Рудольф Штейнер Социальное будущее 6 докладов и ответы на вопросы Цюрих, с 24 по 30 октября 1919 г

Пятый доклад

Теперь все снова выставляется возражение, что такое членение социального организма противоречит необходимости формировать общественную жизнь в единстве, поскольку-де все отдельные организации, все отдельное, что человек может совершить в социальном организме, должно стремиться к такому единству. А единство - так говорят - будет сломлено, если попытаться раздробить социальный организм на три члена. - Из мыслительных привычек современности такое возражение вполне понятно. Но, как мы сегодня хотим увидеть, оно совершенно неоправданно. Оно понятно, потому что стоит лишь взглянуть прежде всего на саму хозяйственную жизнь: в ней сливается в мельчайшем духовное, правовое и собственно хозяйственное. Уже об этом можно вопрошать: как же здесь пойдет на пользу какое-нибудь разделение, расчленение?

Если мы возьмем проблему стоимости товаров, то найдем, что сама по себе она уже позволяет созреть троичности. Но эта троичность, что товар в социальном организме производится, циркулирует и потребляется, связана с единством товара. Что обуславливает стоимость товара, с помощью которого человек может удовлетворять свои потребности? - Прежде всего человек должен субъективно иметь какую-нибудь потребность в этом товаре. Посмотрим, однако, что определяет такую потребность. Это связано, во-первых, с телом человека. Именно телесность обуславливает стоимость различнейших материальных благ. Но и о материальных благах судят по разному в зависимости от того, получил ли человек то или иное воспитание и имеет ли те или иные запросы. И только когда речь идет о духовных благах, которые, конечно, часто вовсе не могут быть отделены от сферы телесных, физических благ, тогда мы видим, что состояние человека в целом обуславливает как он оценивает тот или иной товар, какой труд он согласен затратить на него, какой собственный труд может он соотнести с этим товаром. Здесь мы видим, что духовный элемент, живущий в человеке, является определяющим для стоимости товара.

С другой стороны, мы видим, что товары, когда они обмениваются людьми, связаны с отношениями владения, то есть ни с чем иным, как с правовыми отношениями. Когда какой-нибудь человек хочет приобрести у другого товар, он наталкивается на права, которые другой имеет на этот товар. Так что хозяйственная жизнь, хозяйственная циркуляция совершенно пронизана правовыми отношениями.

И в третьих: товар имеет также объективную стоимость, а не только ту, которую мы ему приписываем из-за наших потребностей и субъективной оценки этих потребностей, которая затем переносится на товар. Товар имеет объективную стоимость, будучи прочным или непрочным, долговечным или недолговечным, будучи по своей природе более или менее пригодным, будучи более или менее частым или редким. Все это обуславливает объективную, собственно хозяйственную стоимость, для определения которой необходимо объективное знание дела и для создания которой необходима объективная профессиональная умелость.

Но эти три определения стоимости в товаре объединяются в единство. И поэтому правомерно спросить: как же то, что объединяется в товаре, должно быть разделено на три области управления, которые относятся к этому товару, которые должны создать что-нибудь с этим товаром в его циркуляции?

Теперь дело заключается прежде всего в том, в чисто идейном смысле, чтобы понять, что в жизни могут объединяться вещи, которые управляются с различнейших сторон. Почему не может с одной стороны то, что человек субъективно от себя вносит в оценку стоимости товаров, быть определено его воспитанием, имеющим свое самостоятельное управление? Почему не может с совершенно другой стороны формировать в хозяйственной жизни то, что является правовыми отношениями, и почему не может присоединиться ко всему этому и в объекте соединиться в единое целое то, что входит в товар как объективная стоимость из знания дела и профессиональной умелости? Но это прежде всего идейно и не имеет очень большой ценности. То, что в этом направлении хочет трехчленноть социального организма, должно базироваться намного глубже.

И здесь, прежде всего, нужно сказать: трехчленность социального организма - это не какая-нибудь идея, которая сегодня придумана из субъективных побуждений одного или нескольких человек, но этот импульс трехчленности социального организма вышел из объективного рассмотрения исторического развития человечества в новое время. Собственно, уже в течение столетий человечество бессознательно в важнейших побуждениях имело тенденцию к этой трехчленности. Оно лишь не могло найти сил действительно воплотить эту трехчленность, и от недостатка сил в этом развитии возникли наши сегодняшние состояния, сегодняшние несчастья. Сегодня, однако, дело настолько серьезно, что нужно сказать: пора приступить к тому, что готовилось для формирования социального организма на протяжении столетий.

