С. С. Ольденбург Царствование Императора Николая II

В 1891 г. начата была постройка длиннейшей во всем мире железнодорожной линии, Великого Сибирского пути. Закладка пути на восточном его конце, во Владивосток, была произведена Наследником Цесаревичем Николаем Александровичем при его возвращении из путешествия по Азии в мае 1891 г. Сооружение Сибирского пути, конечно, объяснялось не столько хозяйственными выгодами, сколько решимостью «ногою твердой стать» на Тихом океане, играть активную роль в судьбах Азии и Дальнего Востока в частности Наследник был назначен председателем Комитета по сооружению дороги и живо интересовался этим начинанием.

Финансы России после пятнадцати лет мира оправились от потрясения войны 1877—78 годов. Кредитный рубль держался в течении ряда лет на высоте двух третей своего номинального курса. Правительство, заключая заграничные займы в золоте и тратя внутри страны кредитные рубли, накапливало значительный золотой запас для проведения стабилизации рубля. Без повышения налоговых ставок, поступление налогов значительно возросло. Пост министра финансов с 1892 г. занимал С. Ю. Витте.

Русское министерство финансов того времени было не только бюджетным ведомством. Это было подлинное министерство народ-ного хозяйства. Оно ведало торговыми договорами, промышленностью и торговлей, торговым судоходством и даже имело свои учебные заведения.

Около 1890 г. pyccкий бюджет перевалил за миллиард рублей. В 1894 г. прямые налоги составляли менее 10 проц. доходной сметы, косвенные налоги — около 50 проц. (питейные сборы превышали половину этой суммы), доходы от казенных имуществ (железные дороги, леса) около 15 проц., крестьянские выкупные платежи за землю, доставшуюся им при освобождении — около 8 проц.; остальное приходилось на гербовые сборы, почту и телеграф, погашение государственных ссуд и т. д. На душу населения бремя государственных расходов составляло в среднем менее 10 рублей; — много ниже, чем в других великих державах. Конечно, при низком уровне благосостояния населения и эта сумма была ощутительной. Но все же утверждение социалистических «экономистов» того времени, вроде Николаясона (Даниельсона), вписавшего, что казна берет у крестьян 90 проц. их дохода и что они от этого постепенно разоряются и распродают свой инвентарь, были безмерным преувеличением, фантастическим искажением действительности.

В мировом хозяйственном обороте Россия участвовала уже лет двести и завоевала себе прочное место на мировом рынке. Годовой оборот внешней торговли превышал за последние десять лет миллиард рублей (только в 1892 г., вследствии запрещения вывоза хлеба, он спустился до 880 милл. рублей) и давал России ежегодный актив от 150 до 200 миллионов рублей. Лучшим клиентом России в то время была Англия, почти наравне с ней шла Германия. Сношения с этими двумя государствами составляли половину всего оборота русской внешней торговли. Франция, находившаяся на третьем месте, давала только 7 проц. оборота. Pyccкий торговый баланс был активным в сношениях со всеми странами. за исключением Соед. Штатов и Египта (откуда ввозился хлопок) и Китая (чай). На первом месте в русском вывозе был хлеб (более половины), затем лен, лес, (нефть — на шестом месте), во ввозе — хлопок, металлы, машины, чай, шерсть.

Оборот судов в русских портах достигал около десяти миллионов тонн. Заграницу в 1894 г. выехало (если исключить пограничное общение) 313.000 человек (из них около трети руских подданных), а въехало в Россию 300.000 (русских — менее трети) Перевес эмиграции (гл. обр. в Соед. Штаты) над возвращением составлял для русских подданных, в среднем около 40.000 человек в год. Весьма значительную часть этой эмиграции составляли евреи, из района черты оседлости уезжавшие в Америку. (В эту «черту» входило Царство Польское и 15 западных губерний Белоруссии, Малороссии и Новороссии).

