых годах большая европейская война изображалась в этих братствах предстоящей в ближайшем будущем и приводилась в особую связь с эволюционными импульсами, которые должны были исходить от балканских славян и которые характеризовались тем, что эти государства, образовавшиеся из отколовшихся частей Турецкой империи, должны были бы перейти в иные формы. Только до большой европейской войны, — говорили там, — могли бы эти балканские славяне удерживать свою самостоятельность, затем они должны были бы пойти совсем иными путями.

Эти народности, как там учат, находятся ныне в младенческом возрасте, и так как их объявляют будущей шестой, а британцев пятой подрасой, то тем самым уже указывают, что британцы по отношению к ним должны занять такое же положение, какое некогда римляне занимали по отношению к северным германским народностям, то есть должны быть сперва нянькой; в няньчении заключается наипервейшая задача. Это няньчение окончится в тот момент, — так об этом говорят, — когда эти народы уйдут в своем развитии настолько далеко, что русского государства более уже не будет существовать, а эти народы, исходя из их собственных культурных задатков, создадут особые формы. Но, разумеется, вместо няньки постепенно должен явиться опекун, то есть из тех, кто на Западе составляет подлинную пятую подрасу, должно развиться своего рода папство. Ведь тогда должна будет особенно сильно развиться спиритуальность, и как папство держалось по отношению к Средней Европе, так должна будет сложиться конфигурация отношений, которая, охватывая Восток, будет действовать с Запада, и это должно будет повести к тому, чтобы использовать

Восток для создания там определенных учреждений, подобно тому как папство создавало свои учреждения в Европе.

Разумеется, с тех пор мир продвинулся на одну подрасу вперед, и как папство различнейшим образом основывало церкви, церковные общины, так и западное папство, которое разовьется на британской основе, имеет задачей осуществление на Востоке вполне определенного экономического эксперимента, то есть учреждение определенной формы экономического общежития на социалистический лад, относительно которого полагают, что на Западе, поскольку тот представляет собой пятую, а не шестую подрасу, он неосуществим. Для таких будущих экспериментов надо использовать, сначала экспериментально, Восток. Должны проводиться политические, духовные, экономические эксперименты.

Конечно, они не столь глупы, чтобы говорить, будто господство Запада будет продолжаться вечно, ибо в это не поверил бы ни один серьезный ученик оккультной школы. Но имеется вполне ясное представление о том, что как сначала исполняют обязанности няньки, так потом из этих обязанностей должно будет проистечь опекунство, то есть разновидность будущего папства со стороны западной культуры.

Я дал реферативное изложение, мои дорогие друзья! Эти вещи кроются очень глубоко в учениях западного масонства, и дело состоит в том, чтобы понять, действительно ли влиятельные учения, о которых ныне я говорил, таковы, что на благо всего человечества имеют основание в эволюции человечества, или их надо мыслить определенным образом скорректированно. Дело именно в этом. Мы еще будем возвращаться ко всем этим вопросам.

...Я обращал ваше внимание на то, что, как мне достоверно известно, в девяностые годы в определенных оккультных братствах Запада велась речь о нынешней мировой войне и что тогда ученики этих оккультных братств получали обучение с помощью ландкарт, на которые было нанесено, как благодаря этой мировой войне должна была бы измениться Европа. На эту мировую войну, которая должна была возникнуть, которую прямо-таки притягивали, подготавливали, в особенности указывали в английских оккультных братствах. При этом я указываю исключительно факты, и лишь по определенным причинам воздерживаюсь от того, чтобы набросать вам карты, которые я бы мог легко набросать и которые фигурировали в оккультных братствах Запада.

Эти оккультные братства вместе со всем, что к ним примыкало, рассчитывали на великий переворот, который, — и это я говорю, тщательно взвешивая каждое слово, — должен был произойти между Дунаем и Эгейским морем, Черным морем и Адриатикой в связи с великой европейской войной, на которую они указывали. И одно из положений, которое там фигурировало и которое я хочу процитировать вам в некотором смысле дословно, гласит: если только мечты панславистов пойдут немного дальше, тогда на Балканах осуществится много такого, что отвечает духу европейского развития (имелось в виду, — духу оккультных братств).

Такова та великая сеть, на которую я хочу указать вашим душам. Все снова и снова в этих оккультных братствах говорилось о панславистких мечтах. Не о культурных мечтах, которые, разумеется, были бы вполне оправданны, — кто еще основательнее, чем мы в нашем движении, указывал на то, что живет в душах Востока? — а о политических мечтах, о политических переворотах говорили в них...

