Самак айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. О том, как Канун выкрал Махпари, как отвез ее в крепость Фалаки, а Хоршид‑шах, разбив войско Газаль‑малека, двинулся на Мачин
жүктеу/скачать 4.53 Mb.
|
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. О том, как Канун выкрал Махпари, как отвез ее в крепость Фалаки, а Хоршид‑шах, разбив войско Газаль‑малека, двинулся на МачинСобиратель известий и рассказчик повествует так. После того как Катран и Фаррох‑руз сразились в тот день, они вернулись каждый в свою ставку отдыхать. Канун пришел, низко поклонился Газаль‑малеку и сказал: – О государь, я ведь прибыл для того, чтобы добраться до крепости Шахак и вывезти оттуда Махпари. Теперь, после того как Катран‑пахлавана и других я освободил, пришло время этим заняться. Под счастливой звездой царевича я отправлюсь, чтобы забрать Махпари из крепости Шахак и вручить тебе – в ответ на проделки Самака. Пока они об этом речь вели, вошел в шатер человек, поклонился и сказал: – Я прибыл из Мачина с письмом от шаха. Он достал письмо, положил его перед Газаль‑малеком, а тот передал Шакару‑писцу и велел прочесть. Шакар стал читать, а там было написано так: «Сын мой, знай и ведай, что, после того как ты благополучно отбыл, а потом прислал письмо, что Махпари увезли в крепость Шахак, а Катрана захватили в плен, и попросил помощи, я послал войско, а вместе с ними отправился исфахсалар Канун, чтобы добыть головы Самака и Шогаля‑силача, а Хоршид‑шаха взять живьем и Махпари вывезти из той крепости. Пока Канун делал свое Дело – освобождал богатырей, здесь у нас Самак объявился и выкрал Дельарам, а еще множество утвари. Пропали также два сына Кануна. А когда ты прислал пленных Сиях‑Гиля и Сама, Мехран‑везир говорил, чтобы мы их казнили, но я не велел и отослал их в темницу к Термеше. Так их в ту же ночь похитили. Наверняка это все тех же рук дело! Опозорили мою тюрьму… И хотя до сих пор не установлено, кто это совершил, Мехран‑везир говорит, что не кто иной, как Самак. Пока вы там продолжали ваши дела, которым конца нет, у нас здесь вон что случилось! Вот что я хотел тебе сообщить. Мир вам!» Когда Шакар прочел письмо и Канун услышал, что сталось с его сыновьями, он заплакал и сказал: – О горе, где теперь мои богатыри? Что с ними? Живы они или нет? Может, убили их? Так он рыдал, пока Газаль‑малек не стал его унимать: – О богатырь, успокойся, ни у кого духу не хватит двух таких молодцов жизни лишить! Очень Канун расстроился. Он воскликнул: – Ну, Кафур, собирайся, съездим за Махпари в крепость Шахак, а потом отправимся разыскивать моих сыновей. Только он это проговорил, как вбежал лазутчик и ударил шапкой оземь перед Газаль‑малеком, восклицая: – Берегись, царевич! Я прискакал из Чина – шах Фагфур войско в помощь Хор'шид‑шаху посылает. А из Халеба от Марз‑бан‑шаха, отца Хоршид‑шаха, прибыло сто тридцать тысяч воинов, сюда направляются. Если они все вместе подойдут, наше войско конями затопчут! Царевич сразу спросил: – А разве они уже прибыли? – Пока нет, но, того гляди, подоспеют. Насупился Газаль‑малек и говорит Катрану: – Ну, когда прибудут, тогда и поглядим. Хватит у нас сил – прекрасно, а нет – повернем назад в Мачин. До тех пор подождем, пока Канун Махпари привезет. Канун, как услышал это, сказал: – Уж мы своего добьемся. А этот Канун был очень искусный писец. Он тотчас взял перо, чернильницу и составил Махпари письмо от лица Фагфура, написал его красивым почерком и прекрасным слогом. Сначала он помянул имя божье, а потом повел речь: «От Фагфура к дочери Махпари. Когда это письмо дойдет до тебя, дочь моя, царица мира, знай и ведай, что из страны Халеб от Марзбан‑шаха прибыло войско в сто тридцать тысяч человек, он прислал их своему сыну Хоршид‑шаху. Как я слышал, Хоршид‑шах выехал на битву с врагом – они отправились ему на помощь. Я полагаю, и недели не пройдет, как они вернутся с победой. Тебе же надлежит, как только ты получишь это письмо, тот же час собраться и выехать сюда, чтобы за эту неделю красоту навести. Ведь когда Хоршид‑шах благополучно возвратится, мы вас поженим, сыграем свадьбу, и тебе придется отправиться с Хоршид‑шахом в Халеб. И не мешкай! Это письмо писано рукою Шахдара, доверенного человека Марзбан‑шаха. Похоже, что с Хоршид‑шахом он в родстве, так как тот выбрал среди всех именно его, чтобы он доставил тебя поскорее. Мир вам». Канун закончил письмо, запечатал и сказал: – Ну, царевич, ради твоего счастья отправляюсь за Махпари! И он попросил, чтобы дали ему пятерых слуг, собрал с Кафу‑ром все, что нужно‑, и выехал из лагеря. Когда они приблизились к крепости Шахак, поглядели, видят, стоит гора высокая, от других гор особняком. Господь своим могуществом сотворил ее так, что она верхушкой небесного свода достигает, а основанием упирается в Быка и Рыбу 30, а ведет к той крепости одна‑единственная тропинка. – Ну, если эту крепость боем брать, со всего мира войско и то ее не осилит, – сказал Канун. С этими словами двинулись они к крепости да притворились, будто со стороны Чина едут. Лала‑Салех и Рухафзай у окошка сидели, наружу глядели. Видят, по дороге из Чина едут семеро всадников, путь к крепости держат. Подъехали ко входу, крикнули: дескать, мы письмо везем от шаха Фагфура к дочери его. Лала‑Салех, с тех пор как Самак захватил крепость и поручил ему смотреть за ней, постоянно сторожил у ворот, Махпари с Рухафзай и другими тоже были при нем. Лала‑Салех сказал: – Давай его сюда, мы поглядим. Канун просунул письмо в дверную щелку, Лала‑Салех отнес его Махпари, она распечатала и прочла все те россказни. Сказала царевна: – Самак говорил, чтобы мы никому, кроме него и Хоршид‑шаха, дверь не открывали, в крепость не впускали, чтобы обмана не получилось. – Надо к воротам пойти, порасспросить их да послушать: верно ли, что письмо от твоего отца? – сказала Рухафзай. Махпари вместе с остальными подошла к воротам. Лала‑Салех крикнул: – О благородный муж, как тебя зовут? Что‑то я не видел тебя никогда. – О Лала, – ответил Канун, – великий государь ведь написал, что мое имя – Шахдар и что я родственник Хоршид‑шаха, приехал с войском, чтобы ему послужить. Скажи Махпари, что из той страны войско прибыло и меня послали за ней, чтобы доставить ее к отцу, а когда Хоршид‑шах вернется, поженить их. Не знаю, может, Хоршид‑шах раньше нашего туда поспеет. Махпари от подобных речей так и размякла: как раз на это она и уповала, ведь Махпари была без памяти влюблена в Хоршид‑шаха. Едва услышав о свидании с ним, она так обрадовалась, что поддалась на уговоры Кануна. Она сказала: – Лала, как лучше поступить? – О царевна, он доверенный человек Хоршид‑шаха, его твой отец прислал, – ответил Лала. – А там воля твоя. – Да я уж и не знаю, как быть, – говорит Махпари, – тебе виднее. Тогда Лала‑Салех сказал Рухафзай: – Надо ехать. Сколько нам здесь торчать? – Уж и не знаю, что сказать, – ответила Рухафзай. Судили они, рядили, наконец решили: отперли ворота, и Канун вошел в крепость. Видит он, царевна сидит, Рухафзай ей прислуживает. Посмотрел он на красу, рост и дородство Мах‑пари, подивился и сказал себе: «Такой прекрасной девушки еще на свете не бывало! Неудивительно, что из‑за нее столько народу сражаться готово». Поклонился он девушке и сказал: – О царевна, не теряй времени, надо нам отправляться. Махпари возразила: – Нам же нужны носилки! – Да, царевна, я просил у шаха, – ответил Канун, – а он сказал, что тут недалеко, когда подъезжать будем, известим его, и он вышлет носилки нам навстречу. Так что пока садитесь верхом и поедем. Сели Махпари, Лала‑Салех и Рухафзай на лошадей. Канун подозвал Мефтаха, одного из тех слуг, что с ним приехали, и сказал: – Присмотри за крепостью, пока шах не пришлет кого‑нибудь, эти две девушки останутся с тобой, и двое слуг тоже. После этого они пустились в путь и погнали коней вовсю, пока не доехали до удобной лужайки. Там они расседлали лошадей, немного отдохнули и перекусили, как вдруг в степи пыль столбом поднялась. Канун подумал: «Вот беда‑то, пропало наше дело, зря мы так старались… Что же теперь делать?» Стал он прикидывать, как бы выход найти, а сам с тех клубов пыли глаз не сводит. Тут обозначился средь пыли онагр, который скакал на лужок попастись. Увидел он людей и назад умчался. Обрадовался Канун. Тотчас поднялся он, сели все на лошадей и отправились дальше. До полуночи ехали они окольными путями. А у Кануна полное снаряжение с собой было, и среди прочего в седельных сумках два кувшина воды. В одном вода была смешана с зельем, от которого в беспамятство впадали, а в другом чистая. Вот он достал тот кувшин без дурмана и стал пить. А ведь известное дело, коли в дороге один кто‑нибудь пить начнет, то и всех прочих непременно жажда одолеет, особенно ночью. Вот и Махпари захотелось воды. Она говорит: – Лала, дай мне напиться. Канун услыхал, тотчас вытащил кувшин, в котором было зелье, и