Глава 2. Римские миссионеры: массовые обращения

С самого начала образование римско-католических миссий было тесно связано с военно-политическими успехами Рима. Главным фактором роста церкви явились массовые обращения населения. Ставка делалась на политических лидеров, которым предлагалась военная помощь, в результате чего они, не задумываясь, становились номинальными христианами, а их подданные довершали дело. В некоторых случаях потребность в военной помощи сочеталась с суеверным убеждением, что христианский Бог будет более эффективным помощником в битве, чем языческие боги. Подобный случай произошел с Хлодвигом, королем франков V в. Он женился на христианской принцессе, но отказывался отречься от языческих божеств, пока не оказался на грани военного поражения. В тот момент он поклялся, что будет служить только христианскому Богу, если его армия победит. В Рождество 496 г. он отпраздновал победу, приняв крещение вместе с тремя тысячами своих воинов. Причина его обращения, согласно Норману Кантору (Norman Cantor), "оказалась простой: он увидел, что, приняв католическую веру, он становится единственным верующим германским королем в Галлии" и "в качестве приверженца католицизма ему будет легче добиться лояльности галлоримлян посредством последующих побед".

Массовое обращение армии Хлодвига было первым из многих последовавших в истории Средних веков, и именно этот метод, как пишет Брюс Шелли (Brace Shelly), "обратил Европу". Концепция индивидуального обращения стала "методом, используемым протестантскими миссионерами в евангелических движениях XIX в. и затрагивающим каждое сердце в отдельности", а такие "массовые обращения" в Средние века позволили Римской католической церкви существенно расширить свои владения.

Однако и тогда существовали люди, которые по-настоящему заботились о действенности христианского миссионерского движения. Один из них - Григорий Великий (540-604), наиболее способный и влиятельный епископ Рима за весь средневековый период. Его можно назвать миссионером первого ранга. Благодаря его настойчивым увещеваниям была организована первая миссионерская команда, получившая папское благословение. Когда Григорий был монахом, его сильно заботила проповедь благовестия язычникам непосредственно за пределами империи. Но только после того, как он стал римским епископом, этот человек смог претворить свои мечты в жизнь. Рассказывают, как он был тронут, когда на невольничьем рынке увидел белокурых британских мальчиков и сказал: "Это истинные ангелы, пусть они и станут ангелами". Правда это или нет, Григорий считал миссионерскую деятельность в Британии делом первой необходимости, и в 596 г. он отправил в эту страну Августина и группу монахов, хотя и не без проблем и отсрочек. [Не путать с Августином Аврелием (354-430), христианским философом и теологом, признанным в католицизме святым. - Примеч. пер.] Несмотря на свою искренность и благочестие, Августин оказался не самым лучшим руководителем. По пути в Британию, пересекая Галлию, он и его монахи повернули обратно, утверждая, что "не следует заставлять их предпринимать такое опасное, тяжелое и неопределенное путешествие" через "варварскую и свирепую страну, населенную неверующими". Его страхи были необоснованными, и Григорий написал им письмо, настаивая на продолжении похода. Они вернулись и стали теми людьми, благодаря которым в Англии утвердилась Римская католическая церковь. Эффективность их служения в Англии снизилась из-за их отказа согласовать свои действия с кельтскими миссионерами, оказавшимися там первыми.

Когда Августин и его монахи евангелизировали Англию и крестили тысячи новообращенных, они столкнулись с трудными проблемами языческих традиций. Могли ли языческие ритуалы сосуществовать с христианскими и что делать с языческими храмами? В ответ на такие вопросы Григорий установил на века важные стандарты римско-католической политики как образец для подражания:

"Языческие храмы этих народов разрушать не стоит, только идолов, находящихся в них... Если храмы построены хорошо, следует очистить их от служения дьяволу и приспособить к поклонению истинному Богу... Поскольку народ привык убивать большое количество быков для принесения жертвы дьяволу на совместных сборищах, благоразумно устроить для народа вместо тех обычаев свой праздник. Люди должны научиться убивать животных не в честь дьявола, но в честь Бога и себе в пищу... Если мы позволим им эти утехи, то скорее найдем путь к достижению истинной внутренней радости... Несомненно то, что невозможно искоренить из грубых сердец все их языческие верования сразу, так же, как человек, решивший взобраться на высокую гору, не станет пытаться одолеть эту гору большими прыжками, но будет брать ее шаг за шагом в спокойном темпе".

Среди других монахов, служивших в Средние века миссионерскому делу, наиболее примечательным был Бонифаций, апостол богослужения в Германии. А в конце Средних веков уже большое количество римско-католических служителей считали миссионерство своим жизненным призванием. Это стало возможным благодаря активному участию в благовестии монастырских орденов, самыми деятельными из которых были францисканцы, доминиканцы, августинцы и иезуиты. С помощью членов этих орденов Римско-католическая церковь твердо обосновалась на всех континентах и постепенно стала доминировать на религиозной сцене во многих частях мира.

Хотя в христианских миссиях в эпоху Средних веков преобладали католики, они не были единственными миссионерами в этот период. Совершенно отдельно от римского католицизма действовала Восточная, или Несторианская, церковь, распространившая Евангелие во время своего бегства от преследований в Азию. Согласно историку Джону Стюарту (John Stewart), Несторианская церковь стала "самой миссионерской церковью в мире из всех возможных". Из своей цитадели в Малой Азии они отправились в Персию и на Аравийский полуостров, чтобы избежать преследований со стороны римских властей и руководителей католической церкви. Но там они встретили яростный отпор в лице зороастризма, а позже и мусульман, и пошли дальше на Восток, в Центральную Азию, Индию, Афганистан и Тибет - районы, которые стали "центрами христианской деятельности". Это были люди огромной веры, сведущие в Писаниях, большую часть которых они знали наизусть. "Некоторые фактически заучивали весь Новый Завет на память. Они основывали школы, где обучали молодых людей, и монастыри, напоминающие современные библейские институты, вовлекая молодых и взрослых людей в постоянную и активную евангелическую деятельность".

Из Центральной Азии несториане двинулись дальше на восток и к IX в. достигли территории Китая, а оттуда направились в Корею, Японию и Юго-Восточную Азию. Их влияние продолжало расти, и к XIII в., по существующим подсчетам, в Китае и окружающих областях уже насчитывалось не менее двадцати семи метрополий патриархов и двухсот епископов под их руководством. Но затем эта мощная миссионерская церковь быстро пришла в состояние упадка. Миролюбивые несториане не могли противостоять воинственным исламским фанатикам, еще хуже были армии Чингисхана и других варваров, опустошавших огромные территории Азии, включая основные центры несторианского христианства.

Эра христианских миссий закончилась и была забыта. Из-за ранних доктринальных разногласий между несторианами и руководителями Западной церкви по вопросу двух естеств Христа римские католики видели в несторианах еретиков, а их великие и героические миссионерские подвиги в расчет не принимались. Лишь в последние годы ученые поняли, что обвинения в ереси оказались сильно преувеличены, и только тогда мир начал понимать, какое наследие оставили христианскому миссионерскому движению несторианские верующие.

Позднее Средневековье стало временем быстрого роста и распространения римских католических миссий. В век Просвещения и Реформации этот рост продолжался. Религиозные ордены распространились по всему миру, и миссионерское движение Римской католической церкви становилось все более разнообразным и децентрализованным. Чтобы исправить возникшую ситуацию, ватиканские чиновники в XVII в. объединили свои усилия. Под прямым контролем Ватикана была образована Святая Конгрегация распространения веры (Sacred Congregation for the Propagation of the Faith), или просто "Пропаганда" (Propaganda), с целью ослабления влияния Испании и Португалии на миссии в Новом Свете.

Эта организация объединила католических служителей, наделенных властью распространять веру. Положившись почти полностью на французских миссионеров, "Пропаганда" медленно и основательно принялась за работу, и к началу XVIII в. миссионерская деятельность активно и успешно велась уже в нескольких регионах мира. Но это длилось недолго. Самые различные факторы, включая либеральные теологические тенденции, рационализм, соперничество с протестантизмом, запрет на деятельность иезуитов (приведший к возвращению на родину 3500 миссионеров) и Французскую революцию, медленно, но верно способствовали упадку католических миссий. К 1800 г. число миссионеров, находившихся в прямом подчинении "Пропаганде", сократилось до трех сотен.