Фактически уже давно действительно свободная духовная жизнь отделилась от государственной и от хозяйственной жизни. Ибо духовная жизнь, зависимая от хозяйственной, правовой и государственной жизни, как раз совершенно несвободна. Существует часть духовной жизни, которая отделилась от собственно плодотворной свободной духовной жизни. Более того, можно сказать, что в начале того периода, когда возникал капитализм и современное техническое хозяйственное устройство с его далеко идущим разделением труда, собственно свободная духовная жизнь, которая создается лишь из побуждений самих людей, в некоторых областях искусства, мировоззрения, религиозных убеждений отделилась от хозяйственной и государственной жизни и проходит определенным образом "между строк" жизни, тогда как от этой свободной, создаваемой самими человеческими побуждениями духовной жизни отделено то, в чем нуждаются для своего управления экономическая жизнь и государство.

То, в чем нуждается для своего управления хозяйственная жизнь, стало зависимым от самих хозяйственных властей. В тех местах, в тех кругах, которые имеют экономическую власть, есть возможность также научно-экономическим образом послужить примером потомству, чтобы оно снова оказалось способно достигнуть хозяйственной мощи. Но то, что здесь исходит из самого хозяйства как экономическая наука - лишь часть того, что могло бы влиться в хозяйственную жизнь, если бы всю духовную жизнь сделать плодотворной для хозяйственной жизни. Это всего лишь то, что остается для размышления от случайной экономики и затем делается экономической наукой.

И государственная жизнь, в свою очередь: государство нуждается в своих чиновниках, своих ученых, так, чтобы они соответствовали шаблонам, которые оно некогда создало для их положений. Оно желает, требует, чтобы в человеке образовалось то, что подобает для этого круга, что предопределено для этих чиновничьих мест. Но это несвободная духовная жизнь, даже если она думает, что свободна. Она не замечает своей зависимости, не замечает, что поставлена в границы человеческих шаблонов.

И все же собственная свободная духовная жизнь, независимая от хозяйственной, от государственной жизни, завоевала определенное положение в мире. Но какое! Отчасти я его уже охарактеризовал. Эта духовная жизнь, которая сохранила свою свободу, стала чуждой жизни. Она в известном смысле приняла абстрактный характер. Сегодня стоит лишь посмотреть, что имеет место в эстетических, религиозных, даже научно-ориентированных мировоззрениях свободной духовной жизни, чтобы увидеть: говорится много, но то, что говорится, является только проповедью. Она существует, чтобы захватывать рассудок и душу, чтобы играть роль во внутренней жизни человека, чтобы наполнять душу хорошим самочувствием и настроением, но она не имееет силы действительно вмешиваться во внешнюю жизнь. Поэтому в такую духовную жизнь вошло неверие, которое я также охарактеризовал, неверие, исходящее от социалистической стороны, которая говорит: никакая социальная идея, как бы хорошо она ни была задумана, никогда не преобразует социальную жизнь. Для этого она нуждается в социальных силах. - А к реальным силам эта отщепленная духовная жизнь как раз и не причисляется. Сколь сильно удалено то - я это также высказывал - что сегодня имеет купец, государственный чиновник, промышленник как внутреннюю, религиозную, даже научную жизнь убеждений, от законов, которые он применяет в хозяйственной жизни, в своем внешнем положении, в управлении общественными делами! Совершенно двойственная оценка жизни! С одной стороны, известные основные положения, которые, однако, произошли из хозяйственной и государственной жизни, с другой стороны, остаток свободы духовной жизни, осужденной однако, на бессилие по отношению к внешним обстоятельствам жизни.

С одной стороны, надо сказать, что единая свободная духовная жизнь отчленилась уже столетия назад, и что оттого, что ей не хотели отдать должное в формировании общественной жизни, эта свободная духовная жизнь стала абстрактной, чуждой жизни. Однако сегодня этой духовной жизни снова требуется вернуть ее силу, ее мощь, поскольку мы нуждаемся в воздействии духа на внешнюю, социальную жизнь. Вот ситуация, в которой мы находимся сегодня.

По другому пути пошла правовая жизнь. Тогда как духовная жизнь, будучи свободной, определенным образом эмансипировалась, правовая жизнь в течение последних столетий полностью сплавилась с хозяйственными отношениями власти. Этого совсем не замечали, но обе они совершенно слились. То, чем были экономические интересы и потребности, теперь выразилось и в общественных правах. Эти общественные права часто принимают за права человека. При точном рассмотрении они есть лишь принявшие правовой характер экономические и государственные интересы и потребности. Тогда как, с одной стороны, духовной жизни требуется ее сила, с другой стороны мы видим, что возникла путаница в отношении правовых и экономических условий. В том, что называют социальным вопросом, широкие круги населения по всему миру требуют дальнейшего сплавления правовой и хозяйственной жизни. Мы видим, что хотят с политическими, правовыми понятиями формировать совокупную жизнь экономики. И если мы рассмотрим излюбленные многими лозунги, то что это, если не окончательное сплавление правовой жизни с экономической? Мы видим сегодня, что радикально социалистическая партия, привлекающая широкие круги, требует, чтобы - как я уже здесь говорил - на экономическую жизнь была нахлобучена система централизованных, иерархически надстроенных, расчлененных управлений. Жизнь экономики должна быть полностью вправлена в чисто правовые отношения. Мы увидим именно это - что власть правовых отношений должна будет целиком и полностью распространиться на экономические отношения.