Если часть русского общества только старалась доказать, что крестьянство разоряется и идет к гибели, другая часть интеллигенции, исходя из такого же враждебного отношения к существующему строю, доказывала неизбежность экономического перерождения России по примеру западных стран, а некоторые даже приветствовали такую эволюцию, как шаг вперед.

«Вся современная духовная и материальная культура тесно связа с капитализмом» — писал молодой экономист П. Б. Струве в своей первой книге, вышедшей легально в 1894 г. — «Она выросла вместе с ним и на его почве. Мы же, ослепленные каким-то непомерным тщеславием, мним заменить трудную культурную работу целых поколений, суровую борьбу экономических сил и интересов настроениями нашей собственной «критической мысли», которая открыла трогательное совпадение народно-бытовых форм с собственными своими идеалами... Нет, признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму».

Но не в хозяйственных недочетах и не в технической отсталости была заложена главная угроза Российскому государству! Корень зла был в глубокой розни между властью и значительной частью образованного общества. Русская интеллигенция относилась к власти с определенной враждебностью, которая порой принимала более откровенные формы, порой загонялось вглубь, с тем, чтобы снова проявиться с удвоенной силой.

В первой половине XIX века лучшие pyccкие писатели еще понимали зачение Царской власти. Пушкин, Гоголь, Жуковский, не говоря уже о Карамзине, оставили не мало страниц, ярко о том свидетельствующих. Но русская интеллигенция уже и тогда была не с ними. Белинский. гневным обличением отвечающий на «Переписку с друзьями», для нее гораздо типичнее самого Гоголя. Среди писаний Пушкина замалчивались произведения его зрелого возраста, где он говорил об Императоре Николае I, и списывались и распространялись его юношеские выпады против власти.

Восстание декабристов внесло этот раскол на самые верхи общества, подорвало доверие Царя к военному дворянству, и этим увеличило значение зависящего от власти служилого сословия.

Эпоха великих реформ сперва кое-что улучшила в этом отношении; она открыла новые поприща для работы, суды, земства, посредническую детальность в деревне. Но крайние течения быстро отравили и тут сотрудничество между интеллигенцией и властью Реформы только вызывали требования дальнейших реформ; новые возможности действия использовались для пропаганды против правительства. Через пять лет после освобождения крестьян, уже произошло первое покушение на Царя-Освободителя.

И опять-таки: лучшие писатели того времени были скорее с властью, чем с интеллигенцией. Граф Л. Н. Толстой до конца 70-х годов печатался в «Русском Вестнике» Каткова. Достоевский, в молодости примкнувший к социалистическому кружку и за это жестоко пострадавший, в «Бесах» с непревзойденной яркостью изобразил дух русской революции и в «Дневнике Писателя» отстаивал значение Царской власти для России. К консервативному лагерю принадлежали и Фет, и Тютчев, и Майков, и по существу даже гр. А. К. Толстой («двух станов не боец, а только гость случайный»). Определенным противником интеллигентского радикализма был Лесков. Писемский в «Взбаламученном море» дал неприглядный очерк «шестидесятников»; и даже западник Тургенев в «Отцах и детях», «Дыме» и «Нови» изобразил так называемых «нигилистов» в малопривлекательном свете...

Но тон задавали не они! «Властителями дум» были радикальные критики, проповедники материализма, непримиримые обличители существующего. Уже раздавались требования не только политических, но и коренных социальных преобразований, как будто отмена крепостного права не была сама по ceбе огромной социальной реформой. Интеллигенция перенимала от Запада непременно самые крайние учения. Началось «хождение в народ» с целью распространения этих учений в крестьянской среде, с надеждой на революцию по образцам Пугачева и «атамана Степана», как называли Стеньку Разина в модном тогда романсе «Утес».

Народная масса тогда не поддалась на эти увещания и посулы; она встретила с недоверием чуждых ей людей; хождение в народ окончилось полным провалом и тогда возникла партизанская вооруженная атака на власть, руководившаяся пресловутой «партией Народной Воли».