В течение XIX в. католические миссии начали медленно возрождаться, а к 1850 г. Римская католическая церковь полностью возобновила свою работу по благовестию среди других народов. Возрастающая роль женского служения наиболее замечательным образом доказана примером Анн-Мари Жавуи (Anne-Marie Javouhey), которая начала работу в Африке в 1822 г. После ее смерти в 1851 г. девятьсот сестер святого Иосифа в голубых платьях были рассыпанны по всему миру. Девятнадцатый век явился свидетелем еще большего распространения миссий от Римско-католической церкви, и к концу 1960 г. по всему миру насчитывалось около ста тысяч священников и светских служителей миссий. Почти половина из них - это одинокие женщины, католические сестры. Ими восхищается весь мир, отмечая их заслуги. Так, например, мать Тереза, отдавшая жизнь служению церкви и человечеству, награждена Нобелевской премией.

Процесс развития римско-католических миссий в Центральной Европе в начале Средних веков был завершен работой Бонифация. Его называют "самым великим из всех миссионеров Темных веков", "одним из самых замечательных миссионеров во всей истории распространения христианства" и "человеком, который оказал более существенное влияние на историю Европы, чем любой другой англичанин за всю человеческую историю". Все же, несмотря на его искренние попытки выполнить задачу миссий так, как понимали эту задачу он и римско-католические чиновники, его карьера, по словам В. Реймонда Эдмана, "отражает пониженный духовный тон

английского и континентального христианства, которое стало ценить церковь больше, чем Христа, таинства больше, чем Писания".

Бонифаций родился в Англии, в Девоншире, в конце VII века. В юности он пошел в монастырь, а в возрасте тридцати лет был рукоположен в священники. Хотя он имел возможность отличиться как священник на родине, его глубоко заботили судьбы некрещенных язычников на континенте. Его первое путешествие к фризам в Голландию оказалось, однако, неудачным из-за политической оппозиции и возникших беспорядков. Он вернулся домой, столкнувшись с соблазном остаться и принять должность главы монастыря; но стремление к миссионерской деятельности не покинуло его, и в 718 г., три года спустя после своего первого путешествия во Фрисландию, он отправился на континент. На этот раз его путь лежал в Рим. Первая неудачная попытка научила его многому. Папское признание и поддержка были бы очень важны для него, он искал и нашел их в Риме. Эта поддержка обеспечила ему помощь в дальнейшей работе. Больше он не был независимым миссионером, самостоятельно отправляющимся евангелизировать языческий мир. Он стал римским посланником, призванным установить папскую власть над церковью в Центральной Европе.

Бонифаций вначале отправился в Германию, а затем на три года опять в южную часть Фрисландии. Оставшуюся часть своей жизни он прослужил в Германии. В 723 г. он совершил свое второе путешествие в Рим, где был посвящен в сан епископа миссионеров в Германии папой Григорием II. После возвращения в Германию Бонифаций всерьез занялся миссионерской деятельностью и своей смелостью завоевал уважение и популярность по всей Рейнской области. За время его отсутствия многие из так называемых христиан вернулись к языческим обрядам и оказались вновь вовлечены в поклонение духам и занятия магией. Чтобы противостоять такому осквернению, по убеждению Бонифация, следовало применить жесткие меры, а потому он смело нанес удар в самое сердце местного языческого поклонения. Он собрал большую толпу в Гейсмаре, где находился священный дуб бога грома, и на ее глазах начал его рубить. Это было вызовом, который привлек внимание людей и убедил их в том, что ни у дуба, ни у бога, которому они в нем поклонялись, не было никакой сверхъестественной силы. Этот случай также поднял влияние Бонифация в глазах народа, и вскоре стали возникать причудливые рассказы о том, что "когда мощное дерево упало, его ствол распался на четыре части, которые чудесным образом превратились в четыре направляющих креста одинаковой длины".

Это "был мастерский прием в миссионерской политике", согласно Филиппу Шаффу, после которого тысячи людей признали превосходство христианского Бога и обратились к вере в Него. Бонифаций уверовал в правильность своих действий, увидев такой результат, и продолжал в том же духе, требуя разрушения храмов и жертвенников, разбивая священные камни на мелкие куски. Постепенно он стал сомневаться в обоснованности такого агрессивного подхода. Он поделился своими мыслями с другим епископом, который считал, что такие насильственные меры не являются проявлением мудрости, и посоветовал более осмысленный подход, приводящий к успешным результатам. Он объяснил, что следует "задавать людям вопросы об их богах, расспрашивать об их происхождении, об их возможных человеческих характеристиках, их связи с началом мира, изыскивая противоречия и нелепости в ответах, чтобы привести их в замешательство и смущение".

Уничтожение священных деревьев и разрушение храмов стало эффективным началом евангельской кампании. Но вскоре стало ясно, что в первую очередь необходимо строить прочную и основательную церковь. От своих кельтских предшественников Бонифаций перенял, а затем развил концепцию монастырских миссий, обеспечивавших возможность подготовки местного духовенства. С ним работало несколько монахов, и каждый был прикреплен к определенной территории, где организовывался монастырь и проводились занятия для вновь обращенных. Истинно новаторским аспектом его служения явилось то, что он широко привлекал женщин к миссионерскому служению. "Впервые за все столетия, - пишет Латуретт, - мы видим, что женщины принимают активное участие в работе миссий... И вплоть до XIX в., исключая лишь период возникновения активного моравского движения XVIII в., не было такого значительного их количества среди представителей активной веры у народов, ставших христианскими"".

В 737 г., после третьего посещения Рима, Бонифацию разрешили организовать епископат в Баварии, а в 744 г. он основал знаменитый монастырь в Фульде, который и по сей день остается центром римского католицизма в Германии. Феноменальные успехи, приписываемые Бонифацию, не могли бы осуществиться без могущественной поддержки Карла Мартела, чья победа над мусульманами в битве при Туре в 732 г. ознаменовала поворотный момент в борьбе против ислама. "Без защиты со стороны принца франков, - писал Бонифаций, - я не мог бы ни править людьми и церковью, ни защитить служителей и священников, монахов и монахинь; я не мог бы предотвратить практику языческих обрядов и жертвоприношений идолам без его разрешения и того благоговения, которое вызывает его имя".

До самого конца служение Бонифация было большой опорой для Римской католической церкви: он "обращал сердца языческих германцев в католическую веру", говоря его словами, "и собирал их как детей в лоно Матери Церкви". Поэтому неудивительно, что деятельность Бонифация проходила вразрез с миссионерской активностью кельтских и французских монахов. "Он собирал плоды их трудов, - утверждает Шафф, - и уничтожал возможность дальнейшего их использования, что можно было бы сохранить либеральной христианской политикой. Он ненавидел любое проявление личности... Для него истинным христианством была только тождественность с католичеством..." Тот факт, что многие кельтские миссионеры были женаты и защищали институт брака духовенства, Бонифаций полагал абсолютно неприемлемым. Пропитанный римским рвением к всеобщему униформизму, даже за такие пустяковые разногласия, как дата Пасхи, право есть определенные продукты и частота осенения себя крестом во время мессы, он считал себя вправе объявлять своих соперников ложными пророками.

В последние годы своего служения Бонифаций оставил административную деятельность в церкви, поглощавшую столько энергии, и вернулся к первооткрывательской миссионерской работе. "Преобладавший в нем дух миссионерства, - пишет Нейл, - опять погнал его в земли, где о Христе никогда не слышали". В 753 г. он вернулся в Голландию, чтобы служить фризам, большинство из которых так и оставались неверующими. Там, на берегах речки Борне, он и пятьдесят его помощников и последователей разбили стоянку, готовясь к службе конфирмации новых обращенных. Но эта служба так и не началась. На Бонифация и его спутников напала банда вооруженных язычников и убила их. Так закончилось служение самого энергичного и самого выдающегося средневекового миссионера.