Это и есть то другое, что выступает в наше время как кризис, и вследствие чего можно сказать: когда эти политические и правовые отношения будут радикальным образом требовать для экономической жизни, определенным образом должна будет наступить тирания государства, правовой системы над жизнью экономики. Мы видим, что для экономической жизни и ее исцеления требуют не ее формирования из экономических отношений, а завоевания политической власти, чтобы с ее помощью забрать себе и овладеть жизнью экономики. Что такое диктатура пролетариата как не следствие окончательного сплавления правовой или государственной жизни с экономической?

Так здесь будет, правда негативным образом, доказано, насколько необходимо сегодня, основательно проверяя, взяться за взаимоотношения между правовой или государственной и экономической жизнью. Так, с одной стороны, видно, что свободная духовная жизнь частично эмансипировалась и требует своей первоначальной силы; с другой стороны, правовая жизнь, если ее все теснее связывают с хозяйственной жизнью, приводит в беспорядок весь социальный организм.

Довольно долго продолжалось, что под внушением единого государства мыслился единый социальный организм. Пришло время, когда плод этого мышления выступает перед нами в социальном хаосе, излившемся на большую часть цивилизованного мира. Экономика сильнейшим образом требует отделения от правовой жизни, т.к. было показано, какой беспорядок вызвала сама эта правовая жизнь в хозяйственной жизни, когда выступили окончательные следствия того, что развилось в течение последних столетий.

С такими явлениями считается импульс трехчленного социального организма. Я хотел бы на наглядном примере показать вам, что как раз в таких явлениях разрывается то, что в жизни должно действовать как единство. Сегодня говорят, что трехчленность социального организма хочет разорвать единство социальной жизни. В будущем же будут говорить, что эта трехчленность наконец-то в истинном смысле обосновывает это единство. То, что абстрактное стремление к единству как раз нарушало это единство, можно увидеть на наглядном примере. Сегодня определенные люди чрезвычайно гордятся тем, что могут теоретически различать право и мораль. Мораль есть оценка действий человека с чисто внутренней точки зрения его души. И как раз в вопросах мировоззрения очень тщательно отличают от этой моральной оценки правовую оценку, которая касается внешней общественной жизни, которая должна быть определена посредством постановлений, мероприятий государственной или другой общественной жизни.

О таком разделении морали и права ничего не знали вплоть до того момента, когда наступило новое техническое развитие экономики и новый капитализм. Только в последние столетия были разорваны импульсы права и морали. И почему? Потому что моральная оценка была отброшена на ту свободную духовную жизнь, которая эмансипировалась, но стала бессильной по отношению к внешней жизни, и существует в некотором роде для проповедования, для оценивания, но у которой исчезла сила действительно вмешаться в жизнь. Тогда те максимы, которые могут вмешаться в жизнь , нуждаются в экономических побуждениях, потому что чисто человеческие побуждения, отодвинутые в мораль, стали недоступны, и действенные хозяйственные побуждения превращаются в право. Так разрывается то, что действует в человеческой жизни: определение права и его прогревание человеческой моралью - разрывается то, что как раз должно быть единством.

В духовной жизни, которая должна иметь собственное управление - разве не станет каждый человек в определенное отношение к ней, если она развивается совершенно свободно, как я это описывал? Он будет воспитан в этой свободной духовной жизни, опять же он даст воспитать своих детей, он имеет свои непосредственные духовные интересы в этой духовной жизни, он связан с ней. И те же самые люди, которые так связаны с духовной жизнью, которые извлекают из нее силу, они же участвуют в правовой или государственной жизни и определяют в ней то, что действует между ними как правовой порядок. Они определяют этот правовой порядок из духа, который они воспринимают из духовной жизни. Этот правовой прядок непосредственно вырабатывается тем, что приобретается отношением к духовной жизни. И, опять-таки, то, что развивается между людьми демократически на почве правового порядка и что человек таким образом воспринимает как импульс своего отношения к другим людям, это он и несет, т.к., опять же, те же самые люди, которые имеют отношение к духовной жизни, они же участвуют и в правовой жизни и хозяйствуют в хозяйственной жизни. Организации, в которые он попадает, род и способ того, как он ассоциируется с другими людьми, того, как он вообще хозяйствует, все это пронизано тем, что он развивает в духовной жизни, ибо это те же люди, которые участвуют в трехчленном социальном организме; и не каким-либо абстрактным порядком, а посредством самих живых людей будет вырабатываться это единство. Нужно лишь, чтобы каждый из членов (социального организма), благодаря своей самостоятельности, развивал свою природу и сущность; именно так он сильнейшим образом сможет работать в направлении к единству. Каждый из членов может так работать, тогда как из-за внушения единого государства распадается даже то, что в жизни так внутренне сопринадлежит одно другому, как право и мораль. Следовательно, импульс трехчленности социального организма действует не для того, чтобы разделять сопринадлежное, а чтобы действительно приводить к совместному действию то, что должно действовать совместно.

