Самак айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ – ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
жүктеу/скачать 4.53 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Словарь непереведенных слов и терминов 32
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ – ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯЭти три главы посвящены рассказу о дальнейших приключениях Самак‑айяра и его друзей. Им, наконец, удается доставить Махпари в лагерь Хоршид‑шаха. После этого Самак принимает решение возвратиться в Мачин, чтобы освободить оставшихся там друзей и посчитаться с врагами. Расставаясь с Хоршид‑шахом, Самак призывает его к осторожности и бдительности, объяснив, что отныне его обязательства по отношению к царевичу выполнены, Махпари он ему добыл, и теперь царевич должен сам заботиться о своей и ее безопасности. Хоршид‑шах пишет письмо Фагфуру, и тот присылает своего доверенного, чтобы тот в качестве посаженого отца присутствовал на свадьбе Махпари и Хоршид‑шаха. Пока идут приготовления, Канун, взяв себе в помощники Катура, большого мастера в этих делах, начинает рыть подкоп в лагерь Хоршид‑шаха, чтобы опять выкрасть Махпар. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. О том, как Канун и Катур похитили Хоршид‑шаха и Махпари и как Самак спас их из плена, а также о том, как Хоршид‑шах сражался с боевыми слонамиСочинитель этой повести говорит так. Катур с Кануном и Кафуром копали свой подземный ход, а тем временем пахлавана Хормоз‑Гиля захватили в плен, и сражение ненадолго прекратилось, чтобы отпраздновать свадьбу. Так прошло три дня. Но воля божья была такова, что накануне той ночи, когда свадьбе завершиться, Канун и Катур закончили свой подкоп – как раз в утреннее время – и вышли наверх прямо под постелью Хоршид‑шаха, так что одна из ножек кровати провалилась в дыру. Катур сказал Кануну: – Канун, подставь плечо под эту ножку, надо удержать кровать, пока не наступит ночь и мы сможем действовать, а то ведь сейчас утро. Канун подлез под кровать, руки на затылке скрестил, подпер ножку, а те двое в подземном ходе остались. А свадьба продолжалась, и этой ночью предстояло вручить Махпари Хоршид‑шаху, дабы он испил из ее источника. По этому поводу в войске было всеобщее ликование, музыканты и певцы песни играли, пир повсюду шел, вино пили, веселились, пока не удалился прочь белый день и не принес одеяния ночи. А Хоршид‑шах все вино вкушал. Ему сказали: – О царевич, пришло время уединиться с невестой! Поднялся Малекдар‑писец, посаженый отец, назначенный Фагфур‑шахом, взял Хоршид‑шаха за руку, чтобы ввести его в шатер, где ожидала Махпари. Малекдар и Хаман‑везир вошли в шатер, а там машатэ сидели, убирали и наряжали Махпари, покрывало на нее надевали. Подошел Малекдар, взял руку Махпари и вложил в руку Хоршид‑шаха: сочетал их по тем обычаям. Царевич ‑принял невесту, потом пожелал, чтобы покрывало с нее сняли. Малекдар говорит: – О шах, Махпари желает сначала выкуп получить! Хоршид‑шах сказал: – Я даю ей в качестве выкупа триста тысяч динаров, которые Хаман‑везир привез мне от отца, – я ведь из них ничего не потратил ни на себя, ни на войско. Все ей дарю! Из крепости Фалаки мы такое богатство привезли, что на десять лет хватит на Расходы всему войску. А отец еще пришлет. Малекдар возразил: – О шах, девушка не денег хочет, пусть у нее хоть со всей земли сокровища соберутся, она все равно их шаху отдаст. Мах‑пари желает, чтобы, пока она будет твоей женой, ты не познал ни одной другой женщины, не заставлял бы ее ревновать к тому, чего видеть не дано. Хоршид‑шах пообещал и клятву дал: пока будет Махпари моей женой, ни на ком больше не женюсь! Хоршид‑шах поклялся, Хаман‑везир велел, чтобы все покинули шатер, кроме жены Малекдара, которая возле постели осталась: ведь по обычаю, когда невеста и жених друг с другом соединяются, в брачном покое должна нянька находиться, чтобы, после того как жених овладеет невестой, подать им горло промочить. Ну а царевич пьяный был. Положил он голову на плечо Мах‑пари, да и уснул. Жена Малекдара тоже прикорнула у входа в шатер и погрузилась в сон. Катур, Канун и Кафур, когда услыхали, что все затихло, говорят себе: «Время действовать!» Вылезли они из той дыры, смотрят, а в шатре никогошеньки, только Махпари и Хоршид‑шах, спят оба. Катур, Канун и Кафур давай вязать Хоршид‑шаха, тут Махпари и проснулась. Хотела она закричать, да от страха языком пошевелить не может, ведь вокруг нее трое вооруженных мужчин стоят! Вот и испугалась она, что, коли словечко вымолвит, они ее убьют. А те трое схватили их, спустили в дыру и несли, пока не вытащили наверх. Катур послал человека, тот пригнал из воинского стана двух коней, Хоршид‑шаха и Махпари взвалили им на спину, и Катур сказал: – Надо отвезти их в город, в лагере оставлять их не следует. Они доставили пленников в город, в шахский дворец, заковали их, а сами вернулись в лагерь. Армен‑шах на тахте восседает, вельможи государства вокруг стоят, тут входят эти трое и кланяются. Шах увидел их и сразу спросил: – Ну что, как с тем делом, за которое вы брались? Катур ответил: – О шах, под твоей счастливой звездой мы это дело совершили. В оковах доставили Хоршид‑шаха и Махпари в шахский дворец. Газаль‑малек тоже при шахе находился. При этих словах он возрадовался и воскликнул: – О Катур, неужели ты правду говоришь?! – Царевич, благородные мужи никогда не лгут, а перед царями тем более, – ответил Катур. Газаль‑малек тут же в город собрался ехать. Но его отец и Шахран‑везир сказали: – Царевич, куда же ты? – Посмотреть на Хоршид‑шаха и Махпари, распорядиться, что с ними делать. Шахран‑везир говорит: – Царевич, ты для того ехать желаешь, чтобы с ними разделаться и на том успокоиться? Но ведь их всего‑то двое! А против нас сто пятьдесят тысяч стоит. Хоть войско без шаха ничего сделать не может, но ведь с ними там Хаман‑везир, советник Марз‑бан‑шаха. Надо сначала им воздать по заслугам, а потом уж в город отправляться. Вражеское войско, коли шаха своего не обнаружит, поневоле в бой пойдет. Собирайся с силами, чтобы их отразить! А Хоршид‑шаха с Махпари, раз они в наших руках, надо отослать в крепость Деваздах‑даре. Ведь эта крепость не то что другие: стоит среди двенадцати ущелий, и пусть даже войска всей земли окружат ее – и то не смогут взять. К ней и дороги‑то нет, только по висячей лестнице туда подняться можно: ведь крепость Деваздах‑даре в горе вырублена. Следует отослать их в ту крепость, а тем временем разделаться здесь с их войском. А потом и с ними поступить как подобает. Газаль‑малек сказал: – Коли так, то надо их сей же час и отослать, пока мы еще сражение не начали. Армен‑шах обратился к Тираку: – Сейчас же поезжай в город вместе с пятьюдесятью всадниками, а как только стемнеет, отвези Хоршид‑шаха и Махпари в крепость Деваздах‑даре и поручи их тамошнему кутвалю Газбану. Тирак поклонился и тотчас отправился с пятьюдесятью воинами в горец, а там в шахском покое уселся пить вино, дожидаясь ночи, чтобы отвезти пленников в крепость. А в воинском стане Чина никому и невдомек, что Хоршид‑шаха и Махпари во время сна похитили. Наступило утро, от них ни звука не слыхать. «Видно, шах до сих пор почивает», – думала жена Малекдара. Дивилась она, что при такой‑то любви шах все еще не вкусил шербета любовной близости. В шатер заглянула потихоньку, а там ни шаха, ни Махпари! Смотрит, ножка кровати подкосилась словно. Вбежала она в шатер, видит, под кроватью дыра, а жениха с невестой похитили. Подняла она крик. Сбежались невольницы, слуги и это всё увидели. То‑то расстроились! Начался в лагере переполох, смятение всех охватило и растерянность. Говорят они горестно Хаман‑везиру: – Видно, судьба такая выпала, чтобы мы двинули