Ранние римско-католические миссии в Скандинавию, как и в Германию, были тесно связаны с политическими и военными действиями. Первые христиане появились в этой части мира благодаря торговцам, а затем в 826 г. король Харальд (Гаральд) Датский вместе с женой и четырьмя сотнями царедворцев и последователей приняли крещение в надежде на получение военной помощи от франков. Хотя такие массовые обращения не затрагивали духовной стороны, они открывали дорогу миссионерам для дальнейшего их служения. И после обращения короля в христианство Ансгар был назначен начать благовестие в Скандинавии.

Ансгар, которого часто называют "апостолом Севера", родился во Франции в 801 г. В возрасте пяти лет он был отдан на воспитание в монастырь в Корби (или Корбей старый), основанный двумя веками раньше Колумбой. Самым высоким устремлением Ансгара, мистика, движимого откровениями и мечтами, было получить венец мученика. Поэтому он ухватился за новое и опасное назначение с большим энтузиазмом. Однако, когда политическая и военная несостоятельность короля Харальда стала очевидной, его надежды обратить датчан скоро угасли. Менее чем через три года Ансгара вместе с королем изгнали из Дании.

Как только их вынудили покинуть Данию, он получил приглашение от шведского короля прибыть к нему еще с одним миссионером. Ансгар и еще один монах немедленно отправились в путь морем, но на корабль напали пираты и ограбили их, отобрав все имущество. Несмотря на это, они прибыли в Швецию, где их тепло приветствовал король Бьерн и где миссионеры получили свободу проповеди. Обращенных было много, особенно среди аристократов, но, как и в случае с обращением короля Харальда, главным объяснением их крещения оставались явные политические расчеты.

Труд Ансгара оказался настолько значительным с точки зрения политических перспектив и достижений, что император Людовик Благочестивый выдержал упорную борьбу с папой Григорием IV, чтобы назначить Ансгара на пост архиепископа Гамбурга для скандинавских и славянских государств Северной Европы. Чтобы помочь Ансгару в его трудах, Людовик дал ему богатый монастырь в Западной Фландрии, ставший его финансовым источником, позволившим раздавать щедрые дары провинциальным правителям. Ансгар набрал монахов из Корби себе в помощь, и католики в течение следующего десятка лет добились весьма значительных успехов. Однако граница, разделявшая религию и политику, оставалась очень тонкой, цели обычно были политического характера, а средства зависели от того, какие льготы могли предоставить на данный момент христианский Бог и местные правители своим подданным. Латуретт приводит пример в записи спутника и биографа Ансгара: "Армия необращенных шведов, осаждая город, столкнулась с неблагоприятными обстоятельствами. Воины бросили жребий, чтобы вопросить, помогут ли им их боги. Узнав об отрицательном ответе, шведы струсили. Однако некоторые торговцы, вспомнившие учение Ансгара, предложили вопросить Христа, Бога христиан. Ответ был благосклонный, осажденные потерпели поражение, а победители, возвратившись домой, прославили Христа постами и милостыней в пользу бедных".

Если политические и военные победы приводили новые территории под власть римского католического влияния, то поражения часто знаменовали возвращение к язычеству. В 845 г. результаты четырнадцатилетней работы Ансгара оказались разрушенными до основания нашествием варваров с севера. Датские викинги под предводительством короля Эриха захватили и сожгли Гамбург, заставив Ансгара искать убежища. Когда он попросил защиты у епископа Бремена, епископ отказался помочь, все еще ревнуя, что скандинавы не были включены в его епархию. С внешней военной помощью Гамбург вскоре отбили, а Ансгару дали объединенную епархию Гамбурга и Бремена. Король Эрих перешел на сторону христиан, став их союзником, и военная угроза уменьшилась, что позволило Ансгару больше времени отдавать духовному служению, к чему он и стремился. В сердце он был аскетом и молитвы и пост считал наипервейшим делом - но никогда за счет полезной деятельности. Он настаивал, чтобы его монахи всегда были заняты работой, и сам он не сидел без дела во время молитвы. Как и многие средневековые духовные лидеры, он обладал даром чудотворения, но всегда старался избежать хвалы в свой адрес, говоря другим, что "в его жизни произойдет самое большое чудо, если Бог когда-нибудь сделает из него истинно благочестивого человека".

Ансгар мирно почил в 865 г. без венца мученика, о котором так мечтал. Но не это было самым грустным. Несмотря на все свои старания, он не смог установить постоянного основания для христианства в Скандинавии. После его смерти люди вновь вернулись к язычеству, и только после X в. католическая церковь вновь твердо обосновалась в этой части света.

Раймунд Луллий (Лулл)

Политически ориентированные подвиги Римской католической церкви в средневековый период привели к весьма незначительным успехам по сравнению с величайшей кампанией по расширению церкви - крестовыми походами. Движение это растянулось на два века (1095-1291) и было направлено на то, чтобы вернуть Землю обетованную. Едва ли можно это движение назвать миссионерским. Основной целью крестовых походов являлось не обращение мусульман, а расширение территорий под контролем христиан. Это движение, обагренное кровью, унесло десятки тысяч жизней. Хотя первые крестовые походы увенчались военными победами, в конце концов победы обернулись поражением. Но самой значительной утратой в результате кровавых крестовых походов явилась невозможность потенциального диалога между сарацинами и христианами. Дикая жестокость, проявленная крестоносцами по отношению к мусульманам, сделала их враждебность к христианам настолько непреодолимой, что даже сегодня она не стерлась из памяти мусульманских верующих, и миссионерская деятельность среди них остается все еще очень трудным делом.

Не все исповедующие христианство верили, что военная сила была подходящим средством для победы над мусульманами. В начале XIII в., пока еще дух крестоносцев был на высоте, Франциск Ассизский предложил завоевать мусульман любовью вместо ненависти. Его первые две попытки проповедовать среди них потерпели полный крах, но третья попытка в 1219 г. привела к султану Египта. Сдерживаемый ограничениями языкового барьера, он все же попробовал проповедовать Евангелие. И хотя нет доказательств тому, что в результате его усилий произошли какие-то действительные обращения, он показал пример другим миссионерам, увидев в мусульманах потенциальных братьев во Христе. Его примеру последовал Раймунд Луллий, выдающийся миссионер этого периода.

Луллий родился в 1232 г. в богатой семье римского католика на острове Майорка, лежащем недалеко от побережья Испании в Средиземном море и незадолго до его рождения отнятом у мусульман. Молодым человеком он отправился в Испанию и служил при дворе короля Арагона, прожигая свою жизнь в оргиях и кутежах. Имея жену и детей, он завел любовницу и, "по собственному признанию, жил совершенно аморальной жизнью". Его порочная жизнь не преуменьшала его интеллектуального и творческого гения, и, еще будучи совсем молодым, он получил широкое признание за свой научный и литературный талант.

В возрасте тридцати лет Луллий вернулся на Майорку и именно там пережил глубокое религиозное перерождение. Он "возродился", по словам Самьюэла Цвимера (Samuel Zwemer). Это было мистическое переживание, сопровождавшееся откровениями. Первое откровение пришло однажды вечером, когда он сочинял эротическую песню. Вдруг пред ним предстал какой-то образ. Он увидел "Спасителя, висевшего на Своем кресте, кровь капала с Его рук, ног и лба, а глаза с укором были устремлены на него". Хотя видение его потрясло, Луллий неделю спустя все же вернулся к своей песне, и опять перед глазами возникла та же картина. На этот раз он дал Христу обещание начать новую жизнь, но тут же появились сомнения: "Как могу я, нечестивый и порочный, вступить в святую жизнь?" Именно это чувство вины заставило Луллия отказаться от богатства и знатного положения и посвятить свою жизнь служению Богу.