...Как вы все знаете, современные прискорбные события начались в связи с убийством наследника австрийского престола Франца Фердинанда в июне 1914 г. По поводу этого политического убийства по всей Европе развернулась газетная компания, которая своими, я бы сказал, хлещущими волнами показала, до какой степени разгорелись определенные страсти. Затем все это повело к известному ультиматуму австро-венгерской монархии к Сербии, Сербией по существу отклоненному; затем — к австрийско-сербскому конфликту, который согласно намерениям ведущих государственных лиц Австрии должен был состоять в военном вступлении в Сербию с единственной целью: путем военного давления, без аннексии сербской территории вынудить Сербию к принятию ультиматума. Ультиматум должен был воспрепятствовать агитации, которая из Сербии через австрийских южных славян велась против существования австро-венгерской монархии. Ведь

Австрия охватывает ряд народностей, — существует тринадцать признанных языков, но гораздо больше племен, — и имеет в своих южных частях славянское население: в западном направлении — словенско-славянское население, затем по соседству на востоке — далматинское, хорватское, словенское, сербское, сербохорватское население; затем различные группы населения, живущие в аннексированных Австрией в 1908 году, но гораздо раньше предоставленных ей в качестве оккупационной области, частей Боснии и Герцеговины. С этими австрийскими южными славянами граничит Сербия. Из Сербии, как считала Австрия, — это можно доказать, и доказательства могут быть найдены всюду каждым, кто их ищет, — исходит агитация, сводящаяся к тому, чтобы оторвав южнославянское население Австрии, основать южнославянское государство под главенством Сербии. Покушение на Франца Фердинанда, безусловно, должно было находиться в связи с этими вещами, причем по следующей причине. Австро-венгерская империя с 1867 г. является дуалистическим государством, которое согласно одному маловразумительному выражению охватывает «представленные в Имперском совете королевства и земли» и в качестве второй области «земли короны св. Стефана». К представленным в Имперском совете землям относятся Верхняя и Нижняя Австрия, Зальцбург, Штирия, Каринтия, Крайна и Истрия, Далмация, Моравия, Богемия и Силезия, Галиция, Лодомерия и Буковина. К землям короны св. Стефана относится прежде всего венгерская область, в которую было включено прежнее Семиградие, населенное опять-таки самыми разными народностями; затем Хорватия и Славония, имеющие в составе венгерского государства род ограниченного самоуправления. Стало быть, дуалистическая монархия.

Как было известно, наследник престола Франц Фердинанд задумал преодолеть недостаток дуализма в Австро-Венгрии и поставить на место дуализма триализм. Триализм должен был возникнуть благодаря тому, что принадлежащие Австрии южнославянские области должны были быть сделаны самостоятельными так же, как и представленные в Имперском совете королевства и земли короны св. Стефана. Тогда бы вместо дуализма возник триализм. Если взвесить, чего хотел наследник престола Франц Фердинанд, то можно себе представить, что в случае своего осуществления это привело бы к индивидуализации отдельных южнославянских народностей в своего рода южнославянском сообществе в пределах австро-славянских областей. Вместе с тем на один шаг приблизились бы к цели как бы амальгамирования западных (westlichen) славян с западной культурой и противодействия тому, что я назвал в этих изложениях руссицизмом. Это было бы вполне возможно, ибо Австрия представляет собой вполне федеративное, а не централисткое государственное устройство, и до войны она имела тенденцию к все большему предоставлению федеральных прав отдельным народностям. Централизм преследовали с 1867 по 1879 г., с 1879 года централисткие устремления можно было считать потерпевшими крах, и государство взяло курс на федерализм.

Этому противостояло исходившее от Сербии стремление к созданию южнославянской конфедерации под гегемонией Сербии. Исходило оно не от сербского народа, но ведь я характеризовал, как просто известным образом суггестивно вести народы. Конечно, для этого должны были быть оторваны южнославянские области Австро-Венгрии.

Этим я вкратце резюмировал, что лежало в основе австро-сербского конфликта. Ибо в том, что я теперь попытался изобразить, мы имеем дело с австро-сербским конфликтом. Вполне возможно представить себе, что этот конфликт был бы, — я уже один раз употреблял это выражение, — «локализован». Тогда бы, — говоря гипотетически, — европейской войны можно было бы избегнуть. Что произошло бы, если бы осуществлены были строго ограниченные намерения австрийских государственных лиц? Часть австро-венгерской армии вошла бы в Сербию и оставалась бы там до тех пор, пока Сербия не объявила себя готовой принять тот ультиматум, благодаря которому была бы устранена возможность создания южнославянской конфедерации под сербской гегемонией и, разумеется, под российским верховным главенством. Если бы ни одна из европейских держав не вмешивалась в это дело, если бы у всех ружье стояло «к ноге», то ничего иного, кроме принятия этого ультиматума, не последовало бы. Ибо было гарантировано, что какой-либо аннексии сербских областей ни под каким видом не произойдет. Следствием этого было бы то, что подобные покушения, которые неоднократно происходили, — ибо покушение на Франца Фердинанда было лишь завершением целого ряда покушений, затеянных сербскими агитаторами, — больше не могли бы происходить, а ведь без подобной агитации, конечно, не получилось бы и установления южнославянской конфедерации под контролем России. Если бы вещи пошли этим путем, — гипотетически допустим это еще раз, — то мы бы никогда не пришли к этой войне.

