Самак айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака
жүктеу/скачать 4.53 Mb.
|
Часть ночи прошла, Канун сказал: – О Кафур, вставай, надо идти – пришло время действовать, пока ничего не переменилось, лучшего часа нам не дождаться. Встали они и пробрались к тому дому. Посмотрели направо, налево – никаких сторожей нет, но ни отверстия, ни щелки, ни скважины тоже не видно, и подкоп бесполезно рыть, потому что сплошной камень кругом. Подошли они к двери, осмотрели замок. Канун был человек сильный, такой, что мог слона с ног свалить. Ухватился он за замок, поднатужился. Дрогнула дверь, он еще приналег и сорвал замок. Дверь настежь распахнулась. Влезли они в дом, все внутри обшарили – никого нет. Канун сказал: – Кафур, чую я, что они здесь. Надо все осмотреть – может, они в подполье. Еще раз они весь дом обошли – вход в подвал искали, пока не заметили в глубине дома дверцу железную, на замок запертую. – Вот они где! – говорит Канун. Выломал он и этот замок, открыл дверь – показалась лестница. Спустился Канун по той лестнице, приветствие сказал. А Катран, Катур, Сейлем и Мехран‑везир спали. Проснулись они, перепугались: что, мол, им средь ночи от нас нужно? Воскликнули: – Братец, благородный муж, кто ты есть, что вам ночью глубокой от нас надо? Коли ты по нашу душу явился, так выведи нас из этого подземелья наружу, чтобы мы свет божий увидали, вольного воздуха вдохнули напоследок. А уж потом делай, что захочешь. Канун сказал: – Не бойтесь, богатыри, это ведь я, Канун! Катран услышал имя Кануна, обрадовался, от сердца у него отлегло. Он спросил: – Кто с тобой еще, исфахсалар? – Кафур, – ответил тот. – Ну, так не теряйте времени, за работу! Вытащил Канун напильник, начал пилить цепи Катрана. Надпилил, а тут Катран поднатужился и разорвал оковы. Снял Канун колодку с шеи Катрана, цепи с рук – там особенно прочные оковы были, высвободил Катура, Сейлема и Мехран‑везира, и они все поднялись наверх. Катран, как почувствовал себя на свободе, вскричал: – Оружие мне и коня! – Повинуюсь, – ответил Канун. Вышли они с Кафуром, привели четырех лошадей, оседлали их, оружие для всех четверых принесли, те вооружились и сели в седло. Канун и Кафур впереди встали, и они тронулись в путь, выбрались из ущелья и ехали до тех пор, пока ночной мир не расстался со своими темными одеждами и не наступил день. Они доехали до какой‑то лужайки, и Катран сказал: – О богатырь Канун, давай сделаем здесь привал и отдохнем, а то мы устали. Поспим немного. – Коли это необходимо, – ответил Канун, – в сторону подайтесь, вон на тот лужок, а то здесь проезжая дорога, всякий ходит, не ровен час, случится что‑нибудь. Сейчас я вокруг лужайки объеду, осмотрю там все. Приехали они на тот лужок, спешились, лошадей спутали, пастись пустили. Канун сказал: – Смотри, Кафур, не зевай, они‑то ведь измучены заточением да бессонницей, пусть поспят немного, а я за дорогой смотреть буду. – Повинуюсь, – ответил Кафур. Вышел Канун на дорогу, взад‑вперед дозором ходит, пока не стало время к вечеру клониться. Тогда Канун вернулся к ним. Поднялись они, сели на лошадей и пустились в путь, пока не доехали до какой‑то горки. А время уж за полночь перевалило. Поднялись они на гору, видят – внизу множество огней, факелов, а это был лагерь Хоршид‑шаха. Сиях‑Гиль и Сам с четырьмя тысячами всадников в ночной дозор выехали. Катран, Катур, Сейлем, Мехран‑везир и Канун с Кафуром с горы вниз спустились, навстречу отряду поехали. Катран говорит: – Нам никак невозможно вернуться к Газаль‑малеку опозоренными! Катур, ты заезжай справа, а ты, Сейлем, слева, а я прямиком на них поскачу. Мехран‑везир и Канун с Катуром втроем пусть на дорогу выезжают, нас дожидаются. Может, удастся нам для Газаль‑малека гостинец из тюрьмы привезти. Разъехались они каждый в свою сторону, испустили боевой клич: «Да пребудут во веки веков Армен‑шах и Газаль‑малек», выхватили мечи и бросились на тот четырехтысячный отряд, застигли его врасплох и давай крушить. В дружине Сиях‑Гиля закричали, стали отбиваться, а ночь темная, своих от врагов отличить невозможно. Враги‑то словно три волка голодных, что в овечью отару ворвались. И так они свирепствовали, пока не сошлись Катран с Сиях‑Гилем. Схватились они, осыпая друг друга ударами, как вдруг Катран нацелил копье и вышиб Сиях‑Гиля из седла. Тотчас сам спрыгнул на землю, связал противника, а тут Сам‑пахлаван подскакал и крикнул: – О презренный, держись! Хотел он поразить Катрана, но Катур из‑за спины его вывернулся, ударил палицей его по плечу, да так, что тот вдвое согнулся, к гриве коня припал и меч из рук уронил. Лишился он сознания и свалился на Катрана. Связали они и его тоже, а сами опять бросились в бой, многих воинов из того отряда на месте положили. Дошел слух о том до лагеря. Хоршид‑шах приказал всему войску выступать, чтобы поражения не потерпеть. Ему доложили: – Какая‑то шайка разбойников напала, захватила Сиях‑Гиля и Сама. Это известие очень огорчило Хоршид‑шаха, он сказал: – Пока они на нас не напали, мы о них и не слыхали… Сколько их было и кто их предводитель? Один из дозорных ответил: – Большого войска там не видно было. Но слыхал я, как один говорил: «Я Катран», а другой: «Я Катур», а третий: «Я Сейлем». Очень они грозно кричали, но, по моему разумению, больше трех человек их там не было. – Как это может быть, ведь они же в заточении? – удивился Хоршид‑шах. Там присутствовал Аргун, Хоршид‑шах на него закричал: – Не ты ли говорил, что твоя темница прочная, такая, что из нее никто никогда не выберется, что из ущелья Бограи сбежать невозможно?! О горе, пока Самак делами