Самак айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Рассказ о том, как обнаружилось исчезновение Катрана, что решил Газаль‑малек и как приближенные Армен‑шаха задумали погубить Шогаля и Самака
жүктеу/скачать 4.53 Mb.
|
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Рассказ о том, как обнаружилось исчезновение Катрана, что решил Газаль‑малек и как приближенные Армен‑шаха задумали погубить Шогаля и СамакаТем временем от вращения небосвода серебряная бусина упала в золотой таз, вознеслась вверх опора утра, сияющее солнце высунуло голову из воротника востока, вступило на землю воинство дня, а полки ночи обратились в бегство. Газаль‑малек воссел на трон, вельможи государства служить ему явились. Час прошел, Катран‑пахлаван не пришел. – Что это Катран не идет? Поглядите, что с ним случилось? – говорит Газаль‑малек. А у царевича был слуга, управитель его дворца и смотритель гарема, по имени Кафур 23. Отправился он к шатру Катрана. Видит, слуги возле шатра стоят, а полотнище переднее опущено. Он говорит: – Почему богатырь мешкает, на службу не идет? Шах мне велел спросить, отчего Катран‑пахлаван битву не открывает? Неужто спит еще? – Да он еще из шатра не выходил, – отвечают ему. – Так ступайте кто‑нибудь, скажите ему, что Лала‑Кафур, слуга Газаль‑малека, пришел, его зовет. Слуги говорят: – О Лала, ты посмелее, куда угодно заходить можешь… Зайди к нему сам, скажи. Кафур поднял полотнище палатки, внутрь вошел. Видит, постель разобрана, ночная одежда разбросана, боевой конь рядом стоит, а Катрана нигде не видать. Завопил он, закричал: – Нету в шатре Катрана! Слуги прибежали, Катрана найти не могут, переполох начался. Возвратился Кафур к Газаль‑малеку, доложил ему, в чем дело. Тут слуги Катрана подоспели, говорят, мол, все золото и серебро, ковры и все, что плохо лежало, унесли. Другие пришли, сказали, что тот паланкин, в котором дочерей Мехран‑везира доставили, тоже пропал. Огорчился Газаль‑малек, расстроился, а тут еще люди пришли, докладывают: – Царевич, тридцать рабов исчезли. А еще кто‑то говорит: – Два мула неизвестно куда скрылись. Еще больше нахмурился Газаль‑малек, помолчал, а потом молвил своим военачальникам: – Как же это быть могло? Ну, золото, серебро, скотину воры могли украсть, но как унести такого богатыря, как Катран, да тридцать гулямов, да еще люльку? Может, они где‑нибудь здесь укрылись? Тут выступил вперед Катур, брат Катрана, а за ним – его тридцать гулямов. Сказал он: – О царевич, прошлой ночью брата в мешок запихали и утащили, на его боевого коня взвалили, да конь заупрямился, идти не хотел. Я с караулом проезжал. Когда мы подоспели, они его бросили и убежали. Мы его обратно в лагерь отвезли, а царевичу ничего не сказали, чтобы Катрана не огорчать, не позорить его перед царевичем. Наверно, его опять унесли. – Да как его с тридцатью гулямами вместе унести могли? – говорит Газаль‑малек. – Это каким же богатырем надо быть! Тут нашлись люди, которые видели, как Атешак вел связанного Самака к Катрану. Они стали рассказывать: – О царевич, видно, все это проделки Самака. Мы вчера видели, как Атешак его с веревкой на шее да со связанными руками к Катрану вел. Мы было побежали следом, да Атешак нас прогнал. Это Самак все сделал! Пока они так говорили, соглядатай пришел. Поклонился и сказал: – О шах, видел я в стане Хоршид‑шаха богатыря Катрана. Тридцать рабов с ним, всех их в плен взяли, ночью привели. Самак и Атешак, оказывается, спознались, а хуже всего то, что Атешак царевичу изменил, к Самаку переметнулся. Я там оставался до того