подал Лала‑Салеху. А у Махпари был такой обычай: все, что она пила или ела, сначала давать Рухафзай. Поднесли ей кувшин с водой, она сначала протянула его Лала‑Салеху, чтобы он выпил, потом – Рухафзай, а потом и сама напилась и кувшин вернула Кануну. Прошло немного времени, и то зелье стало действовать. Голова у девушки закружилась, нутро стало жечь. Она сказала: – Ох, Лала, Рухафзай, измена! Я вам говорила, глядите лучше, не то обманут нас! Теперь мы погибнем понапрасну! С этими словами она упала с коня. А у Лала‑Салеха и Рухафзай тоже в голове помутилось, и они вслед за ней на землю попадали. Канун соскочил с седла, отрубил голову Лала‑Са‑леху и уже подошел к Рухафзай, чтоб и ей голову снести, да жалко ему стало: он слышал, как она поет. Он сказал себе: «Не стоит убивать музыкантов, тем более женщин», подобрал Махпари и Рухафзай, связал их и двинулся дальше, пока не подъехал к ночным караулам. Той ночью в карауле стоял Катран‑пахлаван, он крикнул: «Кто идет?» – и тут увидел Кануна. Обрадовался Катран, приблизился к ним и спросил: – О богатырь, с удачей ли ты возвращаешься? – Да будет тебе удача, Катран, а я привез Махпари и Ру‑хафзай‑музыкантшу, взял крепость Шахак и оставил там кутвалем слугу Мефтаха. Катран его расхвалил и вместе с ним въехал в лагерь, отправился прямо к царскому шатру. Газаль‑малек все еще за вином сидел. Катран и Канун поклонились, Газаль‑малек спросил: – Ну, Канун, повезло тебе или нет? Львом ты вернулся или лисицей? – Под твоей звездой и мне повезло, – говорит Канун, – львом я пришел. И он положил перед Газаль‑малеком Махпари и Рухафзай. Газаль‑малек поглядел на красу Махпари. Хоть и раньше он ею увлекался, теперь это чувство в любовь перешло, душу его смутило. Она‑то без памяти лежала, а он глаз от нее не мог отвести. Потом царевич сказал: – Что же я с нею делать буду, ведь мне сражаться надо… Нужно их в Мачин отослать, чтобы отец там ее посторожил, пока я не освобожусь. Канун сказал: – О царевич, нельзя Махпари отсылать в Мачин! Ведь тебе объяснили, что в Мачине Самак, что он ночью выкрал Сиях‑Гиля и Сама из темницы Термеше, а также Дельарам и утварь и сыновей моих – всех он захватил. Если ты отправишь туда Махпари, как ее ни стереги, он все равно похитит ее. Надо ее отвести в крепость Фалаки, это твердыня неприступная. Пусть хоть со всего света войско окружит ее, а взять не сможет. Тысяча подобных Самаку не сумеет туда пробраться, тем более что кутвалем там наш старый слуга Адхан, человек надежный. Надо отослать Махпари туда, пока мы разузнаем насчет этого войска, решим, как быть. Если же нам придется отступить, она там будет в безопасности. Отправь ее в крепость Фалаки, ведь я уезжаю в Мачин. – Раз так, сначала отвези Махпари, а потом уж поезжай в Мачин, – решил Газаль‑малек. – Повинуюсь, – ответил Канун. Тотчас он собрался, взял пятьдесят человек, забрал Махпари и Рухафзай и отправился в путь. Господь судил так, что, когда Газаль‑малек отослал Махпари в свою крепость, он от радости на месте усидеть не мог. Обратился он к своим богатырям: – Превосходно Канун с этим делом справился! Никто еще такого не совершал! Да и дальше он все разумно рассудил. Тут каждый свое слово сказал, пока за разговором не подошел день к вечеру. И вдруг вся земля задрожала, гром военных барабанов к небесам вознесся, так что со всего лагеря сбежался народ, все от страха содрогнулись, а Газаль‑малек чуть разума не лишился. Говорит он: – Посмотрите, что там случилось. Тут вошел человек и сказал: – О царевич, кончились теперь поединки да состязания! А ведь это они еще только в лагерь въезжают. Царевич говорит: – Коли так, надо нам уходить, видно, великое воинство подошло. Богатыри сказали: – О царевич, да разве так можно? Мы подождем, пока все войско подойдет, поглядим, что там за бойцы, как дело пойдет. Если сможем с ними справиться, будем сражаться, если перевес на их стороне будет, тогда уйдем. Так они поспорили и остались на месте. А тем временем к Хоршид‑шаху явился человек и объявил: – О царевич, добрая весть! Пришло огромное войско из Халеба, а во главе его – величавый старец по имени Хаман‑везир. Хоршид‑шах, как услышал, вскочил, обрадовался, щедро наградил вестника, отдал ему платье со своего плеча, тотчас сел на коня и со всем своим войском выехал навстречу Хаман‑ве‑зиру. Проехали они около фарсанга и встретились с теми полками. Когда взор Хаман‑везира достиг Хоршид‑шаха, он сразу спешился, а за ним и все воины его. Зарыдал царевич в тоске по отцу, Хаман‑везир его обнял, а он так горько плакал, что войско вслед за ним в слезы ударилось. Стали богатыри подходить, руку Хоршид‑шаху целовать. Хаман‑везир приказал привести ему коня – ведь он и его войско пешими шли. Взял он царевича за руку, усадил на коня, Хоршид‑шах подождал, пока сам Хаман‑везир сел в седло, и направились они в лагерь и достигли царского шатра, а там поднялись на тахт. Хоршид‑шах усадил Хаман‑везира рядом с собой, только и делал, что расспрашивал об отце с матерью. Хаман‑везир сказал: – О великий царевич, мать твоя приказала долго жить. Хоршид‑шах заплакал. Хаман‑везир продолжал: – С тех пор как ты расстался с отцом, три года прошло. Первый год отец твой сидел и пил вино со своими приближенными, потом он перестал пировать и веселиться, потерял вкус к состязаниям и играм и позабыл все иные занятия – только днем и ночью плакал и рыдал. От тоски по тебе он света белого не видел, спина его сгорбилась, ни днем он не знал покоя – нет чтобы с кем‑нибудь словечком перемолвиться, – ни ночью отдыха. А когда получил от тебя вести, описать невозможно, как переменился. Так что, пока еще не собрались все полки, он выслал меня вперед, а остальное войско и казна идут следом. Скоро прибудут, я не сомневаюсь. Поговорили они об этом. Хоршид‑шах все плакал, а Хаман‑везир сказал: – О царевич, он прислал немного денег тебе на расходы. Позволь передать их тебе. – Пусть у тебя будут, отец, – отвечал Хоршид‑шах, – ты ведь мне вместо отца, а коли расход какой случится, ты их тратить будешь, пока отец мой не приедет. И вот таким образом они день и ночь только тем и занимались, что вели эту беседу, рассказывали, что произошло за те три года. А через два дня Хоршид‑шах сел вино пить, обласкал прибывших богатырей, усадил их, оказал каждому почет, каж‑(дого отметил да приветил. До ночи они за вином просидели, а потом отдыхать отправились. Наступила ночь и прошла, день начался, Хоршид‑шах приказал играть в барабаны, и все объединенное войско вышло на поле брани. Когда Газаль‑малек услышал грохот барабанов, волей‑неволей пришлось и ему выходить на мейдан. С обеих сторон старшины ряды выстроили. В том войске, что прибыло из Халеба, был богатырь по имени Хормоз‑Гиль. Подошел он к царевичу, поклонился и сказал: – О великий государь, разреши мне сегодня на поле выйти, силу показать. Хоршид‑шах ответил: – Жалую тебя, богатырь, предводителем войска. Поблагодарил Хормоз‑Гиль, вскочил в седло и поскакал на поле. И сам он, и конь его в доспех железный облачены, едет он, грозный клич испуская, себя восхваляя, оружием бряцая, врагов устрашая. Поравнялся с войском Газаль‑малека, ударил оземь копьем, шлем с головы снял, на луку седельную положил и вскричал: – Я – наименьший войска нашего, Хормоз‑Гиль, раб Марзбан‑шаха, слуга сына его Хоршид‑шаха. Выходите кто посмелее, померимся силами! Не договорил он еще свои слова, как с правого крыла войска Газаль‑малека всадник выскочил, вместе с лошадью в броню одет, копье наперевес, с боевым кличем подскакал он к Хормоз‑Гилю и закричал ему: – О презренный, кто ты такой?! Неужели ваш царь воображает, что в мире храбрецов нету? Показывай, на что ты годишься! Газаль‑малек сам лихости этого воина удивился. – Что это за смельчак выискался? – спросил он. – Да ведь это Катур, брат Катран‑пахлавана, – отвечали ему. Газаль‑малек похвалил его, а Хормоз‑Гиль, услышав слова Катура, ничего ему не ответил, только в гневе за копье схватился и на него ринулся. Катур тоже выставил копье, и так они скрестили копья и бились ожесточенно. Хормоз‑Гиль от ярости прямо из себя выходил, потому что никто лучше него не знал копейного боя. И вот одержал он верх, ударил Катура в грудь копьем с такою силой, что острие копья через спину наружу вышло. Копье согнулось, а Катур рухнул с коня. И пронесся по войску Газаль‑малека стон, а войско Хоршид‑шаха возрадовалось. Хормоз‑Гиль опять вызов бросил. Другой воин выехал на поле, он и его сразил. Так положил он пятьдесят человек, а у самого даже кровь из носа не пошла! Всех он повергал наземь и приговаривал: – Эх, Газаль‑малек, с такими‑то воинами ты мнишь отпор нам дать? Пошли‑ка на мейдан такого бойца, что хотя бы недолго мог устоять! Хотел Катран‑пахлаван на поле выходить, но Гиль‑Савар схватил за повод его коня и сказал: – Обожди, богатырь, давай я отомщу за кровь твоего брата – не стоит тебе нынче на мейдан