полки на неприятельское войско и истребили их. – Нет, это неразумно, – сказал Хаман‑везир. – Я сначала погляжу, как дело пойдет. Надо послать человека, чтобы рассказал о происшедшем Фагфуру, а я еще письмо напишу и там тоже все изложу. И вот сидят все богатыри в скорби и печали, а Хаман‑везир письмо пишет, все, что им на долю выпало, описывает: «Вручили мы молодых друг другу, а в ту же ночь враги выкопали подземный ход и через этот ход их похитили. Вот какая великая беда приключилась! Мы все этим горем подавлены и очень тоскуем по шаху. Войско рвалось в бой на врага идти и за это злое дело их истребить. Но это решение неразумное. Я распорядился подождать, чтобы выяснить, что им грозит в руках неприятеля. Сообщаю это все шаху, дабы он поддержал нас в нашем горе». Закончил Хаман‑везир письмо, печать приложил и Суре Халаби вручил, в путь его снарядил, а сам сражение прекратил – выжидает, что будет. А мы тем временем вернемся к рассказу о Хоршид‑шахе и Махпари и о том, что с ними случилось. Как рассказывают, Армен‑шах послал Тирака в город и тот засел в шахском дворце за вино, дожидаясь ночи, чтобы везти пленников в крепость. Лала‑Эмбар разузнал, что привезли Хоршид‑шаха и Мах‑пари и что Тирак прибыл, чтобы сопровождать их в крепость. Опечалился он, так что даже задрожал весь, и сказал себе: «Если я промолчу, что их увозят, как мне удастся их назад вернуть? Ведь ту крепость никакому войску не захватить!» Он тотчас собрался и поспешил к дому двух братьев‑мясников. Постучал в дверь и вошел во внутренние покои. Самак и прочие сидели, вино пили. Лала ударил шапкой оземь и сказал: – Мир пожаром охвачен, богатырь, а ты вино попиваешь! Подскочил Самак, как безумный, и спросил: – Что случилось? – Да уж случилось хуже некуда! – говорит Лала. – В шахский дворец привезли Хоршид‑шаха и Махпари, а Тирак собирается их в крепость Деваздах‑даре увезти. Услышал это Самак, и вырвался у него из нутра вопль. Вскочил он в растерянности: – Что ты такое говоришь, Лала? Да как это – во дворец привезли?! – А так, что Катур, Канун и Кафур сделали подкоп и похитили их, – объяснил Лала. – Ох, Лала, что же нам теперь решить, как поступить? – Про это я ничего не знаю, – говорит Лала. – Я затем и пришел, чтобы тебя известить, а ты уж решай, как поступить, а то ночь придет и увезут их. Самак голову повесил. Прошло некоторое время, встрепенулся он и сказал: – Лала, а ты можешь провести меня в шахский дворец? – Да как же я тебя средь бела дня туда поведу? – говорит Лала. – Лала, а если под видом женщины, с чадрой и в сапожках нарядных? – Ну, так‑то можно, – согласился Лала. – Так я несколько человек провести могу. – Ну и отлично, – говорит Самак. Собрал он жен братьев‑мясников, невольниц, Сабера и Самлада, одел всех в чадры и сапожки и обратился к Лала: – Веди нас всех к жене Армен‑шаха! А если она спросит, кто это, скажи, что жены городских сановников. Мол, пришли, чтобы царицу о заступничестве перед шахом просить, чтобы он городу милость оказал. – Так я и сделаю, – сказал Лала. Он взял в руки палку, чтобы разгонять народ по дороге во дворец, и повел своих спутников в женской одежде прямо к жене шаха Махсотун и шахской дочери Махане. Поклонился им и встал в стороне. Жена шаха спросила: – Кто эти женщины? – О царица, это жены городской знати, они к тебе на поклон пришли, чтобы ты за них заступилась, – говорит Лала. – Ладно, – согласилась жена шаха. Приказала она им сесть, а Самак сделал Лала знак: дескать, отошли невольниц, будто бы женщины хотят словечко царице сказать, да стесняются. Вышли невольницы, остались в покое только жена шаха и дочка его. Тут Самак встал, чадру с головы сбросил, а за ним и Сабер с Самладом тоже. Жена и дочь шаха смотрят – мужики бородатые перед ними, испугались они. А Самак спрашивает: – Лала, а где же Тирак? – В тронном зале он, вино пьет. – Лала, пойди‑ка подай Тираку чашу с питьем. А когда он выпьет, ты ему на ухо скажи: «Махане, шахская дочь, желает тебе что‑то сказать, зовет тебя». Тирак, услышав эти слова, сразу поднялся, и Лала привел его к тому месту, где стоял Самак с товарищами. Подошел он туда, они его связали и наземь бросили. Потом Самак сказал: – Теперь, Лала, пойди в тронный зал и скажи слугам: мол, идите себе выпейте вина, богатырь Тирак сказал, что отправляться на рассвете будем. Пошел Лала, сказал так слугам, а те говорят: – Видно, у Тирака свидание любовное. Все вышли из дворца и занялись своими делами. А вина решили не пить: ведь если на рассвете ехать придется, нельзя пьяными быть. Когда опустел шахский дворец, Самак‑айяр сказал: – Теперь, Лала, настало время идти к Хоршид‑шаху с Махпари. Лала повел Самака в ту комнату, где они были заперты. А Сабер и Самлад вместе с женами братьев остались охранять жену и дочь шаха. Хоршид‑шах при виде Самака испустил радостный крик, а Самак ему говорит: – О шах, сейчас не время для криков и воплей! Снял он оковы с рук и ног Махпари и шаха. Хоршид‑шах возблагодарил его и восславил и вознес ему хвалы. Он сказал: – Будь счастлив, о благородный муж, славный айяр, гордость богатырей! Что мне тебе сказать, что для тебя сделать? Как мне вознаградить тебя?! Ведь если я до конца дней своих буду тебя благодарить, все равно не смогу отплатить за твою доброту! Один бог может воздать тебе по заслугам! Самак‑айяр спросил: – О шах, ты еще не был близок с Махпари? – Нет, – ответил тот. – Тогда соверши это прямо здесь, так надо, и не стыдись! А спаситель твой – Лала‑Эмбар, это он привел меня сюда. Он вам посочувствовал и меня известил и сюда доставил, чтобы я вас от заточения спас. А без него я ничего и не знал бы. И он рассказал Хоршид‑шаху все от начала до конца. Махпари поглядела на них и сказала: – Братец, этот Лала очень похож на Лала‑Селаха! – О царевна, а он как раз хотел поступить на место Лала‑Селаха, – сказал Самак. – Вот и я того же желаю, – ответила Махпари. Лала поклонился, и положили называть его Лала‑Селахом. Потом Самак сказал Лала‑Селаху: – Кликни жен братьев, чтобы они побыли у дверей, пока шах с Махпари соединится. Вышел Самак, послал к ним жен братьев, чтобы те у дверей стояли, и Хоршид‑шах воззвал к Махпари, заключил ее в объятия, протянул руку к печати ее и приподнял завесу желаний, погнал скакуна страсти на поле свершений, натянул лук радостей, вложил в него стрелу воссоединения и поразил цель Махпари, сорвав печать господню. Стрела попала в цель, и оба они от того удара обрели успокоение, а от того соития – радость и усладу. А жены двух братьев испросили у Лала‑Селаха напитки, поднесли им и напоили их, как положено по обычаю. Вошел к ним Самак, поздравил, велел омовение совершить, а потом они сели и стали беседовать, обо всем поговорили, пока не подоспела к ним помощь, а помощь эта была тьма ночная, которая опустилась на лик земной, чтобы завершить их дела. И вот ниспослала ночь миру темноту, предала грабежу имущество воинства дня, царь чернокожих воссел на трон, возложил на голову венец луны и призвал к себе звездное войско. Тогда Самак поднялся и сказал: – Ну, Лала, надо нам уйти до того, как слуги вернутся. – Я вас из дворца выведу, – сказал Лала. Встали все, Самак приказал, чтобы Сабер взял Тирака, а Самлад – жену шаха, а сам забрал шахскую дочь. Лала‑Эмбар пошел вперед и вывел Хоршид‑шаха, Махпари и жен братьев‑мясников из дворца. – Оставаться в городе нам неблагоразумно, – сказал Самак, – надо пробираться в лагерь, а городские ворота заперты. – Тебе виднее, – ответил Лала. Тут они подошли к дому братьев‑мясников, жен их доставили домой, а сами отправились дальше. Дошли до крепостной стены. Самак‑айяр взялся за свою веревку и всех спустил по веревке вниз, а Сабера и Самлада назад вернул и наказал им: – Ступайте в дом братьев‑мясников, скажите