Рудольф Штейнер Социальное будущее 6 докладов и ответы на вопросы Цюрих, с 24 по 30 октября 1919 г

Имеющие только мыслительную реальность. Кто жил с современным пролетариатом, кто знает, как в новое время формировались социальные ощущения, тот знает, что должно обозначать слово, очень часто повторяю­щееся в пролетарских, социалистических кругах, слово идеология. Духовная жизнь под влияниями, которые я только что описал, для нового трудящегося человечества стала идеологией. Естественнонаучно ориентированное мировоззрение было воспринято так, что люди сказали себе: оно дает только мысли. Старое мировоззрение не желало давать только мысли; оно хотело давать людям нечто такое, что показывало им: ты со своим собственным духом зависишь от духовных су­ществ мира. Дух духу, вот что хотели давать людям старые мировоззрения. Новое мировоззрение дает лишь мысли, и прежде всего никакого ответа на вопрос об истинном существе человека. Оно стало ощущаться как идеология.

Таким образом, возникла бездна между ними и ведущими, руководящими кругами, которые сохраняли традицию старых преданий, старых эстетически-худо­жественных мировоззрений, религиозных, нравственных миропониманий старых времен и тому подобного.

Они несли это дальше, эти ведущие классы, для человека в целом, в то время, как их голова принимала то, что стало научно ориентированным мировоззрением. Однако широкая масса населения больше не могла проявлять какую-нибудь склонность, какую-либо симпатию к этому преданию. Она приняла как единст­венное содержание мировоззрения то, что было научно ориентированным мировоззрением. Она приняла это мировоззрение так, что ощущала его как идеологию, как просто мыслительную картину. Говорили себе: действительна только хозяйственная жизнь, то, как производят, как произведенные продукты распределя­ются, как человек потребляет, как человек обладает тем или иным, или отдает другим и т. д. Что в человечес­кой жизни сверх этого — право, нравы, наука, искусст­во, религия — это только дым, который поднимается как идеология из единственной реальности, из хозяйственной реальности.

Так для широкой массы человечества духовная жизнь стала идеологией. Она стала идеологией потому, что прежде всего руководящие круги, видя формирующуюся новую хозяйственную жизнь и вживаясь в нее, не су­мели духовной жизнью последовать за этой усложняю­щейся хозяйственной жизнью. Они сохраняли традицию старого времени, духовную жизнь, которая была ориен­тирована более или менее так, как в старое время. Широкие же массы приняли новую духовную жизнь, но не гак, чтобы она давала им нечто, наполняющее серд­це и душу.

С таким мировоззрением, которое ощущают как идеологию, которое ощущают так. что говорят: право, нравы, религия, искусство, наука это надстройка, дым над хозяйственным укладом- с таким мировоззрением можно мыслить, но с таким мировоззрением нельзя жить . Такое мировоззрение может быть сколь угодно триумфальным, каково оно и есть, для рассмотрения природы, но с таким мировоззрением человеческая душа становится опустошенной. Что это мировоззрение принесло человеческой душе, то и действует в социаль­ных фактах нового времени.

Эти социальные факты не будут оценены правильно, если смотреть только на то, что люди несут в своем сознании. Из своего сознания люди хотят сказать: ах, что вы говорите нам о социальном вопросе как вопросе духовном! Все дело в том, что хозяйственные блага распределяются неравно. Мы стремимся к равному распределению! Такие вещи люди могут сознательно ощу­щать в своей верхней каморке, но в подсознательных глубинах души, там возбуждается нечто иное, там воз­буждается то, что развивается бессознательно, потому что из сознания не проистекает ничего, что было бы настоящим духовным наполнением души, потому что там действует только то, что опустошает души, что ощущается как идеология. Пустота новой духовной жизни, вот то, что должно считаться первым членом социального вопроса. Этот социальный вопрос есть пре­жде всего вопрос духовный.

И поскольку развивалась духовная жизнь, которая, например, в национал-экономнческой области, в самой важной, в университетской национал-экономии, стала просто рассмотрением, не развивающим из себя принци­пы социального видения, поскольку она пришла к тому, что^! лучшие друзья человечества, Сен-Симон, Луи Блан, Фурье придумали общественные идеалы, в которые никтo не верит, — ибо вообще все, что происходит из духа, ощущается как утопия, как простая идеология — поскольку это всемирноисторический факт, что раз­вилась духовная жизнь, которая действует лишь как надстройка хозяйственной жизни, которая не проникает действительно в факты и потому ощущается как идео­логия — постольку дело обстоит так, что первым эле­ментом социального вопроса должен рассматриваться вопрос духовный. Перед нами сегодня, можно сказать, огненными буквами стоит вопрос: каким должен быть человеческий дух. чтобы он научился владеть социаль­ным вопросом?