Духовная жизнь, которую я вчера описывал, может развиваться лишь на своей собственной свободной основе. Но тогда, если ей предоставлено равное право наряду с обоими другими членами социального организма, она явится не чуждым жизни образованием, как та духовная жизнь, которая столетиями развивалась отчужденно и абстрактно, а будет развивать движущую силу, чтобы непосредственно вмешиваться во внешне действительную правовую и хозяйственную жизнь. Может показаться парадоксальным противоречием, когда, с одной стороны, утверждается, что духовная жизнь должна стать вполне самостоятельной, развиваться из своих собственных основ, и, все же, с другой стороны, она сможет вмешиваться в самые практические стороны жизни. Но именно тогда, когда дух предоставлен самому себе, он развивает импульсы, которые могут охватывать всю жизнь. Ибо этот предоставленный самому себе дух не понуждается прислушиваться к тому, что человек должен развивать во имя какого-то государственного шаблона; также не определяется он и тем, что поддерживается определенной экономической мощью, но он будет развиваться из условий человеческой индивидуальности, из наблюдения человеческих способностей, которые хотят проявиться в каком-нибудь поколении.

Но то, что хочет так выступить в каком-нибудь поколении, охватит не только природу, но, так как дух распространяет свой интерес на жизнь в целом, охватит прежде всего саму человеческую жизнь. Мы осуждены быть непрактичными в духовной области, потому что для собственно духовной жизни были оставлены лишь те области, которые не могут вмешиваться во внешнюю жизнь. С момента, когда духу доверят не просто регистрировать то, что парламенты определяют как государственное право, а когда будут от себя определять государственное право и каким оно должно быть, с этого момента сделают государственное право своим творением. И с момента, когда духу предоставят вмешиваться в хозяйственную жизнь, в механизм и порядок хозяйствования, он будет развивать определенные точки зрения и положения для этого хозяйства, а не просто предоставлять ему катиться дальше, оставаясь неохваченным мыслями. Тогда и в экономическом кругообороте он покажет себя способным к жизненной практике. Стоит только признать за ним силу вмешиваться в практическую жизнь, и он сделает это. Но такое воззрение на действительность необходимо, чтобы не отделять герметически дух в абстракции, а дать ему вливаться в жизнь. Тогда он оплодотворит экономическую жизнь, в то время как иначе она останется неоплодотворенной или оплодотворенной случайными явлениями.

Это нужно принимать во внимание, если мы хотим ясно видеть как в трехчленном социальном организме должны совместно работать дух, право или государство и экономика. По этим вопросам даже очень проницательные личности современности находятся в совершенной неясности. Эти проницательные личности часто видят, что в экономической жизни, которая изгнала из себя дух, развились состояния, ставшие социально невыносимыми. У нас есть очень видный мыслитель, который нашел, например, следующее: в экономической жизни мы видим прежде всего систему потребления, которая в высочайшей степени ведет к социальным бедам. Те, кто могут, потребляют то или иное, являющееся ,в сущности, роскошью. - Этот мыслитель указывает на то, какую роль в жизни человека играет сегодня то, что он называет роскошью, какую роль она играет также в экономической жизни. Конечно это легко; стоит лишь указать, например, на покупку дамой жемчужной нити. Многие сегодня сочтут это еще совсем маленькой роскошью. Но при этом они не задумываются, чего, собственно, стоит эта жемчужная нить в сегодняшней экономической структуре. За стоимость этой жемчужной нити можно в течение шести месяцев содержать пять семей рабочих! Да, это можно понять и искать в этом помощи из духа. Видный мыслитель, которого я здесь имею в виду, нашел, что необходимо, чтобы государство - разумеется, все вдохновляются государством! - ввело высокие цены на предметы роскоши, именно такие цены, чтобы людям вообще отбить охоту создавать такую роскошь. Он не поддается возражению, которое делают очень многие, что когда роскошь обложат налогом, то ее оставят и государство ничего не будет от нее иметь. Он говорит: нет, это как раз правильно, если роскошь прекратится, ибо обложение налогом должно иметь нравственную цель. Человеческой нравственности надо способствовать налогообложением.