Восполняя дерзостью и предприимчивостью недостаток своей численности, революционеры в течете нескольких лет сумели создать гипноз мощного движения против власти; они смутили правителей, они производили впечатление заграницей. Жизнь Царя-Освободителя подвергалась ежечасной угрозе: то взрывали рельсы перед Царским поездом, то — даже покои Зимнего Дворца. Александра II решил попытаться привлечь на сторону власти колеблющиеся образованные слои, с известным злорадством наблюдавшие за борьбой между правительством и «нигилистами», но не успел принять никаких реальных мер в этом направлении: 1 марта 1881 г. свершилось цареубийство.

Страшная весть всколыхнула Pocсию, многих отрезвила, создала пустоту вокруг деятелей «Народной Воли». Император Александр III, считавший положение крайне опасным, тем не менее решил дать врагам мужественный отпор — и вдруг натиск ..нигилистов» рассеялся как навождение.

Но произошли ли за царствование Императора Александра III действительные перемены в настроениях образованных классов? Интеллигенция притихла, смолкла, враждебность исчезла с поверхности, но тем не менее она осталась. Все меры царствования встречали глухую, по внешности сдержанную, но непримиримую критику. Болезнь оказалась только загнанной вглубь.

Грозная черта этих лет: новые писатели уже не отделялись от интеллигенции в своем обношении к существующему строю Те из них которым было душно в радикальной казарме, просто уходили в область чистого искусства, оставаясь в стороне от общественной жизни. Из учений гр. Л. Н. Толстого, резко изменившегося за эти годы, его «непротивление злу» и рационалистическое христианство пользовались гораздо меньшим успехом, чем его отрицание всего современного государства.

Пассивное сопротивление интеллигенции создавало для власти большие затруднения, особенно в области народного образования. Студенчество, несмотря на ряд новых законов, вводивших университетскую жизнь в строгие рамки (ношение формы, обязательное посещение лекций и т. д.), или отчасти благодаря этим законам, оставалось рассадником революционных течений. Власть поэтому питала недоверие к высшим учебным заведениям; некоторые из них, как женские медицинские курсы, были закрыты; на С.-Петербургские Высшие Женские Курсы на три года был запрещен прием. Правительству приходилось лавировать между Сциллой отсталости в учении и Харибдой взращивания своих врагов. Насколько велика была нетерпимость этих врагов, показывает характерный случай: проф. В. О. Ключевский, известный историк, пользовавшийся огромной популярностью в студенчестве, вызвал с его стороны враждебные выходки своей (приведенной выше) речью памяти Императора Александра III, и не скоро вернул себе былой престиж. Сделать так, чтобы увеличить число школ, не создавая в деревне очагов противоправительственной пропаганды, было при таких условиях весьма нелегко. Строить и совершенствовать огромнейшее государство при враждебном отношении значительной части образованных слоев — было задачей исключительной трудности!

Попытки увеличить удельный вес дворянства в государстве, создание Дворянского банка, учреждение земских начальников были вызваны потребностью в некоем правящем слое, из которого можно было бы пополнить ряды носителей власти. Но К. Н. Леонтьев еще в 70-х годах писал: «Молодость наша, говорю я с горьким чувством, сомнительна». «Мы прожили много, сотворили духом мало, и стоим у какого то страшного предела...

«На Запада вообще бури и взрывы были громче, величавее; Запада имеет более плутонический характер; но какая-то особенная, более мирная или глубокая подвижность всей почвы и всего строя у нас в Poccии стоит западных громов и взрывов.

«Дух охранения на Западе был сильнее в высших слоях общества, и потому и взрывы были сильнее; у нас дух охранения слаб. Наше общество вообще расположено идти по течению за другими... Кто знает? Не быстрее ли других? Дай Бог, чтобы я ошибался!».

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Личность Государя. — Взгляды К. П. Победоносцева на современную государственность.