Как же связан этот австрийско-сербский конфликт с мировой войной? Желая понять эту связь, необходимо сквозь понимание внешних обстоятельств вникнуть, я бы сказал, уже в тайны европейской политики. Не политикой мы хотим заниматься, а хотим провести перед душой знание о том, что жило в этой политике. Я хотел бы ответить вам на вопрос: каким образом из австрийско-сербского конфликта возник европейский конфликт? каким образом австрийско-сербский вопрос связан с европейским вопросом?

Тут мы должны направить наше внимание на то, что я говорил о южнославянской конфедерации. Эта, независимая от Австрии, но связанная с Россией, находящаяся, так сказать, под русским контролем южнославянская конфедерация, составляла интерес Британской империи, причем тем больше, чем больше принимала эта империя сознательный облик. Именно учреждением, как это тогда называли, Дунайской конфедерации, под которой подразумевали эту южнославянскую конфедерацию, которая должна была охватывать южнославянские народы вместе с Румынией и включать австрийских славян, недвусмысленно руководили в тех обществах, о которых я говорил. Так что в девяностых годах XIX века повсюду в оккультных школах Запада, но под непосредственным влиянием британских оккультистов, мы найдем указания на то, что должна возникнуть такая Дунайская конфедерация. Всеми средствами всю европейскую политику старались направлять так, чтобы привести к возникновению такой Дунайской конфедерации с уступкой ей славянских областей Австрии.

Почему же эта враждебная Австрии, дружественная России Дунайская конфедерация лежала в области интересов Британской империи? Державы, которые вследствие охвативших весь мир империалистических устремлений интенсивнее всего сталкивались между собой в последнее время, — ведь на имеющейся в виду территории они являются крупнейшими державами, которые в действительности живут в сильнейшей вражде друг с другом, а такая внутренняя вражда может выступать под видом дружбы, альянса, — эти державы суть Британская империя и Российская империя. А когда до такой степени ненавидят друг друга, но живут все-таки друг подле друга, то, — поскольку Земля наша имеет определенную особенность, — из этого враждебного сосуществования следует нечто совершенно определенное. Особенность нашей Земли, которую я имею в виду, — ее шарообразная форма. Будь наша Земля плоскостью, простирающейся во всех направлениях, таких бы конфликтов не возникало. Но поскольку Земля наша имеет форму шара, то, идя все время вперед, не просто вновь возвращаешься к исходному пункту, но в определенном пункте сталкиваются и расширяющиеся империи, а при наталкивании их друг на друга должны проявляться их противоположные интересы. Это и произошло между

Британской и Российской империей, и наиболее отчетливо это, наряду со многим другим, обнаружилось при их столкновении в Персии, где они столкнулись вплотную. И вопрос заключался в следующем: должна ли Россия двигаться в направлении Индии и там постепенно поставить границу Британской империи, или же Британская империя может поставить ей заслон?

Когда преследуют цели господства, то достигать их можно посредством войны или иным образом в зависимости от того, что представляется выгодным, — то или иное. Британской империи представлялось наиболее выгодным предварительно, — государства ведь всегда считаются с ограниченными промежутками времени, — удержать Россию от продвижения в направлении Индии и дать ей другой отводной канал, занять ее в другом направлении, чтобы насытить понятное честолюбие Российской империи, ибо империи всегда честолюбивы. Это должно было произойти посредством допущения главенствования России над так называемой Дунайской конфедерацией. Таким образом косвенный интерес Британской империи состоял в том, чтобы создать Дунайскую конфедерацию насколько только возможно в крупных размерах, ибо славяне на юге хотели составлять одно целое, и это чувство их взаимной принадлежности разжигалось так, как я вам излагал. Стало быть, эта южнославянская конфедерация должна была достаться России с тем, чтобы она убрала свои щупальца, протянутые в других направлениях. Вот постольку и находилась в области британских интересов подлежавшая основанию под главенством России южнославянская конфедерация. То была долгая история, подготавливавшаяся с давних пор.