Видите, таково мышление. Люди имеют столь мало веры в силу человеческого душевного, человеческого духовного, что то, что должно произрастать из них, хотят вызвать посредством обложения налогом, т.е. права! Неудивительно, конечно, что так нельзя прийти к единодушному расчленению жизни.

Тот же мыслитель указывает затем на то, что приобретение имущества будет несправедливостью, потому что в нашей жизни возможны монополии, что социальная жизнь еще находится под влиянием права наследования и т.д. Он снова делает предложение регулировать все это посредством налогового законодательства. Если как можно сильнее обложить налогом наследуемое владение, тогда, как он думает, возникнет справедливость относительно владения. Так же могли бы посредством государственных законов, то есть правовых положений, действовать против монополий и тому подобного. Примечательно, что этот мыслитель говорит: да, здесь совершенно не важно, чтобы все это действительно определялось посредством государственных законов, налоговых законов и т.д., ибо ценность таких государственных законов весьма спорна, они вызывают совсем не то, что должны вызывать. Теперь, однако, он говорит: дело не в том, чтобы эти законы действительно поднимали нравственность, препятствовали монополиям и т.д., а дело в образе мыслей, из которого формируются эти законы.

Но таким образом круг полностью замыкается. Видный политический мыслитель современности говорит примерно то, что я вам сейчас охарактеризовал. Этический образ мыслей он хочет вызвать посредствсом законодательства; но дело не в том, чтобы наступил успех этого законодательства, а чтобы люди имели соответствующие убеждения! Это прямо китаец, который хочет поймать себя за собственную косу. Вот это странное круговое умозаключение, которое основательно действует в нашей жизни. Ибо посредством такого образа мыслей создают сегодня общественную жизнь. И не видят, что нужны основы для действительно нового формирования социальной жизни: духовная жизнь в своей самостоятельности, правовая жизнь в своей самостоятельности, в своей отделенности от хозяйственной организации как таковой.

Такие вещи выступают сегодня особенно ясно, например у Роберта Вильбрандта, написавшего книгу о социализме, которая только что вышла. Тут видно, что у чрезвычайно благомыслящих людей, имеющих прямо-таки моральный облик для нового формирования социальной жизни, выступает, хотелось бы сказать, легкое указание на абсолютную необходимость духовной основы социального устройства, но повсюду отсутствует понимание, как достигнуть этой духовной основы. Роберт Вильбрандт это не человек, говорящий из голой теории. Во-первых, он говорит из теплого и социально-одухотворенного сердца. Во-вторых, он объездил весь мир, чтобы узнать социльные отношения, и он верно описывает в своей книге, как тяжела человеческая нищета по всему цивилизованному миру. Он дал наглядный пример нищеты пролетариата в цивилизованном мире. Но он также со своей точки зрения указал на то, что в разнообразнейших областях, в которых сегодня социальный вопрос стал актуальным, люди пытались строить заново, но они либо терпели провал, либо, как ясно обнаруживается в сегодняшней Германии, должны провалиться; и Роберт Вильбрандт пришел к полной ясности в понимании того, что все попытки, строящиеся на сегодняшнем понимании, должны терпеть фиаско. Приблизительно этим он кончает свою книгу. После того, как на это указывается в разных местах его книги, она заканчивается таким странным образом. Он говорит: эти попытки должны провалиться, ни к какому построению они не приведут, ибо у социального организма сегодня нет души, и пока он не обретет душу, он не произведет ничего плодотворного. - Чрезвычайно интересно, что книга заканчивается на этой ноте, что она не говорит как же должна быть найдена эта душа.

Именно этого хотел бы импульс трехчленности социального организма: не говорить теоретически, что необходима душа, и ждать, пока душа сама появится, а указать на то, как будет развиваться душа. Она разовьется, если высвободят духовную жизнь из государственной и экономической жизни. И тогда эта духовная жизнь, если только она сможет следовать тем побуждениям, которые человек сам себе создает для духа, станет достаточно сильной , чтобы вмешиваться также в остальную практическую жизнь. Тогда эта духовная жизнь будет формироваться так, как я попытался вчера описать. Тогда она будет содержать действительность в себе. И тогда о ней можно будет сказать, что на нее мы в состоянии возложить то, что, например, возложено на нее в моей книге "Сущность социального вопроса в жизненных необходимостях настоящего и будущего".