Мы видели, что научный образ мыслей с наилучшими своими методами обратился к национал-экономии — и он пришел к простому рассмотрению, а не к социаль­ному волению. Следовательно, на основе новой духов­ной жизни возникает состояние духа, которое неспо­собно развивать национал-экономию как основу для практического социального воления. Каким должен быть дух, чтобы из него происходила такая национал-экономия. которая может стать основой настоящего социального воления?

Мы видели, что широкие массы людей лишь воскли­цают «утопия», когда слышат общественные идеалы благомыслящих друзей человечества, что они не верят, что человеческий дух столь силен, что он овладеет социальными явлениями. Какой должна быть духовная жизнь, чтобы люди снова научились верить: дух может охватить идеи, которые создадут такую социальную организацию, что определенные социальные бедствия исчезнут?

Мы видели: научно ориентированное мировоззрение ощущается в широких кругах как идеология. Но идеоло­гия, как единственное содержание души опустошает душу, порождает в подсознательных глубинах то, что сегодня выступает в запутанных хаотических явлениях социального вопроса. Какой должна быть духовная жизнь, чтобы она не порождала больше идеологию, а вливала в человеческую душу то, что дела­ло бы ее способной так вмешиваться в социальные явления, чтобы люди могли работать друг рядом с другом действительно социальным образом?

Так, прежде всего видно, что социальный вопрос есть вопрос духовный, что современный дух не в со­тни наполнить души, но как идеология опустошает душу.

Сегодня во введении я хотел бы прежде всего истори­чески показать вам, что в условиях новой жизни социальный вопрос ощущается как вопрос духовным, как правовой и как хозяйственный вопрос.

Возьмем то, что не очень давно высказывала одна личность, стоявшая внутри деятельной политической и государственной жизни современности. Те из уважаемых слушателей, которые слышали здесь мои прежние до­клады, не поймут меня сейчас неправильно, ибо в те времена, когда Вудро Вильсон во всем мире вне среднеевропейского был признан как своего рода миро­вой дирижер, я все снова и снова высказывался против этого признания. И те, кто меня слышал, знают, что я никогда не был сторонником, но всегда противником Вудро Вильсона. Также и в то время, когда сама Германия подпала культу Вильсона, я не воздержи­вался от этого воззрения, которое постоянно высказывал и здесь, в Цюрихе. Но сегодня, когда этот культ извест­ным образом прошел, можно сказать нечто такое, что, в частности, противникам Вильсона не следует понимать враждебно.

И он пришел к выводу, что правовые понятия, поли­тические понятия, как они господствуют сегодня, уста­рели, что они больше не в состоянии вмешиваться в хозяйственную жизнь. И удивительно, что если попы­таться затем обратиться к положительному, попытаться проверить, что представил Вудро Вильсон, чтобы вы­звать социальную структуру, структуру социального организма, то едва ли найдете какой-нибудь ответ! Отдельные меры здесь или там, которые, однако, при­нимаются и в других местах, теми, кто дает гораздо менее проницательную и объективную критику, но ничего решающего, во всяком случае не ответ на воп­рос: как должны формироваться право, политические понятия, идеи, политические импульсы, чтобы они смог­ли овладеть требованиями современной хозяйственной жизни, чтобы можно было проникнуть в эту хозяйственную жизнь?

Здесь видно, как из самой новой жизни. Возникает второй член социального вопроса: это социальный вопрос как вопрос правовой

Сначала нужно искать основу для права, для поли­тических отношений, для государственных отношений, необходимых. чтобы могли овладеть, могли управлять этой современной хозяйственной жизнью. Таким обра­зом, нужно спросить как проникнуть к правовым, к политическим импульсам в отношении великих требовании социального вопроса? Это второй член социального вопроса.

И посмотрите только на саму жизнь: вы найдете, что эта жизнь человека, как он включен в человеческое общество, трехчленна. Три члена вполне отчетливо отде­ляются друг от друга, если мы рассматриваем челове­ка в его положении в человеческом обществе. Прежде всего, если человек должен привнести что-нибудь как он несомненно должен в современном обществе для блага социального порядка — если человек должен что-нибудь привнести в общественные дела, в общую ра­боту, в общественное производство ценностей, общест­венное производство товаров, то, во-первых, он должен иметь для этого индивидуальную способность Второе: он должен уметь уживаться в мире с окружа­ющими, мирно работать вместе с ними. И третье: он должен оказаться в состоянии найти свое место, на ко­тором он со своей работой, со своей деятельностью, со своими изделиями мог бы иметь доступ к людям.