своими занимался, мы их проглядели, зазря упустили! – О шах, понять не могу, как это случиться могло?! – говорит Аргун. – Надо послать кого‑нибудь выяснить, в чем дело. Может, кто‑то еще их именем прикрылся? Так они раздумывали и рассуждали, как вдруг прибыл верный человек из ущелья Бограи. Еще не рассвело, а он уж входил к Хоршид‑шаху. Поклонился посланный и сказал: – О шах, пленники бежали! Хоршид‑шах воскликнул: – Вот видишь, Аргун, что ты наделал? Я на твои слова положился, и пленники улизнули! – О шах, я прямо не знаю, как это могло выйти, – ответил Аргун. – Прочнее этой тюрьмы на свете нет! Шах спросил посланца: – Как же это произошло? А посланец тот был Самран, он сказал: – Дело было так, шах. Приехали к нам двое, сто харваров вина привезли. Бограи все вьюки опечатал, чтобы шаху послать. Потом завели мы их в ущелье, чтоб за вино расплатиться. Они стали Бограи просить: дескать, желаем ущелье осмотреть. Когда мимо проходили, спросили, кто, мол, здесь сидит. Я сказал, и мы оттуда ушли. Остались они ночевать в ущелье, да и увезли пленников. Бограи послал меня вам сообщить. Хоршид‑шах. Фаррох‑руз и богатыри очень расстроились: ведь вырвавшись на свободу, три таких богатыря многое смогут натворить, да еще Сиях‑Гиль и Сам попали в плен. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. О том, как Сиях‑Гиль и Сам попали в лапы тюремщика Термеше, как Самак вызволил их из тюрьмы и познакомился с Сорхвардом 28тем временем Катран, Катур и Сейлем, разбив караульный отряд и захватив в плен Сиях‑Гиля и Сама, отправились дальше, а на дороге Канун, Кафур и Мехран‑везир их дожидались. Было еще темно, когда богатыри подъехали к своим палаткам. Когда наступило утро, Газаль‑малек воссел на тахт, и первый человек, который предстал пред очи его, был Катран. Поклонился он земным поклоном царевичу, а тот как увидел Катрана, встал, обнял его, расспрашивать начал. Рассказал Катран, как было дело, потом приказал привести Сиях‑Гиля и Сама. Тут пришли и Катур с Сейлемом, Мехран‑везир с Кануном и Ка‑фуром. Обрадовался Газаль‑малек, похвалил Кануна, обласкал его, почет ему оказал. А затем распорядился казнить Сиях‑Гиля и Сама. Катран поклонился и молвил: – О царевич, когда они нас захватили, оставили в живых и Держали взаперти, а ведь могли бы и смерти предать. Надобно заковать их в цепи и вместе с грамотой об одержанной победе отослать к Армен‑шаху. Газаль‑малеку этот совет понравился, он приказал, чтобы на °боих пленников надели оковы, и вызвал двести всадников, чтобы сопровождать их. Мехран поклонился и сказал: – О царевич, да будет тебе известно, что от меня тебе проку не будет – я к ратному делу непригоден. Кроме того, я не могу оставаться в твоем лагере из страха перед Самаком, который непременно будет покушаться, чтобы меня выкрасть и убить. Ты ведь еще не знаешь, какой это скверный человек! А вот великому государю, отцу твоему, я могу пользу принести. Отправь меня к нему с этими людьми! Уж мы там что‑нибудь придумаем, изловчимся, и царевича о том известим. – Ладно, – согласился Газаль‑малек. Тогда Мехран‑везир забрал свою жену, двух дочерей и казну, которую прислал в залог, и, присоединившись к ним, отбыл в Мачин. Когда они покончили с этими делами, Катран‑пахлаван сказал: – Вели сегодня же начать сражение! Покажем им, как с ними поступать надлежит. Газаль‑малек приказал бить в военные барабаны, войско его оделось в железную броню и выступило на поле брани. Хоршид‑шах грохот барабанов услышал, своему войску повелел выходить. С обеих сторон ряды выстроились, старшины того и другого войска ряды выровняли, расставили по порядку правое и левое крыло, середину войска и передовой отряд. Первым, кто вышел на поле со стороны Газаль‑малека, был Катран. Конь под ним пегий, кольчугой накрытый, сам он в доспехах железных, в поножах и оплечниках, мечом перепоясан, с копьем в руках. В таком виде выехал он на поле, яростно крича, восклицая: – О Хоршид‑шах, вы, значит, спящих воинов захватываете?! Со спящим львом и лисица совладать может! Высылай на поле тех, что посмелее да половчее, пусть испытают, что такое ратное дело, узнают, что такое честный поединок! А то, когда льва в лесу нет, рысь больно разгулялась! И еще много чего кричал он в том же роде, пока не выехал из войска Хоршид‑шаха всадник – на вороном скакуне, сам в железной броне. Подлетел он к Катрану, страшным голосом закричал: – О презренный, что за похвальба пустая? Покажи‑ка лучше свою удаль! Катрана смех разобрал от этих его слов – он сразу понял, что не под силу тому с ним тягаться. Перевернул он свое копье и древком ударил того юношу в грудь, так что из седла его вышиб. Выехал новый воин на поле – Катран и его одолел. Одного за другим сразил он шестьдесят человек, а сам ни единой царапины не получил. Пригорюнились воины Хоршид‑шаха, никто на мейдан не выходит. Катран зычно закричал: – Эй, Хоршид‑шах, высылай на поле такого, чтоб хотя недолго выстоять мог! С подобными воинами тебе битвы не выиграть! Куда же ваш Фаррох‑руз пропал? Пусть покажет свою доблесть! А коли он не идет, сам на мейдан выходи, погляжу я, к чему ты в ратном деле способен. Когда Хоршид‑шах увидел, что никто не выходит на поле брани, он спешился, подпругу у коня затянул покрепче, оружие на себе поправил, вскочил в седло и собрался выезжать на мейдан. Тут подошел Фаррох‑руз, взял коня под уздцы, поклонился и сказал: – Пока я жив, о шах, не допущу, чтобы ты на поле выходил. Пусть лучше тысяча из нас погибнет, чем ты хоть одного волоска лишишься. Нам есть замена, а ты незаменим. Хоршид‑шах ответил: – Братец, не все ли равно – ты