выезжать, ведь ты расстроен. С этими словами он погнал коня на поле и набросился на Хормоз‑Гиля. Долго они копьями бились – никому победа не досталась, ведь Гиль‑Савар тоже хорошо копьем владел. Тогда отложили они копья, выхватили мечи, прикрылись щитами и обрушили друг на друга удары. А Хоршид‑шах в середине своего войска вино попивал, за боем наблюдал. Разгорячился он от вина, говорит себе: «Да что Долго возиться с этим войском?» И как был в шелковой рубахе, так на мейдан и поскакал. Богатыри дорогу ему заступили, кланяясь, сказали: – О царевич, оставайся на месте, мы, рабы твои, отразим врага! Выехал Хоршид‑шах, окруженный богатырями, на поле, а Хормоз‑Гиль с Гиль‑Саваром все еще бьются. Был средь них один богатырь по имени Джебкейли. Он вложил в лук стрелу, никого не спросясь, выстрелил и пробил бок Гиль‑Савару, так что наконечник стрелы из другого бока показался. Ударила Гиль‑Савару желчь в голову, руки‑ноги у него ослабели, в голове помутилось, упал он и умер. Прокатился по войску Газаль‑малека стон – ведь Гиль‑Савар был великий богатырь и шахский родич. Тут Хаман‑везир закричал на войско: – На поглядение вас сюда привели, что ли? Ну‑ка, возьмитесь все разом, да и истребите вражью силу! Или вас дела царевича не касаются? Собрались богатыри все вместе: Хормоз‑Гиль и Хордасп‑шиду, Шерван Халаби, Сорхаб Голаби и Сорх Маргази, Шахак Гази и Абре‑Сиях, все эти халебские богатыри со статридцати‑тысячным войском и богатырями Чина Карамуном, Шируйе, Самуром, Аргуном Сарчупаном, Санджаром и другими окружили войско Газаль‑малека и разгромили его. Только Газаль‑малеку, Катрану, Сейлему да еще воинам двадцати удалось спастись, да и то все они были изранены. Они обратились в бегство, а казну их, и все добро, и шатры разграбили. Когда они бежали, Хоршид‑шах с радостью и ликованием возвратился в свой шатер, а с ним и Хаман‑везир и военачальники. Хоршид‑шах сказал: – О Шогаль, не знаю я, как дела у брата моего Самака, ведь он в Мачине и пленные богатыри Сам и Сиях‑Гиль тоже там. Поэтому нужен нам какой‑нибудь человек, который поедет и заберет Махпари из крепости Шахак, ведь мы возвращаемся к шаху Фагфуру и уладим все, так что Самак тоже пусть возвращается. Ведь больше мучений, чем мы за это время претерпели, ни одному человеку в мире и за сто лет не доставалось. Фаррох‑руз поклонился и сказал: – Великий государь, прикажи мне, и, коли нет здесь Самака, я поеду и привезу Махпари из крепости Шахак. – Отлично, – согласился Хоршид‑шах, – ведь ты мой брат, а Самака нет с нами. Фаррох‑руз с Самраном и еще несколько богатырей, учеников Шогаля‑силача, отправились в путь и добрались до крепости Шахак. Вдруг сверху на них обрушился камень. – Лала‑Салех, ты что же бунтуешь?! – воскликнул Фаррох‑руз. – Или ты нас не узнал? Ведь это я, брат Хоршид‑шаха. Я приехал, чтобы доставить Махпари к царевичу: ведь мы обратили в бегство войска Мачина. А Мефтах с крепости ему отвечает: – Никакой я не Лала‑Салех, меня Мефтахом звать, я слуга Армен‑шаха. А Махпари, Рухафзай и Лала‑Салеха давным‑давно в Мачин отвезли. Тут Фаррох‑руз крикнул: – Да что ты болтаешь, Лала?! – То, что слышишь, – отвечает Мефтах, – крепость мы захватили, и она теперь наша, а Махпари увезли. Возвращайся, пока цел! Огорчился Фаррох‑руз, повернул назад, говоря себе: «Да как же это получилось? Я‑то думал, что уже все уладилось, а дело вон как оборачивается!» Приехал он к Хоршид‑шаху, приветствовал его как положено и говорит: – Царевич, крепость‑то, оказывается, пала, а Махпари увезли! – И рассказал ему, что произошло. Хоршид‑шах так и подскочил: – Да как это возможно?! Кто мог такое совершить?! – Этого нам не сказали, – ответил Фаррох‑руз. Тогда Хоршид‑шах к Аргуну обратился: – О богатырь, вот они каковы, твоя крепость и ущелье! Крепость захватили, и Махпари увезли, а ведь я все эти невзгоды только ради нее и терпел. Уговорили меня ее в крепость поместить. И вот теперь я ее потерял, не найти мне ее больше! Захватили крепость, что же теперь делать, как Махпари отыскать? Горе мне, а я‑то говорил, что все беды позади! Теперь‑то я и попал в беду! Увы, Самак своей смелостью такого добился, а мы все зазря загубили… Так горевал царевич, пока Хаман‑везир не сказал ему: – О царевич, на свете храбрецов много. Нашелся такой Самак, взял крепость, а потом другой явился, ее отобрал. Тут уж ничего не поделаешь. Вот сколько невзгод нам пришлось испытать за три года – и все из‑за Махпари. А когда уж совсем было кусок ко рту поднесли – из рук вывалился! Надо нам написать письмо шаху Фагфуру и известить его обо всем. Сообщим ему, что мы отправимся в Мачин. Ведь если мы туда не пойдем – позор нам и бесчестье: мы так старались, а они девушку увезли! А еще говорят, что Самак‑айяр, благородный человек, который сделал нам столько добра, в Мачин ради нас отправился. Когда он узнает, что мы туда прибыли, он присоединится к нам, мы ему обо всем расскажем, и он опять добудет нам Махпари. Ведь он мастер на такие дела! – Так и поступим, – решил Хоршид‑шах. Хаман‑везир тотчас написал шаху Фагфуру письмо, известил о сражении и о бегстве врагов, о захвате крепости Шахак и о похищении Махпари. Потом добавил, что отправляются они в Мачин, на поиски Махпари, и просил, если возможно, прислать корма для скота. Запечатал он письмо, положил перед Хоршид‑шахом. Тот взял и сказал Шогалю: – Вели кому‑нибудь доставить это послание шаху Фагфуру. Шогаль вызвал Махруйе, вручил ему письмо и послал его к шаху Фагфуру, а они собрались и двинулись в Мачин. Собиратель известий и составитель книги, а также рассказчик истории сей повествуют, что Канун и Кафур, взявши Мах‑пари и– Рухафзай, направились к крепости Фалаки. А эта крепость расположена была посреди леса обширного, в четыре фарсанга длиной и шириной, к подножию ее море подступало, а видно ее было за десять фарсангов. Когда Канун миновал лес и подъехал ко входу в крепость, дозорный с крепостной башни увидел их. Он пошел к кутвалю крепости и доложил: – Показался какой‑то отряд, путь держат к крепости, и похоже, что едут со стороны Чина. Кутваль приказал хаджибу выйти узнать, кто такие. Вышел хаджиб за крепостные ворота, поглядел и узнал Кануна: он его много раз видал в Мачине. Поклонился он, а Канун с ним поздоровался. Потом Канун сказал: – Ступай доложи кутвалю, что я приехал с поручением от царевича Газаль‑малека, который вверяет ему на сохранение и сбережение Махпари, дочь шаха Фагфура. Царевич сам с войском Фагфура сражается, а девушку надо сторожить так, чтобы даже ветер до нее не долетал. Из‑за этой девицы весь мир переполошился, и, ради того, чтобы дело к такому концу пришло, много людей жизни лишилось. Надо бы ее из рук в руки передать, да некогда. Оставляю с ней Кафура, пусть за ней присматривает. Хаджиб говорит: – Исфахсалар, пожалуй в крепость! – Никак не могу, тороплюсь сильно, – отвечает Канун. Тут хаджиб назад возвратился, сообщил кутвалю, в чем дело. Адхан‑кутваль выслушал его и сказал: – Пойди приведи их сюда. Коли не может Канун крепость навестить – не беда. Видно, у него дела поважнее есть. Передай ему мой привет и забери охраняемых. Да возьми с собой несколько невольниц и слуг, это ведь царская дочь! Вышел хаджиб вместе с невольницами и рабами, принял от Кануна Махпари и Рухафзай и доставил их в крепость. Махпари пришла в себя, вздохнула, но тут ее до того досада разобрала, что она слова не могла выговорить, в таком расстройстве ее в крепость и принесли. Увидела она Рухафзай, та к ней подошла, а Махпари спрашивает: – А с Лала‑Салехом что? Видно, прикончили они его – иначе он бы с нами был. Ох, бедняжка Лала‑Салех! Начала Махпари плакать, да тут за ними пришли, чтобы отвести их в царские покои – ведь такое помещение в каждой крепости содержат. Кутваль велел развязать им связанные дотоле руки, водворил в те покои и приказал: – Чтоб никто к ним не заходил, кроме слуги и двух невольниц, а коли им что понадобится, пусть скажут, им туда доставят. Отвез Канун Махпари в крепость, а потом вместе с Кафуром и тем отрядом, который был с ними, устремился в Мачин. Приехали они туда, Канун отправился к себе домой и спросил у слуг: – Где Бехзад и Размьяр? – О богатырь, через несколько дней после твоего благополучного отбытия, – ответили слуги, – появились два человека, сказали, что они приехали тебе послужить. Бехзад и Размьяр за ними ухаживали, привечали их и почитали, два дня их принимали. А потом те ушли, куда – неизвестно. А еще Дельарам пропала, и утварь пиршественную ценою в сто тридцать тысяч динаров найти не Могут. Сыновья твои тоже исчезли. Наш мудрый царь их искать приказал, да не нашли. А кроме того, Сиях‑Гиля и Сама ночью похитили из темницы Термеше. Вслед за тем рассказали ему все про Термеше и двух братьев‑мясников, про то, как их освободили, про то, как обнаружили тайный ход, как шах решил устроить заставы на всех дорогах. Огорчился Канун. Ночь