Относительно первого человек зависит от того, что человеческое общество развивает его способности и да­рования, что оно направляет его дух, а дух, который оно в нем развивает, становится в то же время побудителем к физической работе. Относительно второго человек зависит от того, может ли он вжиться в такую социальную структуру, в которой люди могли бы так понимать друг друга, что были бы в состоянии ужить­ся друг с другом в мире. Первое ведет нас в область духовной жизни, в следующих докладах мы увидим, что с первым связано попечение о духовной жизни Второе ведет нас в область правовой жизни, ибо пра­вовая жизнь по своему существу может развиваться лишь посредством того, что находится социальная структура, благодаря которой люди мирно сотрудничают и производят друг для друга. А третье ведет нас в современную хозяйственную жизнь, которую, как я описал, Вудро Вильсон рассматривает так, словно она стала подобна человеку, выросшему большим и имею­щему слишком малую одежу, из которой он везде вы­рос. Эта слишком малая одежда и есть для Вудро Виль­сона старые правовые и политические понятия. Хозяй­ственная жизнь давно переросла их.

Это перерастание хозяйственной жизни того, чем духовная жизнь была прежде, оно особенно ощущалось социалистическими мыслителями. И чтобы особенно принять во внимание действовавшее в этой области, достаточно указать лишь на следующее.

Вы ведь знаете, и мы будем еще подробнее говорить обо всех этих вопросах: современный пролетариат пол­ностью находится под влиянием так называемого марк­сизма. Марксизм, марксистское учение о превращении частной собственности на средства производства в обшественную собственность, правда, многократно изменялось тем или иным из последователей или противни­ков Карла Маркса; но марксизм все же есть нечто такое, что действует в образе мыслей, в понимании жизни широких человеческих масс современности, что особенно действует в том, что выступает как столь запутанные социальные факты современности. Доста­точно только взять в руки очень многозначительную, примечательную книжицу Фридриха Энгельса «Разви­тие социализма от утопии к науке» для ознакомления со всем образом мыслей, живущим в ней, чтобы увидеть, как социалистическим мыслителем понимается хозяйственная жизнь нового времени в ее отношении к правовой и духовной жизни. Достаточно только пра­вильно понять, например, одно положение, стоящее в названной книжице Энгельса как итог: в будущем не должно быть больше правительств над людьми, над личностями, а только руководство отраслями хозяйства и управление производством.

Это означает очень многое! Это означает, что с этой стороны желается, чтобы из хозяйственной жизни было изъято нечто такое, что соединилось с ней как раз под влиянием импульсов развития нового времени. Хозяйственная жизнь, поскольку она, как я показал, выросла над правовой жизнью, поскольку она также выросла над духовной жизнью, в известной степени затопила все и внушающее действует также на мысли, ощущения, страсти людей. И поэтому все больше и больше оказывалось, что родом и способом ведения хозяйства для людей в сущности, определяется духовная и правовая жизнь.

Те, кто хозяйственно могущественны — это будет проясняться все больше и больше — те благо­даря своей хозяйственной мощи в то же время обладают монополией образования. Хозяйственно слабые остаются необразованными. Установилась определенная связь между хозяйственной и духовной жизнью, связь между духовной и государственной жизнью. Духовная жизнь все больше и больше становилась чем-то таким, что развивалось не из своих собственных потребностей, что следовало не своим собственным импульсам, но что- особенно там, где ею официально управляют, в вос­питании и школьном образовании — формируют так, как требуется государственным властям. Человек от­нюдь нe может больше заниматься тем, к чему он способен. Он не может развиваться так, как требуют имеющиеся в нем задатки. Но вопрос в том, в каких силах нуждается государство, нуждается хозяйственная жизнь, что за люди с определенным образованием им нужны? На это направляются учебные средства, на это ориентированы занятия, экзамены. Духовная жизнь формируется не из себя самой, духовная жизнь приспосабливается к правовой, государственной, политической и хозяйственной жизни. Однако одновременно это ставит- и поставило именно в новое время- хозяйственную жизнь опять-таки в зависимость от правовой жизни.

Эту совместную жизнь хозяйства, права и духа видели такие люди как Маркс и Энгельс. Они видели, что современная хозяйственная жизнь не выносила больше старых правовых форм, не выносила больше также старых духовных форм. Они пришли к тому, что старая правовая жизнь, старая духовная жизнь должны были быть сброшены с хозяйственной жизни. Но тут они пришли к странному суеверию, о котором мы должны будем много говорить в этих лекциях. Они пришли к суеверию, что хозяйственная жить - они считали духовную жизнь, правовую жизнь идеологией, потому что рассматривали хозяйственную жизнь как единственную реальность - что хозяйственная жизнь может из самой себя производить новые правовые отношения, новые духовные отношения. Возникло одно из самых роковых суеверий: нужно, мол, определенным закономерным образом вести хозяйство, и тогда духовная жизнь, правовая жизнь, государственная и политическая жизнь появляются из хозяйственной жизни сами собой.