или я? Обожди здесь, а я выеду на мейдан, себя покажу, чтобы впредь знали. – Клянусь пылью под ногами Марзбан‑шаха, – говорит Фаррох‑руз, – ты туда не пойдешь, пойду я и дам врагам отпор. Вот коли убьют меня – сражайся, сколько вздумается. С этими словами он пустил коня вскачь по полю, подлетел к Катрану и закричал на него страшным голосом: – О презренный, да кто ты такой, чтоб Хоршид‑шаха на бой вызывать? Покажи‑ка удаль свою! Катран же при виде Фаррох‑руза сказал себе: «Что же это Самак провалился куда‑то, не идет нас разнимать? Я ведь устал. Впрочем, после того что он со мной сделал, глаза бы мои на него не глядели! Ну, да не беда». Двинулся он к Фаррох‑рузу и взревел страшно: – О‑го‑го! Не по‑вашему получилось, думали, захватили в плен и делу конец? Никого супротив вас не останется? Кабы вы меня в бою взяли, а не хитростью и обманом, когда я пьяный спал… Спящего богатыря и женщина слабая одолеть может! А ну, показывай, на что ты годишься?! Замахнулся Фаррох‑руз копьем, бросился на Катрана, и сшиблись они копьями с такой силой, что те в их руках, словно лозинки, согнулись, а от кольчуг только звенья полетели, но ни один не мог одержать верх. Тогда они взялись за лук и стрелы и стреляли друг в друга, пока не стали похожи на птиц пернатых. Натянули они поводья, бег коней сдержали, так как уже ночь близилась. Катран сказал: – О богатырь, с тех пор как я вдел ногу в стремена доблести, не встречалось мне человека мужественнее тебя. Радуйся, о Фаррох‑руз, ты против меня выстоял. А сейчас время позднее, разойдемся, другой раз опять встретимся. Фаррох‑руз ответил: – Воля твоя, значит, завтра съедемся снова. – Коли ты правду говоришь, дай мне руку, обещаем друг другу, что завтра вернемся на поле, – говорит Катран. А Фаррох‑руз ему в ответ: – Одного слова воина достаточно, в обещаниях и условиях нужды нет. Вернулись они каждый к своему войску, и с обеих сторон барабаны отбой возвестили. Отправились войска на покой. Газаль‑малек тотчас Катрану халат преподнес, обласкал его. Затем обе стороны дозорных выслали, а сами сели вино пить. Тем временем Мехран‑везир, который ехал с Сиях‑Гилем, Самом и двумя сотнями рхраны в Мачин, выслал вперед гонца. Армен‑шаху сообщили, что Сиях‑Гиля и Сама, двух богатырей Хоршид‑шаха, в оковах привели, а с ними Мехран‑везир прибыл. Услышал это Армен‑шах, обрадовался, приказал войску идти их встречать. Войско выступило из города, пошла об этом средь людей молва. Хаммар прослышал, отправился к себе домой и рассказал Самаку, что Сиях‑Гиля и Сама в плен захватили и что с ними прибыл Мехран‑везир, дружина шахская встречать их пошла, а как все это получилось, неизвестно. Огорчился Самак, когда такие вести услышал, сказал: – О горе, не знаю я, что там у Хоршид‑шаха случилось, как этих мужей схватили. Надо мне выйти поглядеть, что там творится. Хаммар говорит: – Ты ведь в чужом городе, здесь все только и думают, как бы тебя поймать, из‑за тебя всех подряд чужестранцев забирают – нельзя, чтоб с тобой беда случилась, жаль нам тебя будет. – Отец, не беспокойся, – отвечает ему Самак, – приведи мне лучше осла да старый кафтан и шапку дай. Хаммар доставил ему то, что он просил, Самак натянул старую одежду, нахлобучил на голову старую шапку Хаммара, бросил ослу на спину мешок, взгромоздился сверху и поехал по самой людной части города, пока не добрался до городских ворот. Остановил он осла в уголке и стал наблюдать. А мимо как раз дружина проходила. Видит Самак, Мехран‑везир рядом с Шахран‑везиром шествует – разнаряженный и разукрашенный, в одежде с царского плеча. Посмотрел на него Самак и сказал себе: «Так я и знал, что все это зловредный негодяй Мехран устроил! Ну, ладно! Я так отомщу этому мерзавцу, что другим неповадно будет!» А они уж мимо прошли. Теперь видит он Сиях‑Гиля и Сама, ведут их в цепях и колодках. Как взглянул на них Самак, заплакал. Говорит про себя: «О, горе мне, я жив‑здоров, а друзья мои такие муки терпят». Повернулся он и возвратился домой. Дома он сказал Саберу и Самладу: – Ступайте к шахскому дворцу, поглядите, что там делается. Те отправились ко дворцу, уши навострили: какие новости. Когда дружина прибыла, Армен‑шах воссел на трон, Мехран‑везир вошел, поклонился как положено, восславил шаха. Армен‑шах его обласкал и уважил, на тахт усадил. Потом он приказал вести Сиях‑Гиля и Сама – в цепях, босые, стали те у подножия тахта. Мехран‑везир сказал: – О шах, прикажи их казнить, эти двое – серьезные враги. – Если бы их надо было убить, мой сын Газаль‑малек не стал бы их сюда посылать, – ответил Армен‑шах. – Это он из уважения к тебе, великий государь, – возразил Мехран. – Неблагоразумно губить их, – рассудил Армен‑шах, – это ведь два могучих богатыря. Сколько лет они воинское искусство постигали, нельзя же эти годы за миг один уничтожить. Надо посадить их в тюрьму. Да и у меня заботы поважнее и посложнее есть, я сейчас ими занят. Сначала мне надо эти дела порешить, а потом уж о пленных думать. – А что это за дела, которые смущают твой покой? – спросил Мехран‑везир. – Была у меня невольница по имени Дельарам, которая питейными делами ведала, – объяснил ему Армен‑шах, – и вот уже целая неделя прошла, как она пропала, а в винном погребе ни дыры, ни щели не нашли, все двери тоже заперты остались. Кроме того, два дня назад оба сына исфахсалара Кануна, который вас из заточения вывел, исчезли и неизвестно куда девались. Не знаю, то ли они Дельарам искать ушли, то ли убили их. Мехран‑везир сказал: – О шах, клянусь господом, подателем благ, что во всем мире такое дело может совершить только Самак! Значит, Самак здесь. Ведь