он провел дома, а наутро оделся с большой пышностью, как у него в обычае было, и вместе со своими слугами отправился в шахское присутствие. Подошел Канун к шахскому трону, поклонился, землю поцеловал и встал почтительно перед шахом. Тот с ним поздоровался, а потом спросил: – Как там мой сын, что поделывает? – О шах, он здоров и невредим, – ответил Канун. – Но когда я там был, прошел слух, что явилось стотридцатитысячное войско из Халеба. Больше мне ничего не известно. Потом он заговорил о других делах, но тут послышался шум, поднялась суматоха. Армен‑шах сказал было: – Посмотрите, что там такое! И вдруг ввалились во дворец Газаль‑малек и Катран, а с ними пятьдесят воинов. Армен‑шах обрадовался, но сказал: – Что случилось, отчего вы безоружные, да и ранены все, где остальное войско? Газаль‑малек поведал, что их постигло. Тут поднялся в городе крик и стон, в каждом доме поминки справляли. Рассказал Газаль‑малек обо всем, что произошло с тех пор, как они с отцом расстались, а тот спрашивает: – Сынок, а сюда‑то они придут или нет? – Отец, да ведь коли Махпари у нас, значит, непременно ожидать надо, – ответил Газаль‑малек. Шахран‑везир сказал: – Не знаю, что это за войско и зачем пришло. Если это и правда войско Марзбан‑шаха, которое он за сыном прислал, без сомнения, сюда явятся, разве их удержать! Задумался Армен‑шах, а Шахран‑везир опять говорит: – О шах, не надо нам было в это ввязываться, но, видно, такова господня воля. Теперь они обязательно станут разыскивать Махпари, а Махпари в крепости Фалаки, и добыть им ее не удастся, но, когда они сюда доберутся, придется нам сражаться с ними, а ведь у нас войска совсем больше нет. Одно нам остается: пока они не пришли, разослать грамоты во все края, созвать такое ополчение, с которым никто совладать не сумеет. Однако исход всякой битвы зависит не от большого или малого войска, а от удачи. Если бы не везение Хоршид‑шаха, разве заявился бы он в нашу страну? Видишь, чего он достиг после того, как пребывал в таком ничтожестве? Армен‑шах, и Газаль‑малек, и Мехран‑везир, и все богатыри, которые там присутствовали, сказали: – Ты рассудил правильно, так и следует поступить. Но тут в тронный зал вбежал лазутчик, крикнул: «Берегись, шах!» – и ударил шапкой оземь. – Что случилось? – спросил Армен‑шах. – О шах, такое, что хуже некуда: враг‑то уж у дверей! Хор‑шид‑шах, а с ним сто восемьдесят тысяч всадников остановились на привал на лугу Заферан. Армен‑шах расстроился, сошел с трона и сел прямо на землю, горюя и сокрушаясь. – О шах, не тревожься, – сказал ему Мехран‑везир. – Поставь к воротам ловких, опытных и мудрых людей, прикажи улицы бревнами завалить, а сторожам вели бодрствовать и бдеть. А Шахран‑везир пусть письма пишет, подмогу созывает. – Делайте все, что найдете нужным, – молвил Армен‑шах. Сорхвард все эти разговоры слышал и слова шаха тоже на заметку взял. Он вернулся к Самаку и все ему рассказал: и то, что войско Хоршид‑шаха прибыло, и то, что придумал Мехран‑везир. Самак‑айяр сказал: – О Сорхвард, исполнились наши упования, свершилось все по нашему желанию! И тут недуг его покинул. Он спросил: – Сорхвард, а как дела у Сиях‑Гиля и Сама? – Им полегчало, – ответил тот, – они уж на ноги подымаются. Самак справился об Атешаке, Дельарам, Сабере с Самладом и отце их Хаммаре, спросил про то, где Бехзад с Размьяром. – Все там же, – ответил Сорхвард. – Ну, тогда все в порядке, – решил Самак и позвал мать Сорхварда. Она пришла, нагрела воды, помыла Самаку голову, он отдохнул немного и сказал: – О Сорхвард, будь настороже. Как только услышишь, что от Хоршид‑шаха посланец едет, дай мне знать, чтобы я все устроил, как надо. И стали они дожидаться. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. О том, как прибыл от Хоршид‑шаха к Армен‑шаху посол, чтобы решить дело миром, как Самак проник к послу, как расправился он с Тер‑меше и вывел Махпари из крепости ФалакиКогда Хоршид‑шах стал лагерем на лугу Заферан, Хаман‑везир поклонился и сказал: – О царевич, когда я еще при Марзбан‑шахе был, он мне наказывал, что, мол, коли найдешь моего сына в спокойствии и благополучии, смотри, чтобы не начинал он зря войны, чтобы нес божьим людям мир. Не следует ему проливать кровь людскую, это грех. А мне, рабу своему, шах повелел воевать. Теперь наши дела так повернулись, что пришлось много народу перебить. Хоть мы того и не желали, но, раз уж прибыли в эту страну за Махпари, должны были сражаться. Однако ныне я считаю, что лучше всего последовать наставлениям и советам шаха. Поэтому мы сначала пошлем Армен‑шаху письмо и потребуем Махпари назад. Пришлют ее – тем лучше, не пришлют – сами виноваты, на себя пусть пеняют. А нам будет оправдание, что мы старались выполнить приказ шаха. Царевич сказал: – Воля твоя, поступай так, как нужно. Хаман‑везир тотчас потребовал калам и чернильницу. Явились тут хранители письменных приборов, поставили перед Хаман‑везиром эту изобильную сокровищницу красноречия, положили ту летунью‑птицу и принесли вестника, белого, как камфара 31. И Хаман‑везир направил к тому улью, наполненному черным мускусом, сладкоречивую пташку, что говорит без языка, придает форму смутным мыслям. Но прежде, взыскуя совершенства, вооружился перочинным ножичком, словно острым мечом, и отделил той певунье голову от тела. И тогда та птица, лишенная головы и ног, обрела дар речи. Он взялся за калам посредине, окунул его в смесь мускуса с шафраном, и тот мускус заполнил перо. Потом он пустил его резвиться по камфарному полю, пока не излилось все, что было на душе. Сначала он помянул бога, а дальше написал: «От Хоршид‑шаха, сына Марзбан‑шаха, царя Ирана и Турана, а также от Хаман‑везира, главного советника царя, к Армен‑шаху, царю Мачина. Знай и ведай, что явились мы в эту страну по божьей воле. Короче говоря, приехал сюда Хоршид‑шах сватать Махпари, а мы последовали за ним. Когда мы прибыли, шах Фагфур, как было назначено судьбой, пожаловал ему свою дочь, и по этой причине пятьдесят тысяч воинов жизни лишились. Когда нам стало известно, что Махпари попала к вам в руки, так как вы вывезли ее из крепости Шахак, мы направились сюда. Не подобает женщине иметь двух мужей, это против здравого смысла, а еще меньше подобает красть царских дочерей… Но зачем говорить о том, что миновало. Сейчас мы пришли с миром, мы собираемся вернуться к себе домой, а коли заберем у вас хоть один ман ячменя или соломы, так за все заплатим золотом, чтобы была меж нами дружба: ведь весь мир того не стоит, чтобы ссориться друг с другом да проливать кровь людскую. Царь Мачина знает, что мы никогда на его страну не зарились, это из‑за Махпари только расстались с жизнью несколько тысяч людей и мы оказались здесь, за три тысячи фарсангов от своего дома – ведь сюда приехал Хоршид‑шах, поневоле нам пришлось пойти за ним, чтобы по желанию родителя вернуть его. Вот уже три года, как Марзбан‑шах по сыну тоскует. Если же ты вознамерился поступить по‑иному, готовься к войне! А нас пришло сто шестьдесят тысяч воинов, но это еще не все: завтра подойдет из Чина шах Фагфур с восьмьюдесятью тысячами всадников, а если и этого будет мало, то через несколько дней подоспеет сам Марзбан‑шах с трехсоттысячным войском. И тогда польется кровь, и мы никого не пощадим, а вина за эту кровь и смерть падет на тебя, и тебе придется отвечать за все это перед богом. Мы сказали все, что сочли нужным, а остальное ты сам знаешь. Привет». Хаман‑везир закончил письмо и положил бумагу перед Хоршид‑шахом и богатырями. Те прочли и одобрили. Потом Хоршид‑шах приложил к письму печать и сказал Хаману: – Нам нужен человек, который знает город Мачин и его обычаи, чтобы отвез это письмо Армен‑шаху и вручил его как положено. Шируйе, сын Шир‑афкана, встал и сказал: – Владыка везиров, тому из нас, кто в Мачин поедет, головы не сносить, хотя бы он и послом отправился: ведь здешний народ от нас столько претерпел, что и описать невозможно, тем более что там Мехран‑везир, этот зловредный и подлый негодяй, из‑за которого вся смута и началась. Тогда Хаман‑везир к своему войску обратился: – Кто возьмется письмо в Мачин отвезти и ответ доставить? Выступил вперед Хордаспшиду, поклонился и сказал: – Я передам письмо и привезу ответ. А этот Хордаспшиду был могучий воин и человек красноречивый и знающий, находчивый и острый на язык. Он взял письмо к шаху и в сопровождении двухсот рабов направился к городу. Ворота были заперты, на крепостных стенах люди манджаники устанавливали. Хордаспшиду велел крикнуть, что прибыл посланец от Хоршид‑шаха. Слуги возгласили, что он сказал, от ворот отрядили человека в шахский дворец, тот объявил: – О великий государь, передали, что посол прибыл. Что ты прикажешь? Пускать его в город или нет? Шахран‑везир и Мехран‑везир сказали: – О шах, пусть приведут его в город, посмотрим, к чему они клонят: речи его послушаем и разберемся, что