времени, когда Катрана заковали и отослали в ущелье Бограи, а гулямов попарно раздарили. Разозлился Газаль‑малек, услыхав эти слова, так что даже руку себе зубами прикусил, думает: «Что об этом на белом свете говорить станут? Такого богатыря, как Катран, с тридцатью гулямами выкрасть ухитрились, а из тридцатитысячного войска никто даже и не шелохнулся!» Обратился он к своим военачальникам: – Ну, что скажете? Будем с ними сражаться или нет? А если они первые в бой пойдут, как нам поступить? – О шах, – отвечают военачальники, – хоть Катрана и выкрали, но все же это только один человек. Мы, пока живы, сражаться будем! Катур поклонился и сказал: – О царевич, теперь это мое дело, ради брата я все силы положу: или голову сложу, иль его освобожу! Царевич его похвалил, других возблагодарил, но тут Шакар‑писец говорит: – О шах, надобно все хорошенько обдумать. Самое лучшее, если мы здесь за их войском понаблюдаем, вызнаем, как дело повернется, да к обороне приготовимся, чтобы, коли уж придется воевать, твердо стоять. А сами пошлем шаху письмо, расскажем' ему, что приключилось, чтобы он прислал нам помощь, и тогда нам легче будет справиться с неприятелем. Газаль‑малек сказал: – Ну, пиши письмо, как сумеешь, по собственному разумению, только не упусти ничего. Шакар тотчас потребовал чернильницу и перо и подготовил письмо. Сначала бога помянул, а дальше так написал: «Письмо от Газаль‑малека, слуги шаха мира, к Армен‑шаху, владыке всей земли, господину моему царственному отцу. Да будет известно государю, что, когда мы с войском покинули его и отправились, куда было сказано в письме Мехрана, я бросился в пасть дракона, а все ради того, чтобы заполучить дочь Фагфура. Но эта страсть чумой для меня обернулась. Не так все пошло, как я замышлял и желал, и не так, как нам обещано было. Надежды мои не сбылись, потому что Хоршид‑шах выбрался на свободу и девушку, которую Фагфур уже послал ко мне, по дороге перехватил и увез. А сам укрылся в ущелье Бограи у Аргуна Сарчупана. Когда же Фагфур узнал об этом, он послал Хоршид‑шаху подарки, дал ему войско, избрал его в зятья и послал с нами воевать. Хотя Мах‑пари с ними нет, ее отвезли в крепость Шахак, но все равно, когда Хоршид‑шах сюда прибыл, мы устроили сражение, и с обеих сторон было перебито много народу, а в конце концов ночью из нашего лагеря выкрали Катран‑пахлавна. Есть среди них один человек по имени Самак, разбойник и ловкач, это он освободил Хоршид‑шаха и вообще такое творит, чего никто в мире сделать не может. А Мехран‑везир очень много усердия приложил и сейчас тоже о нас радеет. В подтверждение своих слов он прислал нам много добра всякого, а также свою жену и дочерей. Но как мы ни старались, толку нет – ни Мехрану, ни нам самим ничего не удается. Пребываем мы на прежнем месте, но только нет у нас настоящего полководца и как войну вести, мы не знаем. Коли хочешь со своим сыном еще свидеться, пришли поскорее войско и опытного военачальника, мудрого, умелого и осмотрительного, ибо у врагов войско несметное и воины доблестные. Один из них, как вышел, так два дня подряд всех побеждал, много народу побил. Говорят, это брат Хоршид‑шаха и зовут его Фаррох‑руз. Коли соизволит государь‑отец, пусть передаст привет матери моей и сестре. Мир вам». Закончил он письмо, прочел Газаль‑малеку, царевич и богатыри похвалили его, он к письму печать приложил, потом крикнул гонца и вручил ему со словами: – Быстро доставь это письмо Армен‑шаху. Дали гонцу бегового верблюда‑дромадера, плотного, с рыжей шерстью, высокого, выносливого, быстроходного, китайской