если бы он не отправился в эти края, Кануну не удалось бы нас вызволить. Понял я теперь: льва‑то в логове не было! Нет сомнений, коли полный коварства, козней и хитростей Самак сумел выкрасть из гущи тридцатитысячного войска такого воина, как Катран‑пахлаван, и друзей его, то и Дельарам, и Бехзада с Размьяром – всех троих похитил не кто иной, как он. Ты и представить не можешь, до чего он расторопный и ловкий, красноречивый и находчивый, какой он плут и разбойник. Берегись, о шах, надо остерегаться хитростей этого зловредного мерзавца. Я‑то знаю, что он за человек! О шах, вели получше смотреть за пленниками, ведь ни на вершине свода небесного, ни под собственным троном ты их от Самака не спрячешь. – На этот счет не беспокойся, – ответил Армен‑шах, – У меня есть такая тюрьма, из которой никто никогда не убегал, и никому туда ходу нет, и подкопать ее нельзя никоим образом. Да и тюремщик в ней сильный, опытный и безжалостный. Послал он человека за тюремщиком. А того звали Термеше, и был он не женского пола, не мужского, а и то и другое сразу. Однако он не чувствовал склонности ни к женщинам, ни к мужчинам, ненавидел и тех и других. И вот этот Термеше явился к шахскому трону, отдал поклон. Шах сказал: – Термеше, знаешь, кто эти пленники? Двое из войска Фагфура. Стереги их хорошенько, а то есть тут один человек, который хочет их выкрасть, как он выкрал Дельарам‑винопра‑вительницу и сыновей исфахсалара Кануна. Поклонился Термеше и сказал: – Ты эту темницу знаешь, так что и говорить не о чем. Пусть хоть со всего мира ловкачи да воры сбегутся, до моей темницы им не добраться. Забрал их Термеше и отвел в тюрьму. А у Термеше был такой обычай: как только посадят кого‑нибудь в темницу, тот же час всыпать заключенному пятьдесят палок, так что тот просто помирал со страха, а многие и вообще под палками с жизнью расставались. Был у Термеше слуга по имени Джендрай Неверный, он и вершил палочную расправу. От каждого его удара из тела заключенного кровь так и брызгала. Когда привели в тюрьму Сиях‑Гиля и Сама, Термеше приказал Джендраю дать им палок. Схватил Джендрай Сиях‑Гиля, занес над ним палку, а тот воскликнул: – Чурбан презренный, да что я, вор базарный, чтобы меня палками били?! Термеше говорит: – Я своих обычаев не меняю. Бросили Сиях‑Гиля наземь, и взялся Джендрай за палки. Первый раз ударил – завопил тот, после второго и третьего удара терпение потерял, а после пятого и шестого в беспамятство впал. А Джендрай знай себе бить продолжает. Оба пленника от его битья замертво свалились. Сабер и Самлад вернулись и рассказали Самаку все, что произошло: о том, как Мехран‑везир уговаривал казнить Сиях‑Гиля и Сама, как Армен‑шах ему ответил, что у него, мол, дела поважнее есть – пропажа Дельарам со всей утварью, и о том, как вызвали тюремщика, поручили ему пленников, – обо всем, вплоть до избиения. Заплакал Самак горькими слезами и сказал Саберу и Самладу: – Идите опять к шахскому дворцу, во все уши слушайте, о чем говорят, что замышляют и где будет жить Мехран‑везир, узнайте, и спрашивает ли он про меня, и что обо мне говорит. Воротились Сабер и Самлад ко дворцу, пробрались в тронный зал и стали наблюдать. Мехран‑везир говорит: – О шах, выстави охрану у городских ворот и начальнику городской стражи прикажи, чтобы ночью сторожил город, а всех, кого заберет, чтоб казнил. А дорожной страже вели за дорогами следить, потому что Самак в городе и что хочет, то и творит. Я от страха перед ним вина на сон грядущий не решаюсь выпить! Ни в каком доме я жить не согласен, кроме шахского дворца, да и тут при всех стражниках и охранниках не будет мне покоя. Ведь коли Самак таков, каким я его видал, то против него никакая охрана не устоит. Вели увеличить число стражников, прикажи им зорко глядеть, не спать, не зевать. Армен‑шах сказал: – Успокойся, все не так страшно, как тебе чудится. Он приказал отвести везиру покои в шахском дворце, и тот разместился там с женой и детьми. Потом он вызвал начальника стражников и велел выслать людей ко всем воротам, охрану выставить и никого без разрешения не выпускать, отправить человека к придорожной страже, им приказ передать. Начальник стражников все исполнил. Сабер и Самлад вернулись к Самаку и рассказали ему все, что слышали. Вздохнул Самак и ни слова не вымолвил до того часа, пока не показались караулы темной ночи, а последние отряды дня обратились в бегство, пока всадники ночи, тесня воинство дня, не одолели его, звезды задернули полог дневной и мрак окутал весь мир. Самак обратился к Атешаку и сказал: – Давай‑ка пойдем вызволять Сиях‑Гиля и Сама, пока не приключилось с ними беды. – Хочешь не хочешь, а придется идти, – согласился Атешак. Тогда Самак повернулся к Саберу и Самладу: – Ребята, мы дороги к тюрьме не знаем! Атешак‑то эту дорогу знал, но не сознался, подумал: «Ведь лучше будет, если еще двое с нами пойдут». А Самак продолжал: – Проведите нас потайным путем, чтобы нам на караульных не наткнуться. – Как прикажешь, – ответили братья. Пошли они впереди, а Самак с Атешаком за ними, и шли, пока не добрались до тюрьмы. Обошел Самак все вокруг и видит – сплошной камень, ни щелки какой‑нибудь, ни отверстия. Повернулся он к Саберу и Самладу и сказал: – Возвращайтесь с миром, а я попытаюсь придумать что‑нибудь – уж больно прочно здесь все построено. Чтобы до них добраться, надо мне за вас спокойными быть. Если ничего не выйдет, я и сам вернусь. Братья пошли прочь, а сами друг другу говорят: – Давай спрячемся и поглядим, как они пленников из темницы высвобождать будут. А там напротив тюрьмы был переулочек, они в том