их женам, чтобы хорошенько стерегли Мехран‑везира, пока я назад не приду. Спустился он сам со стены, забрал Хоршид‑шаха и Махпари, и отправились они в путь, а тут наступил ясный день, ночь спрятала свои темные одеяния, день же облачился в золотую парчу. Хоршид‑шах вступил в свой лагерь. По всему лагерю молва прокатилась: Хоршид‑шах возвратился! Сообщили о том Хаман‑везиру. Вместе с Малекдаром и богатырями он пеший вышел навстречу и отдал поклон. Хоршид‑шах пошел в присутствие, а Махпари с Махсотун и Махане и Лала‑Селахом отправились в женский шатер. Самак взял аркан, которым был связан Тирак, и тоже вошел в присутствие. Хоршид‑шах взошел на трон, а Самак спрашивает: – О шах, что делать с Тираком? Может, казнить его? – О брат, да ведь наш Хормоз‑Гиль у них в руках, – возразил Хаман‑везир. Хоршид‑шах приказал бить в военные барабаны, а сам, радостный и веселый, вместе с богатырями вскочил в седло, чтобы выступить на мейдан. Когда звуки военных барабанов достигли ушей Армен‑шаха, он вместе с богатырями сидел в присутствии. – Что это значит, почему у них в лагере в барабаны бьют? – удивился Армен‑шах. – Они же еще вчера поминки справляли, а сегодня радуются! Может, они хотят за шаха своего сразиться? И он приказал, чтобы его полки тоже выступали на поле боя. Когда войска обеих сторон сошлись, старшины стали ряды строить. Первым, кто на мейдан выехал, был сам Хоршид‑шах. Сидел он на быстром как ветер коне, облачен был в праздничные доспехи. Некоторое время он по полю гарцевал, красовался, потом Самак‑айяр следом за ним показался: ведет за собой Тирака, руки на спине связаны, на шею аркан накинут. К войску Армен‑шаха приблизились. Армен‑шах, Газаль‑малек и богатыри мачинские друг другу говорят: мол, всадник этот очень на Хоршид‑шаха походит. А кто же тот пленник? – Да на Тирака смахивает, – говорят одни. – Как такое быть может? – говорят другие. Руки‑ноги у них ослабели, от изумления они оцепенели, даже дыхание сперло, двинуться никто не может, а Самак тем временем голос подал: – Эй, мачинское войско, и вы, богатыри‑разбойники, все, кто меня знает и кто не знает! Я – Самак‑айяр, а этот воин – царевич мира Хоршид‑шах, зять шаха Фагфура, владыки Чипа. Вы его выкрали вместе с Махпари, чтобы в крепости Деваз‑дах‑даре заточить. Да понапрасну трудились: я назад его доставил! Поняли теперь, что я совершил? Хормоз‑Гиль у вас в плену – вышлите его нам, тогда вам Тирака отдам. Расспросите его хорошенько, чтобы впредь знать, как дела делать! Как услышал Армен‑шах такие слова, задрожал весь. Велел, чтобы барабаны отбой били: сегодня, мол, сражаться не будем. Оба войска с поля вспять повернули. Хоршид‑шах в присутствие пришел и воссел на трон, вельможи государства к нему явились, и принялись они вино пить. А на другой стороне Армен‑шах в присутствии сидит опечаленный. Приказал он привести Хормоз‑Гиля, одарить его халатом и отослать. Ввели Хормоз‑Гиля к Хоршид‑шаху. Он поклонился, шах его приветил и облаакал, о тяготах плена расспросил. Хормоз‑Гиль говорит: – О шах, под твоей счастливой звездой все благополучием оборачивается. А Самак велел, чтобы Тирака тотчас освободили и отправили к своим. Затем Самак сказал Хоршид‑шаху: – Господь твои дела устроил по справедливости благодаря тому, что я в это время в городе был, а кабы не так, плохо бы тебе пришлось. Будь же осторожен и благоразумен: ведь и кувшин не всякий раз, как по воду ходит, целым возвращается, об этом даже и стихи сложены: Сотни раз я говорил ей: о красавица моя! Осторожней будь с кувшином – каменист берег ручья. Здесь немало дев роняли свой кувшин на бережок; Прыгнет демон из ручья – будет очередь твоя. О шах, в государственных делах нужна осмотрительность и серьезность. А сейчас ты займись делами войска, а я вернусь в город – на поиски Атешака, Сорхвард и Нияла Санджани, а также братьев‑мясников, ну и того, кто все это устроил. Коли вернусь – буду тебе служить, а коли нет – будь здоров! Шогаль‑силач сидел подле шахского трона, Самак сказал ему: – Прощай, учитель, я опять ухожу, иду прямо в пасть дракона. Смотри же, не забывай меня! Ведь я был тебе хорошим учеником. А еще тебя остеречь хочу: не оставляй Хоршид‑шаха, доведи его дела до конца, он падишах хороший. С этими словами он всех обнял, а еще Фаррох‑рузу сказал: – О доблестный муж, гордость всей земли, будь осмотрителен и бдителен: ведь Хоршид‑шах нынче женился‑остепенился, дни и ночи с Махпари проводить будет. Так уж мужчине на роду написано: пока он без жены – один как перст, а как женится – и о себе и о других думать забыл, а уж коли он молодой падишах, то и подавно. А ведь дела падишахские небрежения не терпят. Конечно, Хаман‑везир на весь мир ученостью известен, во все времена мудростью славен, но воинские дела – другого рода. Сказал он так, со всеми попрощался, повернул к городу и скрылся из глаз. Тем временем Тирак к Армен‑шаху явился, низко поклонился. Шах его приветил, близ себя посадил, обо всем расспросил. Повел Тирак такую речь: – О шах, когда раб твой в город прибыл, то дожидался в твоем дворце, пока ночь настанет. Вдруг Лала‑Эмбар подошел и сказал мне: «Из царицыных покоев прислали за тобой, поговорить желают». Хотя, конечно, в женские покои соваться неприлично и невоспитанно, но ведь не повиноваться личному доверенному слуге тоже нельзя… Поэтому я встал и отправился с ним на женскую половину. Шагу не успел ступить, как меня схватили и связали – Самак и еще двое‑трое каких‑то. Потом он рассказал, как соединился Хоршид‑шах с Махпари и как увели из дворца жену и дочь шаха. Армен‑шах, как это услышал, возопил, венец с головы сорвал. А Газаль‑малек платье на себе разодрал, рыдать начал. А потом за кинжал схватился – себя убить хотел. Шахран‑везир руку его перехватил и сказал: – О царевич, какой прок, коли ты теперь себя убьешь? Ничего это не изменит, бесполезный совсем поступок будет. Катур, Канун и Кафур тоже там стояли, очень горевали и печалились, сожалели они, что десять дней так трудились, а за час один все прахом пошло. Канун сказал: – О шах, я о том жалею, что Самака этого не знаю, не видал его ни разу, а то бы уж я как‑нибудь исхитрился, схватил его – ведь из‑за него все эти беспорядки. Только он это сказал, как прибыли из города те пятьдесят воинов, которых отправили с Тираком, чтобы сопровождать Хоршид‑шаха и Махпари в крепость. Вошли они в присутствие, увидали Тирака, который возле шаха сидел, и говорят: – А мы‑то его в шахском дворце разыскивали! Уж потом нам невольницы сказали, что Тирак исчез, а вместе с ним – жена шаха, шахская дочь, Хоршид‑шах, Махпари и Лала‑Эмбар. Вот мы и пришли в лагерь, чтобы шаху о том сообщить. Армен‑шах от злости руки кусал, Газаль‑малек от гнева клокотал, богатыри скорбели и горевали, а потом кто‑то сказал: – О шах, Мехран‑везира тоже украли. Армен‑шах воскликнул: – Лучше бы Мехрана этого вовсе на свете не было, не видать бы нам его никогда! Ведь все эти волнения из‑за него и его затей! Если бы не он, что за дело нам было бы до Махпари? На этой истории с Махпари мы его раскусили: из‑за речей его целый мир разорение постигло! – Этого уж не воротишь, шах, – сказал Шахран‑везир. – Надо нам поразмыслить, в этом деле разобраться. Ведь все это волнение и смятение было и есть из‑за Махпари. Теперь же, когда они с Хоршид‑шахом соединились, своих желаний достигли, домогаться ее невозможно и недостойно. Пока она была девушкой, пока мы надеялись, что замуж она еще не вышла, наши притязания были допустимы. Ведь с женщиной словно с жемчугом: пока она девушка, жемчужина несверленная, она редкостная драгоценность, пылинки воздушные ее не достигают, рука ныряльщика на нее не посягает, растет она во глубине моря господня, а люди ее домогаются – вдруг да и достанется