Почему могло возникнуть это суеверие? Это суеверие могло возникнуть только потому, что собственная струк­тура человеческого хозяйства, собственная работа новой хозяйственной жизни скрылась за тем, что привыкли называть денежным хозяйством.

Это денежное хозяйство возникло в Европе как явление, сопутствующее совершенно определенным событиям. Достаточно лишь более глубоко взглянуть на историю, и вы увидите, что приблизительно в то время, когда Реформация и Ренессанс, то есть новое состояние духа, взошли над европейским цивилизованным миром, были открыты золотые и серебряные источники Америки, что золотой и серебряный потоки, особенно из Центральной и Южной Америки, полились в Европу. То, что раньше было больше натуральным хозяйством, все больше и больше затоплялось денежным хозяйством. Натуральное хозяйство еще могло взирать на то, что даст почва, то есть на предметное; оно могло также взирать на то, к чему способен отдельный человек и что он может производить, следовательно, на предметное и профессиональное. При циркуляции денег взгляд на чисто пред­метное в хозяйственной жизни постепенно исчез. Когда денежное хозяйство сменило натуральное хозяйство, на хозяйственную жизнь была некоторым образом на­брошена вуаль Чистые требования хозяйственной жиз­ни больше нельзя было видеть.

Что дает эта хозяйственная жизнь человеку? Она дает человеку товары, которые ему нужны для потребления. Сегодня нам совсем не нужно различать духов­ные и физические товары, ибо и духовные товары хо­зяйственно могут пониматься так, что они будут расходоваться именно для человеческого потребления. Эта хозяйственная жизнь дает, следовательно, товары, и эти товары есть стоимости, потому что человек нуждается в них, потому что человеческое желание распространяется на них. Человек должен приписывать товарам определенную стоимость. Благодаря этому они имеют в социальной жизни также свою объективную стоимость, которая глубоко связана с субъективной оценочной стоимостью, приписываемой им человеком.

Но как в новое время хозяйственно выражается стоимость товаров? Стоимость, ценность товаров, производимых в хозяйстве, что она означает в социальной, в хозяйственной совместной жизни, как она выражается? Она выражается в ценах. В эти дни мы должны будем говорить о стоимости и цене; сегодня я хочу указать дашь на то, что в хозяйственном обмене, в социальном обмене вообще- поскольку этот обмен зависит от хозяйства, от товаров — стоимость товаров для человека выражается в цене. И это большая ошибка, если стои­мость товаров смешивают с денежными ценами. И, соб­ственно, не посредством теоретических рассуждений, а посредством жизненной практики человечество будет все больше и больше приходить к тому, что стоимость товаров, производимых в хозяйстве, которая зависит от человеческой субъективной оценки, от известных социальных правовых и культурных условий, есть нечто иное, чем то, что выражается в ценовых соотношени­ях, обнаруживающихся в деньгах. Но стоимость товаров прикрыта в новое время ценовыми соотношениями, господствующими в социальном обращении.

Это лежит в основе современных социальных отношений как третий член социального вопроса. Здесь, здесь социальный вопрос учатся познавать как хозяйственный вопрос: если в свою очередь возвращаются к тому, что подтверждает настоящая стоимость товаров, по сравнению с тем, что выражается просто в соотношениях цен. Соотношения цен могут поддерживаться никак не иначе, особенно в критические времена, как благодаря тому, что государство, то есть правовая основа, принимает на себя гарантию стоимости денег, то есть стоимости одного единственного товара.

Но выступает нечто новое. Не нужны никакие теоретические рассмотрения о том, что получается из-за этого недоразумения о цене и стоимости, достаточно указать на нечто фактическое, что выступило в новое время. В национал-экономии говорится о том, что в старое время в Германии даже вплоть до конца сред­них веков — существовало натуральное хозяйство, основанное просто на обмене товаров, что на его место пришло денежное хозяйство, где деньги есть представи­тель товаров и собственно стоимостный товар всегда обменивается на деньги. Но мы уже видим, что в социальную жизнь вошло нечто такое, что кажется пред­назначенным сменить денежное хозяйство. Это другое уже везде действует, только остается незамеченным. Но кто выходит за пределы абстрактного понимания, своей кассовой и счетной книги, кто выходит за пределы простого числа и может читать то, что в этих числах записано, тот найдет, что в числах сегодняшней кассо­вой и счетной книги стоят не просто товары, но что в них часто выражается то, что можно было бы назвать отношениями кредитования в современном смысле слова. Что человек прежде всего может произвести, потому что предполагается, что он способен к тому или ино­му, что из способностей человека может пробудить доверие — вот что удивительным образом все больше и больше входит в нашу сухую, трезвую хозяйственную жизнь.