Таким образом, мы видим одну из тех нитей, при помощи которых австрийско-сербский вопрос увязывается с вопросом о великом построении мирового господства, ибо из-за этого во все это дело были вовлечены отношения между Британской и Российской империей. Речь шла здесь не об Австрии и Сербии, но австрийско-сербский вопрос превратился, вполне понятно, в вопрос: должен ли был быть предпринят Австрией шаг к триализму, из-за чего южнославянская конфедерация была бы отвлечена с ее пути, или же должен был быть предпринят шаг в направлении русифицированной южнославянской конфедерации? — Тем самым австрийско-сербский вопрос был как бы подключен к европейскому вопросу.

Когда существуют такого рода вещи, — а то, что я вам теперь изложил, составляло совершенно реально живущие в людях импульсы, — то это как электрический заряд, который должен когда-нибудь разрядиться.
Россия в системе подготавливаемого в оккультных братствах Запада мирового порядка

Из лекции 13 января 1917 г. в Дорнахе. GА 174.

...Рассмотрим один факт этих дней, я бы сказал, совсем sine ira, хотя и не sine Studio*, без симпатии и антипатии, но беря за основу факты. Вы, конечно же, все читали известную ноту Антанты президенту Вильсону. По отношению ко всему, что происходило прежде, быть может именно эту ноту можно рассматривать с определенной точки зрения как благоприятный симптом будущего. Ибо когда заходят слишком далеко, тогда палка перегибается, и тогда, конечно, появляется некоторая надежда, что там, где затрагиваются духовные силы, с духовной стороны может последовать и обратный удар. Ведь именно этой нотой превзойдено все, что делалось прежде.

* sine ira et studio— без гнева и пристрастия (лат.). Рудольф Штейнер употребляет слово studio в его основном значении «старание», «усердие», несколько меняя смысл поговорки. — Прим. перев.

Рассмотрим факты. Вот это [на доске наносится рисунок*], приблизительно нынешняя Австро-Венгрия. Здесь — Дунай, здесь примерно Вена. Допустим, осуществилось то, чего требует нота Антанты. Там говорится, что итальянцы, — подразумеваются итальянцы австрийские, — хотят быть свободными. То, чем больше всего страдает эта нота Антанты, так это той внутренней неправдивостью, которая проистекает из полного невежества. Из-за этого и трудно сделать рисунок, который я хочу. Это создаст, как вы сразу увидите, некоторые трудности. Но допустим, что итальянские австрийцы освобождены. Тогда должны быть освобождены и южные славяне. Это, конечно, трудно, ибо освобождение южных славян вызвало бы приблизительно это [рисунок], ибо они живут здесь везде.

* рисунок, сделанный на доске в ходе этой лекции, не сохранился. — Прим. перев.

Теперь говорится нечто комическое: освобождение чехо-словаков. Все знают чехов, знают словаков, но чехо-словаков знает, конечно, только Антанта. Возможно, подразумеваются чехи и словаки. Освобождение согласно понятиям, господствующим у самих чехов, дало бы в итоге следующее [возможно, лектор продолжает рисунок]. Затем освобождение румын. Это дало бы вот это [рисунок]. Затем должны быть освобождены, как там говорится: «по воле его величества царя», живущие в Галиции поляки, и все это должно быть осуществлено самой Австрией! Тогда бы вот это примерно было Венгрией, а это Австрией.

Такая карта получается, если представить себе осуществленным то, что сказано в ноте Антанты об Австрии. И тут же говорится, что народам Средней Европы не желают причинять ничего плохого!

Вся нота обнаруживает отсутствие всякого сознания, например, того, какие возникнут сложности, когда захотят заставить жить в мире большинство славянского населения в этой области в то время, как оно находится в исчезающем меньшинстве в той. Из всей этой ноты гласит самое высокомерное, самое бессовестное незнание конкретных условий! Так делаются сегодня исторические ноты. А потом говорят, что, собственно, не преследуют ничего иного, как... — я уж не знаю, что, потому что это почти противно, — повторять фразы, которые там стоят.

Что же могло бы лучше, чем эта нота Антанты, доказать, что Австрия оказалась перед необходимостью обороняться? Что еще могло бы дать лучшее доказательство тому? Короче, эту ноту надо рассматривать как патологическое явление. Это вызов самой истине и действительности. Этим перегибается палка. Есть надежда, что поскольку это вызов духовному миру, то духовный мир сам по необходимости расставит вещи по своим местам, хотя, конечно, орудиями его должны быть люди...
Из лекции 14 января 1917 г. в Дорнахе. GA 174

...Я указывал вам на то, что оккультное знание применяется в определенных оккультных братствах в направлении, где оно реализуется так, чтобы с помощью оккультных импульсов достигать не общечеловеческих, а групповых эгоистических целей. Я говорил вам, что в определенных оккультных братствах существовали свои взгляды на то, как следовало бы устроить Европу, как осуществить это устройство Европы. И если к тому, что ныне уже вскрылось, я сегодня добавляю еще нечто иное, что еще не вскрылось, то я делаю это потому, что, мне кажется, хорошо, если хотя бы где-нибудь, хотя бы в таком малом кругу, будет сказано то, что объявится в будущем так же, как в ответной ноте президенту Вильсону объявлен раздел Австрии. Ибо тот, кто знаком с этими вещами, мог бы уже в девяностых годах, — идти далее я не хочу, — изобразить этот раздел Австрии на основе упоминавшейся карты.