им жемчужина! Но коли попала она в руки ловца жемчуга, завладел ею мужчина, стала она простой бусиной. И будь Махпари хоть черноокой гурией, вышедшей из рая, есть много других, лучше и знатнее ее, и среди них Газаль‑малек может выбрать себе невесту. Потому что, раз Махпари замужем, домогаться ее неблагородно, тем более что она жена падишаха. Разве человек разумный станет покушаться на жену падишаха? Добиваться ее не положено, ни один мудрец этого не одобрит. А кроме того, о падишах, мать и сестра Газаль‑малека в руках врагов. Следует нам послать к ним людей с большим выкупом, забрать у них Махане и Махсотун. Если шах прикажет, я поеду, постараюсь прельстить их золотом, разрешить это дело. Когда жена и дочь шаха вернутся, тогда поглядим, что дальше делать. Шах сказал: – Ты все рассудил правильно, делай, что нужно. Шахран‑везир приказал приготовить сто арабских коней с полной сбруей и снаряжением, сто красивых невольников в золотых кушаках, сто кошелей золота. Собрал он все это, чтобы ехать в лагерь Хоршид‑шаха. Тут пришел к нему Канун, поклонился и стал просить его: – О везир, возьми меня с собой, чтобы я мог увидеть Самака, поглядеть на него и придумать, как с ним справиться. – Ладно, – согласился Шахран‑везир. Собрались они выступать, как вдруг в тылу войска Армен‑шаха послышался грохот военных барабанов. Армен‑шах сказал: – Посмотрите, кто это там. Вошел человек и сказал: – О шах, это Аркалык‑пахлаван из пустыни Хурджан. Он с тридцатью тысячами воинов к тебе на службу явился, а еще привел двести шестьдесят живых слонов. Таких слонов, как в пустыне Хурджан, нигде не свете нет! Обрадовался Армен‑шах, когда это услышал, приказал войску навстречу выходить. Аркалык‑пахлавана привели к шаху. Едва вошел он, поклон отдал, Армен‑шаху хвалу вознес. Тот его уважил и приветил, на тахт против себя усадил, о дорожных тяготах расспросил. После того как обо всем переговорили, Шахран‑везир в путь пустился, из глаз скрылся. А Аркалык все еще дивился делам и событиям. Тем временем Шахран‑везир прибыл в лагерь Хоршид‑шаха. Хормоз‑Гиль и Шерван Халаби в передовом отряде стояли. Увидали они Шахрана, узнали, почета ради с коней соскочили, поклонились ему. Спросили, как шах и Газаль‑малек поживают. А Шахран‑везир про Хоршид‑шаха и Фагфура осведомился. Потом он сказал: – О богатыри, известите шаха, что Шахран‑везир на поклон прибыл с поручением от Армен‑шаха. Просит его принять, коли будет на то воля шаха. Хормоз‑Гиль с ними остался, а Шерван Халаби пошел в шахский шатер, шаху поклонился и сказал: – О царевич, Шахран‑везир на поклон прибыл, от Армен‑шаха поручение у него. Что прикажешь? Привести его? Хаман‑везир сказал: – О царевич, когда Шахраи придет, окажи ему почет, он человек знатного рода, ученый и знающий. Хоршид‑шах приказал украсить шатер парчой, поставить шахский трон, золотые и серебряные табуреты, устроить места для богатырей. Гулямы в несколько рядов выстроились, сар‑ханги и слуги заняли свои места. Тогда Хоршид‑шах повелел своим вельможам выйти навстречу Шахран‑везиру и с почетом и лаской ввести его в шатер. Увидел тот царское убранство богатое, стал поклоны шаху бить, а перед троном в землю поклонился. Пока до трона шел, все время кланялся и славил шаха. Хаман‑везир встал, взял Шахрзн‑везира за руки, возвел на тахт и усадил. Тотчас приказал подавать шербет, испили они, а там и столы накрыли, за еду принялись, откушали, как у падишахов принято. Когда с этим покончили, пиршественное собрание устроили. Музыканты начали песни играть, кравчие вино подавали, а Хоршид‑шах Хаман‑везиру знак сделал: дескать, спроси, с чем он приехал. Хаман‑везир сказал: – Шахраи, коли хочешь сказать что – милости просим! Шахран‑везир встал, поклонился и сказал: – О царевич, Армен‑шах шлет тебе привет и говорит: ни между нами, ни между предками нашими никогда не было вражды и войны – до того времени, пока не началась борьба за Махпари. Надо прекратить эту рознь, ведь погибло много людей! А еще Самак‑айяр доставил к вам мать и сестру Газаль‑малека. Дурно это – умыкать жену и дочь падишаха, держать их средь чужих людей! Ну, что было, то было. Шах прислал тут кое‑какую мелочишку – слугам на шербет. Шах прощения просит – он потом еще добавит. Царевич все это выслушал и сказал: – Шахран‑везир, да разве достойны такие речи столь мудрого человека?! Разве достойны падишаха подобные поручения?! Неужели его советники и наперсники такое ему посоветовали, такое придумали? Ну, коли они ничего не смыслят, то ты‑то ведь человек знающий и сведущий. Тебе известно, что ничего хорошего вы не совершили, а вот плохое – все, что могли, то сделали. Вы Махпари из крепости Шахак выкрали, увезли ее в крепость Фалаки – да господь мне ее опять пожаловал вместе со всем, что в крепости было. А еще вы моих богатырей, которых к вам послами отправили, в темницу бросили. А кроме того, послали людей, чтобы они сделали подкоп и похитили меня и Махпари, а потом хотели в крепость Деваз‑дах‑даре меня сослать. Опять господь меня уберег – Самак был в городе, вывел нас из заточения, а не то не было бы от ваших злых дел никакого спасения! А ты еще говоришь, не подобает чужим на жену и дочь падишаха глядеть. Махпари‑то вам тоже не сестра и не жена, вы ей чужие. За своим добром вы не смотрите, а на наше заритесь! А ведь мудрым это не подобает. А главное – богатством нас с толку не собьешь. Забирай дары и верни все Армен‑шаху. Да скажи ему, коль он желает, чтобы отдали ему жену и дочь, коли хочет, чтобы мы домой вернулись и ни он нас, ни мы его больше не видели, пусть пришлет пятерых наших, которые у него, тогда и мы женщин отошлем. А не хочет – пусть прикажет своим мастерам по подкопам подземный ход выкопать, их отсюда вытащить, я ведь на них колодки да оковы не надевал, в крепость не отсылал, поместил их вместе с Махпари. Тем временем в лагере шум поднялся, военные барабаны загремели. Шах велел посмотреть, кто там. Вошел Сам‑пахлаван, поклонился и сказал: – Это Эрмен‑пахлаван, родич Фагфура, прибыл на службу шаха, а с ним войско большое, и пришли они из Чина. Шах приказал встретить войско как положено. А прибыли они вот каким образом. Когда было получено письмо Хаман‑везира о том, что они разбили неприятельское войско, но Махпари похитили и что они собираются идти освобождать ее, Фагфур снарядил войско, чтобы послать к Хоршид‑шаху. Выступили они и по дороге встретились с Суре Халаби. От него они узнали, что Хоршид‑шаха тоже похитили. Двинулись они дальше опечаленные, как вдруг пришла весть, что шах благополучно назад вернулся. Ну, они обрадовались и отправились в лагерь. Послав войско навстречу Эрмен‑пахлавану, Хоршид‑шах приказал наградить Шахран‑везира халатом и отдать ему назад привезенное добро. А все то время, пока он сидел в шахском шатре, Канун у входа в шатер простоял, у стремянных да у слуг разных выспрашивал, как Хоршид‑шаха и Махпари выкрали да как назад вернули. Ну, ему всяк свое толковал. Одни говорили, господь так сотворил, привел их сюда вместе с женой и дочерью Армен‑шаха. Другие говорили: Лала‑Эмбар с Самаком сдружился, вот они и совершили это вдвоем. Канун спрашивает: а который, мол, из вас Самак? Ему говорят: он, мол, человек бедный, безродный, никогда на таких собраниях не присутствует. А кто‑то возьми да скажи: Самак в город пошел на дело. И Канун понял, что Самак в городе. Тут Шахран‑везир из шатра вышел, халат дареный на нем, на коня сел и со всем тем добром, которое привозил, назад отправился. А тем временем Эрмен‑пахлаван с Азерджушем вошли в шахский шатер с радостью и ликованием: ведь они узнали, что царевич благополучно и в добрый час возвратился к своему местопребыванию. Оба юноши к трону направились, поздоровались, в землю поклонились. Хоршид‑шах