переулочке и затаились. Побродил Самак немного вокруг тюрьмы – ничего не получается. Расстроился он. Потом посмотрел, видит, неподалеку от темницы, на расстоянии полета стрелы, стоит старая, разрушенная баня. Зашел Самак в эти развалины. Атешак – за ним. Огляделся Самак, видит – банный колодец. Осмотрел он его со всех сторон и говорит: – Атешак, спущусь‑ка я в этот колодец, может, он ведет куда‑нибудь. Атешак сказал: – О богатырь, давай я спущусь, проверю, есть там вода или нет. Но коли желаешь – сам лезь. – Ладно, сам полезу, – решил Самак. Он взял тяжелый камень, бросил его в колодец и прислушался: раздался глухой стук. Самак сказал: – Клянусь господом, подателем благ, колодец засыпан! Он велел Атешаку конец держать, а сам стал спускаться по веревке. Когда он достиг дна и огляделся, то увидел внизу обширное и сухое пространство. Ступил Самак на землю, глядь, а там боковой ход заваленный. Вытащил он нож, ударил по завалу – отверстие обозначилось. Он дырку расширил – оттуда холодом потянуло. Вытянул он руку, пощупал – есть вода или нет, а если есть, то как близко. Видит, вода с одной стороны хода течет, с другой стороны в землю уходит. Обследовал он все хорошенько и понял, что вода бежит со стороны тюрьмы. Тогда Самак голос подал: – Атешак, жди меня, тут один путь обнаружился. Надо оглядеть, что там такое. Ступил Самак в воду, поднялся вверх немного, увидел отверстие, откуда вода вытекала, еще огляделся, видит – там ход в другой колодец. Самак сказал себе: «Погляжу, куда этот колодец выходит, может, выгорит что‑нибудь». Полез он по тому колодцу наверх, голову высунул, а колодец‑то оказывается в тюрьме! Обрадовался Самак, возблагодарил бога, что все так легко уладилось. Вдруг слышит – стонет кто‑то: «Воды… воды…» Бросился он туда и увидел Сиях‑Гиля: лежит тот закованный, в крови весь. Самак облобызал его, а он все воды просит. Пошарил Самак по углам, нашел трехногую табуретку, а на ней кувшин. Он взял кувшин, вернулся к Сиях‑Гилю, влил ему в горло воды. Полегчало немного Сиях‑Гилю, говорит он: – Кто ты, благородный человек? – Богатырь, да ведь я Самак, твой слуга! Как услышал Сиях‑Гиль имя Самака, обрадовался и спросил: – Как ты сюда проник, богатырь? Самак‑айяр ответил: – Господь мне путь указал. А ты не знаешь, где тюремщик? – Видал я тут каморку, – ответил Сиях‑Гиль, – если он сейчас здесь, то в этой каморке обретается. Но наверняка не знаю, я от побоев без памяти свалился. Встал Самак, обошел темницу, увидел каморку Джендрая, а в ней негра, который спал крепким сном. Вытащил Самак‑айяр нож, сказал себе: «Надо его убить, чтоб себя не сгубить» – и распорол негру брюхо. Охнул Джендрай и поневоле расстался с жизнью. А Самак со спокойной душой вернулся к Сиях‑Гилю и спросил его, где Сам. Сиях‑Гиль говорит: – В этой же темнице он. Стал Самак искать, в дальней каморке нашел – лежит Сам, стонет. Нагнулся к нему Самак, руку на грудь ему положил, а тот говорит: – Воды… воды… дайте!… Кто ты? – Я Самак‑айяр. Обрадовался Сам, сказал: – О богатырь, пусть господь на твой зов откликнется, как ты откликнулся на наши стоны! Как тебе удалось сюда пробраться и что ты сделал с тем негром, который нас избивал? – О богатырь, господь мне путь указал, я пришел и убил того негра, – ответил Самак. – Вот и молодец! – похвалил Сам. А Самак забрал его из той каморки, принес к Сиях‑Гилю и сказал: – Сейчас я спущу вас в этот колодец, я ведь из него вышел. – Тебе лучше знать, – согласились они. Взвалил Самак Сиях‑Гиля на плечо, влез в колодец и добрался до колодца бани. Привязал Сиях‑Гиля к веревке и крикнул: – Ну‑ка, Атешак, тяни! Я их принес, господь мне помог. – О богатырь, у меня сил не хватает, – ответил Атешак. Хотел Самак сам наверх лезть, да тут Сабер и Самлад вмешались, говорят: – У нас хватит сил! – они ведь подглядывали все это время. Когда Самак и Атешак зашли в баню, Сабер и Самлад подкрались к дверям и стали следить за ними. Они видели, как Самак залез в колодец, и стали прислушиваться, когда он оттуда вылезет, до той минуты, когда Атешак сказал, что у него сил не хватает. Тут они и подбежали: дескать, хватит силы, мы, мол, служить готовы. Вытянули, значит, все втроем Сиях‑Гиля из того колодца, Самак вернулся в тюрьму и втащил в колодец Сама – его тоже подняли наверх, а затем и Самак вылез. Они его хвалить начали, а Самак говорит: – Как же нам изловчиться? Ведь наш дом далеко, а эти двое изранены, измучены, сами идти не смогут, их на себе тащить надо. Здесь оставаться тоже нельзя, скоро стражники с обходом пойдут, как бы не учинили нам беды. Что делать? Атешак сказал: – О богатырь, у меня есть названая мать, она тут поблизости живет. Правда, я ее давненько не видел. Надо к ней перебраться. – Атешак, а ведь в ту ночь, когда мы с тобой Дельарам добывали, ты не знал, к кому сунуться! Хорошо, что теперь сообразил. – Э, богатырь, тогда я позабыл, – говорит Атешак. – Любовь к Дельарам мне всю память отшибла. – Ах, вот оно что! Взялись они по двое за пострадавших пленников, а Атешак повел их за собой, пока они не пришли к нужному дому. Атешак подошел к дверям, постучался, сверху спустилась старая женщина и спросила: – Кто там у дверей? – Это я, матушка, твой сын Атешак. – Добро пожаловать, входи! Откуда ты, сынок, где пропадал так долго? Атешак сказал: – Сейчас не время разговаривать, со мной еще люди, которым надо дать убежище, я прошу тебя приютить их. – Так веди их сюда, я о них как о дорогих гостях позабочусь, – ответила та. Вошли они в дом, старуха их провела в комнаты и спрашивает: – О Атешак, где ты был, откуда эти люди, кто их ранил? – Да разве ты не