породы, глазастого, знающего дорогу, такого верблюда, что ест мало, а бежит быстро. А проводника того звали Саман. Сел он на верблюда и пустился в путь, полетел, словно ветер осенний. И вот, значит, сидит Газаль‑малек у себя в лагере, на бой не выходит, а Хоршид‑шах говорит своим богатырям: – Что‑то они сражаться не идут. Верно, Армен‑шаху письмо послали, помощи просят. Надо нам выступить и затеять бой. Богатыри отвечают: – О шах, давай лучше сегодня выпьем. Они по Катрану горюют, оттого и не вышли на поле брани. Согласился Хоршид‑шах, сели они вино пить, а там и день пролетел, наступила ночь, и все разошлись отдыхать, а ночной дозор караулить вышел, пока темная ночь не кончилась. Наутро взошел Хоршид‑шах на тахт, богатыри служить ему явились, а из войска Мачина никто сражаться не идет. Приказал Хоршид‑шах своему войску на мейдан выступать. Тотчас раздался грохот военных барабанов, знатные и простые воины в броню железную облачились, на лошадей сели и выехали на поле битвы. Газаль‑малека тут же известили. Тот велел одному человеку: – Ступай скажи им, что мы не совсем здоровы, пока о битве не помышляем. Тот человек пошел, против передового отряда войска стал и закричал: – Газаль‑малек изволит говорить, что занедужил, день‑другой не сможет сражаться, надо подождать, пока выздоровеет. Когда он это прокричал, войско вернулось на стоянку. И таким манером два дня подряд войска Хорщид‑шаха на мейдан выходили, на бой вызывали, а им отвечали, что царе‑вич‑де болен, и тем отделывались. А тем временем Саман добрался до города Мачин. Сообщили шаху, что, дескать, привезли письмо от царевича, Армен‑шах обрадовался и приказал привести посланца Самана к своему трону. Когда тот вошел, Армен‑шах прежде всего спросил, как поживает сын. Саман сказал: – О шах, он жив и здоров. Потом он вынул письмо, поцеловал его и положил перед Армен‑шахом. Взял Армен‑шах письмо, передал Шахран‑везиру. Тот распечатал, прочел и рассказал Армен‑шаху, о чем там говорится: о том, как два дня битва была и как Фаррох‑руз отвагу явил, все рассказал, и расположение духа у шаха изменилось, заплакал он. А в то время многие о делах Самака поминали – еще Мехран‑везир в своем письме к Газаль‑малеку его назвал, говоря, что все дело им Самак испортил, и Газаль‑малек в письме к отцу тоже описал то, что слыхал и что сам видал. Армен‑шах спросил: – Что за человек этот Самак, как ему удается такие дела вершить? Как он сумел такого храбреца, как Катран‑пахлаван, захватить, да еще с тридцатью гулямами? Сведущие люди ответили: – О шах, он ведь айяр. Хоть человек он совсем молодой, есть у него учитель по имени Шогаль‑силач, воин и разбойник, он его обучил, да так, что тот превзошел своего учителя. Это он убил няньку‑колдунью, и сына Мехран‑везира, и богатыря Шир‑афкана. А Шогаль‑силач с айярами и Хоршид‑шах с братом Фаррох‑рузом попали в заточение, так он их всех оттуда вывел, и вообще он великие дела совершает. Армен‑шах спросил Самана: – А ты сам Хоршид‑шаха видел? – Видел, – ответил Саман. – Он юноша чистый и прекрасный и отмечен падишахским фарром. Вот только в бою мне его видеть не довелось, но Фаррох‑руза, брата его, видал, уж очень тот смел! Армен‑шах тотчас приказал: – Пусть мой царский двор собирается и все мое войско, и знать и простолюдины, и пусть из города выступают. Созвал Армен‑шах приближенных, собрал их вокруг себя, и сам к войску обратился и такие речи повел: – Дружина моя и все мои подданные! Знайте и ведайте, я всегда вами добром управлял, всегда жалел вас, всякому вашему горю