они замышляют, чего хотят. Шах приказал тронный зал для приема посла приготовить, а Мехран‑везир говорит: – Ты, государь, ступай с богом в свои покои, жди, пока явится посол. Его сюда приведут, тогда и ты выйдешь. – Так я и сделаю, – сказал шах. Он позвал посольских приказных и велел им: – Пойдите и приведите в город этого посла, сюда его доставьте. И те отправились исполнять приказ, а Армен‑шах ушел из тронного зала на женскую половину. Сорхвард все это видел. Он тотчас вернулся к Самаку и все ему рассказал. Самак‑айяр спросил: – А кто этот посол, ты не знаешь? – Нет, – ответил Сорхвард, – но посольские уже пошли за ним. Самак обрадовался и сказал: – О богатырь, я выйду погляжу, кто приехал – из Чина он или из Халеба. – Остерегись, не суй голову в петлю, – возразил Сорхвард. – Ведь весь город на ноги подняли, все за тобой гоняются. Канун и его слуги тебя повсюду ищут, Термеше под землей и под водой рыщет, а главный враг – Мехран‑везир – в шахском дворце сидит. Не дай бог, грех такой случится, узнает тебя кто‑нибудь, что тогда делать?! Ты уж не огорчай нас, не пугай. – О богатырь Сорхвард, – говорит Самак, – на этот счет не бойся. Кому бог помогает, тому сто тысяч врагов не страшны! С этими словами он встал, накинул кафтан, надел новую шапку, сверху чалму обернул, на ноги сапоги натянул, меч прицепил и, приняв вид сарханга, смело вышел из дома и направился к шахскому дворцу. Видит, тысячи людей вышли на улицы, поднялись на стены и крыши, подступили к воротам шахского дворца. Самак смешался с сархангами, стал среди них, опустив голову и ни на кого не глядя. Люди при виде его могли бы сказать: «Ну, это, видать, служилый человек», но в этой суматохе и толчее никто не обращал друг на друга внимания. Через некоторое время показался Хордаспшиду – перед ним посольские выступают, позади охрана скачет. Подъехал он к воротам шахского дворца, и открылась ему вся эта сутолока и суета. Огляделся он, а тут хаджибы подоспели, с коня его свели. А Самак тоже разглядывал Хордаспшиду, лицезрел воина сурового и грозного. Самак сказал себе: «Это великий богатырь, который и в стане неприятеля, средь многочисленных врагов останется непреклонным!» Самак протиснулся вперед, выскочил из толпы и начал кричать: «А ну, расступись, дайте дорогу!» Посмотрел Хордаспшиду, видит, перед ним бравый сарханг идет, народ разгоняет, и подумал: «То ли он из войска Чина, то ли здешний, в телохранители ко мне назначен?» Так и шли они, пока не достигли входа во дворец. Глядит Хордаспшиду, а двери у дворца высокие, колонны до небес высятся, на дверях цепи висят с кольцами золотыми, по земле египетские циновки разостланы, а входная арка по обычаям систанским и тюркским, грузинским, армянским и греческим изукрашена гирляндами, перевитыми жемчугом, и вздымается она высоко вверх, утверждает спесь свою над миром. Когда Хордаспшиду подошел к дверям, стражи потянули за цепи, привратники подняли дверную завесу. Самак прежде хад‑жибов подал Хордаспшиду руку, и они прошли мимо второго, третьего, четвертого, пятого и шестого занавеса и поравнялись с седьмым. Привратники дернули за шелковые шнуры, подняли сетчатый занавес вверх, закрепили справа на золотых крючках, и открылся пред ними главный дворцовый покой. Он был четыреста шагов в длину, четыреста в ширину, выложен четырьмя сортами кирпича, с деревянными дверями, украшенными оловом. Выходили в него сорок комнат, каждую от зала отделял сетчатый занавес. Под потолком висели клетки из слоновой кости, черного дерева, сандала и мирта, а в них распевали разные птицы: фазаны и горлицы, соловьи, вяхири и дрозды. Весь зал был разубран златотканой парчой и атласом, повсюду стояли разнаряженные слуги и хаджибы, военачальники сидели на золотых и серебряных табуретах, а напротив длинной суфы был установлен тахт, застланный золотой парчой, с четырьмя подушками, а на подушках – никого. Удивился Хордаспшиду. По правую руку стояли два золотых табурета, на одном из них проклятый Мехран‑везир восседал. А Самак все впереди идет, дорогу расчищает, пока хаджибы не подоспели. Около шахского трона золотой табурет установлен был, на нем две подушки положены. Усадили на него Хордаспшиду, а Самак за спиной его стал, на меч свой оперся. Хордаспшиду считал, что он из числа шахских слуг, а шахским слугам казалось, что он слуга посла. А Самак знай стоит, вокруг поглядывает. Озадачился Хордаспшиду: где же шах? Почему его нет? Пока он ломал над этим голову, занавес против него поднялся, показалось человек сто красивых невольников, все разодеты в шелка, с золотыми поясами, в вышитых шапочках, а в окружении их Армен‑шах выступает. Подошел он ближе, остановился, воссел на свой трон, вельможи государства у подножия трона встали, поклоны бить стали как положено. А Сорхвард и Сабер тоже пробрались туда и наблюдали все это, говоря один другому: «Удивительный человек этот Самак! До чего же он смелый: стоит себе спокойно прямо перед носом у Мехран‑везира, а тому и невдомек! Где еще найдешь такого храбреца?!» Пока они так рассуждали, Армен‑шах велел шербет подавать. Подбежали кравчие с золотыми и серебряными подносами, на подносах – чаши драгоценные а также сласти разные. Крышки открыли, пробу сняли и Армен‑шаху подали. Отведал шах. Тем временем кравчий поднес питье Хордаспшиду. А Самак из‑за плеча его говорит: – Что ты за невежа? Почему пробы не снял? Разве не знаешь, что полагается сначала пробовать напитки? Кравчий снял пробу. Самак взял у него из рук чашу и поставил перед Хордаспшиду. Тот глянул на Самака краем глаза, а Самак нагнулся, будто для того, чтобы питья взять, и говорит: – Я слуга Хоршид‑шаха, как только время улучу, все тебе расскажу. Покончили они с шербетом, вышли стольники, столы накрыли. Потом другие слуги кувшины и тазы принесли для мытья рук. Дворецкие стали пир с вином налаживать, а Самак Хордаспшиду знаком показывает: дескать, не пей вина, письмо подавай. Поднес виночерпий вина Хордаспшиду, а тот встал, поклонился и сказал: – О шах, у нас, когда с посольством прибываешь, не положено вина пить, пока свою грамоту шаху не вручишь и ответа не получишь. Армен‑шах говорит: – Ну, так давай сюда свою грамоту, а если тебе поручено на словах чего передать – говори. Хордаспшиду поклонился, сунул руку за пазуху и достал кусок белого шелка, развернул его, извлек письмо, поцеловал, приложил ко лбу и к глазам и на край тахта поместил, а сам почтительно встал у подножия. Армен‑шах говорит: – Садись! – Нет, не подобает мне сидеть, когда письмо нашего шаха читают, – отвечает Хордаспшиду. Тогда Армен‑шах взял письмо и передал его Шахран‑везиру. Везир развернул шелк, достал грамоту, распечатал, прочел и доложил Армен‑шаху, о чем там говорится, о чем речь идет. Шах все внимательно выслушал и от многочисленных угроз расстроился, опечалился, стал думать и гадать, как быть. Вертит в руках письмо и приговаривает: «Если Махпари отдать – сынок разобидится, боюсь, как бы не помер от огорчения, а если не отдавать – сражаться с ними придется, да силы нет…» Так он размышлял, а Газаль‑малек из‑за его плеча руку протянул, схватил письмо, на клочки разорвал да бросил! Говорит: – Отец, чего ты огорчаешься? Да разве они такие смелые, а мы трусы такие, чтобы им подчиниться, отдать им Махпари? Тут он к Хордаспшиду повернулся. – О богатырь, – говорит ему, – да разве не осталось доблестных мужей в Чине и в Мачине, в княжестве Демавенд, что кто‑то будет приезжать из Халеба и увозить наших девушек? Возвращайся и скажи своему шаху, что мы завладели дочерью шаха Фагфура благодаря мужеству и благородству, пусть попробует отобрать ее силой! – О царевич, ты ведь еще дитя, – ответил Хордаспшиду, – не понимаешь, что говоришь. Оставь важные дела царям, пусть шах сам решает, что отвечать. Шах в этом разбирается, а ты – нет. А что касается мужества и благородства, то мы ради того и прибыли сюда из Халеба. Это еще только начало, дым от нашего огня еще не долетел до вас… Столько людей головы сложили, столько в бегство обратились, а вам все еще невдомек! Что ж, коли ты отвагою добыл дочь Фагфура – слава тебе. Коли сможем – отберем ее назад, а коли нет – твоя будет, а мы вернемся домой, ты же на весь мир прославишься. Разозлился Газаль‑малек, когда услышал эти слова, схватил золотой табурет и швырнул им в Хордаспшиду. Но Самак был настороже, он отбил табурет своим мечом, так что тот не причинил Хордаспшиду никакого вреда. Тот поблагодарил Самака, а Самак обратился к Газаль‑малеку: – О царевич, это ведь посол! Он говорит то, что должен сказать, и ожидает ответа, будь то согласие или отказ, чтобы точно передать все то, что ему будет сказано. Оковы, палки и темницы – не для него, бросить в него табуретом – грех, тем более в присутствии шаха. Хордаспшиду опустил голову, ни слова не проронил. Так некоторое время прошло, потом он голову поднял и сказал: – О шах, изволь дать ответ. Из