узнала, матушка? Это на весь мир известный айяр Самак, а двое раненых – Сиях‑Гиль и Сам, которых в войске Фагфур‑шаха захватили и бросили в темницу к Тер‑меше; Самак их вызволил. Он хотел еще что‑то добавить, но у дверей послышался голос, и женщина сказала: – Подождите‑ка тут немного, это мой сын пришел. Она закрыла их в горнице, спустилась и отперла дверь. А Самак в щелку подглядывал. Видит, вошел юноша, высокий и сильный. Кудри вьются, кафтан туго перепоясан, полы подоткнуты, а в поле несет что‑то. Высыпал он свою ношу перед матерью, а там краденое – и одежда, и шапки, и платки. Он говорит: – Матушка, ничего толкового не добыл, кроме всякой мелочи. Забери это и принеси мне поесть, я сильно проголодался. Мать вышла, принесла блюдо с лепешками, немного жаркого, солений и сластей и поставила перед ним. Смотрит Самак, юноша руку протянул, за еду принялся и стал проворно с ней управляться. Самак сказал себе: «Видно, это очень ловкий удалец! И на добычу по ночам выходит – словом, наш человек!» Так он за ним наблюдал и дивился, как тот с пищей разделывается. Поел тот, вымыл руки и сказал: – Эх, матушка, одолело меня одно желание и сердечная тоска. Не знаю, как бы мне достичь того, о чем мечтаю. – Что же это такое, чего твоя душа желает, дитятко? – спрашивает мать. – Говорят, матушка, есть такой айяр по имени Самак, приехал он в наши края. Охота мне его разыскать, свидеться с ним и послужить ему на славу: за такого храбреца и жизнь отдать не жалко! Да сколько ни бродил я по городу, сколько ни искал, где он укрывается, так и не удалось узнать. Очень я озадачен: как же мне все‑таки его найти? Когда мать услышала, чего добивается сын, она сказала: – Ну, голубчик, коли это все, что тебя заботит, не печалься. Дай мне слово и клянись, что все, что ты говорил, – правда, что ты разыскиваешь Самака, дабы ему послужить и подружиться с ним, а не для того, чтобы передать его падишаху, и я открою тебе, где он. – О матушка, ведь меня зовут Сорхвард и я твое дитя! – воскликнул юноша. – Разве такому, как я, говорят: «Не изменяй»? Разве способен я на измену и предательство? Клянусь господом, подателем благ, что если я встречусь с Самаком, то, покуда жив, буду его верным рабом. А ты, мать, поостерегись даже думать о предательстве с моей стороны. Ведь коли так, значит, ты изменила моему отцу и произвела на свет ублюдка, ведь это от ублюдков нечего ждать, кроме предательства и пагубы. Волей‑неволей его натура себя выдаст и подтвердит его незаконное происхождение. Если же я рожден честно, то законнорожденному несвойственны скверна и измена. Мать очень обрадовалась его словам, облобызала сына, а Самак, их речи слушая, только дивился про себя: «Вот ведь умный парень!» Тут мать сказала: – Душа моя, поклянись все же, успокой материнское сердце! Тот промолвил: – Клянусь господом, подателем благ, что я, Сорхвард, не буду чинить зла Самаку и его друзьям и доброжелателям, не буду злоумышлять против них и другим не позволю. Буду им другом, а если придется – отдам жизнь, но не предам его и его людей. Когда Сорхвард произнес эту клятву, мать его встала, отворила дверь и крикнула: – Эй, богатырь! Вышел Самак, поздоровался, Сорхвард увидел его, вскочил, припал к стопам его, восхвалил его и восславил, а потом сказал: – Матушка, он был в нашем доме, а ты не давала мне слова сказать?! А как он к нам попал? Мать ответила: – О мой храбрый сынок, ты сам его расспроси, он ведь недавно пришел. Но Самак сказал: – О благородный человек, сейчас не до разговоров, мы беспокоимся за своих раненых. – А кто с тобой? – спросил Сорхвард. – Со мною Атешак, Сабер и Самлад, сыновья Хаммара, а еще богатыри Сиях‑Гиль и Сам из войска Хоршид‑шаха и Фагфура. – Они же были в темнице у Термеше! Как ты их вывел? – спросил Сорхвард и тут увидел Атешака. Поздоровался он с ним, приветствиями обменялся, а потом сказал: – Матушка, согрей воды и приготовь нам целебную мазь. Мать нагрела воды, приготовила мазь, а Самак рассказал Сорхварду свои приключения. Затем Самак и его люди вымыли Сиях‑Гиля и Сама с ног до головы, натерли им все тело той мазью, Сорхвард еще лекарство от ран принес, намазал их, и уложили раненых в постель. Сорхвард тотчас достал вина, и они устроили пирушку и просидели за выпивкой, пока мир не сбросил платье мрака, облачился в златотканые одежды и все кругом засияло. Самак сказал Саберу и Самладу: – Сходите к шахскому дворцу, поглядите да послушайте, что там говорят. Те пошли, по сторонам глазеть стали, вдруг видят, к шахскому трону с воплем бежит Термеше. – О шах, Сиях‑Гиля и Сама выкрали! – кричит. Армен‑шах так и подскочил: – Что ты мелешь?! Тюрьму взломали или подкоп сделали? – Нет, шах, никакого подкопа, никакого пролома не видно, двери темницы заперты, а негра Джендрая убили. Ума не приложу, как это получилось. – Так как же их увели?! – спрашивает Армен‑шах. – С неба спустились или из‑под земли вылезли? Такому никто и не поверит. Уж не духи ли их украли?! Ведь человеку такое не под силу. – Сам не понимаю, шах, – ответил Термеше, – но только из тюрьмы они исчезли, а негр Джендрай убит. Подивились все такому чуду, а Мехран‑везир сказал: – О шах, говорил я тебе, чтобы ты их стерег или, того лучше, казнить велел, ведь враг всего лучше убитый. Самак такой человек, что в городе Чин на мейдане, на глазах у всех людей, убил моего сына Кабаза, а потом подскочил, ухватил меня за бороду, хотел горло мне перерезать, да Шир‑афкан перехватил его руку. Больше того, он потом Шир‑афкана посреди десяти тысяч вооруженных всадников убил и не задумался! Эх, был бы жив Шир‑афкан, не дошло бы до того… А