соболезновал. А теперь время пришло сыну моему сочувствие явить, тем более что дело такое получилось. Ведь мой сынок по малолетству и недомыслию своему в беду попал, ввязался в бой с войском Чина. Он‑то на другое рассчитывал, воображал, что жениться едет, а вместо этого на войну угодил. Мой Газаль‑малек мальчик еще, как войну вести не знает, как поступить не понимает. А тут еще такого богатыря, как Катран, выкрали! Кто из вас на это дело пойдет, моему сыну помощь окажет, врага отразит, а Катран‑пахлавана освободит?! Поднялся тут Сейлем, сказал: – Долгих лет государю, за это дело надлежит мне взяться, чтобы брата Катрана вызволить. – А сколько у тебя войска? – спросил Армен‑шах. – Пять тысяч всадников. Шах приказал, чтобы выдали им снаряжение и вооружение, жалованье им положил, а Сейлему подарил почетное платье. Другой богатырь встал, звали его Сэмран. Поклонился и сказал: – О шах, я готов тебе послужить, а со мной пять тысяч воинов. Я за царевича жизнь положу! Шах его похвалил, почетной одеждой одарил, дал ему припасы и вооружение. Еще один богатырь был по прозванию Гиль‑Савар. Поднялся он, поклон отдал, шах ему кивнул милостиво, а он сказал: – О великий государь, тебе известно, что я с Катраном всегда ссорился, спорили мы, кто из нас смелее да сильнее. А на праздник Ноуруз всегда богатыри друг с другом на мейдане состязаются, мы с Катраном всегда боролись, но ни один не мог другого одолеть, так что оба мы недовольны оставались. Катран всякий раз говорил, что он меня сильнее, а я себя нахваливал. А теперь он в заточение попал! Я поеду туда и своей доблестью его освобожу, чтобы взять над ним верх. Я‑то с первого дня хотел царевичу служить, но раз Катран с ним отправился, я подумал: «Не годится на поле битвы пререкания да препирательства затевать, ведь коли я скажу, что собираюсь в бой идти, он скажет: нет, я пойду! Вот и получится ссора, а перед неприятелем такое не подобает показывать». Армен‑шах знал, что Гиль‑Савар – доблестный воин, он спросил его: – А сколько у тебя войска? – Четыре тысячи всадников купленных да еще шесть тысяч наемных. Армен‑шах пожаловал ему платье почетное и дал припас и довольствие. И вот все собрались – три богатыря и двадцать тысяч всадников, и в самый разгар сборов Шахран‑везир сказал: – О горе, сколько воинов отправляется, да нет среди них того, кто бы мог противостоять Самаку и Шогалю. По воле господней случилось так, что был в Мачине один человек, исфахсалар города, вроде как Шогаль в Чине. Служил он у Армен‑шаха, и звали его Канун. Весь город его власти подчинялся, много людей у него на службе было, а он, между прочим, как Шогаль, занимался и разбоем и удальством. Был у исфахсалара слуга по имени Кафур, то есть «камфара», а прозвали его так не потому, что он был евнухом, а по той причине, что очень уж белокожий 1. Когда Шахран‑везир так отозвался о Шогале и Самаке, что, мол, некому им отпор дать. Канун со своими людьми там присутствовал. А Кафур был очень ловкий и хитрый, смелый и коварный. Он обратился к Кануну: – О исфахсалар и богатырь, видишь, как распространилась по миру молва о Шогале и Самаке? Да кто они есть, чтоб о них перед падишахами поминать? Из‑за того что им два‑три дела удались, стали их имена всему миру известны. Что за мудрость они постигли, другим неведомую? Какими такими доблестями нас превосходят? – Так оно и есть, как ты говоришь, – согласился Канун, – да только дела у нас разные. Они присвоили себе имя удальцов, живут как вольные молодцы и прославились своим разбоем и мошенничеством – потому имена их и известны