Если вы сегодня изучите деловые книги, то найдете, что вступает — по сравнению с тем, чем является простая денежная стоимость — строительство на доверии к людям, опора на человеческие способности. В числах сегодняшних деловых книг выражается большой пово­рот, выражается социальная метаморфоза, когда их правильно читают. Если раньше подчеркивали, что ста­рое натуральное хозяйство преобразовалось в денежное хозяйство, то сегодня должны также подчеркивать: третий член, это преобразование денежного хозяйства в кредитное хозяйство.

Тем самым новое в свою очередь заступает место того, что было долгое время. Благодаря этому, однако, в социальную жизнь вступает также и то, что указы­вает на достоинство самого человека. Сама хозяйствен­ная жизнь в отношении производства стоимостей стоят перед преобразованием, стоит перед вопросом, это я есть хозяйственный вопрос, это третий член социального вопроса.

Этот социальный вопрос в настоящих докладах мы должны будем познать как духовный вопрос, как правовой и государственный или политический, и как хозяй­ственный вопрос. Дух должен будет дать ответ на первый вопрос: как сделать людей подходящими, чтобы могла возникнуть социальная структура, не содержащая сегодняшних недостатков, на которые нечего ответить? Второй вопрос таков: какая правовая система снова приведет людей к миру при продвинувшихся хозяйст­венных отношениях? Третий таков: какая социальная структура будет в состоянии так поставить человека на свое место, чтобы он мог с этого места работать для человеческого блага так, как он может по своему существу, по своим дарованиям, по своим способностям? К этому приведет вопрос: какой кредит подобает личному достоинству человека? Так мы представляем себе преобразование хозяйства из новых отношений.

Духовный вопрос, правовой вопрос, хозяйственный вопрос встают перед нами в вопросе социальном. И мы увидим, что мельчайшее расчленение социального воп­роса будет видимо в правильном свете, если только этот социальный вопрос рассматривать в основе как вопрос духовный, правовой и хозяйственный. Об этом продолжим завтра.
Ответы на вопросы после первого доклада
Это в порядке вещей, что поскольку сегодня я сделал лишь введение, то очень легко могут возникать вопро­сы, ответ на которые надлежащим образом и во взаимосвязи докладов будет дан только в ближайшие дни. Та­ков первый заданный мне вопрос:

Как можно найти объективный масштаб стоимости для товаров?

Я хотел бы лишь немного, как уже было сказано, остановиться на этом вопросе, потому что в ближайшие дни изложение должно будет коснуться этой проблемы и тогда на него можно будет ответить с учетом взаимо­связей. Все же я хотел бы сказать по этому поводу сле­дующее.

Видите ли, при постановке такого вопроса речь идет о том, чтобы совершенно уяснить себе: этот вопрос воз­никает на почве хозяйственной жизни. Вопрос о стои­мости товаров можно ставить только на почве хозяйст­венной жизни. Но это означает необходимость познако­миться при этом со многим, в отношении чего в настоя­щее время требуется своего рода переучивание и пере- осмысливание. Современность считает себя чем-то мыс­лящим ужасно практически. В настоящее время легко называют то или иное «серой теорией». Но с действи­тельно практическим мышлением ушли все же не слиш­ком далеко. И как раз те, кто называют себя сегодня практиками, подчинены самым серым теориям. Они только в состоянии выразить эти серые теории в воз­можных жизненных навыках и считают их практичны­ми потому, что не видят, действуют ли они плодотворно или разрушительно.

То, что здесь защищается, трехчленность социально­го организма, должно отличаться от социалистической или других теорий тем, что оно есть нечто, в самом под­линном смысле добытое из жизненной практики. Уже поэтому нужно сказать, что такой вопрос, как вопрос об объективной стоимости товара, изделия, продукта должен ставиться строго на почве хозяйственной жиз­ни. Однако — и тут я прихожу к тому, что еще чуждо современному роду представлений — дело здесь не в том, чтобы найти какое-нибудь определение того, что такое стоимость товара. Для всевозможных вещей по­стоянно находились прекраснейшие определения, но при самых прекрасных определениях часто оказывалось, что именно в жизни они ни на малый шаг не помогают про­двинуться вперед. Если говорить о стоимости товаров, то дело не в том, что можно сказать, то, мол, или иное есть стоимость товара, а в том, чтобы стоимость товара реально выражалась в циркуляции межчеловеческого общения, чтобы действительно товар, который я произвожу, приносил мне столько, сколько мне нужно для такого производства. Следовательно, дело в том. чтобы товар проникал в кругооборот товаров с соответствую­щей стоимостью. И размышлять нужно не о том, как определить, какие объективный масштаб стоимости то­вара, а о том, чтобы найти такую социальную структу­ру, благодаря которой производимые человеком това­ры вступали бы в социальную жизнь так, чтобы цирку­лировать в ней для блага общества. Дело здесь в том. чтобы в первую очередь найти условия, из-за которых товары стоят больше или меньше.