ведь это, шах, только малая толика деяний Самака, потому что обо всем рассказывать времени не хватит. Лучше я пойду осмотрю ту темницу. Отправился Мехран‑везир с приближенными шаха, оглядели они все и говорят: – О шах, никаких следов не видно. Мехран‑везир сказал: – Тут надо хорошенько поразмыслить, но сдается мне, что Термеше к этому руку приложил. Вели его допросить. Выяснили это Сабер и Самлад, прибежали к Самаку и рассказали ему. Самак говорит Сорхварду: – Пойду‑ка я во дворец! – Ой, не ходи, ведь там Мехран‑везир, он тебя узнает – беда приключится, нам этого не снести! – воскликнул тот. – Не тревожься, богатырь, – ответил Самак, – кто такими делами занимается, все ходы‑выходы знает, невредимым останется. Он кликнул мать Сорхварда и попросил у нее особого зелья. Принесла она, что он спрашивал, Самак сунул руку за пояс, достал какую‑то вещицу, растолок ею то зелье, потом бросил его в воду и смочил полученной жидкостью лицо. Цвет кожи у него совсем изменился. Начали все его хвалить и просить: – О богатырь, научи и нас! – Времени нет, – отвечал Самак. Он растрепал себе волосы, спустил их на лоб, сгорбился, согнулся, взял в руки палку, вышел из дома и смешался с толпой. Сорхвард, Сабер и Самлад отправились вслед за ним, чтобы поглядеть да подивиться, как Самак поступать будет. Пришли они во дворец, а там как раз Термеше к Армен‑шаху привели. Шах потребовал: – Говори, негодяй, как это все получилось, а не то велю, тебя казнить! – О шах, да я ничего знать не знаю! – ответил Термеше. – Я спал дома, а Джендрай в тюрьме был. Его убили. Что я могу сказать? У кого выяснить, как дело'было? Шах приказал бить его палками. Палачи переглянулись, один говорит: ты его бей, другой отвечает: нет, ты. А про себя каждый думает: дескать, сегодня шах на него прогневался, дадим мы ему нынче палок, а коли завтра шах нами недоволен будет? Непременно отдаст нас в руки Термеше – то ‑то он нас отделает! Пожалуй, лучше будет его пощадить. Так они тянули, пока шах не закричал на них: что, мол, вы мешкаете? Тогда один палач вышел, растянул Термеше на скамье и притворно ударил его разок. А Самак стоял неподалеку и догадался, что тот бьет только для вида. Он сказал: – О шах, они секут его с послаблением. Прикажи мне, рабу твоему, его похлестать, чтоб он сознался, как было дело. – Бей, – разрешил Армен‑шах. Самак взял в руки палку, засучил рукава и так ему всыпал, что у Термеше в нескольких местах кожа лопнула, кровь побежала. Термеше принялся вопить, а Самак взял другую палку, покрепче прежней. Когда до пятого удара дошло, Термеше крикнул: – Пощадите, я все скажу! Самак подумал: «Это он хочет битья избежать – ведь он ничего не знает». Термеше развязали и приказали: – Признавайся, как было дело! Термеше сказал: – Когда я вышел из царского дворца и проходил мимо базара, то два брата‑мясника, которые вчера дали мне четыреста золотых динаров, сказали: «Отдай нам Сиях‑Гиля и Сама». Армен‑шах спросил: – А зачем же ты убил негра Джендрая? – Они сказали: надо следы скрыть. Дескать, если мы его убьем, решат, что это кто‑то еще сделал, а на нас никто не подумает. Закололи они Джендрая‑негра, а Сиях‑Гиля и Сама с собой увели. Самак подумал: «Этот урод, ни мужик, ни баба, еще двух добрых людей на муки обрек!» А шах послал сархангов, чтобы те доставили братьев‑мясников во дворец. Привели их, они поклонились шаху, а он их спрашивает: – Сознавайтесь, куда вы девали Сиях‑Гиля и Сама? – А кто такие Сиях‑Гиль и Сам? Мы их не знаем, – отвечают братья. Застонал тут Термеше от боли – Самак его крепко отделал – и сказал: – Вчера они к тюрьме подошли, дали мне четыреста динаров и забрали Сиях‑Гиля и Сама, а Джендрая прикончили, как я уже рассказывал. И еще много чего он наболтал. Стали братья клясться именем бога, что ни про Сиях‑Гиля, ни про Сама, ни про Джендрая и не слыхивали, что с Термеше ни о чем не говорили, а до шахской темницы и до пленников им вовсе дела нет. Мехран‑везир сказал: – Пойдите дом их обыщите. Отправились сарханги к ним домой, весь дом снизу доверху обшарили, все перевернули – никого! Вернулись они к падишаху, доложили ему. Шах спросил: – Термеше, а ты наказывал Сама и Сиях‑Гиля палками? – Да, шах, наказывал, так что идти не смогут. Тут Мехран‑везир вмешался: – Надо Термеше заковать в цепи, а этих двух братьев отдайте мне, я их допрошу. После этого все разошлись, а братьев‑мясников отвели к Мехран‑везиру. Самак повернулся к Саберу и Самладу и сказал: – Ступайте к отцу, передайте ему мой привет и скажите, чтоб молился за нас. А Дельарам накажите, чтобы присматривала за сыновьями Кануна да чтоб ни в коем случае их не развязывала! Сабер и Самлад отправились домой, рассказали все отцу, тот подивился на дела Самака, и все они оставались на своих местах, пока не наступила ночь. А Мехран призвал к себе братьев‑мясников, усадил их и начал обо всякой всячине расспрашивать, а они отвечали. Мехран‑то за каждым их словом следил, сам беседу ведет, а сам исхитряется то и дело будто ненароком Самака помянуть. Но братья ни словом о нем не обмолвились, и ничего про Сиях‑Гиля и Сама от них узнать не удалось. А проговорили они всю ночь до утра. Явился Мехран‑везйр с братьями‑мясниками в тронный зал, поклонился шаху и заявил: – О великий государь, они никак не сознаются, говорят, что им ничего не известно. Шах приказал их казнить. Явились тут сарханги, шахские хаджибы и начальник стражи, накинули братьям на шею веревку и повели их на базарную площадь. А сто тысяч горожан и воинов в волнение пришли, крик в народе поднялся, потому что эти братья были по всей округе известны своим