Однако то, что публикуется, — всегда только обрывки; оно вливается во внешние, экзотерические вещи, когда полагают, что с помощью этого можно действовать; остальное же удерживается [от разглашения]. Совсем не в агитаторских или политических целях, а действительно только для того, чтобы сообщить вам поучительные факты, говорю я о том, о чем буду говорить. Это присутствует в мире. И я на самом деле совсем далек от того, чтобы кого-нибудь устрашать или на кого-нибудь воздействовать так, чтобы он верил тому или иному или стал боязливым в том или ином отношении. Здесь речь пойдет только о знаниях. И тут я хотел бы изобразить вам нечто от той будущей карты Европы, которая существовала в определенных оккультных сообществах приблизительно в том виде, как я опишу. Только для скорости это будет изображено приблизительно. Как сказано, речь идет о том, каким образом в таких оккультных сообществах мыслили себе Европу в далеком будущем.

Первое, что было твердо намечено, была южноевропейская, балканская конфедерация; она должна была служить своего рода заслоном, своего рода валом против русского влияния. Ибо Россию, разумеется, считали на Западе другим полюсом, во всяком случае, не тем, с чем хотели бы быть навечно связанными, а тем, что некоторым образом всегда должно служить чем-то, над чем хотят одержать верх. Поскольку нынешнее королевство Италию намеревались слить с балканским славянством и принадлежащими сегодня Австрии южными славянами, эта конфедерации должна была бы охватывать значительную часть Апеннинского полуострова, италоязычную часть Швейцарии, южные части Австрии, Хорватию, Славонию, Далмацию. Сюда же отойдет затем часть Греции, но только северная. Конфедерация должна была охватывать также Венгрию и гирла Дуная. Такой должна была быть славянская федерация. — С востока к ней должно было примыкать все то, что охватывалось представлением о России. В программе этой карты, — я это подчеркиваю особо, — всегда, причем резко, подчеркивалось: как бы ни вела себя Польша, историческая необходимость такова, чтобы при всех обстоятельствах эта страна как целое была в конце концов вновь включена в состав Российской империи. То есть это была с самого начала программа включения Польши вместе с частями, принадлежащими сегодня Пруссии, в состав Российской империи, так что Российская империя согласно этой программе охватывала бы нынешнюю Польшу, а также Галицию, минуя словаков. Это было бы нечто вроде наклонного полуострова, то, что я заштриховал здесь. А вот это была бы Буковина [рисунок].

Далее — Франция, которая охватывала бы область до Рейна за исключением его устьев и нынешнюю франкоязычную часть Швейцарии, и здесь была бы ограничена Пиренеями, а вот здесь примерно таким образом. О скандинавских народах ничего особенного не говорилось, им должна была быть дана скорее длительная отсрочка.

Остальное выглядело бы так: немецкоязычная часть Швейцарии и немецкие области Австрии с Германией — они охватывали бы здесь вот эту область. А то, что здесь закрашено, более или менее должно было бы попасть в устроенную так или иначе сферу влияния Британской империи: Голландия, Бельгия, побережье, Португалия, Испания, нижняя часть Италии, — об островах можно сказать в другой раз, — южная часть Греции.

Мы имеем здесь карту, которая ясно показывает, что то, что мы вчера пытались зафиксировать на доске, представляет собой своего рода аванс этой карты, ибо если вы сравните эту карту с тем, что уже стоит в ноте Антанты Вильсону, то по отношению к Средней Европе получается одно и то же. Это считалось идеальным устройством Европы. Вместе с тем — никакой несправедливости: Рим находится вот здесь и, разумеется, остался бы у Италии. — Все это не является чем-то, чем я хотя бы в малейшей степени, — говорю это еще раз, — хотел бы на кого-нибудь повлиять; я хотел бы только сказать этим, что это своеобразное устройство Европы, — для меня совершенно отчетливо восходящее к девяностым, восьмидесятым годам, — преподавалось в определенных оккультных сообществах.

Почему будущее устройство Европы там рассматривали таким образом, какие основания для этого имели, — это тоже там всегда излагалось. Излагалось, как и на каких путях, — разумеется, основания выдвигались разумные, — желали осуществления такого устройства Европы. Об этом будем говорить завтра. Я хочу еще только упомянуть, что я привожу вам не какие-нибудь выдумки, а воспроизвожу нечто, жившее во многих умах как действенный импульс, как то, чего следует добиваться, для достижения чего необходимо делать все.