по всему миру. А мы на шахской службе состоим, такими делами не занимаемся. Ясное дело, никто о нас и не слыхивал, будь мы хоть в сто раз способнее и храбрее. Но все же надо тебе поехать туда, изловить этих Шогаля и Самака! Кафур сказал: – О богатырь, все дела Самака оттого происходят, что доблестный Шогаль им руководит. Вот если исфахсалар изволит поехать со мной, то увидит, как я их головы добуду! – Молчи, никто об этом знать не должен, пока не решим, что делать, – остановил его Канун, и они стали ждать, когда войско выступит в путь, а шах вернется в город вместе с теми из знатных и простых людей, кто не ушел на войну. Когда наступила ночь и вокруг стало темно, Канун вместе с Кафуром отправился к шахскому дворцу и постучал в дверь. Стражник спросил: – Кто это среди ночи в шахский дворец стучится? – Доложите шаху, что пришел Канун. Стражник доложил привратнику, привратник сказал слугам. Был среди них один, смотритель шахских покоев по имени Эмбар, он вошел в шахскую горницу. Армен‑шах еще не ложился. Слуга поклонился и говорит: – Великий государь, исфахсалар Канун стоит у дверей, просит разрешения войти. Видно, сказать что‑то хочет. – Впустите его, – говорит шах. – Что это за дело такое в полночный час? Дверь отперли, вошел Канун в шахскую горницу, поздоровался, земным поклоном поклонился и сказал: – Великий государь, знаешь, зачем я к тебе в полночь явился? Потому как слышал: молва о Шогале‑силаче и Самаке‑ловкаче по всему миру пошла. Коли им два‑три дела удались, так уж и надо шуметь, будто никого лучше их в мире нет?! Вот нынче Шахран‑везир говорил, что нет у нас человека, чтобы мог им отпор дать. Не хотел я, чтобы кто‑нибудь об этом узнал, но пусть шах распорядится, дабы я под счастливой его звездой поехал и привез головы Шогаля‑силача, Самака и Хоршид‑шаха, их владыки: ведь они, пока живы, тебе угроза. Армен‑шах сказал: – О Канун, если ты это сделаешь, я тебя до небес вознесу, всю страну твоей власти подчиню, своим наместником объявлю тебя. С этими словами он вручил ему свой перстень и добавил: – Но постарайся, Канун, Хоршид‑шаха доставить живым. Он ведь царевич, а царских детей убивать не положено. А уж тот, у кого свой сын есть, и вовсе чужих сыновей жизни лишать не станет. Мне ведомо, каково теперь его отцу, – мой‑то сын, самое большее, три месяца как отбыл, уехал недалеко, я знаю, где он, вести от него ежедневно приходят. Но бог видит, как у меня сердце за него болит! А ведь Марзбан‑шаху еще тяжелее: дорога дальняя, сын, наверное, года два‑три как с ним расстался, отец небось и не знает ничего о том, что сын в заточение попал – упаси боже ему такое горе принести! Да, понятно мне, каково ему в разлуке с сыном. Страдания любящего отца только другой отец поймет. Ведь сказано же: «Скорбь чужую разделит лишь тот, кто скорбел». Смотри же, не тронь Хоршид‑шаха и доставь его ко мне живым. Кончил он речь, а Канун поклонился, сказал: «Повинуюсь», вышел из покоев Армен‑шаха и вдвоем с Кафуром отправился вслед за войском. Но они не стали присоединяться к полкам, чтобы никто о них ничего не знал. Войско Мачина вперед идет, они за ним поспешают. А мы вновь вернемся к рассказу о тех войсках, что на битву сошлись и лагерем стояли. Как передают рассказчики, Газаль‑малек отослал письмо отцу, а сам сражение прекратил. Хоршид‑шах на бой вызывает, а они уклоняются, время протянуть хотят. И вот однажды Хоршид‑шах на мейдан выступил, а Газаль‑малек своим говорит: – Как дальше решим? Мы уже все пределы превзошли, дальше уклоняться невозможно. Шакар‑писец сказал: – О