С. В. Букчин. Ревнитель театра 5 Читать Легендарная Москва Уголок старой Москвы 48 Читать Мое первое знакомство с П. И. Вейнбергом 63 Читать М. В. Лентовский. Поэма

{340} «Шпоня»⁷⁶⁰

— М. А. Дмитриев? Кто такой М. А. Дмитриев?

— Дмитриев? Это — Шпоня!

— А! Шпоня!

И у всякого актера, в Керчи и Вологде, лицо расплывается в широчайшую улыбку:

— Шпоня!

35 лет он — помощник режиссера.

Публике он показывался изредка, чтобы причинить ей неприятность.

«Анонсировать»:

— По болезни госпожи такой-то роль ее исполнит госпожа такая-то.

— Господин такой-то просит снисхождения ввиду болезни.

35 лет он со «сценарием» в руках метался за кулисами, «выпускал».

— Приготовьтесь!

И затем роковое:

— Ваш выход! Выходите!

Гремел шлеей с бубенчиками, когда Хлестаков уезжал от городничего:

— Эй, вы, залетные!

Он и был «залетными».

Зажмурясь, стрелял из револьвера в ту минуту, когда на сцене стрелялся Акоста:

— А вдруг на сцене осечка?

«Бил» последний звонок в «Талантах и поклонниках»⁷⁶³. Тот последний звонок, который такой болью отзывался в вашей душе.

Ударял в барабан во «Второй молодости»⁷⁶⁴.

После чего на сцене начинались рыдания, а в публике — истерики.

Если бы он писал, какой бы интересный психологический этюд он мог бы оставить:

— Актеры перед выходом.

Он, как с гордостью говорит он про себя:

— Перевыпускал всю Россию.

Он рассказал бы, как Андреев-Бурлак, любивший рассказывать кощунственные анекдоты, начинал торопливо креститься, когда он, «Шпоня», говорил свое:

{341} — Приготовьтесь.

Как величественно шел «к своему народу» Иванов-Козельский и вдруг робел, терялся, трусил при слове:

— Выходите!

Как метался перед выходом в новой роли толстый, огромный Модест Иванович Писарев.

Подмостки сцены похожи в эти моменты на подмостки эшафота.

Так страшна эта «ламповая лихорадка».

35 лет Шпоня жил среди этой лихорадки.

35 лет!.. Это уже приближается ко временам Рыбакова, — «самого Николая Хрисанфовича Рыбакова».

— Теперь актерам хорошо! — говорил на старости лет Н. Х. Рыбаков, — везде есть железные дороги. Идешь по рельсам, прямо. А мы…

Ты карту России когда-нибудь видел?

— Видел.

— Видел, как Волга-матушка вьется? Поссоришься, бывало, в Рыбинске и уйдешь в Астрахань. Да и идешь все по берегу, чтоб с дороги не сбиться!

Шпоня, кажется, последний из «пеших путешественников» среди русских актеров.

Последний, который в буквальном смысле:

Ходил по шпалам.

Актерским миром и созданное выражение.

Лет пятнадцать тому назад в ресторанчике «Ливорно», где тогда постом собирались актеры⁷⁶⁵, была получена на первой неделе от Шпони телеграмма… из Ташкента:

— Вышел. Буду пятой неделе. Шпоня.

— Идет и телеграмму посылает!

Для этого надо быть актером.

Свои именины Шпоня празднует на «пеших путешественников». Идет «Лес».

В бенефисе Шпони принимают участие выдающиеся артисты с почтенными именами.

Это любезно, мило, благородно и красиво.

— Нынче душа только у актера и осталась⁷⁶⁶!

Чего пожелать на юбилей М. А. Дмитриеву?

Этому бедняку столько антрепренеров не заплатило!

Пожелать взять столько сбора, сколько ему не заплатили антрепренеры?

Но это значило бы пожелать выиграть 200 тысяч!

{342} «Сам Николай Хрисанфович Рыбаков»⁷⁶⁷

Только «могильщик» изменился. Одно из тех лиц, которые мы видим на всех юбилеях — живых и мертвых. На глазах его блестит, словно плохой поддельный брильянт, всегда одна и та же слеза. С одним и тем же казенно-торжественным лицом он подходит и к живому маститому юбиляру, и к памятнику человека, умершего сто, двести, триста лет назад.

«Привычка сделала его равнодушным».

Могильщик (указывая на один из памятников). — … А вот здесь лежит человек, которому при жизни досталось триумфов, аплодисментов и лавров больше, чем самому Цезарю⁷⁶⁹! А он был просто актер. Его звали Николаем Хрисанфовичем Рыбаковым.

Гамлет. — Это могила Рыбакова?