Я очень хорошо знаю, что по злому умыслу легко можно было бы сказать, что учитывая известный пункт, неприлично говорить такие вещи именно здесь, в этом месте. Но ведь я не намерен агитировать, я не хочу рисовать образ будущего ни воюющих, ни нейтральных государств. Я не имею ничего общего с этими вещами, но в той мере, в какой я их теперь привожу, я привожу их, только исходя из импульсов, существовавших в тех кругах. И благодаря этому мы имеем образ будущего, вытекающий из стремления применять определенные импульсы в эгоистических групповых интересах. Тот, кто был бы несколько испуган тем, что здесь* все должно было бы исчезнуть, пусть скажет себе, что речь идет о том, чтобы избирать общечеловеческие задачи. Можно смотреть на вещи, даже если это следствие интересов эгоистических групп, но нет надобности смотреть на них как на фатум, рок. Самой роковой мне кажется точка зрения, которую я охарактеризовал бы как страусовую, поскольку она просто прячется от таких знаний, потому что они неприятны и потому что о таких вещах, которые людей беспокоят, не хотят думать. Я, разумеется, знаю, что можно было бы сказать, что говорить о таких вещах здесь все-таки не стоит, ибо это может обеспокоить людей, которые здесь честно хотели бы оставаться нейтральными. — Однако на нашей почве мы должны были бы быть все-таки выше подобного беспокойства. Мы должны были бы терпеливо принимать вещи такими, какие они есть. И если я говорю о таких вещах, то я делаю это в предположении, что вы достаточно разумны, чтобы их правильно воспринять.

* Имеется в виду, очевидно, Швейцария как конфедерация. — Прим. перев.

...Мои дорогие друзья! Все, что имеет основание в духовной жизни, проявляется со всей неотвратимостью. Оно проявляется со всей неотвратимостью. Не думайте, будто об этих вещах можно морализировать или теоретизировать; они проявляются, становятся реальными вещами. Поэтому пусть никто не думает, что миссия британского народа, состоящая в распространении по всей земле коммерциально-индустриальной универсальной монархии, проистекает не из необходимых внутренних оснований. Притязания становятся реальностью. Эти вещи следует понимать просто как заложенные в мировой карме. И то, что люди высказывают, что люди мыслят, — это только проявление стоящих позади них духовных сил. Поэтому никто не должен думать, будто британская политика когда-либо морально обратится на путь истинный и из особой предупредительности по отношению к миру откажется от своего притязания на полное овладение им в индустриально-коммерческом отношении. Поэтому нам не надо и удивляться, что те, кто прозревал эти вещи, основывали сообщества, раз и навсегда пустившиеся в осуществление чего-либо в этом роде, причем средствами, являющимися в то же время духовными средствами. И здесь мы имеем начало одной непозволительной комбинации. Ибо само собой разумеется, что оккультные принципы, оккультные средства, оккультные импульсы неправомерно применять в качестве двигателя, мотора в пятой послеатлантической культуре, которая должна быть чисто материальной культурой. Сомнительное начинается там, где позади распространения этой чисто материальной культуры оказываются оккультные импульсы. А ведь это, — я уже говорил вам, — имеет место. Мировое господство хотят основать не только с помощью сил, которые предоставляет физический план; этой культуре хотят способствовать оккультными импульсами, импульсами, заключенными в мире непроявленного. Следовательно, с помощью оккультных средств здесь ведется работа уже не на благо всего человечества, а только на благо группы. Если такие расширяющие кругозор точки зрения, которые вытекают из более глубокого познания, вы свяжете с событиями повседневности, то вы многое поймете глубже.

Есть еще много достойных уважения идеалистов, — и я говорю это без малейшей доли насмешки, потому что идеализм даже там, где он заблуждается, всегда заслуживает уважения, — которые полагают, что та сеть коммерчески-индустриальных мероприятий, которая распространяется исходя из Британской империи по различным странам, будет сохраняться только до тех пор, пока идет война, и что потом люди будут снова и снова пользоваться свободой в коммерческой области. Несмотря на иллюзии, которые будут поддерживаться посредством переходных мер (durch Interregnen), посредством того, что будет делаться для того, чтобы люди сразу не насторожились, то, что в это военное время началось с установлением контроля коммерческих связей, замышлялось не для того, чтобы снова исчезнуть после войны, а так, чтобы оно только началось с войной и имело затем свое продолжение. Война должна только дать возможность [правительствам] сунуть нос в чужие конторские книги. Но не следует думать, что это сование носа в чужие конторские книги прекратится после войны. Конечно, я только символически говорю о том, что будет происходить в самом широком масштабе. Предполагается, что коммерциальное мировое господство будет становиться все более и более интенсивным.