уважения к тебе я не стану взыскивать с царевича за его неучтивость и дерзость, которые он в твоем присутствии допустил. Но мы расскажем другим государям, какие порядки при дворе Армен‑шаха! – О богатырь, у нас такое правило, – ответил Армен‑шах, – не отпускать посла неделю, чтобы как следует обсудить и обдумать его поручение и дать ему такой ответ, чтобы все довольны были. – Как прикажешь, – ответил Хордаспшиду, – на все воля шаха. Он встал, а шах приказал посольским, чтобы отвели ему покои, составили перечень, чего ему надобно, и доставили все, что он пожелает. Хордаспшиду вышел вслед за посольскими, и Самак с ними, так и пришел он в тот дом, который Хордаспшиду под жилье определили. Посольские вернулись, чтобы приготовить все, что тот велел, а Самак сел перед Хордаспшиду и рассказал ему все свои приключения от начала до конца: как он встретился с Хоршид‑шахом и что произошло – до того часа, когда они здесь оказались. Подивился Хордаспшиду тому рассказу, одобрение свое выказал, а потом сказал: – О богатырь, Джомхур докладывал о тебе шаху, Хоршид‑шах тоже писал о тебе, когда просил войско выслать. Марзбан‑шах похвалил тебя и восславил и приказал, когда Хоршид‑шах благополучно вернется, пожаловать тебе сто тысяч динаров, принадлежавших Аяьяну и Альяру. Ты, верно, слыхал о них: они выехали вместе с Хоршид‑шахом, измену замыслили, да господь не дал им совершить зло. – Слыхал я, – ответил Самак. – Видно, Марзбан‑шах это по своему великодушию повелел: кто я такой, чтобы меня так отличать? Я ведь простой айяр, коли добуду себе пропитание, то и сыт, а коли нет – брожу, людям служу. Ежели я и делаю что, то не ради платы, а ради славы доброй. Все мои дела ради чести, за что же мне пожалования и покровительство? – О богатырь, – возразил Хордаспшиду, – при твоих достоинствах ты заслуживаешь во сто раз большего. Хвала тебе и твоим родителям! Самак поклонился, поблагодарил, и стали они обо всем беседовать, а потом пришли Сорхвард и Атешак и пробыли с ними, пока не померк ясный день и не стемнело. Самак сказал: – О богатырь, давай приведем сюда Сиях‑Гиля и Сама, а еще Бехзада с Размьяром – пусть здесь побудут, а когда ты в добрый час поедешь назад, заберешь их с собой. – Ладно, – согласился Хордаспшиду. Самак с Сорхвардом тотчас пошли и привели Сиях‑Гиля и Сама, а потом доставили из дома Хаммара Бехзада и Размьяра, а также Дельарам со всем добром. Бехзада и Размьяра заперли в башне и никого к ним не допускали, кроме Сорхварда и Атешака. На следующий день Хордаспшиду несколько раз отправлял гонцов к Хоршид‑шаху и сообщил ему, что произошло: дескать, меня задержали здесь, неделю ответа ждать придется, пусть шах о том знает. А потом они занялись своими делами. Сорхвард с Атешаком в город на разведку пошли, а Самак остался с Хордаспшиду, стали они обсуждать воинские дела и то, как увезли Мах‑пари и что из этого вышло. Поговорили они о Махпари, и Самак сказал: – О богатырь, ведь все эти беды и раздоры из‑за царевны. Ты не слыхал, куда ее увезли‑то? Она здесь, в этом городе? – Не знаю, – ответил Хордаспшиду. – О богатырь, – говорит Самак, – я ведь здесь из‑за дельца одного задержался, а не то обязательно забрал бы у них Махпари, пока не поздно. Я хочу захватить Термеше‑тюремщика, потому что он допустил недозволенное. И он рассказал про Термеше, про то, как тот поступал, как хотел погубить двух братьев‑мясников, а в заключение сказал: – И вот теперь он рыщет по городу, не чает, как бы меня изловить. Я хочу нынче ночью поискать его, может, попадется мне в руки, чтобы мне с этим покончить. А Термеше скитался по городу в обличье нищего, заходил в каждый дом, все высматривал и выспрашивал, все слухи собирал. Сорхвард рассказал об этом Самаку, и тот, когда наступила ночь, вышел от Хордаспшиду и отправился бродить по городу в поисках Термеше, заглядывая на каждую улицу, в каждый переулок. Но о тюремщике не было ни слуху ни духу. Случайно забрел Самак на какую‑то улочку, смотрит, идут толпою женщины, музыканты играют. Что‑то словно бы подтолкнуло Самака, и он двинулся следом за той толпой. А они вели невесту к жениху, и Термеше средь них замешался, вошел вместе с ними в дом, где свадьбу играли. Вошел и дверь крепко закрыл. Самак себе говорит: «Что же это я его не схватил? Хожу, ищу его, а когда увидел – из рук выпустил. Ума, знать, лишился!» Тут он подошел к двери, стал щеколду разглядывать, видит, Термеше потихоньку покрывала и сапожки тех женщин в охапку собирает. Все собрал и наружу выскочил, а Самак на улице спрятался, дал ему пройти немного, чтобы он вышел из того квартала, где свадьба была. Проследил за ним Самак, потом настиг его, схватил и говорит: – Ах ты мерзавец злокозненный, куда ты тащишь женские сапожки и чадры? Дал он ему несколько зуботычин, а Термеше отвечает: – О благородный человек, я не вор, просто я несу покрывала и обувку этих женщин к ним домой. – Негодяй, да ты, видно, не узнаешь меня! – сказал Самак. – Да разве я из тех людей, кому лгать можно? Уловки тысячи таких, как ты, меня с толку не собьют! С этими словами он связал Термеше по рукам и по ногам, отволок домой и объявил: – Термеше я привел! Тот огляделся, увидел Атешака, Сорхварда, Хордаспшиду и спросил: – Это что за дом? Что за люди? Кто меня сюда притащил? – Не узнаешь меня! – засмеялся Самак. – А зачем же ты меня разыскивал? – и добавил: – Валите этого подлеца наземь! Не успел он договорить, а Термеше уже был повержен: это богатырь Сам выскочил из башни и распластал его на земле с криком: – Этот подлец меня палками бил, до смерти забить хотел! Я после того битья до сих пор в себя не приду! С этими словами он принес палки и положил их перед Сама‑ком. Повертел головой Термеше, видит, стоят над ним Сиях‑Гиль и Сам, ругают его и бранят всячески, поносят всеми словами. Самак собрал те покрывала и сапожки, передал Сорхварду и попросил его: – Сходи на такую‑то улицу, брось все это в дверь и возвращайся, а мы пока обсудим, что делать с этим мерзавщем. Сорхвард собрал все добро, отправился в указанный дом и швырнул всю охапку в толпу женщин, а сам вернулся. Поднялся Самак, взял в руку палку, приблизился к Термеше и ударил его разок так, что этот удар от затылка до пяток достал, кожу просек, кровь выпустил. Термеше – кричать, а Самак еще четыре удара ему отвесил. – Пощади, Самак, – взмолился Термеше, – коли ты благородный человек, сжалься! Ведь еще один удар – и я помру! Подыми меня лучше, я тебе одно словечко скажу, которое тебе по вкусу придется. Знаю я, что это для тебя тайна нераскрытая и ты захочешь ее разгадать. Поднял его Самак, Термеше воды попросил. Воду принесли, попил он и сказал: – Коли ты благородный муж, ответь: это ты во дворце Армен‑шаха всыпал мне палок? Нынешние удары на те смахивают. – Да, я, – признал Самак. – Мой удар себя знать дает! А теперь говори, что хотел сказать. – О Самак, известно ли тебе, что Махпари больше нет в крепости Шахак? – Да, известно, я ее ищу, но не знаю, куда ее отвезли, – ответил Самак. – О богатырь, ее отправили в крепость Фалаки, а крепость эта – в суровом краю, средь дремучих лесов. Выстроена она на скале, кругом горы, и стоит она так высоко, что до нее даже птицы долететь не могут. Я знаю, что ты той твердыни не видывал и дорога к той вершине, где она стоит, тебе неведома. Но если ты сохранишь мне жизнь, я открою тебе тайну, назову хитрость,при помощи которой можно пробраться в эту недоступную крепость и спустить вниз Махпари. Я сам с тобой отправлюсь. А если ты пойти не сможешь, пошли Атешака и Сорхварда, и я выведу Махпари из крепости и доставлю к Хоршид‑шаху. Но ты должен дать клятву, что пощадишь меня, не будешь палками бить и другим не велишь. А я точно так же поклянусь тебе, что буду исполнять твои приказания. Речи Термеше Самаку на руку были, он согласился и молвил: – Так я и сделаю. Затем Термеше дал такую клятву, как ему велел Самак, но, пока язык этого негодяя слова клятвы говорил, сам он твердил про себя: «Я не я буду, если не сотворю такое, что об этом до конца света рассказывать будут!» Когда он кончил клятву, Самак тоже поклялся, что, коли не будет Термеше плутовать, и не нарушит договор, и не совершит предательства, он его не тронет. Договорились они на том, поклялись друг другу, и Самак развязал Термеше, посадил возле себя, рядом с Атешаком, Сорхвардом, Сиях‑Гилем и Самом. – Термеше, как же мы выйдем отсюда, ведь городские ворота заперты? – спросил Самак. – Днем их открывают, – ответил Термеше, – люди входят и выходят из города. Коли хочешь, прямо сейчас и двинемся. Самак встал, и они вышли из дома. Термеше говорит: – Богатырь Самак, зайдем ко мне домой, я переоденусь в дорожное платье да снаряжение соберу, которое нам понадобится, чтобы в крепость проникнуть. – Ладно, – согласился Самак, а про себя подумал: «Как бы он не нарушил клятвы, не замыслил предательства!» Они пришли в дом