их обласкал, о Фагфур‑шахе расспросил, они рассказали, что Хаман‑везир писал к Фагфур‑шаху, сообщил, какие вести у царевича. И занялись все в шатре винопитием. А Шахран‑везир, опечаленный, прибыл назад к Армен‑шаху. Тот спросил: – О Шахран, что же ты все добро назад привез? Шахран передал ему речи Хоршид‑шаха, а Армен‑шах молвил: – Правильно они говорят. Мы сами грех совершили, а вину на них перекладываем. Шахран‑везир сказал: – О шах, теперь дело уж сделано, и ничем его не исправишь, а втихомолку сидеть тоже нечего: к ним новое войско из Чина прибыло, да и к нам помощь пришла. Правильно будет так решить: начнем битву, выйдем на единоборство, а там – кому судьба поможет! Тут и Газаль‑малек говорит: – Отец, ничего не поделаешь: надо сражаться, за мечи браться, чтобы положение прояснилось. Шах приказал: – Соберите войсковых старшин! Когда те явились, он им объявил: – Скажите войску, что завтра сражение будет. По воле божьей войско к бою стало готовиться, а Канун шаху поклонился и сказал: – О шах, я пойду в город, может, сумею вызнать, где Самак обретается. Ведь в лагере его нет, в городе он. – С этими словами он отправился в путь. Но вот день подошел к концу, и лучи сияющего солнца, бросив без присмотра дела своего царства, ускользнули. Власть над светлым миром захватила темная ночь, она взошла на царский трон, и светлоликий мир омрачился. Оба войска выставили ночные караулы, и те бдительно несли охрану, пока задержавшаяся ночь не была низложена. Утро величаво ступило на землю, мир избавился от надоевшей ночи, небесное убранство переменилось, и мир земной пришел в благоденствие. Роза с краю неба распустилась, лилия за розой притаилась, там где раньше розовело, алым цветом заблестело, засверкало, засияло, все вокруг прекрасным стало, как сказал о том поэт: Утро полог распахнуло, Неба синь там проглянула, А восток пришел в восторг ‑ Брызнул алый винный ток! И вот в такой день со стороны Армен‑шаха вдруг послышался гром военных барабанов, войско выступило на мейдан. Барабаны войны дошли до слуха Хоршид‑шаха, он приказал, чтобы войско направилось на поле боя. Над войском Хоршид‑шаха взлетел голос карнаев и труб, грохот литавр и барабанов, храбрые воины оделись в железные доспехи, слабодушные стали придумывать, как бы сбежать. Лица у воинов раскраснелись, словно гранатовый цвет. Старшины выстроили оба войска, обозначили правое и левое крыло, середину и головной отряд, как вдруг из войска Хоршид‑шаха выскочил всадник, погнал лошадь по мейдану, гарцуя и красуясь. – Кто это? – спросил Хоршид‑шах. – Эрмен‑пахлаван, – говорят ему. Он похвалил Эрмена и сказал: – Он еще с дороги не отдохнул, а уж вышел на бой за меня! А Эрмен клич боевой испустил, соперника на битву вызвал, и выехал из войска Армен‑шаха Аркалык‑пахлаван, погарцевал и направился к нему. Едет шах из пустыни Хурджан по полю, броня на нем точеная, сверху золоченая, шлем каменьями горит, в опояске шелк блестит, все оружие при нем, лук хорезмский за плечом, на пегом коне сидит, копье следом волочит, а конь тот – тоже словно гора! Съехались они, друг друга спросили, кто какого роду‑племени будет. Эрмен говорит: – Это хорошо, что мы оба из новоприбывших, на поле еще не бывали. Теперь показывай свою удаль! – Правильно говоришь, – согласился Аркалык‑пахлаван. И тут схватились они за копья и устремились друг на друга и так рьяно бились, что копья в руках у них расщепились, сам доспех поддаваться стал, но победы никто не одержал. Отбросили они копья, выхватили из ножен мечи. А мечи эти сверкающие, вороненые, огненные и ясноликие, смертоносные, карающие, такие, о которых сказал поэт: Слава битвы властелину ‑ Огнецветному мечу, Что подобен ярким блеском Солнца светлому лучу. В этом свете мне открылось Все, что различить хочу! Так они бились, так рубились мечами этими, щиты вверх подымали, друг друга ударами осыпали, что мечи ломались, а щиты на куски разлетались, но победить ни одному не удалось. Отпустили они поводья, разъехались подальше, взялись за свои изукрашенные слоновой костью крылатые луки, достали из колчанов тополевые стрелы, а потом натянули поводья, подняли булавы тяжелые, поднатужились, поднапружились, друг на друга бросились. И такие мощные были те булавь^ с такою силою они сшиблись, что лошади на ногах не устояли, наземь повалились. Оба богатыря тотчас вскочили, отряхнулись, выхватили кинжалы острые, что у них за поясом были, и подступили друг к другу, схватились свирепо и жестоко, так что вдруг оба разом друг друга клинком поразили, насквозь пронзили, наземь упали, бездыханны стали. Когда войска такое увидели, пронесся над ними стон. Со стороны Хоршид‑шаха выступил на поле Абре‑Сиях – на вороном коне, четырнадцатью видами оружия снаряжен. Подъехал к середине Арменшахова войска и стал на бой вызывать. Тут выехал из войска Аркалык‑пахлавана всадник по имени Хур, он Аркалыку племянником приходился. Подскакал к Аб‑ре‑Сияху и закричал: – О зловредные негодяи, вы сгубили такого богатыря, как Аркалык, а ведь во всем мире ему равного не было! Да он во сто раз лучше вашего шаха! Слава богу, хоть убийца его в живых не остался. Да я за каждый волосок с головы его по богатырю убью! С этими словами подступил он к Абре‑Сияху. А тот ему в ответ: – Ах ты подлец безродный, да не тебе имя нашего шаха поминать! У шаха нашего таких, как Аркалык, тысячи в псарях ходят. Тут он набросился на Хура, шевельнуться ему не дал – так ударил копьем в грудь, что оно наружу из спины вышло. Тот сразу упал и умер. Тогда Абре‑Сиях испустил боевой клич, вызывая противника. Другой воин выехал на поле – Абре‑Сиях убил и его. Еще один прискакал – сражен был. Так одного за другим поразил он семнадцать человек. Поднялся над войском Армен‑шаха вопль. Газаль‑малек раскипятился, подошел к отцу, поклон отдал и сказал: – Отец, ведь это мое дело! Все эти раздоры и волнения начались из‑за меня, из‑за меня столько людей в землю полегло, да и сейчас еще погибать продолжает. А все из‑за того, что Махпари я домогаюсь! Я хочу выйти на мейдан и вызвать Хор‑шид‑шаха. Коли будет мне удача, убью его и разгромлю его войско, а коли нет, он меня сразит, зато я избавлюсь от упреков тех, кто не страдает любовью к Махпари. Кроме этих двух, пути нет: либо с жизнью расстаться, либо Хоршид‑шаха убить, а не то я на себя руки наложу, потому что не могу больше терпеть сердечную муку и все эти страдания. Армен‑шах удержал его за руку и воскликнул: – Ох, сынок, да ты незнамо что говоришь! Не навлекай на себя погибель, не совершай поступков, в которых потом раскаешься, да поздно будет! Подожди, пусть войско идет на мейдан и жертвует за тебя жизнью – по мне, пусть лучше все они смерть примут, чем с твоей головы хоть волосок упадет. Для того войско и держат, чтоб оно за падишаха пострадать могло. Им жалованье платят, а они за падишаха жизнь отдать должны. Много еще в том же духе говорил Армен‑шах Газаль‑малеку, но тот не соглашался. – Ах, отец, ты не ведаешь о моих страданиях, а у меня нет больше сил терпеть! – отвечал он и с этими словами повернул коня на мейдан. А конь тот арабских кровей, словно утес могучий, словно ветер и огонь! С боевым кличем погарцевал Газаль‑малек по полю, потом подскакал к Абре‑Сияху и вскричал: – О презренный, ты, видно, так возомнил о себе, что решил, будто в мире не осталось больше доблестных мужей! Покажи‑ка, какова твоя смелость. Изведай вкус пики настоящего воина! И тут они схватились за копья и долго ими сражались, а потом отбросили их и взялись за яростные мечи и обрушили их на голову друг другу, так что обоих эта схватка разгорячила. Газаль‑малек сгоряча подумал: «Да что мне на этого человека время терять!» Поднялся он в седле во весь рост и рубанул мечом по голове Абре‑Сияха. Абре‑Сиях