Луллий откликнулся на призыв к христианскому служению в соответствии с тем веком, в котором он жил. Он посвятил свою жизнь монастырю - постам, молитвам и размышлениям. Он считал самым полным доказательством любви к Богу, в Которого он верил, жизнь уединенного монаха, совершенно отошедшего от всяких соблазнов мира. Другое откровение привело Луллия к осознанию его ответственности перед окружающими. В своей книге "Древо любви" ("The Tree of Love") он говорит об откровении, ставшем его миссионерским призывом: в лесу, наедине с Богом, далеко от мирской суеты, он встречает пилигрима, который, узнав об избрании им уединенного образа жизни, ругает Луллия за эгоизм и призывает идти в мир и нести другим людям весть о Христе. Именно это откровение и подсказало Луллию обратиться к миссионерской деятельности и, в частности, к проповеди сарацинам - самым ненавистным и грозным врагам христианства. "Вижу множество рыцарей, идущих в Землю обетованную морем, - писал он, - думающих, что они смогут захватить ее силой оружия, но в конце они все будут уничтожены прежде, чем смогут овладеть желаемым. Поэтому мне кажется, что нужно... пытаться... завоевать Землю обетованную любовью и молитвами, пролитием наших слез и крови".

Следуя этому откровению, Луллий посвятил много времени изучению арабского языка - девять лет трудов, которые чуть было не пропали даром из-за несчастного случая, едва не погубившего его миссионерскую карьеру. Для помощи в изучении языка он купил раба-сарацина, который, по-видимому, пришел в сильное раздражение от часто повторявшихся доказательств в пользу христианства. Как бы то ни было, однажды он стал ругаться, проклиная Христа. Луллий, потеряв контроль над собой, ударил раба по лицу, а раб в ответ схватил оружие и нанес серьезные раны своему хозяину. За это преступление мусульманин был арестован и заключен в тюрьму, где вскоре покончил с собой, боясь, что его ждет нечто более страшное. Это явилось ударом для Луллия, но еще больше укрепило его решение проповедовать мусульманам Христа.

Луллию было за сорок, когда началась его активная миссионерская деятельность. Позже он вспоминал, на какие жертвы ему пришлось пойти ради этого: "У меня были жена и дети; я был достаточно богат; я вел светскую жизнь. От всего этого я с радостью отказался ради блага людей и ради несения святой веры другому народу". Он отложил значительную сумму денег, чтобы обеспечить жену и детей, а оставшееся - по традиции Франциска Ассизского - раздал бедным.

Миссионерская деятельность Луллия проходила по трем направлениям: апологетика, образование и евангелизация. "Он изобрел философскую... систему, помогающую убеждать нехристиан в истинности христианства; он основал миссионерские колледжи; и сам пошел к мусульманам и стал им проповедовать..." Вклад Луллия как христианского апологета был огромен. Он написал около шестидесяти книг по теологии, большая часть которых адресована мусульманской интеллигенции. Тема, которую он развивал в своих трудах, чаще всего относится к Богу-Отцу. Он видел свою миссию в том, чтобы "испытать, не сумеет ли он сам на конференции с их мудрецами убедить кого-нибудь из них в истинности христианской веры, показав им, согласно божественному методу, воплощение Божьего Сына и три ипостаси благословенной Троицы в Божественном Единстве Сущности". Он

стремился установить "парламент религий и желал бы встречи лицом к лицу смелого монотеизма ислама с откровением Отца, Сына и Святого Духа".

Считая нужным вести миссионерское образование, Луллий, по примеру Колумбы, видел в монастырях идеальную учебную базу для будущих евангелистов. Он много ездил, обращался к церквам и политическим деятелям с просьбой поддержать его в этом направлении. Король Иаков II Испанский был одним из тех, кто понял его, и в 1276 г. с его энергичной поддержкой и финансовой помощью Луллий основал на Майорке монастырь с тринадцатью францисканскими монахами и учебной программой, включавшей изучение арабского языка и географию миссий. Луллий мечтал организовать подобные центры обучения по всей Европе, но нужно было убедить римскую католическую верхушку в их необходимости и ценности - а это оказалось нелегко. Когда он по различным причинам посещал Рим, над его идеями либо смеялись, либо и папа, и кардиналы просто игнорировали их; власти, казалось, были более заинтересованы в мирских удовольствиях и личном обогащении, чем в организации миссионерских предприятий. Но, несмотря на отсутствие поддержки, он добился успеха, организовав другие монастыри, также ориентированные на миссионерскую работу. Величайшей победой в области образования явилось решение об изучении арабского языка в университетах Европы; он добился принятия такого решения на соборе в Вене, что привело, по его мнению, к началу диалога между христианами и мусульманами.

Собственно, Луллий в своей миссионерской карьере не обладал тем чутьем, какое можно было бы предположить в бывалом миссионерском деятеле, выдвинувшем свой любимый проект на рассмотрение самых высоких слоев общества. Он понял, что учить проповедовать - это одно дело, и совсем другое - идти проповедовать самому. Он уже был в порту Генуи, готовый отправиться в Тунис. Его вещи находились на борту корабля, а толпа сторонников готовилась прощаться с ним. И вдруг, в последний момент, "его охватил ужас", как он вспоминает позже; он почувствовал себя парализованным "при мысли о том, что может случиться в той стране, куда он отправлялся. Мысль о пытках или пожизненном тюремном заключении представилась ему так ясно, что он не мог сдержать своих чувств". Его вещи выгрузили, и судно отправилось без него. Почти сразу он раскаялся в своей слабости и решил плыть на следующем корабле, несмотря ни на что. Хотя его лихорадило, возможно, из-за нервного напряжения, он сел на корабль - и так началось его собственно миссионерское служение.

Страхи Луллия относительно миссионерской работы в Тунисе казались обоснованными. Тунис был мощным центром ислама в Северной Африке, много пострадавшим от частых набегов. О крестоносцах вспоминали с ненавистью и горечью. Однако, приехав туда, он не встретил большой враждебности, как того боялся. Он объявил о своем приезде ведущим мусульманским ученым, а затем созвал конференцию, чтобы обсудить достоинства христианства и ислама в сравнении. Луллий пообещал, что если ислам докажет свое превосходство, он примет его как свою веру. Мусульманские лидеры согласились встретиться, и Луллию представилась первая возможность продемонстрировать свои миссионерские методы.

Защищая христианство, он выдвинул доктрину, которая, по Цвимеру, "была до мозга костей ортодоксальной и евангелической", с "малой примесью средневековой теологии и... с еще меньшим количеством римских идей". Основные его доказательства совершенно пригодны и сегодня в спорах с мусульманами:

"Каждый мудрый человек должен признать тот факт, что любая религия, чтобы быть истинной, приписывает величайшее совершенство Высшей Личности и не только развивает достойнейшую концепцию обо всех Его качествах: Его праведности, силе, мудрости и славе, - но и демонстрирует гармонию и равенство, существующие между этими качествами. Но их религия была порочна в том, что признавала только два активных принципа в Божестве - Его волю и Его мудрость, оставляя праведность и величие Бога в бездействии, словно эти качества оказывались бессильными и не приводились в активное состояние. А христианской вере невозможно предъявить обвинения в подобного рода пороке. В своей доктрине о Троице она развивает высочайшую концепцию Божества как Отца, Сына и Святого Духа в одной простой Сущности и природе, В воплощении Своего Сына Бог проявляет ту гармонию, что существует между праведностью Бога и Его величием; а в Личности Христа Он являет истинное единство Творца и творения; в то время как в Своих страданиях, которые Он претерпел ради Своей огромной любви к человеку, Он выявляет далее Божественную гармонию безграничной праведности и снисхождения, в снисхождении Своем ради нас, людей, ради нашего спасения и возвращения в безгрешное состояние совершенства - претерпел все страдания, и жил, и умер ради человека".