Термеше, тот усадил Самака, стал в дорогу собираться, платье надевать, постолы подвязывать, а сам знаком подозвал свою служанку и сказал ей: – Мы сейчас уйдем, а ты поутру беги в шахский дворец и скажи, что Термеше повел Самака в крепость Фалаки, чтобы его в тюрьму заточить. А пленников пусть ищут в том доме, где Хордаспшйду остановился, там Сиях‑Гиль и Сам и Атешак. А еще скажи, что я хотел сам прийти доложить, да от Самака не мог отлучиться. После того Самак и Термеше отправились к воротам, как раз в тот час, когда открывали их, и вышли прочь из города, пустились в путь. А с наступлением дня служанка Термеше явилась во дворец Армен‑шаха и сказала слугам, что у нее есть важное известие для шаха. Армен‑шах в это время вместе с Шахран‑везиром и Мехран‑везиром, Газаль‑малеком и военачальниками составлял письма на окраины Мачина. Обсуждали они дела, выхода искали и уже разослали двенадцать грамот по долинам: двум братьям, Ботраку и Апаку, владетельным князьям, Аркалык‑пахлавану в пустыню Джузджан; Заргуну, сыну Тайяр‑шаха; в страну Ялмун богатырю Аханкаба Долговязому и в другие места, как вдруг вошел в дверь хаджиб, поклонился и сказал: – О шах, там служанка Термеше дожидается, говорит, надо тебе что‑то сообщить. Шах приказал привести служанку. Та отдала поклон перед троном и проговорила: – О великий государь, Термеше на рассвете зашел домой, с ним какой‑то человек был, а кто – не знаю. Но только Термеше потихоньку от него велел мне: «Скажи шаху, что я повел Самака в крепость Фалаки, чтобы там бросить в темницу. А ты пошли людей и поищи пленников у посла!» Армен‑шах, как услышал, тотчас приказал, чтобы двести вооруженных всадников отправились и окружили указанный Термеше дом, где жил Хордаспшиду. Взяли они Сиях‑Гиля и Сама, полезли на башню, развязали Бехзада и Размьяра и их тоже забрали с собой. Когда они вышли из дома, шум и гам в городе поднялся: мол, объявились сыновья Кануна. Слух о том до Кануна докатился. Выбежал Канун им навстречу, обнял их на радостях. Случайно Сорхварда и Атешака в это время в доме не было, так что их не схватили. Понял Сорхвард, что случилось, и тут же тронулся в путь, припустил во всю мочь вслед за Сама‑ком. Он так спешил, что почти на час опередил их, раньше к крепости добрался. У дороги был источник, там он и остановился, сообразил, что они еще не прибыли. Тут как раз вдалеке показался Термеше. Сорхвард вышел им навстречу. Самак смотрит – Сорхвард. Удивился он, встревожился и подумал: «Что‑то не так!» Подошли они поближе. Самак спросил: – Добрые ли вести тебя так торопиться заставили? Не случилось ли чего? – О богатырь, – ответил Сорхвард, – вести такие, что хуже некуда: не всяк человек клятву держит, особенно коли он ни мужик, ни баба. Злокозненный Термеше все дело испортил – ведь из подлеца никогда честного человека не получится. Он дал ложную клятву и предал нас. Шах прислал своих людей, и они забрали Хордаспшйду, Сиях‑Гиля и Сама, заковали их в цепи и увезли, а Бехзада и Размьяра освободили. Огорчился Самак, спросил: – А что сталось с Атешаком? – А его не взяли, богатырь, он в городе был. Наверное, сейчас подоспеет. Тут Самак скорее сгреб Термеше, скрутил его и зарычал: – Ах ты ублюдок поганый, так‑то ты держишь клятвы и обещания?! Я еще в доме твоем догадался, что ты пакость замышляешь… Ну, я тебе воздам по заслугам, примерно тебя накажу, на месте убью, чтобы хуже не было. Только он связал Термеше, как подошел Атешак, невеселый такой, Самак стал расспрашивать, что сделали с пленниками. Атешак ответил: – О богатырь, Хордаспшиду, Сама и Сиях‑Гиля доставили к Армен‑шаху, а тот приказал их казнить. Но Шахран‑везир сказал: «О шах, пока Самак жив, их убивать не стоит, надо их в тюрьму заключить. Ведь если мы их прикончим, Самак не побоится в отместку уничтожить тысячи таких, как мы, коли он таков, как мне известно, да и ты о том знаешь, сам это видел. Разумнее будет заточить этих богатырей и подождать, что станется с Самаком, что с ним сделает Термеше – ведь они сейчас вместе. Но сдается мне, что и сто подобных Термеше с Самаком не справятся». Вот, богатырь, что было. Я там стоял, пока их в темницу не отвели. При этих словах Самак обрадовался и сказал: – Ну, подлый и мерзкий Термеше, знаешь, что я теперь с тобой сделаю? Он заткнул ему рот, связал за спиной руки и повесил его на дереве. А сам вместе с Сорхвардом и Атешаком направился к крепости. Стоит кругом лес густой, дремучий, ветвями цепкими путь им загораживает, тропка вьется тесная, тернистая… Кое‑как добрались они все же к подножию крепости, видят, возвышается перед ними огромная, как мир, твердыня, а к ней фарсанга на четыре протянулась дорога, узкая и трудная. Внизу, вокруг крепостных стен, место голое, а наверху крепостные камнеметные орудия во множестве торчат, а разноцветные стяги и знамена, словно сад весенний, по ветру развеваются. Оглядел все это Самак, стал раздумывать, что делать. Дорога‑то наверх только одна, больше ниоткуда не подступишься. Говорит он спутникам: – По этой дороге пробиваться в крепость неразумно, надо нам вокруг побродить, может, господь какой‑нибудь путь укажет. С этими словами пустился он в обход крепости. Видит, с другой стороны проход меж скал, за ним – лощина. – Что это там за шум в лощине? Надо поглядеть: может, что‑нибудь подходящее обнаружится, – сказал Самак. Подошел он поближе и увидел трех человек, которые рубили дрова, – старика и двух парней. Самак поздоровался, они ответили, тогда Самак спросил: – Добрый человек, ты, видно, из этой крепости, а эти юноши – твои сыновья? – Ступай своей дорогой, парень, и нас не замай, – ответил старик. – Да разве я тебя обидел чем, старик? Спрос не беда! – Да, я из крепости, – сказал старик, – а ребята – мои сыновья. Меня зовут Размак‑дровосек, я благонадежный житель крепости. Нынче сказали, что подступило к Мачину несметное войско чинское, не приведи господь, захватят нашу крепость или в осаду возьмут! Вот кутваль крепости Адхан и приказал нам пополнить крепостные запасы, чтобы, если, оборони бог, окружат нас, мы в дровах не нуждались, прочего‑то всего у нас в достатке. Ну, мы, значит, и поспешили сюда – дрова рубить, в крепость носить. Вот и весь сказ. А коли у тебя что на уме есть – выкладывай. – О почтеннейший старец, – спросил Самак, – что же ты получаешь в крепости за свой труд, тяжелее которого и не придумаешь? – Мне положено жалованья десять динаров в год, – ответил старик, – а еще три мана хлеба в день и одну овцу ежемесячно, а раз в полгода – смену платья. Пока они так беседовали, подошли Сорхвард с Атешаком. Самак говорит Сорхварду: – Никогда еще я в таком одиночестве не бывал, как теперь. Нет у меня ни друга, ни утешителя, ни приятеля, ни сотоварища, ни собутыльника, горько мне это и больно. – Богатырь, о чем ты говоришь? – опешил Сорхвард. – Что это за друг‑приятель, по которому ты сокрушаешься да тоскуешь? – Друг тот, кто наши беды развеет, дела наши устроит, – отвечает Самак, – этот друг золото называется. Есть у тебя хоть малая толика? – Нет, ничего нету… Атешак говорит: – А у меня есть! С того дня, как ты объявил, что тот не молодец, у кого денег нет, я никогда с пустым кошельком не хожу. Он сунул руку за пояс, вытащил кошелек с золотом – там двести динаров было – и подал его Самак‑айяру. Самак взял золото, поцеловал и выложил перед стариком. Размак, как взглянул на эту кучу золота, чуть с ума не спятил – в жизни ему не доводилось столько золотых монет видать! – О юноша, зачем ты дал мне такое богатство?! – воскликнул он. – В подарок дал, – ответил Самак. – Возьми и потрать на себя и сыновей своих. А мне службу сослужи. – Коли сумею, то сослужу, – говорит старик. – Какая тебе польза быть может от меня и от моих сыновей? – О старец, коли поклянешься, что сохранишь тайну и Меня не предашь, будешь другом моим друзьям и врагом врагам моим, тогда скажу. Размак поклялся не открывать никому тайны, всячески помогать им и против их воли не идти. Когда принес он клятву, Самак сказал: – Старина, надо нам в крепость подняться. А затем рассказал ему о своих делах. Размак в ответ ему говорит: – Самак, да как же мне это сделать? Ведь в крепости‑то двенадцать башен, а в каждой башне по двое стражников, зорких да сметливых, а кутваль крепости Адхан каждую ночь самолично дозоры проверяет и даже дрова, которые я доставляю, осматривает. – А тебя спрашивают «кто идет», «откуда прибыл», «кто с тобой»? – спросил Самак. – Нет, меня без опроса пропускают, я в крепости человек известный. – А сколько всего людей в крепости? – У нас четыре сотни воинов, – ответил Размак, – да женщин сотня наберется. А над нами кутваль Адхан и староста Хан йбн Хан. – Ну, Размак, я придумал, как поступить, – говорит Самак. – Мы все взвалим на спину по вязанке дров и войдем с тобой в крепость под видом твоих сыновей. – На твое счастье, нынче как раз это можно проделать, – согласился