Конечно, сегодня можно указать на то - и мы это сделали во втором докладе - что в общественном экономическом процессе действует капитал. Но если просто говорят о том, что капитал должен быть упразднен или переведен в общее владение, то не имеют понятия о том, как, собственно, в сегодняшней экономической жизни действует капитал, особенно при сегодняшних производственных отношениях, как необходимо, чтобы имели место накопления капитала, чтобы способные люди путем управления массами капитала могли работать для служения обществу. Поэтому в моей "Сущности социального вопроса" управление капиталом было сделано зависимым от духовной жизни при содействии самостоятельной правовой жизни. В то время, как мы сегодня говорим, что хозяйствует сам капитал, от импульса трехчленности социального организма желают, что, хотя и можно было создавать накопления капитала, но чтобы управление этим скоплением капитала возможно было тому, кто из духовной жизни развил необходимые способности для какого-нибудь предприятия, но чтобы, однако, эти скопления капитала управлялись тем, кто их собрал, лишь до тех пор, пока он может ими управлять лично. В момент, или, по крайней мере, вскоре после того момента - нам незачем сегодня входить в подробности - когда он со своими способностями не может больше сам заниматься управлением капиталом, если он чувствует себя к этому неспособным, он должен дать позаботиться о нем какой-нибудь корпорации духовной жизни, чтобы это предприятие могло снова перейти к наиболее способному, который сможет им управлять на благо общества. Это значит, что переход предприятия к какому-либо индивидууму или группе индивидуумов связан не с покупкой, а с тем, что происходит из возможностей самого человека, от способного к способному. От этого перехода зависит социальное благо будущего. Этот переход, однако, не будет экономическим, как теперь, а будет происходить из импульсов человека, которые он получает из самостоятельной духовной жизни и из самостоятельной правовой жизни. В духовной жизни будут существовать даже корпорации, связанные со всеми другими областями духовной жизни, обязанностью которых будет управление капиталом.

Так мог я переход средств производства к обществу заменить циркуляцией средств производства в социальном организме, переходом от способного к способному; и эта циркуляция зависит от самостоятельности духовной жизни, которой она известным образом вызывается, производится. Так что можно сказать: в том, что действует в экономическом обороте, действует сила правовой и духовной жизни. Нельзя помыслить себе единство в экономической жизни более тесным, чем оно будет производиться такими мероприятиями. Но поток, включающий в себя экономическую жизнь, происходит из самостоятельной духовной жизни, из самостоятельной правовой жизни. Человек не будет больше отдан на волю случая, действующего просто посредством спроса и предложения или других факторов, но в экономической жизни будет действовать разум и правовые отношения между людьми. Следовательно, будут сотрудничать дух, право и экономика, хотя они и будут управляться отдельно друг от друга, потому что человек, принадлежащий всем трем, будет вносить необходимое из одной области в другую. Конечно, чтобы это возникло, люди должны освободиться от многих предрассудков.

Сегодня еще совершенно уверены, что средства производства, земля и почва есть вещи экономической жизни. Импульс трехчленности социального организма желает, чтобы в хозяйственной жизни управляли лишь противостоящие друг другу ценности, к которым должны будут приближаться цены, так что определение цен есть то, что, в сущности, выходит в конечном счете из управления хозяйством.

Но сделать определение цен справедливым невозможно, если в хозяйственной жизни действуют средства производства, земля и почва как таковые. Право на распоряжение землей и почвой, которое сегодня концентрируется в праве собственности на них, и право на распоряжение готовыми средствами производства должны быть не хозяйственными делами, а делами частью духовными, частью правовыми. Это значит, что перевод земли и почвы от одного лица или группы лиц к другой, должен быть не следствием покупки или наследования, а передачей на основе права или из принципов духовной жизни. Средства производства, которые преимущественно лежат в основе образования капитала, могут что-нибудь стоить лишь до тех пор, пока они не готовы. Когда они готовы, тогда ими управляет тот, кто вызвал их к существованию, ибо он лучше всех понимает их, но лишь до тех пор, пока он может это делать сам. Позже они представляют собой не товар, который может быть продан, а могут быть переданы от лица или группы лиц другим лицам лишь посредством правового или соответственно духовного назначения, реализуемого через право.

Так то, что сегодня неправильным образом находится в хозяйственной жизни - право на распоряжение землей, почвой и средствами производства - будет поставлено на самостоятельную правовую основу при содействии основы духовной.

Сегодняшним людям эти идеи еще могут показаться чуждыми. Но это как раз печально, горько, что они кажутся чуждыми. Ибо только посредством того, что эти вещи войдут в человеческий дух, в человеческие сердца и души, так что люди будут вести себя согласно им в социальной жизни, лишь тогда сможет прийти то, что столь многие хотели бы осуществить совершенно иным образом, но никогда не могли осуществить. Нужно, наконец, понять, что многое, кажущееся сегодня еще парадоксальным, действительно здоровой социальной жизни будет казаться само собой разумеющимся.