Реакция на выступление Луллия в защиту христианства была смешанной. Кто-то принял его доказательства или, по крайней мере, проявил интерес к дальнейшим диспутам, но большая часть его аудитории осталась уязвлена словесной атакой. Неудивительно, что Луллия бросили в тюрьму, где он в ужасе ожидал смертного приговора. Вместо этого, однако, его побили камнями и выслали из страны, но он тайно нарушил этот суровый приказ. В течение трех месяцев он "прятался, как портовая крыса", в прибрежном городке Голетта, "свидетельствуя об Учителе". В отчаянии от отсутствия свободы, он вернулся в Европу, где провел несколько лет в Неаполе, а оттуда отправился во Францию читать лекции и трудиться над созданием книг о своем новом методе, постоянно находясь в поисках добровольцев для планируемой им миссии.

Если мусульмане были первой целью миссионерских устремлений Луллия, то евреи также привлекли к себе его внимание. Двенадцатый и тринадцатый века омрачались страшными примерами проявления антисемитизма. Евреев винили практически во всех бедах общества и в результате изгнали из Франции и Англии - мягкое наказание в сравнении с той политикой, какую проводила испанская инквизиция. То там, то тут раздавались голоса в защиту евреев, и среди них громко звучал голос Луллия. Он устремился к ним с той же любовью, что и к сарацинам, представляя им Христа как их Мессию.

Разнообразная деятельность надолго задержала Луллия в Европе, но в 1307 г., в возрасте семидесяти пяти лет, после пятнадцатилетнего отсутствия он вновь вернулся в Северную Африку - на этот раз в Бугию, на востоке Алжира. Как и в Тунисе много лет назад, он немедленно созвал собрание для публичного обсуждения своей позиции и смело предложил мусульманам сравнить их религиозные воззрения с христианскими. Хотя Луллий старался благовествовать с любовью, его утверждения часто носили обидный характер и вполне могли настроить мусульман против христианства почти так же, как это произошло после походов крестоносцев. В одном из своих доказательств, по утверждению Цвимера, он опирался на десять заповедей в качестве "совершенного закона Божьего, а затем показал из их же книг, что мусульмане нарушают почти каждую из этих заповедей. Другим излюбленным аргументом Луллия в споре с мусульманами было противопоставление семи основных добродетелей и семи смертных грехов только для того, чтобы последовательно показать, насколько лишены мусульмане первых качеств и насколько погрязли в последних!"

И на этот раз публичные дебаты Луллия длились недолго. Его посадили в тюрьму, и в течение шести месяцев стражники "усиленно искушали его... всеми чувственными соблазнами, на какие способен Восток". После тюремного заключения ему запретили находиться в Бугии и он вернулся в Европу. Его карьера миссионера, однако, на этом не закончилась. В 1314 г., когда ему было уже за восемьдесят, он еще раз приехал в Тунис, где его возраст обеспечивал ему определенную защиту. Возможно, с годами он стал мягче, потому что мусульманские власти предоставили ему много больше свободы и он обратил несколько человек. Только тогда он понял, что служение среди мусульман было проигрышной битвой. "Вместо одного сарацина, обратившегося в христианство, - писал он, - десять и более христиан становятся мусульманами".

Несмотря на то что последний приезд Луллия в Тунис оказался успешнее других, он не принес ему того, о чем он мечтал - венца мученика. На Луллия повлиял дух времени, в котором он жил, и где "в среде францисканцев царила мания мученичества". Умереть, служа Учителю, считалось высшей честью. Поэтому в 1314 г. он не побоялся вернуться в Бугию, чтобы повидаться с небольшой группой обращенных и окончательно испытать себя. "Более десяти месяцев старый миссионер жил тайно, общаясь и проповедуя своим обращенным, пытаясь повлиять на тех, кто не был обращен... Наконец, устав от одиночества и мечтая о мученичестве, он в открытую вышел на рыночную площадь и сообщил, что он является тем самым человеком, которого они однажды изгнали из города... Он говорил с любовью, но смело и прямо... Исполненная фанатичной ярости, возмущенная его смелостью, не в состоянии ответить на его аргументы, толпа схватила его и выволокла за город; там по команде или, по крайней мере, с попустительства властей, 30 июня 1315 г. он был побит камнями" и вскоре после этого умер.

Жизнь и труды Луллия являют свидетельство силы истинного христианства, проявлявшейся даже в самые темные периоды истории церкви. Римская католическая церковь чаще всего либо не замечала этого человека и его устремления к миссионерству, либо осуждала его как еретика. Но он все же остался верным своему призванию, всегда неся личную ответственность за распространение вести о Христе.

Лас Казас (Лас Касас)

Время крупных географических открытий, начавшихся в конце XV в., ознаменовало собой новую эру миссионерского движения для Римской католической церкви. Новый Свет виделся как огромный плацдарм для ведения захватнического движения, когда и папы, и политические лидеры того времени прикладывали все усилия к тому, чтобы подчинить новые территории своему католическому влиянию. Королева Изабелла, жестоко гнавшая протестантских "еретиков" и охотившаяся на них в Испании, рассматривала евангелизацию индейцев как основное оправдание своей колониальной политики. Она настаивала на том, чтобы в число первых поселенцев Нового Света обязательно включались священники и монахи. Францисканцы и доминиканцы (а позже и иезуиты) ревностно ухватились за это предложение, и в течение нескольких десятилетий католицизм в тех краях был постоянной и влиятельной силой. Скорость распространения христианства оказалась исключительной. В 1529 г. францисканский миссионер в Мексике писал о массовых обращениях, когда не представлялось возможности сосчитать людей: "Я вместе с братом, служившим со мной, крестил в провинции Мексики до двухсот тысяч человек - такое количество, что в точности оценить невозможно. Часто мы крестили за день до четырнадцати тысяч людей, иногда - десять, а иногда - восемь".

Самым большим препятствием для миссий в Новом Свете стали сами колонисты, жестоко относившиеся к коренным индейцам. Несмотря на то что королева Изабелла объявила об уважительном отношении к свободе индейцев, на самом деле с ними обращались совершенно бесчеловечно в силу той системы, что способствовала их порабощению. Такая практика не проходила незамеченной, и многие миссионеры навлекли на себя гнев

колонистов, встав на сторону справедливости. Среди них был Лас Казас, хотя он не сразу понял и признал это зло; впоследствии он стал величайшим борцом за права индейцев в период колониального завоевания Нового Света Испанией. В этом человеке слились воедино дух миссионерства и гуманное отношение к коренным жителям, что редко встречалось у миссионеров до или после него.

Лас Казас родился в Испании в 1474 г. в семье торговца, который плавал вместе с Колумбом в его втором путешествии. Получив ученую степень адвоката в университете Саламанки, он отплыл на остров Эспаньолу. [Испанское название о. Гаити в колониальный период 1492-1804 гг. - Примеч. пер.] Там он работал консультирующим адвокатом правителя. Он быстро привык к роскошному образу жизни колонистов, приняв обычный для того времени взгляд на индейское население. Он участвовал в набегах на их поселения, использовал их как рабов на своей плантации. Только когда ему перевалило за тридцать, он испытал духовное перерождение и стал искать возможность служения, став первым священником, рукоположенным в Америке. Но внешне он изменился мало, продолжая жить легкой и беззаботной жизнью, что считалось вполне в духе времени. Лишь постепенно он стал приходить к пониманию того, что отношение к индейцам не соответствует истинной христианской морали. В возрасте сорока лет Лас Казас порвал с жестокой системой, частью которой являлся раньше, и начал свою борьбу с ней. Позже он присоединился к доминиканцам, обретя поддержку тех, кто сочувствовал его взглядам.

Как один из наиболее пламенных сторонников индейцев в Новом Свете, Лас Казас часто ездил в Испанию, защищая их интересы перед официальными чиновниками и любым, кто готов был выслушать его, иногда представляя дело в наивном и упрощенном свете: "Бог создал этих простых людей без зла и без вины. Они очень послушны и преданны своим природным вождям и христианам, которым служат. Они легко подчиняются, они терпеливы, мирны и добродетельны. Они не вздорные, не злопамятные и не мстительные. Они не имеют и не стремятся иметь земных богатств. Определенно, эти люди станут наиболее благословенными на земле, если только будут поклоняться истинному Богу".