Похороны Императора Александра III. — Первые приемы министров. — Бракосочетание Государя. — Земские адреса и речь Государя 17 января 1895 г. — Выступление трех держав против Симоносекского мира. — Тенденция к примирению Франции с Германией.— Забота о просвещении — Отзыв «Британской Энциклопедии».

Государя Императора Николая Александровича мало знали в России ко времени Его восшествия на престол. Мощная фигура Императора Александра III как бы заслоняла Наследника Цесаревича от глаз внешнего Mирa. Конечно, все знали, что Ему 26 лет, что по своему росту и сложению Он скорее в свою мать, Императрицу Maрию Федоровну; что Он имеет чин полковника русской армии, что Он совершил необычное по тому времени путешествие вокруг Азии и подвергся в Японии покушению азиатского фанатика. Знали также, что Он помолвлен с принцессой Алисой Гессенской, внучкой Королевы Виктории, что Его невеста прибыла в Ливадию перед самой кончиной Императора Александра III. Но облик нового Монарха оставался обществу неясным.

Наследник Цесаревич также состоял Председателем Комитета по сооружению Великого Сибирского пути, возглавлял Комитет по борьбе с голодом 1891—92 г., заседал в Государственном Совете, но эта сторона Его деятельности не привлекала до того времени особого внимания.

«Редко народ имел при восхождении на престол его монарха такое неясное представление об его личности и свойствах характера, как русский народ в наши дни» — докладывал своему правительству германский поверенный в делах граф Рекс, «Данные, по которым можно судить об его свойствах и воззрениях, чрезвычайно скудны. По личному впечатлению и на основании суждений высокопоставленных лиц русского двора, я считаю Императора Николая человеком духовно одаренным, благородного образа мыслей, осмотрительным и тактичным; его манеры настолько скромны, и он так мало проявляет внешней решимости, что легко придти к выводу об отсутствии у него сильной воли; но люди его окружающие заверяют, что у него весьма определенная воля, которую он умеет проводить в жизнь самым спокойным образом».

Государь Император Николай II родился 6 мая 1868 г. — в день св. Иова Многострадального, как Он сам иногда любил отмечать. Старший сын Наследника Престола, Он с детства был «обручен Царству и это наложило особый отпечаток на все Его Bocпитание. Образование Он получил весьма тщательное. С детства Его обучали иностранным языкам, которыми Он овладел в совершенстве. После общеобразовательного курса, пройденного под общим руководством ген. Данилевича, Наследник получил высшее юридическое и высшее военное образование, причем Его преподавателями были выдающееся профессора высших учебных заведений: К. П. Победоносцев, Н. X. Бунге, М. Н. Капустин, Е. Е. Замысловский, генерал Г. А. Леер и М. И. Драгомиров. По окончании теоретической подготовки, Наследник ознакомился с практикой военного дела, состоя в рядах лейб-гвардии Преображенского полка и л.-гв. Конной Артиллерии, и два лета проведя в составе л.-гв. Гусарского полка, и начал пообщаться к государственным делам, председательствуя в комитетах, заседая в Государственном Совете и Комитете Министров.

Эта тщательная и планомерная подготовка к исполнению обязанностей Монарха не была доведена до конца вследствие ранней смерти Императора Александра III, который не думал, что ему не суждено дожить и до 50 лет. Наследник еще не был введен в курс высших государственных дел; многое Ему пришлось уже после восшествия на престол узнать из доклада своих министров.

Но характер Государя и Его мировоззрение, конечно, определились еще до восшествия на престол; только их почти никто не знал. Общение с молодым Царем оказалось для многих неожиданным откровением.

Вера в Бога и в свой долг Царского служения были основой всех взглядов Императора Николая II. Он считал, что ответственность за судьбы России лежит на Нем, что Он отвечает за них перед престолом Всевышнего. Другие могут советовать, другие могут Ему мешать, но ответ за Россию перед Богом лежит на Нем. Из этого вытекало и отношение к ограничению власти — которое Он считал переложением ответственности на других, не призванных, и к отдельным министрам, претендовавшим, по Его мнению, на слишком большое влияние в государстве. «Они напортят — а отвечать Мне», таково было, в упрощенной форме, рассуждение Государя.