щитом заслонился, меч тот щит на две части рассек, шлем достал, расколол его, до темени дошел и до бровей голову пробил. Кровь потекла по лицу Абре‑Сияха, мир перед глазами его померк, и от этого удара обратился он в бегство. Когда Газаль‑малек увидел, что Абре‑Сиях бежал с поля битвы, он подъехал к середине войска Хоршид‑шаха и вскричал: – О Хоршид‑шах, ради чего все эти сражения и волнения?! Мы Махпари добивались, а столько тысяч людей с жизнью расстались! Кабы не Махпари, какое нам с тобой дело друг до друга? Да уж, видно, такая судьба выпала. Уже скоро год, как постигли нас эти невзгоды и заботы, да и мир весь из‑за нас в беду попал. Пожалуй на мейдан, чтобы нам друг с другом сразиться, испытать, кому счастье выпадет, а войско от войны избавить. Хоршид‑шах услышал это, соскочил с коня и сказал: – Принесите мои доспехи, я выйду на мейдан, ответ ему дам, а то он меня еще не знает. Фаррох‑руз поклонился ему и сказал: – Остерегись, не делай так, не будь таким легкомысленным, как Газаль‑малек! Ведь мы, твои слуги, на месте, мы не допустим, чтобы ты вышел на поле. Упаси бог, что‑нибудь с тобой случится! Я еще в Халебе дал обет, взялся отвращать всякую беду, которая тебе грозит, жизнь за тебя отдать, если выпадет несчастье какое, принять его на себя. Я пожертвую за тебя жизнью, а ты в награду прославишь мою верность. Шаху известно, что я правду говорю, таково мое предназначение, так меня с младенчества учили, что сто тысяч таких, как я, царевича не стоят. Хоршид‑шах сказал: – Братец ты мой милый, дозволь мне на мейдан выйти, сразиться с Газаль‑малеком! Ведь он меня вызывает, это мне на долю выпало. – Вот за твою долю мы и отдадим жизнь, – отвечал Фаррох‑руз. – Правильно ты говоришь, – опять сказал Хоршид‑шах, – но только в этот раз я сам хочу на поле выйти. – Клянусь прахом ног твоих и Марзбан‑шаха – не допущу! – вскричал Фаррох‑руз и направил коня на мейдан. Подъехал к Газаль‑малеку и остановился напротив него. А Газаль‑малек, когда увидел его, подумал, что это Хоршид‑шах. Он весь задрожал, грозно закричал, копье на него наставил, и стали они биться. В конце концов Газаль‑малек изловчился и направил копье в грудь Фаррох‑рузу. Фаррох‑руз щит поднял, чтобы удар его отразить, а Газаль‑малек быстро отвел копье то – ведь он был умелый воин, – и острие вонзилось в ногу Фаррох‑руза, да так, что насквозь прошло и лошади в брюхо попало! Застонал Фаррох‑руз от этого удара, в смятение впал, натянул поводья коня и обратился в бегство. Газаль‑малек воскликнул: – Нет, шах, договор не такой был! С такой‑то отвагой ты всю эту смуту в мире произвел? Куда же ты? Сегодня убежишь, а завтра как? – Я не шах, я Фаррох‑руз, слуга его, – ответил Фаррох‑руз и ускакал. А Газаль‑малек на месте остался в растерянности, говоря себе: «О горе, я‑то думал, мне добыча досталась, в силок мой попалась, да не так получилось, как мне примстилось!» Так он на поле раздумывал, а Хоршид‑шах тем временем увидал, что Фаррох‑руза настиг удар и тот обратился в бегство, и потребовал свое оружие. Стал он на колено, продел голову в доспех, принял его на рамена. Двенадцать слоев китайского шелка вниз подложил, чтобы телу прохладнее было. А поверх надел частую кольчугу, не пропускающую ударов, горящую, словно золото, да повесил на себя четырнадцать родов оружия. Тут подошел стремянный, коня подвел ему – такого коня, что, если мы его описывать примемся, на это пятнадцать книг потребуется, вот какого коня во всей красе привели Хоршид‑шаху! Вставил он левую ногу в стремя, вскочил в седло и направился на поле. С боевым кличем по всему полю проскакал, к Газаль‑малеку подъехал и как вкопанный стал. Поглядел Газаль‑малек на его стан и вид, на стать и осанку, на коня и посадку, на все снаряжение и спрашивает: – О воин, коли ты благородный человек, отвечай по чести, как твое имя? А Хоршид‑шах в ответ ему: – Невежа, да кто же у солнца приметы спрашивает? Разве солнечный лик глиной прикроешь? Но тот не рыцарь, кто из‑за имени препираться станет. Хоршид‑шах я, сын Марзбан‑шаха, Тіадишаха Халеба и Сирии, Ирака и Хорасана, Фарс? и Багдада и Мазандарана. Благородные мужи имя свое не таят! А теперь, коли ты мужчина, покажи свою доблесть, чего ради ты так сражения искал, меня на бой вызывал – вот он я перед тобою. Увидел Газаль‑малек Хоршид‑шаха, столь грозного и сурового, и молвил ему. – О шах, дозволь мне коня сменить – ослабел мой конь – Ладно, – согласился Хоршид‑шах. И Газаль‑малек повернул, чтобы поменять лошадь. А рассказчик повествует так. Махпари как‑то говорил; Лала‑Селаху, что, мол, если шах когда‑нибудь выйдет сражаться, выступит на мейдан, известите меня – я поглядеть желаю. Вот Лала‑Селах и пришел к Махпари, сказал ей: – О царевна, шах на мейдане! – Пойди к Хаман‑везиру, – велела Махпари, – скажи ему, что Махпари хочет на шаха полюбоваться. Разрешает он? Лала‑Селах пришел к Хаман‑везиру, поклонился и сказал: – О везир, царица мира желает поглядеть, как шах сражается. – Да разве разумный человек такое разрешит? – ответил Хаман‑везир. – Когда два войска друг против друга выстроились, разве пристойно ей в паланкин садиться и выезжать в самую толкучку? Да там на нее все пальцами показывать будут – что же в этом хорошего? Нет на то моего позволения, потому что неохота мне потом упреки царевича сносить. Лала‑Селах вернулся к Махпари и передал ей ответ Хаман‑везира. Махпари огорчилась. Тогда Лала‑Селах сказал ей: – О царевна, коли хочешь, я отведу тебя посмотреть на поединок. Поднимайся, давай наденем воинские доспехи, сядем на лошадей и выедем на окраину лагеря – оттуда и полюбуемся на шаха. Махпари эти слова понравились, она вскочила, нацепила на себя воинское снаряжение, села на коня и вместе с Селахом выехала на край мейдана. А всевышний и всемогущий господь судил так, что жена Армен‑шаха Махсотун и его дочь Махане жили в шатре Махпари. Пребывали они без оков и без охраны – ведь Махпари все время была с ними. Когда Махпари с Лала‑Селахом ушли и все, кто там был, отправились смотреть на битву, Махсотун и Махане вскочили, надели на себя оружие и, так же как Махпари с Лала‑Селахом, выбрались из шатра, чтобы бежать в свой лагерь. За шумом и гамом войска никто не обратил на них внимания, и никто их не хватился, пока обе они не добрались до лагеря Армен‑шаха. Слуги увидали жену и дочь своего шаха, обрадовались, бросились его известить. Как услышал это Армен‑шах, возликовал, сердце его радостью преисполнилось. В это время как раз Газаль‑малек воротился, чтобы коня поменять. Армен‑шах сказал: – Голубчик ты мой, почему возвратился? – Этот всадник – Хоршид‑шах, – ответил Газаль‑малек. – Я знаю, что они никогда боевых слонов не видали, не умеют со слонами сражаться. Вели мне слона подать, на слоне на мейдан выйду, с Хоршид‑шахом поборюсь. Армен‑шах сказал ему про мать и сестру и приказал выбрать средь слонов одного по кличке Бадпаи – Быстроногий, значит. А это был боевой слон, в битвах закаленный, тигр, одетый броней, с грозной палицей, привязанной к хоботу, а на спине у слона тахт стоял. Сел туда Газаль‑малек, с ним двадцать человек погонщиков, воинов в полном вооружении, нефть и огонь наготове держат. А Хоршид‑шах тем временем по полю гарцует. С обеих сторон воины поглазеть собрались, тут и Махпари с Лала‑Селахом в сторонке пристроились. И вот Газаль‑малек направился на мейдан. Хоршид‑шах увидел Газаль‑ма‑лека, восседающего на слоне, и сказал себе: «Вон какое вероломство задумал этот выродок!» Пока он их разглядывал, слон уж к нему приблизился. Тут конь шаха к слону рванулся, набросился на него и стал отважно со слоном сражаться. Хоршид‑шах смелость проявил, так что Армен‑шах, который наблюдал за битвой, приговаривать стал: – Видно, Хоршид‑шах к слонам привык – уж очень смело он против слона выступает. Великой храбрости богатырь! Тирак‑пахлаван сказал: – О шах, Хоршид‑шах не из тех богатырей, которых можно слонами затоптать. Он доблестный воин и герой. Двух других слонов на мейдан выпустили, разукрашенных и снаряженных, на спинах у них по двадцать человек с луками и стрелами, с дротиками, нефтью и огнем горящим. Три слона и шестьдесят человек Хоршид‑шаха окружили. Лошадь его испугалась, пятиться начала. Хоршид‑шах увидел, что лошадь боится, платочком глаза ей завязал и пустил прямо на слонов. Слон Бадпаи на Хоршид‑шаха нацелился. Хобот поднял, чтобы палицей по нему ударить. Хоршид‑шах меч занес, хотел хобот отсечь, да попал по палице, меч и сломался. Хлопнул Хоршид‑шах в ладони, за другой, подстремянный меч взялся. Пока он тот меч вытаскивал, другой слон на него напал. Царевич взмахнул мечом и отрубил хобот слона вместе с палицей в десять гамов! Когда слона этот удар поразил, он с ног свалился, заревел. Другие слоны испугались и обратились в бегство. Как ни старались погонщики их удержать, не смогли, потому что у слонов обычай такой: они нападают в лоб, напролом идут, когда получается, а когда не получается, поворачивают обратно, заходят с другой стороны и снова бой начинают. Но будь тут хоть тысяча слонов, если одного удар настигнет и он заревет, все слоны обращаются в бегство, ни один не остановится. Значит, поразил Хоршид‑шах того слона, а прочие в бегство обратились, к собственному лагерю понеслись. Шахран‑везир сказал: – Дайте им дорогу, а не то они все войско сомнут! Войско расступилось, чтобы слоны пройти могли, но все равно много народу погибло. Погонщики очень старались слонов в повиновение привести. Тем временем Хоршид‑шах своему войску приказал: – Наступайте все разом, чтобы их начисто истребить! Но Хаман‑везир возразил: – О шах, поостерегись! Четыреста тысяч человек с обеих сторон друг на друга обрушатся, друга от врага отличить нельзя будет. Весь мир прахом пойдет! Сто тысяч человек жизни лишатся. Не допускай такого, это недостойно. С этими словами он приказал, чтобы барабаны отбой били, и повернули оба войска назад, спешились каждое в своем лагере. Военачальники в царском шатре собрались, караулы ночные выставили, а прочие отдыхать пошли. [На этом повествование о Самаке и его друзьях не заканчивается, их ждет еще много приключений: умирает во время родов царевна Махпари, Самак, скрываясь от погони у друзей‑горцев, находит заточенную в пещере красавицу‑горянку, которую и отдает замуж за Хоршид‑шаха, и еще много другого. Но чем кончается вся эта история, остается неизвестным, так как в древней рукописи, положенной в основу персидского издания, с которого сделан перевод, утрачен конец. Это позволило нам опубликовать только часть дошедшего до нас текста – примерно 1/5 всего сохранившегося объема.] Словарь непереведенных слов и терминов 32Абу‑Бакр – первый халиф (632 – 634), унаследовавший власть Мохаммада. Адаб – совокупность знаний, которыми в средневековых мусульманских странах полагалось обладать образованному человеку: познания в литературе, поэтике и истории, знание Корана, обладание каллиграфическим почерком и хорошими манерами. Аджабруд – см. руд. Аджам – арабское название всех чужеземных стран, завоеванных арабами; в персидской литературе – обозначение Ирана. Азра – героиня восходящего к античности предания о влюбленной паре, Вамике и Азре. Их красота и любовь вошли в литературную традицию. Аиша – дочь Абу‑Бакра и младшая жена пророка Мохаммада. Айяры – средневековые воры‑разбойники, объединявшиеся в своеобразные «братства», наподобие ремесленных цехов, и зачастую сочетавшие воровское ремесло со службой правителям и их сановникам. Аййуб – кораническая форма имени библейского Иова, по преданию, отличавшегося долготерпением. Аммар Ясмр – один из сподвижников пророка Мохаммада, впоследствии ярый приверженец халифа Али, убит в битве при Сиффине (657 г.). В литературе олицетворяет верность и преданность. Анка – легендарная птица, недоступная взорам смертных и обитающая, по мусульманским преданиям, на краю света. Аргаван – багряник, иудино дерево, цветущее ярко‑розовыми цветами. В литературе символизирует красный цвет. Аят – букв, «чудо» (араб.), название ритмических периодов (стихов) Корана. Бану Амир – арабское бедуинское племя, к которому, по преданию, принадлежал Маджнун. Барбат – струнный музыкальный инструмент, род лютни. Бейт – двустишие, единица стиха в арабской и персидской поэзии. Бехруз – букв, «счастливый». Вали – градоправитель. Вамик – герой романтического предания «Вамик и Азра». Газель – лирическое стихотворение – песня. Галие – душистая косметическая мазь, употреблявшаяся в средние века на Востоке. Гам – старинная мера длины, букв. «шаг». Гулямы – малолетние пленники (часто из тюркских племен), которых специально обучали, чтобы затем формировать из них дворцовую гвардию. Гулямом называли также мальчика‑слугу вроде пажа. Гуль – оборотень, злой дух, враждебный человеку. По преданиям, гули в образе женщин сбивали с пути странников, а затем пожирали их. Гурии – по коранической легенде, прекрасные черноокие девы, которые будут в раю ублажать праведников. Гяз – иранская мера длины, около метра. Дабир – писец, письмоводитель, зачастую исполнявший обязанности советника‑секретаря при важных особах. Дайрэ – бубен, распространенный музыкальный инструмент. Даник – 1/4 часть дирхема, мелкая монета. Дей – название зимнего месяца (22 декабря – 20 января) по иранскому календарю. Джабраил – архангел Гавриил, в мусульманских преданиях – добрый вестник. Джамшид – легендарный царь иранского эпоса, в его правление на земле царило благоденствие, золотой век. Джиббе – просторная верхняя одежда. Джинн – в арабской демонологии дух, который может быть как злым, так и добрым. Див – злой дух в персидской демонологии страшной и отвратительной наружности. Динар – старинная золотая монета, около 4,25 г. Дирхем – старинная серебряная монета, около 3 г. Дихкан – представитель полупатриархальной‑полуфеодальной домусульманской знати в Иране и Средней Азии. Закария – библейский персонаж, перешедший в коранические предания, олицетворение мудрости. Зелиха – по Корану, имя жены египетского вельможи, пытавшейся соблазнить Юсуфа (Иосифа Прекрасного); в мусульманской литературной традиции символизирует женскую красоту и неудержимую любовь. Зохаль – арабское название Сатурна, планеты, которая, по мнению средневековых астрологов, приносит беду. Зохра – арабское название планеты Венеры. По преданию, Зохра была прекрасной земной женщиной, пленившей двух ангелов небесных, Харута и Марута. Влюбленные ангелы открыли красавице магическое тайное имя бога, а она, произнеся это имя, тут же вознеслась на небо, где была причислена к бессмертным и стала небесным музыкантом, аккомпанирующим хору светил. Зуннар – пояс из цветной шерсти, которым в мусульманских странах должны были подвязываться иноверцы. Иклим – географический пояс; по представлениям средневековых географов, к северу от экватора земля делится на семь таких поясов. Исфахсалар – крупный военачальник, главнокомандующий. Ифрит – в арабской демонологии безобразный злой дух Кааба – мечеть в Мекке, где находится священный Черный камень, главная мусульманская святыня. Кадий – мусульманский судья, который судит по шариату. Кайсар – арабизованная форма от Цезарь (Кесарь). В мусульманской литературной традиции это слово превратилось в обозначение римских и византийских императоров. Калам – тростниковая палочка с заостренным концом, которой писали на мусульманском Востоке. Кебаб – крупные куски мяса, жаренные на вертеле. Колах – высокая войлочная шапка, средневековый головной убор в Иране. Кусаййир – герой любовно‑романтической