Служение Лас Казаса было не просто гуманным. В первую очередь он уделял внимание проповеди и в течение нескольких лет ездил по Центральной Америке, выполняя работу первопроходца. Однажды он убедил местного вождя, все время нападавшего на колонистов, сложить оружие и позволить всему племени принять крещение. Чаще всего процесс обращения проходил трудно из-за колониальной политики европейских поселенцев.

В возрасте семидесяти лет Лас Казас был назначен епископом Чьяпас в совершенно нищей епархии Южной Мексики. Этот район он выбрал сам, отдав ему предпочтение перед более процветающей епархией, хотя, по словам Латуретта, "он знал, что это будет одним из самых тяжелых испытаний в его жизни". Многие испанские плантаторы обвиняли его в том, что он выдвинул идею принятия новых законов, изданных испанской короной, предоставивших индейцам свободу и защиту. Испанские землевладельцы просто не обращали внимания на эти законы, поскольку введение их в действие, по мнению плантаторов, разорило бы плантации. Лас Казас, в свою очередь, приказал своим священникам отказывать в отпущении грехов таким плантаторам, и началась необъявленная война. Многие из священников Лас Казаса открыто не подчинялись ему, и через три года, отчаявшись и обессилев, он отказался от епископства. В 1547 г., в возрасте семидесяти трех лет, он покинул Новый Свет и больше не возвращался туда. Но его борьба за человеческие права других людей продолжалась в Испании до самой его смерти еще почти два десятилетия, и до сих пор этого человека помнят как одного из величайших гуманистов-миссионеров в истории христианства.

Шестнадцатый век, вошедший в историю как время событий, связанных с протестантской Реформацией, был отмечен и активизацией работы католической церкви, направленной на нейтрализацию достижений протестантов. Католические священники желали восстановить разрушающиеся стены средневековой церкви и расширить католическую церковь до дальних берегов, где никогда не слышали об имени Христа. Они стремились охватить своим влиянием не только Новый Свет, где колониальный захват земель шел полным ходом, но также Индию и Дальний Восток, где проходил Великий шелковый торговый путь. Римская католическая церковь не жалела средств на новую волну заокеанских путешествий, и монахи-миссионеры с радостью и бесстрашием устремились исполнить свой долг. Это были поздние средневековые религиозные ордена, доминиканцы и францисканцы, в рядах которых находилось много смелых добровольцев-миссионеров, но именно иезуиты (общество Иисуса), основавшие свой орден в 1535 г., стали наиболее активными участниками контрреформации. Основание этой организации, пишет Стефан Нейл, "возможно, явилось наиболее важным событием в истории миссионерства Римской католической церкви".

Игнатий Лойола, испанец благородного происхождения, явился основателем ордена иезуитов. Под его руководством маленькая группа преданных вере учеников выросла в высоко централизованную организацию военного типа, рассматривавшую преданность папе и Римской католической церкви как свой наивысший идеал и долг. Орден быстро расширялся, и к моменту смерти Лойолы в 1556 г. в нем насчитывалось свыше тысячи членов. Менее чем за сто лет более пятнадцати тысяч членов ордена рассыпались по всему свету. Самым известным среди ранних (а может быть, и всех) иезуитских миссионеров был Ксаверин, принадлежавший к близкому кружку Лойолы, в котором состояло шесть человек, и являвшийся членом Совета ордена. В 1541 г. он отплыл в Индию как представитель и папы, и короля Португалии, чтобы начать короткую, но блестящую миссионерскую карьеру.

Ксаверин родился в 1506 г. в семье испанского аристократа и вырос в замке в Бакской провинции. Молодым человеком он учился в университете в Париже, где проявился его живой интерес к философии и теологии. Там он начал общаться с группой протестантов - преданных молодых христиан, рисковавших своей жизнью, проповедуя Евангелие в Париже, оплоте католицизма того времени. Но затем Ксаверин встретил Лойолу, человека, глубоко преданного Римской католической церкви, чье личное мощное притяжение и обаяние сильнейшим образом повлияли на духовно неокрепшего молодого студента. Вскоре Ксаверин присоединился к Лойоле, покинув протестантов и отказавшись от выгодной карьеры, которую мог бы сделать в католической церкви. Вместо этого он принял клятву целибата и полностью посвятил себя распространению католической веры.

Призыв Ксаверина к миссионерству произошел неожиданно и без каких-либо признаков сверхъестественного. Для служения миссионерами в Индии выбрали двух других иезуитов, и когда один из них заболел, Ксаверину предложили занять его место. Через двадцать четыре часа он уже был на пути в Индию. Он прибыл в порт Гоа в 1542 г. и там основал общество, распространявшее скорее европейскую культуру, чем религиозное учение. С самого начала Ксаверин был в ужасе от морально разложившегося окружения. Как возможно привести ко Христу людей, живущих такой аморальной жизнью? Именно тогда Ксаверин выработал ставшую для него обычной методику миссионерской работы: все усилия сконцентрировал на детях. Их легче было привлечь к истине, чем их родителей, и миссионер питал надежду, что он и священники, последовавшие за ним, сумеют с раннего возраста воспитать этих детей как активных христианских лидеров для служения в собственных сообществах.

Ксаверин недолго пробыл в Гоа. Общество западного образца с его смешением мусульман и иудеев ему не нравилось. Когда его воззвания не оказали на город никакого существенного влияния, он умолил короля Португалии привести туда инквизицию и силой заставить людей принять католические догмы и мораль. А сам он покинул те места в поисках более плодоносного виноградника. "Я хочу быть там, где живут... совершенные и абсолютные язычники", - писал он в надежде, что такие люди станут более восприимчивыми к проповеди и обращение будет легче.

Из Гоа Ксаверин двинулся дальше на юг Индии и работал среди бедных искателей жемчуга на побережье. Хотя католики уже побывали там несколько лет назад, ко времени появления Ксаверина мало что напоминало о них. Основным населением были хинди, и их отношение к христианству зависело в основном от их принадлежности к определенной касте. Представители высшей касты брахманов были настроены враждебно, из них обратился только один, но члены низшей касты Parava оказались более расположены к переменам, поскольку они понимали, что их положение в обществе невозможно изменить к худшему. Большие толпы людей приходили заучивать символ веры и множество народа крестилось - так много, что иногда Ксаверин настолько уставал исполнять таинство, что едва мог шевелить руками. Но крещение он считал самой важной частью своего служения и никому в нем не отказывал, несмотря на усталость. Обращаясь к Лойоле с просьбой прислать помощников, он писал: "В этих языческих местах требуется только лишь умение научить молитвам и крестить малышей, умирающих в больших количествах без Таинства потому, что мы не можем быть везде, чтобы помочь всем".

То, что Ксаверин считал очень важным таинство крещения, сочеталось с его повышенным вниманием к детям. Он писал своему сотруднику: "Я настоятельно рекомендую тебе обучать детей и быть очень старательным в крещении новорожденных младенцев. Поскольку взрослые не стремятся попасть в рай, или избегнуть зла в жизни, или достичь счастья, по крайней мере, дай эту возможность малышам через крещение, пока они не умерли". Но забота Ксаверина о детях заключалась не только в том, чтобы обеспечить им место в раю, но и в использовании их в благовестии для остальных - задача, с которой он один не мог бы справиться: "Поскольку мне невозможно лично удовлетворить все более растущую потребность... я решился на следующий эксперимент. Я велел детям, хорошо запомнившим христианскую доктрину, ходить по домам больных и, собрав как можно больше народу из этой семьи и соседей, повторить несколько раз символ веры, убеждая больного, что если он уверует, то получит исцеление... Таким образом, я сумел ответить на все вызовы и в то же время сделал так, что символ веры, заповеди и молитвы заучивались в домах людей и на улицах".