Достаточно, например, указать лишь на следующее. Допустим, что в какой-нибудь замкнутой хозяйственной области стало производиться слишком много жира, слишком много пригодного к потреблению человеком жира. Хорошо, избыток, который люди не могут съесть, можно использовать для смазки экипажей. Ладно, мож­но так использовать. Но тем самым стоимость жира для сообщества людей существенно уменьшится. Допустим, жира производится слишком мало, тогда стои­мость повысится, и только люди с доходами выше сред­них смогут приобретать себе жир. То есть, можно ука­зать условия, при которых стоимость товара, продукции повышается или падает.

Итак, дело в том, чтобы возникла такая социальная структура, посредством которой стоимость отдельного товара находила бы свое соответствующее выражение в сравнении с другими товарами. Дело, таким образом, не в том, чтобы можно было задать стоимость, что, конечно, можно сделать посредством соответствующей денежной цены, но здесь полная цена не проявится. Дело в том, что ее нужно привести к тому, чтобы по сравнению с другими товарами произведенные товары, о которых идет речь, имели соответствующую стоимость. Этот вопрос, следовательно, должен ставиться на почве хозяйственной жизни, и спрашивать нужно не об определении стоимости, а об условиях, при которых товары могут приобретать соответствующую правильную стоимость.

Вот то, что я, прежде всего хотел бы сказать. Этим я хотел указать на то, что постановка вопросов, род представлений в социальной жизни во многих отношениях должны быть изменены. Человечество должно привыкнуть к переосмыслению. Сегодня даже практическая жизнь, хотелось бы сказать, втянута в теорию. И в докладе я хотел указать, что теперь снова с другой стороны в постепенно ставшую совсем абстрактной жизнь - именно под впечатлением денежного хозяйства, ставшую совсем абстрактной — все больше и больше про­никает конкретная жизнь в кредитном хозяйстве. Видите ли, этими вещами сегодня будут, собственно, зани­маться с известным научным высокомерием. От каких сложных условий зависит такая вещь, как стоимость, действительная стоимость, совсем не замечают. Если берут цену, то не имеют картины действительной стои­мости. Тут нужно войти во всю хозяйственную основу. Можно, например, говорить о ценообразовании в смыс­ле золотого ценообразования. Национал-экономы — на­пример, Упруг очень хорошо указывал на этот факт, но без широких взаимосвязей - приходят к тому, что в замкнутой хозяйственной области, скажем, гусь имеет определенную стоимость, выражающуюся в цене. Тогда это денежная цена. Но если, как делали другие национал-экономы, сообразно с этим хотят изучить всю структуру народного хозяйства, то приходят к очень односто­ронним результатам, потому что в замкнутой хозяйст­венной области определение стоимости также и гуся не может производиться согласно простой денежной цене.

Стоимость, в частности, зависит также от таких ве­щей: держат ли в хозяйстве гусей, чтобы иметь гуси­ный жир и продавать их как гусей, или, может быть, ад держат для того, чтобы общипывать и продавать перья. Следовательно, многое зависит от того, производят ли перья или гусей. Это обнаруживается только при над­лежащем рассмотрении хозяйственной жизни. Если чи­сто статистически воспринимать числа, сколько стоят отдельные вещи в денежном выражении, то не возник­нет понимания предметного хода хозяйственной жизни, а тем самым понимания действительного образования стоимости.

Следовательно, нужно входить во взаимоотношения и становиться на почву строго хозяйственной жизни, желая говорить о стоимости. Тогда нужно говорить не о том, как объективно выражается стоимость, а о том, какие условия социальной природы в состоянии дать товару, изделию, человеческому творению ту стоимость, которая по сравнению с другими товарами справедли­ва? Это был бы правильный вопрос. Вопросы, которые выступают сегодня очень сильно теоретически, будут, хотелось бы сказать, очень практнзированы! И на это об­ращение к практике, которое сегодня еще кажется со­вершенно чуждым многим, желающим как раз быть практиками, на него и работает трехчленность социаль­ного организма.

Затем поставлен вопрос:

Здесь нужно сказать, что социальный вопрос, собст­венно, впервые стал критическим во время большой ка­тастрофы мировой войны.