Не из страстей, влечений и эмоций, из которых сегодня часто выставляются социальные требования, выдвигает свои требования импульс трехчленности социального организма. Он выдвигает их из изучения действительного развития человечества в новое время и вплоть до настоящего времени. Он видит, например, что в ходе долгих столетий одна социальная форма упраздняла другую. Возвращаясь дальше позднего средневековья - в позднее средневековье еще простиралось что-то, особенно в европейском цивилизованном мире - мы находим такую структуру общественной жизни, о которой можно говорить как об обществе власти. Общество власти возникало вследствие того, что - чтобы привести только один пример - какой-нибудь завоеватель со своей свитой обосновывался где-нибудь, делая свою свиту рабочими. Тогда посредством индивидуальных свойств вождя или его индивидуальных способностей, или мнимых индивидуальных способностей возникало социальное отношение между его властью и властью тех, кого он сначала привел и которые затем стали его слугами или его рабочими. Тогда то, что брало начало в одном или в аристократической группе некоторым образом как образцовое для социального организма, переходило на всех, продолжало жить в общности. Воля, которая была в общности, была лишь отпечатком, проекцией единичной воли.

Под влиянием нового времени, разделения труда, капитализма, технической культуры на место этого общества власти, но целиком продолжая его импульсы, среди людей выступило общество обмена. То, что производил отдельный человек, становилось товаром, который он обменивал другим. Ибо, в конце концов, денежное хозяйство также не является ничем другим, т.к. оно есть связь с другим отдельным человеком или с другой группой. Оно есть обменная связь. Общество становится обменным обществом. Тогда как в обществе власти общность должна иметь дело с волей отдельного человека, которую она воспринимает, обменное общество, в котором мы еще находимся и выйти из которого стремится значительная часть сегодняшнего человечества, должно иметь дело с волей отдельного человека, противостоящей воле другого отдельного человека, и только из совместного действия от одной единичной воли к другой, как случайный результат, возникает общая воля. Из того, что происходит между отдельными людьми, здесь всходит то, что образуется как экономическое общество, что образуется как богатство, что развивается как плутократия [прим.: правление богатых] и т.д. Во всем этом, однако, действует то, что имеет дело со столкновением одной единичной воли с другой.

Нет ничего удивительного, что старое общество власти не могло стремиться ни к какой эмансипации духовного. Ибо тот, кто был вождем, из-за своих способностей признавался также вождем духовного и вождем правового порядка. Понятно, однако, также, что в обществе обмена особенно преобладает правовой, государственный, политический принцип. Мы ведь видели, на чем, собственно, хочет основываться право, хотя в сегодняшнем социальном порядке это желание не приводит к правильному выражению. Право, в сущности, должно иметь дело с тем, что отдельный человек должен делать как равный по отношению к другому, равному ему. В обществе обмена отдельный человек должен иметь дело с отдельным человеком. Таким образом, общество обмена заинтересовано в том, чтобы превратить экономическую жизнь, где также отдельный человек должен иметь дело с отдельным человеком, в правовую жизнь, т.е. экономические интересы преобразовать в правовые положения.

Как старое общество власти переходит в общество обмена, точно так же из внутреннейших импульсов человеческого развития это общество обмена стремится сегодня к новому обществу и как раз на экономической почве. Ибо общество обмена, присвоив себе духовную жизнь, сделав ее несвободной, чуждой жизни, мало-помалу стало просто экономическим сообществом, и как таковое оно выдвигается как требование известными радикальными социалистами. Но из глубочайших импульсов сегодняшнего человечества это общество обмена хочет перейти в то, что я хотел бы назвать коллективным обществом сообществом - если это название указывает на что-нибудь, но это новое дело, а для новых дел, как правило, не имеют подходящих обозначений, которые должны быть построены из речи. Общество обмена должно перейти в общество-коммуну.

Как будет сформировано это сообщество? Как в обществе власти единичная воля или воля аристократии, то есть также род единичной воли, известным образом продолжает действовать в обществе, так что отдельные люди в своих волеизъявлениях представляют лишь продолжение воли отдельного человека, и как общество обмена имеет дело со столкновением одной единичной воли с другой, точно так же экономический порядок общества-коммуны должен будет иметь дело с родом общей воли, которая теперь действует обратно на волю отдельных людей. Ибо я объяснил во втором докладе, что в области экономической жизни должны выступить ассоциации различных экономических отраслей, ассоциации производственных отраслей с потребителями, так что везде ведущие хозяйство должны объединиться с хозяйственно потребляющими. Ассоциации будут заключать соглашения между собой. Внутри групп, которые будут или больше или меньше, будет возникать род общей воли. К этой общей воле стремятся многие тоскующие о социализме. Только они представляют себе дело в высшей степени неясным, не разумным образом.