Возможно, для детей еще более волнующими, чем посещение больных и заучивание символа веры, стали другие виды религиозной деятельности, в которые Ксаверин стремился их вовлечь. "Они ненавидят идолопоклонство своего народа, - писал он с гордостью, - и вступают в борьбу с ним. Они воюют даже с собственными родителями, если обнаруживают их поклонение идолам, затем приходят и рассказывают мне об этом. Когда я услышал от них о проведении языческих ритуалов в деревнях... я собрал всех мальчиков, каких только мог, и мы отправились в те места, где дьяволу досталось неприязни больше, чем любви со стороны их поклоняющихся родителей. Маленькие мальчики хватают глиняных божков и идолов, разбивают их, стирают в порошок, плюют на них и топчут ногами".

Евангелизм Ксаверина в Индии был довольно поверхностным. Взрослые и дети получали крещение, но сомнительно, знали ли они фундаментальные истины христианства. Проработав три года среди ловцов жемчуга на побережье, он так и не начал изучать очень сложный тамильский язык, и позже выяснилось, что даже самые маленькие молитвы и символ веры, которым он их обучал, переведены очень плохо. Церковные богослужения были ритуальными и все время повторялись, что подтверждает собственный рассказ Ксаверина:

"В воскресенье я собираю всех людей, мужчин и женщин, молодых и старых, и заставляю их повторять молитвы на их языке. Им это очень нравится, и они с радостью приходят на собрания... Я даю первую заповедь, которую они повторяют, и затем мы все вместе говорим: "Иисус Христос, Сын Божий, дай нам благодати любить Тебя более всего на свете". Когда мы просим эту благодать, мы читаем молитву Господню все вместе, а затем все вместе взываем: "Пресвятая дева Мария, матерь Иисуса Христа, испроси для нас благодати у Сына твоего, чтобы нам исполнять первую заповедь". Затем мы говорим: "Аве Мария", - и продолжаем в том же духе относительно всех оставшихся девяти заповедей. И как мы произносим двенадцать молитв "Патер Ностер" и двенадцать "Аве Мария" в честь двенадцати положений (членов) символа веры, так же мы проговариваем десять молитв "Патер Ностер" и "Аве Мария" в честь десяти заповедей, прося Бога дать нам благодати, чтобы хорошо их исполнять". ["Патер Ностер" (лат. "Pater noster") - "Отче наш", первые слова молитвы, которую Христос произнес во время Нагорной проповеди (Мф. 6:9-13). Отсюда другое название - "Молитва Господня", главная католическая молитва. - Примеч. пер. "Аве Мария" (лат "Ave Maria") - первые слова латинской католической молитвы: "Радуйся, Мария благодатная!" Первая часть этой молитвы, также именуемая "Ангельское приветствие", основана на словах архангела Гавриила и св. Елизаветы (Лк. 1:28, 42). - Примеч. пер.]

Ксаверин, однако, не хотел оставаться на одном месте для долгосрочного служения. Он считал себя первопроходцем и постоянно стремился вперед, закладывая лишь основание для дальнейшей работы иезуитов. Когда в 1545 г. он покинул Индию и отправился на Дальний Восток, его место быстро заняли другие, и за несколько последующих десятилетий в этих местах возникло более двенадцати христианских деревень, в каждой из которых имелся иезуит-священник.

Из Индии Ксаверин уехал на полуостров Малакка в Малайзии, где служил некоторое время; но больше всего он мечтал посетить Японию и основать там христианство. Еще в Гоа в 1548 г. он встретил японца по имени Аньиро, который убедил его в том, что соответствующим поведением и логическим рассуждением миссионеры могут достичь больших результатов в Японии: "Император, аристократы и простые люди станут христианами, ибо японцы, сказал он, полностью живут по законам разума".

Ксаверин прибыл в Японию в 1549 г. и быстро понял, что его служение будет намного труднее, чем виделось ему в радужных мечтах. Языковый барьер перечеркивал все его попытки проповедовать: "...мы как множество статуй среди них, и они говорят нам и разговаривают с нами о многих вещах, а мы, не понимая языка, молчим". Тем не менее несколько месяцев спустя Ксаверин мог написать, что людям очень нравится слушать про Бога "в основном, когда они понимают нас". Некоторые все же что-то понимали, потому что, покидая страну через два года, Ксаверин оставил после себя около сотни обращенных.

Свобода распространения веры предоставлялась Ксаверину и его спутникам в виду нестабильности японской политической обстановки. Централизованного правительства не было, а буддизм пребывал в упадке. Это продолжалось и после отъезда Ксаверина, и миссионеры-иезуиты, приехавшие позже, получили впечатляющие результаты. В 1570-е гг. все большее японцев начали обращаться в католицизм. Только в одном регионе крещение приняли около пятидесяти тысяч человек, а к концу XVI в. христианство исповедовали около трехсот тысяч. В это время на японской политической сцене произошли значительные изменения. Присутствие зарубежных миссионеров уже стало нежелательным, а японцы-христиане терпели жестокие гонения, иногда кончавшиеся распятием на кресте. В 1638 г. несколько тысяч христиан приняли участие в Симабарском восстании, протестуя против притеснений и непомерных налогов. В конце концов они укрылись в замке, где через несколько недель их одолели и уничтожили. Но, несмотря на такие поражения, католицизм продолжал оказывать существенное влияние на жизнь Японии еще более двух столетий.

Ксаверин вернулся из Японии в Гоа, откуда далее планировал отплыть в Китай, надеясь проникнуть туда с проповедью Евангелия. Но этот подвиг был предназначен для другого иезуита. Готовясь к поездке в Китай, Ксаверин подхватил лихорадку и умер на острове как раз напротив Китая через десять лет после начала своей миссионерской карьеры.

"Варварам въезд запрещен". Если бы существовал лозунг, отражавший политику Китая по отношению к иностранцам за всю его длинную историю, он бы звучал именно так. Китай был гордым и изолированным государством, которое много веков уклонялось от насаждения на своей почве христианства. Множество попыток оказались практически безуспешными. Несториане, приплывшие сюда в VI в. из Сирии, были первыми известными христианскими миссионерами в Китае. Их влияние значительно ослабло к XIII в., когда туда прибыл странствующий монах Джон, первый католический миссионер. Под защитой монголов, правивших тогда в Китае, он пользовался значительной свободой проповеди, и тысячи людей крестились, обретя веру. Однако в XIV в., когда к власти пришла династия Минг, все признаки христианства быстро исчезли. И только к концу XVI в. христианство действительно твердо обосновалось на территории Китая. Человеком, сделавшим эти первые шаги, был Маттео Риччи, итальянский иезуит, "который стал и навсегда останется самым уважаемым иностранцем в китайской литературе".

Риччи родился в 1552 г., в год смерти Ксаверина. Его отец, итальянский аристократ, отправил сына в Рим изучать юриспруденцию. Однако молодой Риччи попал там под влияние иезуитов и через три года отказался от прежних устремлений и светской карьеры, вступив в иезуитский орден. Когда отец услышал об этом, то немедленно отправился в Рим, чтобы заставить сына выйти из ордена. Но в первую же ночь путешествия его свалила с ног сильнейшая лихорадка, и он не смог продолжать путь. Приняв внезапный приступ болезни как знамение Божьего гнева, старший Риччи вернулся домой, страшась того, что могло бы случиться, если бы он стал сопротивляться и далее.

Вступление Риччи в общество Иисуса не означало прекращения его светских занятий. Напротив, именно в иезуитской школе, дававшей обширные познания во многих областях, он учился под началом одного из самых признанных математиков того времени, и именно его светское образование впоследствии проложило ему дорогу для самого успешного литературного служения в Китае.

Первым назначением Риччи был Гоа, где Ксаверин начал карьеру миссионера. В отличие от Ксаверина, Риччи отправился туда не один. Вместе с ним было тринадцать иезуитских миссионеров. Следуя примеру и наставлениям, оставленными Ксаверином, они в основном занимались обучением и подготовкой детей, которым предстояло стать следующим поколением христианских лидеров. Но Риччи не намеревался всю жизнь провести на одном месте, занимаясь с детьми, а на его запросы ответа все не было. После четырех лет служения в Индии Риччи, по словам его биографа, наконец "получил приказ отправляться, о чем он так долго молился".