Могильщик. — Сегодня ровно 25 лет, как он умер. Забавный был старик. О нем уцелела масса анекдотов. Он был удивительно необразован. Вздумалось ему как-то играть Людовика Одиннадцатого в усах⁷⁷⁰. Один из поклонников ему и говорит: «Позвольте, Николай Хрисанфович, почему?» Рыбаков оглядел его в высокой степени презрительно с ног до головы: — «А ты почему знаешь, какой он из себя был? Может, никакого и Людовика-то не было! Так только! Пьеса одна!» (Хихикает). А в другой раз как-то актер стал при Рыбакове жаловаться на тяжелое актерское житье. Старик и раскипятился: «Какое там тяжелое житье? Везде понастроили железных дорог, — не заплатили денег в одном городе — иди в другой. По рельсам прямехонько! А прежде бывало. Не заплатили мне раз в Рыбинске, — я в Астрахань и пошел. Да чтоб с дороги не сбиться, все берегом Волги и шел. А ты карту России когда видал? Я видел раз. Так она, Волга-то матушка, такие вавилоны делает, — испугаешься! А теперь то ли дело, — железные дороги. Для актера удобство большое: идет прямо и смело, полверсты крюка не сделает!» Вот какой был старик. А то еще раз…

Гамлет. — Довольно! (1 му актеру). Я знал его, мой друг. «На сцене он был принц, плакал моими слезами и любил бедную {343} Офелию, как сорок тысяч братьев любить не могут!»… Великий актер умирает, и его слезы, и его смех умирают вместе с ним, — и от него остается только один дурно пахнущий анекдот! Скажи, приятель! Ты давно занимаешься торжественными делами. Скоро человек разлагается на анекдоты?

Могильщик — Да как вам сказать, сударь! Прежде покойники как-то еще держались. А теперь не успел человек умереть, как, словно из-под земли, у гроба вырастает «друг»: «А не хотите ли я вам расскажу про покойного презабавный анекдот?» И начинает! Другие подхватывают: «Нет с, это что с! С покойным был анекдот еще забавнее!» Разложение человека на анекдоты наступает чрезвычайно быстро!

Гамлет. — Отойдем от этого болтуна, мой друг! Здесь слишком воняет анекдотом. Признаться, мне иногда становится страшно жить в это анекдотическое время! Знаешь, я часто думал об участи актера. Что ждет его имя после смерти? Сначала оно превращается в ругательство!

1 й актер. — В ругательство, принц?!

Гамлет. — Ну, да, в ругательство, мой друг! Когда хотят обругать какого-нибудь молодого актера, вспоминают его предшественника. Играет Иванов. «А, что Иванов? Вот Петров играл!» Великие и малые — одинаково. Имя одного актера служит ругательством для другого. Когда хотят обругать Сальвини, — вспоминают о Росси⁷⁷¹. Так когда-то, желая обругать Росси, — вспоминали об Аире Олдридже⁷⁷². Аполлонский⁷⁷³ играет Гамлета, — и ему колют глаза его предшественниками. Аполлонского не будет, — и тому, кто станет играть Гамлета, будут колоть глаза Аполлонским: «Вот был Гамлет!» Не приходит ли тебе в голову, что и Юрьевым⁷⁷⁴ со временем будут колоть глаза?

1 й актер (улыбаясь). — Вы говорите странные вещи, принц.

Гамлет. — А между тем, это только логично. Юрьева не будет. Будет другой. И рецензент, который теперь изо дня в день бранит Юрьева, тогда будет бранить других актеров: «Поневоле вспомнишь о Юрьеве! Разве можно сравнить теперешних?!.» И его имя, как имя всякого актера, пойдет на брань другим актерам. Минутами мне кажется, что Сарра Бернар существует для того, чтоб было как ругать Яворскую⁷⁷⁵!

1 й актер. — Принц, я боюсь, что ваша логика заблудилась!

Гамлет. — А я боюсь, что она идет по верной дороге! К счастью, это продолжается недолго. Всего одно поколение! Затем слава превращается в анекдот, как труп превращается в пепел. Что мы знаем о великом Тальма⁷⁷⁶? То, что он, будто бы, учил Наполеона сидеть на троне! А о великой Рашели⁷⁷⁷? Ее восклицание: «Я жила спокойно, когда у меня было только семь любовников. Но появился восьмой, перепутал все дни {344} недели, — ежедневно я не вижу ничего, кроме ссор двух встретившихся любовников!» От Ристори⁷⁷⁸ со временем останется только анекдот, что она восьмидесяти лет вышла замуж. От Дузэ, что у нее были красивые руки, в которые как-то скверно был влюблен Габриель-д’Аннунцио⁷⁷⁹. О Сарре Бернар анекдоты об ее мужьях и кредиторах! Несколько дурно пахнущих анекдотов, — как от истлевшего тела горсточка скверно пахнущей пыли. Бррр… Стремись после этого к артистической славе, если ты можешь, мой друг!

1 й актер. — Уйдем отсюда, принц. Это кладбище, обитель смерти, навеяло на вас такие печальные мысли!

Гамлет. — Это поля жизни навеяли эти мысли. Грусть непрестанно ходит в мире, — на кладбище она приходит только отдыхать.