Все это я говорю не для какой-нибудь агитации, а только для того, чтобы, исходя из импульсов мировой истории, объяснить то, что есть. Только понимание того, что есть, может привести людей к соответствующему, правильному образу действий. поэтому может статься, что карта европейского мира известных оккультных сообществ осуществится именно так, как я изобразил вам ее вчера на доске. Я подчеркиваю, эту карту я мог проследить вплоть до восьмидесятых годов XIX века. Насколько далеко она уходит в прошлое, я не знаю. Я говорю только то, что знаю, только то, о чем могу с уверенностью говорить. Поэтому я ничего не сказал и о скандинавских государствах, ибо я не знаю, постановлено что-либо и о них или нет. Я строго ограничиваюсь тем, что знаю, и в данном случае это особо подчеркиваю, хотя это принцип, которому я следую всегда.

Вы должны, кроме того, учитывать, что эта карта, то есть размежевание отношений в Европе, имеет тенденцией служить созданию коммерциально-универсальной монархии. Европа должна быть устроена так, чтобы могла быть основана коммерциально-универсальная монархия. Я не говорю, что это должно произойти уже завтра, но вы видите, что частичные взносы уже взыскиваются. Сравните только нынешнюю ноту Вильсону с картой Австрии, — вы увидите это совершенно точно. О Швейцарии сегодня в ней еще ничего не сказано, но этот взнос будет затребован позже. Но в какой бы очередности это ни происходило, это будет соответствовать карте, которую я вчера набросал.

Подразделение Европы, которое там получается, хорошо приспособлено к основанию коммерциального мирового господства. Вы можете в подробности изучить эту карту, и вы увидите, что она хорошо продумана, чтобы основать то, что я сказал. Я сказал «коммерциаль-ное мировое господство», ибо совсем нет надобности с самого начала действительно завладевать всеми этими территориями, достаточно устроить так, чтобы они, как говорится, попали в «сферу влияния». И в таком случае все это очень ловко устроено, чтобы получить в сферу влияния прежде всего именно те области, которое я обозначил вчера желтым цветом, — периферийные области, на которые притязает Британия. А чтобы другие люди пока оставались пребывать в чувстве некоторого идеалистического довольства, можно устроить и так, чтобы практикуя коммерциальное господство, другим еще на некоторое время предоставлять игру с территориями. Однако сферы влияния будут простираться так, как было начерчено. Ведь в действительности дело не в том, будут ли Бельгия, Франция в 1950 году существовать в своих границах, а в том, какую власть в этой Бельгии будут иметь бельгийцы, а во Франции — французы и какую власть в Бельгии или во Франции будут иметь британцы. Для основания коммерциального мирового господства нет надобности сразу же гнаться за территориями непосредственно. Но прежде всего нам должно быть ясно, что это мировое господство является коммерциальным. Этим основывается нечто весьма важное.

Мне бы, конечно, пришлось читать целый ряд лекций, если бы я обосновывал вам все это в деталях. Но это было бы вполне возможно, ибо то, что я говорю, подлежит глубокому обоснованию. Сегодня я могу это только наметить.

Желая установить коммерциально-индустриальное мировое господство, надо главную область, от которой это зависит, разделить сначала на две части. Это связано с природой коммерциально-индустриального начала. Я могу изобразить это только путем сравнения. То, что происходит в физическом мире, всегда требует разделения надвое. Представьте себе учителя без ученика — такого не бывает. Так и коммерция не может существовать без области, которая ей противостоит. Поэтому если, с одной стороны, учреждается британская коммерция, то должен быть создан относящийся сюда, но противоположный русский полюс. Эти две области необходимы для проведения соответствующей дифференциации между покупкой и продажей, для появления циркуляции. Можно не превращать весь мир в единую империю, иначе было бы невозможно учредить мировую коммерциальную империю. Это не совсем то же самое, но похоже на то, как если что-то производят, то нуждаются в потребителе, иначе невозможно производить. Таким образом, необходимо, чтобы существовало внутреннее разделение. И внесение этой великой тенденции во все это дело составляет великую, гигантскую идею тех оккультных братств, о которых я говорил. Идея создать противоположность — гигантская идея мирового масштаба, против которой все остальное — мелочь. Создать противоположность между британской коммерциальной империей и тем, что выявляется из русского элемента одновременно с происходящей на основании спири-туальных задатков подготовкой шестой послеатлантической эпохи, — это великая, гигантская, удивительная идея тех оккультных братств, о которых шла речь. Ибо тривиально выражаясь, едва ли можно представить себе лучший противополюс к тому, что на Западе вылилось в наивысший расцвет коммерциального и индустриального мышления, нежели полюс будущих русских, которые, конечно же, еще менее, чем сегодня, в будущем будут склонны профессионально заниматься коммерцией и которые именно поэтому будут служить отличным проти-вополюсом.