Император Николай II обладал живым умом, быстро схватывающим существо докладываемых Ему вопросов — все, кто имел с Ним деловое общение, в один голос об этом свидетельствуют. У Него была исключительная память, в частности на лица. Государь имел также упорную и неутомимую волю в осуществлении своих планов. Он не забывал их, постоянно к ним возвращался, и зачастую в конце концов добивался своего.

Иное мнение было широко распространено потому, что у Государя, поверх железной руки, была бархатная перчатка. Воля Его была подобна не громовому удару, она проявлялась не взрывами и не бурными столкновениями; она скорее напоминала неуклонный бег ручья с горной высоты к равнине океана: он огибает препятствия, отклоняется в сторону, но в конце концов, с неизменным постоянством, близится к своей цели.

Министры, с которыми Государю довелось расстаться, зачастую говорили, что на Него «нельзя положиться». Но что это значило? В проведении планов, одобренных Им по существу, Государь, по свидетельству тех же министров, напр. Витте, умел проявлять спокойную стойкость при самой неблагоприятной обстановке. Только в отношении своей личной карьеры министры действительно не могли «положиться» на Государя: Он всегда ставил дело выше лиц, а при несогласии с действиями своих министров отстранял их, независимо от их прошлых заслуг. При этом Он старался «позолотить пилюлю»; отставка обычно сопровождалась внешними Знаками милости и назначением высоких пенсий. Он также не любил — и это, быть может, являлось некоторым недостатком — говорить другим неприятные для них вещи прямо в лицо, особенно если речь шла о людях, с которыми Он долго сотрудничал, .которым был благодарен за многое в пришлом. Но это был вопрос формы, а не существо дела; тут не было «коварства», как утверждали Его враги. Коварство предполагает умысел, расчет; а какая выгода могла для Царя быть в том, что министр, после милостивого приема, узнает вечером о своей отставки из Высочайшего рескрипта? Милостивый прием только подчеркивал отсутствие личного нерасположения, а отставка свидетельствовала о деловом расхождении.

До восшествия на престол, Император Николай II имел только один серьезный случай показать свою волю. Русский государственный строй не допускал проявления политических разногласий в Царской семье; не могло случиться при Императоре Александре III, чтобы Наследник публично рукоплескал речи, направленной против правительства Его Отца (как это делал германский кронпринц в рейхстаге в 1911 г.). Свою волю Наследник Цесаревич проявлял только в вопросе, лично Его касавшемся. Он в ранней молодости полюбил маленькую принцессу Алису Гессенскую, младшую сестру Великий Княгини Елизаветы Федоровны, супруги Его дяди, и в течении десяти лет неизменно сохранял о ней па мять. Императоре Александр III, Императрица Мария Федоровна были против этого брака. Они не хотели женитьбы на немецкой принцессе; возникали предположения о браке русского Наследника с принцессой Еленой Орлеанской, из семьи претендента на французский престол. Но Наследник с тихим упорством отклонял эти планы и хранил в душе образ принцессы Алисы. В конце концов, родители уступили и весной 1894 г. наконец состоялась помолвка. В этой борьбе, длившейся несколько лет, Наследник оказался сильнее.