благородством и благочестием и все их очень любили. Как привели их на базар, стон и плач кругом раздался. Случилось так, что начальник стражи им благоволил, поскольку они ему не раз службу служили – и кошельком, и силушкой, и припасы для его кухни поставляли. Услыхал он всеобщие крик и плач, и стало ему жалко братьев. Он подошел к ним и сказал: – О благородные мужи, падишах приказал вас казнить, я, конечно, ослушаться не могу, так что пришло время с жизнью проститься. А ведь расставание с жизнью – дело нешуточное, да и какой в том прок? По‑моему, куда лучше вам всю правду выложить, тогда я заступлюсь за вас перед падишахом. Может, он вас помилует. – О князь, – ответили они, – нас весь Мачин знает, и тебе мы тоже хорошо известны, и до сей поры о нас добрая слава была… Клянемся всемогущим творцом, что нам об этом ничего неведомо. Но если бы мы что и знали, то все равно ничего не сказали бы: лучше жизнь отдать, чем другого предать. Ведь нет на свете ничего важнее чести и ничего нет лучше благородства. Пусть же за нами вечно останется имя благородных мужей. Понравились начальнику стражи такие речи, овладели его сердцем любовь и сострадание, и он сказал шахским слугам: – Погодите чуток, пока я схожу к Армен‑шаху и вернусь. При этих словах сто тысяч народу, мужчин и женщин, ему хвалу вознесли, а он отправился во дворец. Господь судил так, что явился начальник стражи во дворец к Армен‑шаху, поклонился, восславил шаха и сказал: – О шах, эти двое юношей – люди честные, весь город нынче плачет‑рыдает из‑за этих братьев‑мясников. Верно, невиновны они, иначе с чего бы людям так о них убиваться? Да и они, кабы был за ними грех, на месте казни покаялись бы. Может быть, Термеше их по злобе оговорил, чтобы погубить и царству нашему вред нанести? Ведь убийство невиновных недостойно. Шах знает, что я о благоденствии государства радею, а там воля ь ша. Мехран‑везир сказал: – О шах, вели привести Термеше, я его еще поспрошаю. Может, разберемся в этом деле. Шах приказал доставить в тронный зал Термеше. – Термеше, – обратился к нему Мехран‑везир, – обстоятельства этого дела не проясняются! Шах повелел казнить несчастных братьев‑мясников, но мы знаем, да и ты знаешь, что за ними нет вины. Не бери греха на душу, подумай хорошенько: ты и так много зла совершил, не усугубляй же содеянного. Не будь жестокосердым, а то ведь и тебя никто не пожалеет. Может, если ты правду скажешь, господь всевышний тебя помилует. Я это тебе потому говорю, что знаю: ты тут ни при чем, это все дела Самак‑айяра. При этих словах Термеше воскликнул: – Клянусь всемогущим богом, что братья‑мясники невиновны и ничего про это дело не знают! – Ах ты презренный! – закричал шах. – Да ты не только проворонил двух богатырей, которых тебе доверили стеречь, не только плохо смотрел за моей темницей и допустил, чтобы чести моей урон нанесли, ты еще напрасно оговорил двух достойных юношей! Еще бы немного – и я бы казнил невинных, взял бы на душу грех! – О шах, сил не хватало от палок боль терпеть, – отвечал Термеше, – я думал этой хитростью себя спасти. Шах приказал привести тех юношей во дворец. Зашумели кругом: «Помилование! Помилование!» – и в городе начались радость и ликование. Шихне пошел и привел братьев с виселицы во дворец. Шах обласкал их, оказал им милости и одарил, а потом отпустил. Вышли они из шахского дворца, весь городской люд возрадовался. А Термеше говорит: – О шах, дело ясное: это все Самак подстроил. Коли дадут мне десять знающих и надежных людей, я с их помощью его изловлю, ведь из города он уйти не мог. – Ладно, так и сделай, – согласился шах. Вышел Термеше от шаха, а с ним сарханги пошли. Привели они десятерых почетных горожан, чтобы те помогли Термеше, и они все вместе отправились к тюрьме. Тело негра Джендрая все еще там валялось. Схоронили они его, а Термеше принялся по всей темнице рыскать – нигде не нашел ни щелки, ни дыры никакой. Заглянул он в колодец, говорит: – Веревку принесите. Термеше обвязался веревкой и залез в колодец. Опустился на дно, увидел родник и тот проход увидел. Перебрался он через поток и оказался в колодце, который выходил в баню. Тогда он воскликнул: – О горе, столько времени за шахской тюрьмой смотрю, а невдомек мне, что через этот колодец наружу можно выбраться. Знать, великий человек этот Самак, под счастливой звездой родился, коли сумел эту дорожку разведать! Наверно, она ему издавна известна, или кто‑нибудь из старожилов городских ему рассказал – иначе как бы ему удалось за одну ночь ее разыскать? Поспешил Термеше к шаху и доложил ему обо всем. – О шах, вели дороги перекрыть, а я пойду по городу искать, ведь они еще здесь, – сказал он. Шах приказал шихне послать людей к городским воротам, чтобы все выходы охраняли, а Термеше отправился в город ловить Самака, сыновей Кануна и Дельарам. Самак в это время был в доме Сорхварда вместе с Сиях‑Гилем, Самом и Атешаком, а Сорхвард ходил в шахский дворец. Вернулся он и рассказал, что по всем дорогам охрану выставили и все такое. – Садись, братец, успокойся, – сказал ему Самак. – Коли бог захочет, я все устрою. Постараюсь нынче ночью доставить к тебе связанным этого проклятого Мехран‑везира, ведь все зло от него идет. Сорхвард его похвалил, и они сели вино пить, как вдруг Самака боль в животе одолела. А у него бывали такие боли, что он по неделям в беспамятстве лежал, пока недуг не отпустит. Скрутила его эта хворь, свалился он наземь, катается от боли. И вот лежит Самак в доме Сорхварда, хворает, и Сиях‑Гиль с Самом тоже там пребывают. жүктеу/скачать 4.53 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|