Я не охотно касаюсь личного, но в таких вещах до­вольно часто бываешь вынужден делать это. У меня был повод достаточно разносторонне переживать ход соци­ального вопроса. Я долгое время был учителем Берлин­ской рабочей общеобразовательной школы, в которой можно было очень хорошо изучать социальный вопрос в общении не только со взрослыми, но часто и просто пожилыми учениками. Там я практически в жизни озна­комился с социальным вопросом с разнообразнейших сторон, прежде всего, со стороны того, как он живет в душах широких масс современных людей, с каким трудом его понимают именно эти классы людей. Я видел это мое учительство имело место два десятилетия назад что как раз в этот момент времени на повороте от 19-гo к 20-му столетию можно было внести в совре­менные широкие массы рабочего населения идеи, кото­рые могли бы воспрепятствовать сегодняшнему хаосу и сегодняшней ярости разрушения в социальной области.

Я по истине мог отчетливо видеть, что широкая масса населения двадцать лет назад была доступна для рож­денных из духа идей, если бы на это обратили ее вни­мание.

Что этому противостояло, я узнал, во-вторых, когда смог познакомиться и с другой стороной. Видите ли, я имел несчастье приобрести сторонников именно среди учеников, сторонников поистине совершенно иного обра­за мыслей, чем тот, который впоследствии распростра­нился. Я видел, что широкие массы народа действитель­но были доступны для здоровых идей. И, не становясь нескромным — я рассказываю лишь факты — я могу сказать: обычно, когда заурядные социалистические учителя, какими как раз и были обычные агитаторские учителя рабочей образовательной школы, давали свои курсы, то бывало так, что в первую четверть — обуче­ние было разделено по четвертям — они имели известное число слушателей; но затем оно быстро уменьшалось. Число моих слушателей — я действительно могу это сказать, потому что это факт — оно росло от четверти к четверти, и стало слишком большим для вождей про­летариата, для этих вождей, которые переняли обрыв­ки буржуазной науки и использовали ее совершенно определенным образом. Когда эти люди увидели, что я приобретаю сторонников, было устроено так, что од­нажды все ученики этой четверти были собраны име­ете и были присланы также три посланца руководст­ва — но низшего ранга. Да, тогда я был обвинен в том, что учу не правильному марксистскому пониманию истории, не историческому материализму, что естество­знание я также использую не для того, чтобы вводить в материализм, чтобы поддерживать марксизм, а для того, чтобы серьезным образом нести научное миро­воззрение в народную массу. Словом, я был обвинен в том. что я не был верным учителем догм социалистиче­ской системы Я тогда отважился сказать: мне хотелось бы все же представить общество, работающее для будущего. Мне кажется, первой необходимостью тогда было бы, чтобы у вас выдерживалось истинное требование будущего: чтобы была предоставлена свобода обучения! — Тогда один из таких посланцев заявил: свободу обучения мы не можем признать, в обществе»- вой жизни это для вас не имеет значения, мы знаем только разумное принуждение. — И под этим «разумным принуждением дело обернулось так, что против меня проголосовали трое, за меня все остальные шестьсот, но мне все же отказали. Это другая сторона раз вития социального вопроса, с которой я также мог познакомиться. Тут можно видеть, в ведении каких обще­ственных сил, собственно, находится социальный воп­рос.

Нужно было постепенно рассмотреть, как в человеческой жизни, в человеческом развитии вообще совместно действуют духовное, политически-правовое и хозяйст­венное. Но тогда можно было увидеть, что как раз при новейших условиях путем смешения политически-правового, духовно-культурного, к которому принадлежат также и национальные условия, с хозяйственным развились ве­ликие хозяйственные империи, хозяйственный империа­лизм. Можно было видеть, как хозяйственная система, если бы она двигалась дальше именно так, как в из­вестном смысле считалось идеальным в конце 19-го, на­чале 20-го столетий, должка была вести к постоянным кризисам. Затем можно было видеть, что эта катастро­фа мировой войны есть лишь сконцентрированный боль­шой кризис, потому что государства из политических образований постепенно разрослись в хозяйственные им­перии, которые лишь вобрали в себя политические и ду­ховные сущности.