Император Николай II — это признают и Его враги — обладал совершенно исключительным личным обаянием. Он не любил торжеств, громких речей; этикет Ему был в тягость. Ему было не по душе все показное, искусственное, всякая широковещательная реклама (это также могло почитаться некоторыми недостатком в наш век!). В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз, Он зато умел обворожить своих собеседников, будь то Высшие сановники или рабочие посещаемой Им мастерской. Его большие серые лучистые глаза дополняли речь, глядели прямо в душу. Эти природные данные еще более подчеркивались тщательным воспитанием. «Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий Император Николай II», писал граф Витте уже в ту нору, когда он по существу являлся личным врагом Государя...
Самодержавные Монархи редко имеют время излагать свои воззрения в пространных писаниях. Екатерина II была в этом обношении исключением. Ни Людовик XIV, ни Мария Терезия этим не занимались, от Петра Великого в этом обношении дошло только несколько крылатых фраз. Монархи действуют на основе своего мировоззрения; они проповедуют действием, предоставляя другим теоретическое обоснование этих действий.

Не будет, однако, далеким от истины утверждение, что основные мысли «Московского Сборника» К. П. Победоносцева, изданного в самом начале нового царствования (в 1896 г.), были тождественны с исходными взглядами Царя; и в этом отношении права была французская газета, следующими словами рекомендовавшая своим читателям французский перевод «Московского Сборника»: «Книгу эту надо прочесть, во-первых потому, что г. Победоносцев думает глубоко, во-вторых, потому что он думает иначе чем мы, и в-третьих, потому что Император Николай II и его народ думают как он».

Теперь, через сорок лет, своеобразно злободневными кажутся многие положения этой примечательной книги. Необходимо, хотя бы вкратце, на них остановиться, чтобы понять многое в царствовании Императора Николая II.

Многие говорили и тогда: Россия не созрела для демократии, Россия не созрела для социализма, Россия не созрела для той или другой из реформ, диктуемых современным пониманием прогресса. Но те, кто стояли во главе Российской Империи в 1894 г., вовсе не считали, что политические формы, воспреобладавшие на западе, были шагом вперед, свидетельством большей зрелости. Они относились к ним критически по существу.

Парламентское правление — «великая ложь нашего времени», писал К. П. Победоносцев. «История свидетельствует, что самые существенные, плодотворные для народа и прочные меры и преобразования исходили от центральной воли государственных людей, или от меньшинства, просветленного высокой идеей и глубоким знанием; напротив того, с расширением выборного начала происходило исходило принижение государственной мысли и вульгаризация мнения в массе избирателей». (стр. 27).

В парламентарных государствах царит фактическая безответственность и законодательной, и исполнительной власти. «Ошибки, злоупотребления, произвольные действия — ежедневное явление в министерском управлении, а часто ли мы слышим о серьезной ответственности министра? Разве может быть раз в пятьдесят лет приходится слышать, что над министром суд, и всего чащи результат суда выходит ничтожный сравнительно с шумом торжественного производства». (Слова эти, быть может навеянные Панамским скандалом, не менее были бы приводимы ко многим современным случаям).

Зло парламентского правления К. П. Победоносцев видит в том что на выборах получается не отбор лучших, а только «наиболее честолюбивых и нахальных». Особенно опасна избирательная борьба в государствах многоплеменных: «Монархия неограниченная успевала устранять или примирять все подобные требования и порывы — и не одною только силой, а уравнением прав и отношений под одной властью. Но демократия не может с ними справиться, а инстинкты национализма служат для нее разъедающим элементом: каждое племя из своей местности высылает представителей — не государственной и народной идеи, но представителей племенных инстинктов, племенного раздражения, племенной ненависти — и к господствующему племени, и к другим племенам, и к связующему все части государства учреждению» (стр. 47). В виде примера приводится австрийский парламент.

«Вместо неограниченной власти монарха мы получаем неограниченную власть парламента, с тою разницей, что в лице монарха можно представить себе единство разумной воли; а в парламенте нет его, ибо здесь все зависит от случайности, так как воля парламента определяется большинством... Такое состояние неотразимо ведет к анархии, от которой общество спасается одною лишь диктатурою, т. е. восстановлением единой воли и единой власти в правлении». (стр. 48, 49).

«Там, где парламентская машина издавна действует, — ослабевает вера в нее; еще славит ее либеральная интеллигенция, но народ стонет под игом этой машины и распознает скрытую в ней ложь.