Размак, – Адхан отправился в башню на другом конце крепости, так что мы сможем пройти безбоязненно. – Все дела господь вершит, – отозвался Самак. Взвалили они на спину по вязанке дров, Размак встал впереди, Самак – за ним, а остальные – позади, так и дошли до крепостных ворот. Размак постучал. – Кто? – 'спросили из‑за ворот. – Это я, Размак‑дровосек, – ответил он. Ворота открыли, и все они втащили дрова, стали их складывать. А потом Размак повел всех к себе домой. У Размака были жена и две молодые дочери. Увидали они пришедших и спрашивают: – А это кто такие? Откуда они взялись? Размак говорит: – Нанял я их, чтобы поскорее дров про запас нарубить. Потом легли они отдохнуть, пока день не настал. Самак сказал Размаку: – Ты не знаешь, где тут Махпари держат? – Ее в шахских покоях поместили, – ответил тот. – А не знаешь ли ты, кто к ней вхож, кто при ней служит? – Да туда и ветер‑то не залетает, в покои эти, – говорит Размак. – Только две невольницы бывают у нее, прислуживают, когда надо. – Ладно, – сказал Самак и к Сорхварду оборотился: – Собирайся, надевай'чадру, сапожки на каблуках! Ты ведь больше на женщину смахиваешь, чем я с бородой своей… Ступай к Махпари, передай ей низкий поклон да погляди, сколько там слуг и невольниц, все вокруг осмотри и поскорей возвращайся. Я тогда решу, что дальше делать. – Надо чадру и сапожки сыскать, – сказал Сорхвард. Самак к Размаку повернулся: – ' Возьми с жены своей клятву, чтобы тайну хранила! Потом он попросил у жены Размака чадру и сапожки, она принесла то и другое. Сорхвард закутался в чадру и отправился к шахским покоям, а когда пришел, пробрался внутрь. Видит, сидит Махпари с двумя невольницами и Рухафзай‑музыкант‑шей. Поклонился Сорхвард, поздоровался, Махпари его усадила, обласкала, велела напитки подать. Поглядела она на Сорхварда, а он ей подмигивает: отошли, дескать невольниц. Махпари послала обеих девушек за чем‑то, а Рухафзай посмотрела на Сорхварда и спрашивает: – Кто ты есть и откуда? – Я от Самак‑айяра, – говорит Сорхвард, – он шлет привет царевне мира Махпари. Услышала Махпари имя Самака, обрадовалась и говорит: – А где же он? – Царевна, да он тут, в крепости, и мы с Атешаком, слуги его, с ним вместе пришли. – Так ступай приведи его ко мне! – воскликнула Махпари. – Поглядим, что он сможет сделать. Сорхвард вернулся к Самаку и рассказал ему, что, мол, Махпари он видал и вести ей передал, а она Самака зовет. Самак говорит: – Ну, снимай одежду. По воле божьей, как стал Сорхвард разоблачаться, Самак в его сторону покосился, а у того рубаха распахнулась, глядь, а там – два граната впереди и подперсник на груди! Самак пальцем показал и говорит: – Это что же такое? Застыдился Сорхвард, поклонился и говорит: – О богатырь Самак, теперь тайна моя наружу вышла, придется мне с тобой оставаться… Я тебе все расскажу. Знай и ведай, что я не мужчина, хоть об этом никто на свете не знает, кроме отца с матерью да братьев моих. Вот теперь и ты тоже узнал. Выслушал Самак эти слова и говорит: – Клянусь всемогущим господом, я это понял в тот же час, когда вошел гостем в твой дом, а ты пришла и попросила есть и разговаривала с матерью, пока она подавала тебе еду. Ты стала есть, а я поглядел, как ты управляешься, и понял, что ты не мужчина, и подумал: «У этого юноши не мужские повадки, хоть он и в мужском обличье. Не пойму, что же он такое?» Но твои ловкие воровские дела привели меня в сомнение, сбили с толку, вот я и обознался. Я себе сказал: «Да разве способна женщина на такую ловкость?» Ну а теперь, Сорхвард, коли тайное стало явным и я узнал, что ты женщина, хоть я понимаю, что ты так поступаешь, чтобы бабой не слыть, замужем не быть, все‑таки скажи: может, ты станешь моей женой? – Ох, богатырь, да я раба твоя покорная! – говорит ему Сорхвард. Взял Самак ее за руку, призвал бога в свидетели, а еще свидетелями взял Размака, и Атешака, и двух сыновей Размака и провозгласил Сорхвард своей женой. Сорхвард же препоручила себя ему и согласилась на брак с ним. После того протянул Самак руки, заключил Сорхвард в объятия, облобызал ее. Тут Атешак подскочил и закричал: – Такого уговора не было, богатырь! Ты мне что говорил? Потерпи, мол, чем ты лучше Хоршид‑шаха и Махпари! Я, значит, терплю, тогда и ты терпи, пока Хоршид‑шах с Махпари не соединятся. Тогда и мы с тобой свою жизнь устроим. Самак‑айяр сказал: – Правда твоя. Как ты говоришь, так и сделаем. Тут он вмиг закутался в чадру, натянул на ноги сапожки, подвязал покрывало под самые глаза и отправился к шахским покоям. Пришел он туда, вошел внутрь, к Махпари поднялся. Поклонился он ей, а Махпари встала, обняла его по‑братски, приветила и напротив себя усадила. Начала она про Хоршид‑шаха расспрашивать, Самак сказал: – О царевна, с тех пор как я завладел крепостью Шахак, освободил вас, я в Мачин уехал и все время там был. И он рассказал ей все от начала до конца: как он выкрал Дельарам, все свои приключения с Атешаком, как взяли в плен Сиях‑Гиля и Сама, а он их из тюрьмы вызволил, как он захватил сыновей Кануна – Бехзада и Размьяра, как прибыл в Мачин Мехран‑везир, что произошло с Термеше и братьями‑мясниками, как их спасли, как приехал послом Хордаспшиду. Пересказал он ей все, тут Махпари открыла сахарные уста и про себя поведала: как Канун хитростью выманил их из крепости, как коварно с нею поступил. – Богатырь, а о Лала‑Салехе ты ничего не слыхал? – спросила она. – Он ведь с нами ехал – до того места, где нас дурманом опоили. А после я его не видала. Самак‑айяр сказал: – О царевна, Лала‑Салех приказал долго жить. Заплакала Махпари: – Ах, горе, бедный Лала‑Салех! Такой верный был слуга! Это его небо покарало. Я ведь ему в крепости Шахак говорила: пока не вернется Самак или Хоршид‑шах, не отворяй дверь. А он, как те пришли, сказал, что, мол, это от отца твоего человек. Злая судьба настигла его, а нас из крепости прочь погнала, в беду такую ввергла. Поговорили они еще обо всех делах, а под конец Махпари сказала: – Богатырь, как же ты собираешься вывести меня из этой крепости? – Царевна, это придется Размаку‑дровосеку исполнить. Тебя я повидал, теперь вернусь к нему, подготовлю все. С этим словами он поднялся, пошел к Размаку‑дровосеку и сказал: – Добрый человек, коли ты нас в крепость привел, найди способ, как Махпари отсюда вывести. – Богатырь, да разве я в этом разбираюсь? Это твое дело, – говорит Размак. Задумался Самак, а потом сказал: – Размак, а не знаешь ли ты такого местечка, где бы нам ее спрятать, после того как выведем отсюда? Ведь ее надо в первую очередь отослать, всем вместе‑то нам не выбраться. – Богатырь, там, где мы дрова рубили, есть пещера одна, – сказал Размак. – Мы царевну приведем и в той щели в горе спрячем. О воде и пище для нее я позабочусь, доставлю, что потребуется. А другого подходящего места я не знаю. Плохо ли, хорошо ли, но туда я берусь царевну отвести и укрыть там, но сторожить ее в той пещере я не возьмусь, этого я не могу, нет! – Ладно, – согласился Самак‑айяр, – сейчас я пойду приведу сюда Махпари и Рухафзай, чтобы они вместе с тобой выбрались за ворота, ты их там устроишь. Отправился Самак к Махпари, вошел, поклонился и сказал: – Ну, девушка, все готово. Но и тебе придется усилия приложить, чтобы затея наша не сорвалась. Коли хочешь своего достичь, выкинь из головы достоинство свое царское, расстанься с негой и покоем. – Богатырь, ты только растолкуй мне, что надо, я все сделаю, ничего не побоюсь! – ответила Махпари. – О царевна, сними с себя царские одежды, нарядись простолюдинкою и ступай прочь из крепости до того места, которое тебе укажут. Там и жди. А я тоже выберусь отсюда и отвезу тебя к Хоршид‑шаху. – Как прикажешь, – ответила Махпари. И вот Махпари и Рухафзай собрались, как им сказал Самак, и пошли в дом Размака. А дело было перед вечером. Махпари и Рухафзай быстро разделись, натянули на себя одежду попроще – платья жены Размака, на ноги надели постолы Размаковых сыновей, закинули за плечо толстые веревки – будто бы дрова вязать – и вышли вместе с Размаком. А жители крепости думали, что это Размак со своими детьми идет. Выбрались они из крепости, прошли около фарсанга – притомилась Махпари, ноженьки белые натрудила, не может дальше идти. Размак подошел, говорит ей: – Давай, девушка, я тебя на спине понесу! Посадил он ее на закорки и до самой пещеры донес. А сам спрашивает: – Шахская дочка, чем ты меня за службу наградишь? – Когда доберусь до Хоршид‑шаха, скажу ему, чтобы он тебе эту крепость пожаловал, – ответила Махпари. Размак‑дровосек отвел Махпари и Рухафзай в ту горную пещеру, оставил им хлеб и воду, которые с собой принес, вернулся к Самаку и рассказал, как было дело. Самак‑айяр похвалил его и продолжал скрываться вместе с другими в доме Размака до ночи, дожидаясь, пока можно будет действовать. жүктеу/скачать 4.53 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|