Возьмем исход этой катастрофы мировой войны. По­мимо случайных высказываний, я лишь относительно поздно стал говорить о национальном вопросе так, как говорю теперь, когда я должен говорить о нем известным образом как о части своей задачи. Но я наблюдал социальное движение человечества всю свою жизнь. И кто, как я, половину этой своей жизни, тридцать лет. провел в Австрии, тому эта Австрия представляется учебным примером — если можно применить это вы­ражение к великому историческому, которое должно было развиться в своих соотношениях — как в нем сплелись духовные, в прежде всего национально-культурные условия, политически-правовые условия и хозяйственные условия. Возьмите юго-восток Европы, тот бурный угол, из которого, собственно, мировая катаст­рофа получила последний толчок; там вы увидите, как то, что позже вспыхнуло ярким пламенем, подготавли­валось Берлинским конгрессом, где Австрия была подговорена на оккупацию Боснии и Герцеговины. Это бы­ла программа политического рода, которая вмешива­лась в политическую структуру Австро-Венгрни. Но coзданные этим условия были больше невыносимы в мо­мент, когда на Балканах произошел полный переворот, чисто политический переворот, то есть переворот в политически-правовой области. Старый реакционный ту­рецкий элемент был сменен господством младотурков, Непосредственным следствием этого было то, что при­вело Австрию к аннексии вместо оккупации Босния в Герцеговины, что Болгарию из княжества сделало коро­левством. Таковы были политические отношения, кото­рые разыгрывались там. Но в эти политические отношения вплетались хозяйственные отношения. И хозяйственные отношения, наконец, так взаимодействовали с политическими отношениями, что из этого взаимодейст­вия возникла невозможность всемирно-исторического ста­новления. Потому что политическое правление Австрии было одновременно хозяйственным, с политическими отношениями нужно было связывать нечто такое, как, например, строительство железной дороги из Австрии на юго-восток, Салоникской железной дороги. Это было нечто чисто хозяйственное; но политические отношения постоянно играли роль наряду с хозяйственными. Все вместе покоилось на неясности духовно-культурных отношений, именно на противоречиях славянства и гер­манства. Эта три вещи вплетались друг в друга, и из этого сплетения возникла ужасная катастрофа. Можно год от года изучать, как тем самым были созданы обманчивые отношения, что правовые, духовно культурные и хозяйственные отношения не могли быть разделены.

Но эти отношения стремились к разделению, разъ­единению. И нужно вспомнить, как с наступлением отношений нового времени очень рано правовая, духовная и хозяйственная жизнь старались разделиться. Именно тот факт, что из сплетения могло возникнуть нечто столь ужасное, как катастрофа мировой войны, указывает, что как в колбе в химической лаборатории вещества, которые смешали, но которые не принадлежат друг другу, распадаются, также распадаются, уже сравнительно ра­но распались хозяйственные отношения, духовные и правовые отношения.

Я хочу напомнить лишь об одном явлении, которое наступило сравнительно рано. Позже, после Реформа­ции. после Ренессанса, оно было стерто. Если вы изучи­те историю Средневековья, то найдете, что церковь бы­ла против взимания процентов, то есть, что церковь вез­де распространяла учение, доходившее до того, что не­возможно, не согласуется с действительно христианской жизнью взимать проценты с предоставляемых в долг денег. Это было учение, это была духовная жизнь. Это учение ощущали как прекрасное. Но в действительно­сти церковь в лице своих представителей взимала очень много процентов. Хозяйственная жизнь очень сильно отделилась от духовной жизни. Они распались.

И на подобные же явления можно было бы очень сильно указать в последние годы, если, например, захо­теть показать, как хозяйственная жизнь в форме всевозможной спекуляции, тайного добывания средств к жизни разошлась с правовой жизнью, рационализирован­ной. Здесь вы видите явления, подобные явлениям в колбе, где не принадлежащие друг другу вещества рас­падаются.

Все эти вещи должны изучаться в отдельности. И поскольку постепенно из-за сложности современных жизненных условий это распадение все больше и боль­ше обнаруживается как в международной, так и в на­циональной жизни, постепенно возникает необходимость работать для трехчленностн социального организма, как я ее представлю в ближайших лекциях и как она объ­яснена в моей «Сущности социального вопроса».

Должно быть ясно, что такое изречение, как я при­вел из Хартли Уизерса, вполне обосновано. В новое время условия стали очень сложными. И только тогда, когда придут к тому, что смогут найти определенные основные законы — праидеи, как я их назвал в своей «Сущности социального вопроса» — которые затем могли бы стать действительно практическим указателем пути в сложнейших условиях практической жизни, толь­ко тогда можно надеяться привнести нечто такое, чем можно надеяться преодолеть то, что постепенно в фор­ме лозунгов, партийных мнений столь ужасным образом охватило массы и через людей, увы, становится факта­ми. Пока мы не извлечем социальный вопрос из пар­тийного механизма и не поставим его на почву практи­ческого, разумного понимания действительности, нельзя надеяться идти дальше. Что такое рассмотрение воз­можно, я как раз и хотел бы показать вам следующими докладами.

Здесь же я прежде всего хотел указать на то, что надлежит сказать о возникновении и происхождении трехчленности в новой жизни. Многое еще выяснится в ближайших докладах.