На Дальнем Востоке в иезуитских миссиях творились чудеса и происходили поразительные вещи, и Риччи отчаянно хотел действовать. Поэтому, когда из португальского порта Макао, находившегося на территории Китая, поступил призыв, он с радостью откликнулся на него. Ругьери, его друг, отправился туда раньше; и хотя он безнадежно увяз в сложностях языка и чувствовал подавленность из-за прохладной встречи в резиденции со стороны миссионеров-ветеранов, Риччи приступил к новому служению с радостным рвением.

Прибытие Риччи в Китай ознаменовало собой событие, которого давно все ждали. Хотя миссионеры уже находились в Макао некоторое время, вступать на территорию собственно Китая не разрешалось. Но когда новости об учености Риччи в области таких наук, как математика, астрономия и география дошли до слуха правителя Ванг Пана, он пригласил Ругьери и Риччи жить у него в провинции. Хотя они испытывали опасения, что приглашение было лишь ловушкой, придуманной, чтобы избавиться от них, они все же приняли его и поехали. Приглашение оказалось искренним, и Риччи быстро продемонстрировал ценность светских знаний в миссионерской работе. Он привез с собой множество механических приспособлений, включая часы, астрономические и навигационные приборы, а также музыкальные инструменты, книги, картины и карты - все это вызвало широкий интерес китайских ученых. Карты особенно заворожили тех, кто раньше отказывался верить, что в мире существует множество других стран, помимо Китая и его ближайших соседей.

Основным устремлением Риччи было распространение Евангелия, а не распространение западных светских знаний. Чтобы достичь этой цели, он и Ругьери обрили головы наголо и облачились в платья буддийских монахов. Уже через два года появились первые обращенные, и вскоре два миссионера освятили маленькую школу и резиденцию, построенную с помощью китайцев. В 1588 г., через пять лет после приезда в Китай, Ругьери вернулся в Европу, а Риччи остался служить во главе нескольких иезуитских священников, помогавших ему.

Тем временем Риччи сменил одежду буддийского монаха на одежду ученика конфуцианской школы, сознавая, что такое облачение вызовет к нему большее уважение и доверие. Конфуцианство считалось религией китайской интеллигенции, и Риччи более всего старался завоевать популярность среди этой части населения. Если китайцы смогут увидеть в конфуцианстве только философию, тогда они смогут принять христианство, не изменяя своим традиционным верованиям.

Пока Риччи искал возможность донести до китайцев идеи христианства, другой миссионер-иезуит, Роберт де Нобиле, делал то же в Индии - в сущности, сделавшись брахманом и поставив перед собой цель завоевать эту касту для Христа. Он соблюдал законы и носил одежду касты брахманов, не отождествляя себя с существовавшей тогда христианской церковью. Конечно, не без потоков критики в свой адрес. И он, и Риччи были весьма противоречивыми фигурами в римском католицизме.

Старания Риччи сделать конфуцианство совместимым с христианством нравились китайцам, и, несомненно, именно они увеличили количество обращенных. Хотя в основных догмах христианского учения Риччи часто шел на компромисс. Например, многие западные христиане считали имя Бога приниженным в том виде, в каком его ввел и употреблял Риччи. Он использовал имя Господь Бог Небесный из древней классики (T'ien - небеса и Shang-Ti - всемогущий Господь). Риччи также позволил китайским новообращенным участвовать в церемониях почитания предков через молитвы и воскурения. Он утверждал, что такие традиции лишь демонстрируют здоровое уважение к умершим членам семьи.

Методы Риччи почти сразу стали предметом осуждения, особенно со стороны соперничающих орденов доминиканцев и францисканцев. Как и в Японии, в Китае существовало неприязненное отношение к иезуитам со стороны этих двух орденов. Иезуиты фактически были единственным орденом, в течение нескольких лет распространявшим католицизм в этой стране, и два соперничающих с ним ордена всегда стремились найти в их действиях какую-нибудь вину. К началу XVII в. по поводу разногласий в отношении к китайским ритуалам разгорелись жаркие споры, явившиеся самыми бурными дискуссиями в католических миссиях. Папа в своих декретах обычно принимал сторону доминиканцев и францисканцев, запрещая христианам приносить жертву Конфуцию или предкам. Китайский император, со своей стороны, встал на защиту иезуитов, угрожая изгнать тех, кто выступал против поклонения предкам. Эти споры продолжались столетиями, так до конца и не разрешившись.

В защиту самого Риччи следует отметить, что он не провоцировал специально горячие споры, и его снисходительность по отношению к конфуцианству явилась следствием общения с интеллигенции. "Вполне понятно, - пишет А. Брумхолл (A. J. Broomhall), - что для них гражданские церемонии и политические аспекты этих ритуалов вполне отличались от религиозных и мистических выражений, но дело обстояло совершенно иначе для среднего китайца с его анимистическими верованиями".

Что касается Риччи, то принятие идей конфуцианства пришло к нему достаточно естественно. Когда он изучал и переводил китайских классиков, он почувствовал огромное уважение к тому, что могла предложить древняя культура. Он считал неправильной доктрину tabula rasa - убеждение, что необходимо полностью отбросить нехристианские философии и религии, прежде чем начать эффективное введение христианства. К этому же выводу пришел Ксаверин, когда соприкоснулся с высоко развитой японской культурой. Еще раньше, в Индии, он пытался уничтожить нехристианские системы, но мало преуспел в этом. Так политика компромиссов стала тактикой иезуитов.

Большое уважение Риччи к китайскому народу и его искреннее желание разделить с ним свои научные познания сделали возможным то, на что не многие из иностранцев могли рассчитывать до него или после. В 1601 г. по приглашению Ван Ли ему разрешили поселиться в Пекине и продолжить свою миссионерскую работу в непосредственной близости от императора, живя на стипендию от имперского правительства. С собой он привез большие отбивающие время часы, которые он подарил императору, став со своими сотрудниками главным часовщиком императорского двора. "Когда его враги пытались выжить его, - пишет Брумхолл, - могущественные дворцовые слуги, боясь, что не смогут проследить за тем, чтобы часы работали исправно, делали все возможное, чтобы Риччи не выгнали". "Это было чудом всемогущего Бога, - писал Риччи, - чудом тем более великим, что мы не только жили в Пекине, но и имели несравненно высокий авторитет".

Риччи жил в Пекине до самой своей смерти в 1611 г., прослужив почти десять лет после прибытия в этот город. За этот период значительное число ученых и правительственных чиновников пришли к вере в Христа, и среди них Пол Ксю, один из ведущих китайских интеллектуалов и член Имперской академии. Он уверовал искренне и передал свою веру детям, сохранившим ее в поколениях. Его дочь посвятила себя подготовке профессиональных рассказчиков, которые несли благовестие в сельскую местность. Два других потомка Пола стали известны через свой брак: одна стала мадам Сун Ятсен, а другая - мадам Чан Кайши. Хотя количество китайских обращенных (около двух тысяч) ко времени смерти Риччи было мизерным по сравнению с огромным населением Китая, их влияние оказалось довольно большим, благодаря высокому положению в обществе. В XVII и XVIII вв. число христиан продолжало расти, несмотря на то что верующие временами жестоко преследовались. За первую половину столетия после смерти Риччи церковь увеличилась в сто раз. Остается спорным, насколько евангельской и личной была христианская вера в Китае, но в области догмы и практики она, к сожалению, несколько отличалась от католической веры в средневековой Европе. Риччи писал о Поле Ксю, преклонявшем колена "перед статуей благословенной Девы", прежде чем войти в резиденцию одного из иезуитских священников, и о том, как после крещения "он причащался каждый день" и "находил большое утешение в исповеди". И хотя благовестие было переплетено с чуждыми христианству вкраплениями, по словам Брумхолла, "сущностью учения являлась намного более чистая доктрина, что бы к ней ни добавлялось". Брошюра о Боге, написанная в этот период одним иезуитским священником, имела широкое хождение в китайских провинциях, а позже ее использовали протестантские миссионеры. Такая литература сохраняла веру живой после указа 1724 г., когда миссионеров изгнали из страны, а китайские христиане были принуждены поклоняться тайком.