Но речь идет и о том, чтобы такая империя выговорила, разумеется, и свои собственные условия. И глубокой мыслью Спенсера и даже его предшественников было постоянное подчеркивание: индустриальнокоммерческий элемент, пронизывающий какой-либо народ, не хочет иметь дела с войной, он существует для мира, нуждается в мире и любит мир. — Это совершенно верно: между тем, что стремится к коммерциально-индустриальному и миролюбивым элементом будет существовать, так сказать, глубокая взаимная склонность. Только иногда это миролюбие может приобретать странные формы. Уже в нынешней ноте Вильсону заключено нечто странное. Хотя достаточно лишь нанести на доску, что ждет Австрию, — посмотрите только, что будет с нею, если рассмотреть карту, выведенную вполне в согласии с нотой, — эта нота все-таки осмеливается заявлять: то, что живет среди среднеевропейских народов, не должно, как политическое общежитие, как-либо пострадать. — Это тоже «гигантская» вещь, но гигантская главным образом из-за абсолютно фривольной игры с истиной, ибо обыкновенно, когда лгут, то лгут о том, что находится за пределами документа; здесь же на одной и той же бумаге говорят две разные вещи: мы хотим расчленить центральную державу, но, собственно, мы ей ничего плохого не делаем. — Газеты сопровождают это дружным хором: увидим, примут ли центральные державы эти приемлемые условия. — Всюду можно прочесть: державы Согласия выдвинули свои условия, посмотрим, неужели теперь центральные державы резко отвергнут эти вполне приемлемые условия. — Все это, в самом деле, зашло слишком далеко, и тем не менее это приходится читать.

Последуем за высказанной мыслью туда, куда она нас привела. — Мы имеем дело с разделением мира на две части, и теперь речь идет о том, чтобы осуществить это разделение мира надвое так, чтобы миру можно было сказать: мы хотим мира и действуем только ради мира. — Это отвечает определенному рецепту, согласно которому ныне так много пишут. Как если бы кто-нибудь сказал: я не причиню тебе никакого вреда, я тебя и пальцем не трону, но я посажу тебя в глубокий погреб и не буду давать есть. Разве я тебе хоть что-нибудь сделал? Разве кто-нибудь может сказать, что я тебя хоть пальцем тронул? — Многое делается по этому рецепту, по этому рецепту насаждается и любовь к миру. Несмотря на это она — реальность. Однако сочетаясь в то же время с притязанием на коммерциальное мировое господство, она неприемлема для других и может стать совершенно неприменимой. Так что при всей своей любви к миру эта миролюбивая коммерция будет непременно встречать препятствия в будущем. — Об этом знают, конечно, и те, кто делит мир надвое, и поэтому нуждается в существовании вала между обеими частями. Этот вал должен быть создан в виде южноевропейской конфедерации, которая включит также Венгрию и все, что я указал вчера; именно она должна будет обеспечивать мир. А то положение, какое, пользуясь указанной мной вчера сферой влияния, Британская империя занимает по отношению к Средиземному морю, показывает, что этой южноевронейской конфедерации отлично можно отдать Константинополь и что угодно еще, — ведь она может дойти только до Средиземного моря, а Средиземное море, если захочешь, на западе можно запереть в любое время.

Гигантскую, великолепную идею, положенную в основу этой карты вы, конечно, можете проследить во всех подробностях. Сегодня не хватит времени, чтобы все это подробно разобрать. Но идея гигантская и великолепная — оставить за Францией только южные гавани, ведущие в Средиземное море, остальное же приобрести в сферу своего влияния. Это значит, что французская колониальная империя, которую Франция основывала даже при той покровительственной роли, которую играли другие, в сущности, превращается в иллюзию и попадает тоже в сферу влияния. Проследив все это, вы увидите, каким гигантским образом должно быть осуществлено то, к чему, исходя из души сознательной, стремятся эти оккультные школы.

Происходят вещи, отвечающие определенным импульсам. Ибо в мировой истории и в мировом развитии правит необходимость. Эти необходимые вещи происходят. Однако они происходят так, что на самом деле разные силы действуют друг на друга. Как не бывает положительного электричества без отрицательного, но друг на друга действуют противоположности с различными знаками, так происходит и в развитии человечества. И видя нечто такое, необходимо применять «свободное от морали» наблюдение. Это предохранит и от вопроса, почему же такое должно происходить. — Что это происходит, заложено в миссии известного элемента, и то, что развивается, должно развиваться. Но должен существовать и противник-партнер, то, что этим вещам оказывает сопротивление. Он тоже должен существовать.