царевич, я знаю, как поступить. Нам надо послать к Хоршид‑шаху человека и сказать, что у нас, мол, повода для сражения нет. Мы отправили Армен‑шаху письмо, теперь указаний ждем. Ведь Армен‑шах Катран‑пахлавана на это дело назначил, а теперь, когда Катрана с нами нет, у нас нет намерения воевать. Вот дождемся от шаха ответа: коли он прикажет – в бой пойдем, коли нет – назад повернем. Газаль‑малек сказал: – Это ты хорошо придумал, а там и. войско подоспеет, можно будет битву начинать. Только кого бы нам послать поречистее? – Отправим Катура, он горазд разговоры вести, – ответил Шакар. Призвали Катура, объяснили ему суть дела, он сказал: «Повинуюсь» – и отправился в лагерь Хоршид‑шаха. Хоршид‑шаху доложили, что прибыл Катур, брат Катрана. Велел царевич всех на торжественный прием собрать и воссел на трон. На голову шахский венец возложил, князьями и знатью себя окружил – по обе стороны полководцы и богатыри на золотых и серебряных табуретах сидят, за спиной царевича Фаррох‑руз стоит при мече и при палице, по правую руку – Аргун‑пахлаван и Шогаль‑силач, а по левую – Самур‑пахлаван, родич Фагфура, Шируйе, Сиях‑Гиль, Сам и Санджар, а дальше в два ряда гулямы выстроились – от трона до входа в шатер. Приказал царевич привести Катура. Хаджибы и сарханги подошли, коня Катура под уздцы взяли, спешиться ему помогли. Увидел он все это величие и убранство царское, очень ему понравилось. Вошел Катур в шатер, устремил взоры на Хоршид‑шаха, узрел над ним фарр падишахский, приметил вид внушительный и повадки. Изумился он, поклонился, слова привета сказал, земной поклон отдал и хвалу вознес. Хоршид‑шах дал знак, чтобы его на золотой табурет усадили. Тотчас слуги особые вошли, розовой воды поднесли, потом столы накрыли, подали еду всяческую, а когда поели, пир устроили, музыкантов песни петь заставили, а кравчие вино разносить стали. Встал Катран‑пахлаван, поклон отвесил и сказал: – Долгих лет государю! Я с вестями прибыл, надо их изложить до того, как язык отяжелеет, а голова разгорячится, ведь вино запирает дверь разума, а коли дверь разума закрыта, разговор вести невозможно. А царевич Газаль‑малек приказал мне передать вот что: мы сюда не по своему желанию прибыли. Так уж получилось. А взялся за это дело Катран‑пахлаван, он и сражение вел. Теперь, когда Катран попал в руки царевича, мы не можем сражаться, у нас на то приказа нет. Мы шаха своего известили, что его распоряжений дожидаемся. Ежели велит сражаться – жизнь свою отдадим, ежели нет – назад воротиться готовы. Так что, дабы шах не прогневался, мы, пока известий от него не получим, сражения не начнем. – Ладно, – сказал Хоршид‑шах, – помощи, значит, дожидаетесь. Ну, будем сражаться в тот день, который вы назначите. Приказал он, чтобы Катур‑пахлавана одарили и отпустили назад. Когда Катур ушел, Самак поклонился и сказал: – О шах, ты не забывай об их коварстве, они ведь хитрость какую‑то замышляют, пока подмоги дожидаются. На бой не выходят, чтобы нас провести, вокруг пальца обвести, они ведь не раз уже так поступали. Ради жизни своей и ради сохранения войска перестань вино пить – до того дня, пока не выяснится, в чем дело. А мне тоже занятие найдется: я отправлюсь в крепость Шахак, погляжу, как там Махпари, что с ней. Хоршид‑шах сказал: – Так и сделаем. Велел он объявить войску, чтоб никто вина не пил, пока шах не разрешит, на том и постановили и больше вина не пили. А тем временем Катур вернулся к Газаль‑малеку, рассказал ему все, и те успокоились. жүктеу/скачать 4.53 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|