Как в обществе власти единичная воля работала в общности, так же в сообществе будущего общая воля целого должна будет работать в отдельном человеке.

Но как это станет возможным? Что должно быть в общей воле - ведь она должна возникнуть путем совместного действия единичных воль, единичные воли должны дать нечто таков, что не будет тиранией для отдельных людей, в чем отдельный человек мог бы чувствовать себя свободным. Что должно присутствовать в этой общей воле? В этой общей воле должно присутствовать то, что могут воспринимать отдельная душа и отдельный человеческий дух, с чем они могут объявить себя согласными, во что они могут вживаться. Это значит, что то, что живет в отдельном человеке, дух и душа, это должно жить в общей воле сообщества. Это возможно не иначе, чем при условии, что те, кто формирует эту общую волю, из единичной воли несут в своем волении, в своем ощущении полное понимание отдельного человека. В эту общую волю должно влиться то, что ощущает отдельный человек как свое собственное духовное и телесное. Только тогда оно должно вноситься.

Иначе было в инстинктивном обществе власти, где отдельный человек был признан общностью потому, что отдельные люди в ней не проявляли своей собственной воли; иначе было в обществе обмена, где сталкиваются единичные воли и выходит род случайной общности; но должно быть по-другому, если на отдельных людей должна действовать организованная общая воля. Тогда никто, принимающий участие в формировании этой общей воли, не может не понимать то, что является истинно человеческим. Тогда нельзя подходить к жизненному воззрению с абстрактным естествознанием, направленным просто на внешнюю природу, никогда не могущим понять целого человека. Тогда должны подходить к жизненному воззрению с духовной наукой, которая вызывает соответствующее ощущению и воле понимание отдельного человека, потому что охватывает всего человека с его телом, душой и духом.

Поэтому если хотят вызвать общественный экономический порядок, то его смогут вызвать, только если сумеют одушевить его из самостоятельной духовной жизни. И эта свободная духовная жизнь не окажется непрактичной, она покажет себя очень практичной. Лишь тот, кто пребывает в несвободной духовной жизни, может жить так, чтобы размышлять о добре, о зле, о правильном и истинном, о прекрасном и безобразном только во внутреннем своей души. Но тот, кто, благодаря духовной науке, смотрит на дух как на нечто живое, кто постигает посредством духовнонаучного познания, тот будет практичен во всех своих действиях, особенно в отношении человеческой жизни. Что он воспринимает в себя из духовного воззрения, то переходит непосредственно в руки, то переходит в каждое жизненное движение, то формируется действительно так, что может вживаться в непосредственную практическую жизнь. Чуждой жизни будет лишь духовная культура, изгнанная из практической жизни. Духовная культура, которой дают влиять на практическую жизнь, развивается к практике. Кто действительно знает духовную жизнь, тот знает, как мало практическая жизнь удалена от того духовного элемента, который отдан своему собственному побуждению. Я хотел бы сказать: никак не является хорошим философом тот, кто при необходимости не может нарубить дрова, ибо кто хочет обосновать философию, не умея приложить руку к практической жизни, тот не обосновывает никакой философии, тот обосновывает чуждую жизни философию. Настоящая духовная жизнь практична.

Под влиянием того, что возникло в течение столетий, можно понять, когда сегодня как раз люди, которые стоят в сегодняшней культурной жизни, сегодняшней ведущей духовной жизни, как, например, Роберт Вильбрандт, написавший свою социализацию из действительно хорошего мнения, из действительно социального морального взгляда, когда такие люди все же говорят: никакая сознательная практическая работа невозможна, т.к. души не хватает - когда они не могут подняться к тому, чтобы спросить о реальности душевного образования, душевного формирования, не могут спросить: что делает реально свободная духовная жизнь также для государственной, для экономической жизни? Эта свободная духовная жизнь, как я показал, будет правильным образом сотрудничать с экономической жизнью. Но тогда и экономическая жизнь, могущая сотрудничать с государственной и духовной жизнью, всегда сможет формировать таких людей, которые опять создадут побуждение к духовной жизни.

Посредством трехчленности социального организма будет вырабатываться свободная, действительно совместная жизнь. Поэтому к человеку, который из некоего инстинкта, но совсем не из действительного жизненного мужества требует какой-то неопределенной души, неопределенного духа, хотелось бы обратиться с призывом: научись познавать, что такое действительность духа, дай духу то, что он есть, дай душе то, что она есть, и в экономической жизни тоже появится то, что суть экономика.