истории. Кутваль – начальник гарнизона, комендант крепости. Кыбла – направление на Мекку, куда мусульманам следует обращаться лицом во время молитвы. Лак – мера исчисления, сто тысяч. Mагриб – букв, «запад» (араб.), средневековое название стран Северной Африки (совр. Марокко, Алжир, Тунис). Маджнун – юноша из арабского племени Бану Амир, которого звали Кайс. Еще в детстве он влюбился в девочку Лейли, затем любовь полностью захватила его и он прослыл одержимым (по‑арабски – «маджнун»). История несчастной любви Маджнуна и Лейли приобрела широкую популярность в литературе и фольклоре, а их имена превратились в символы любви и верности. Maдир – имя араба‑бедуина, вошедшего в предание своей скупостью и своекорыстием: напоив своего верблюда из колодца в пустыне, он затем осквернил его испражнениями, дабы никто другой не смог воспользоваться водой. Mамдух – букв, «восхваляемый», объект панегирика. Mан – мера веса в средние века около 6 кг. Ман ибн 3аида – арабский полководец VII в., знаменитый храбрец, известный также благородством и щедростью. Mашатэ – профессия женщины, наряжающей и украшающей невесту перед свадьбой. Mей дан – ристалище, городская площадь, где происходили состязания, воинские смотры, народные собрания. Mиррих – арабское название планеты Марс; по представлениям средневековых астрологов, Марс приносит несчастье. Мискаль – малая мера веса в средневековом Иране около 4,6 г. Mиср – арабское название Египта, букв, «город», «страна». Mихраб – ниша в стене мечети, обозначающая Кыблу, т. е. направление на Мекку. Моштари – арабское название планеты Юпитер, которая, по утверждениям средневековых астрологов, предвещала счастливую судьбу. Муса – библейский Моисей, играющий большую роль в мусульманских преданиях. Муфтий – мусульманское духовное лицо, выносящее решения в соответствии с религиозным правом. Мухалаб – крупный полководец, руководивший арабскими войсками при завоевании Ирана и Средней Азии (ум. в 702 г.) Haдим – «собеседник», приближенный шаха или вельможи, помогающий ему коротать свободное время. Намаз – мусульманский молитвенный обряд, который надлежит совершать пять раз в сутки в соответствии с религиозными правилами. Haт – кожаная подстилка, которую расстилали при совершении казни, если она происходила прямо во дворце, чтобы кровь не пачкала паласов и ковров. Hебат – вид кристаллического сахара. Hоуруз – иранский Новый год, древний праздник, приходящийся на весеннее равноденствие. Парвиз – сасанидский шах Хосров Парвиз (590 – 628); в литературу вошел и как олицетворение царской власти, и как романтический герой, влюбленный в красавицу Ширин. Пахлаван – богатырь, витязь. Пери – в персидской демонологии дух, который может быть и добрым, и враждебным человеку; в литературе – олицетворение прекрасной женщины. Раджаб – название седьмого месяца мусульманского лунного календаря. Пословица «Проживи раджаб и увидишь диво» примерно соответствует русскому «Поживем – увидим». Ребаб (рубаб) – старинный смычковый инструмент с одной или двумя струнами. Рейхани – сорт белого вина. Рузбех – букв, «счастливый». Руд – (также аджабруд) струнный музыкальный инструмент. Рум – арабо‑мусульманское название Рима и Византии, а впоследствии и Малой Азии. Рустам сын Заля – главный герой «Шах‑наме», иранского национального эпоса. Сарханг – средневековое воинское звание, младший офицер. Сабур – лекарственное растение, идущее на приготовление горького на вкус слабительного. Сальма – героиня арабских любовных сказаний, красавица. Сальсабиль – по Корану, название райского источника. Сахбан Ваиль – знаменитый арабский оратор, образец красноречия (ум. в 684 г.). Систан – древняя иранская область на границе с Афганистаном. Солейман – библейский царь Соломон, широко известный в мусульманской литературе и фольклоре, где он показан могущественным властелином, повелевающим людьми и духами, понимающим язык зверей и птиц. Сохейль – звезда Канопус (главная звезда созвездия Корабль Арго), хорошо видная в южных странах, в частности в Йемене, символ блеска. Суфа – род лежанки (но без печки), глинобитное или каменное возвышение, на котором сидят или лежат. Суфий – последователь религиозно‑мистического направления, возникшего в средневековом исламе. Табаристан – прикаспийская провинция Ирана, в средние века пользовавшаяся относительной независимостью. Таммуз – название первого летнего месяца (21 июня – 21 июля) по сирийскому календарю, имевшему распространение и в Иране. Тарабруд – старинный музыкальный инструмент, род лютни. Тасу – очень мелкая мера веса (2 – 4 ячменных зерна), которая в старину служила также денежной единицей. Тахт – возвышение (большей частью деревянное), на котором сидят, род невысокого помоста с резными спинками‑загородками с трех сторон. Терьяк – наркотик, одна из модификаций опиума; известен в Иране очень давно. Фагфур – букв, «сын бога», персидское название титула китайского императора; в фольклоре часто персонифицировано и приобрело значение собственного имени. Фараон – титул правителей Древнего Египта; в Коране употребляется как собственное имя царя, правившего в Египте во время жизни Мусы. Фарр – по древним иранским поверьям, таинственный знак царского происхождения и власти, чаще всего принимающий вид ореола, но иногда являющийся и в других формах. Фарсанг – мера длины, около 6 км. Фархад – герой романтических легенд, влюбленный в красавицу Ширин, жену Хосрова Парвиза; символ самозабвенной любви. Фуркан – одно из названий Корана. Xаджиб – церемониймейстер при шахском дворце. Xарадж – подушная подать, налог, дань. Xарвар – старинная иранская мера веса, около 300 кг. Хатем Таи – арабский князь и поэт (ум. в 605 г.), вошедший в легенду своей щедростью и великодушием. Xашар – букв, «сбор» (араб.), обозначение коллективного участия населения в каких‑нибудь общественных или государственных мероприятиях в мусульманских странах. Xотан – древний город и область в Синьцзяне; в литературной традиции известен красавицами и добычей мускуса. Xомай – мифическая вещая птица, приносящая счастье:по иранскому преданию, тот, на кого упадет тень птицы Хомай, станет царем. Хумаира – ласкательное прозвище Аиши, с которым к ней обращался Мохаммад. Xутба – проповедь, которую читают в пятницу в мечети, содержащая упоминание имени правящего государя. Чанг – струнный музыкальный инструмент. Чароки – обувь из сыромятной кожи с длинными завязками вокруг голени. Чин – средневековое название Китая в мусульманских странах. Чоуган – поло, конная игра в мяч клюшками, распространенная в средневековом Иране, а также сама клюшка. В литературе с клюшкой‑чоуганом часто сравнивают изогнутые локоны красавицы. Шам – арабское название Сирии. Шариат – совокупность мусульманских религиозных и правовых норм. Шахзаде – царевич, сын шаха. Шахид – воин, погибший в войне «за веру»; по мусульманским верованиям, шахиды после смерти попадают прямо в рай. Ширин – красавица‑царевна, героиня романтических преданий, верная возлюбленная Хосрова Парвиза. Эйван – крытая терраса с поддерживающими кровлю колоннами, обычно прилегает к дому или к дворцу. Эльборз – горная.цепь на севере Ирана. Эсфандияр – один из центральных персонажей «Шах‑наме», богатырь, соперничающий с Рустамом. Юсуф – библейский Иосиф Прекрасный, легенда о котором вошла в Коран и получила широкую известность в фольклоре и литературе Ближнего Востока. Якуб – библейский Иаков, отец Юсуфа. По преданию, лишившись любимого сына (проданного коварными братьями в Египет), он ослеп с горя. Но зрение вернулось к нему, едва он коснулся рубашки Юсуфа, доставленной из Египта. Ятриб – старое название Медины. 1 Имеется в виду пророк Мохаммад, основатель ислама. Мохаммад родился в 571 г., следовательно, приведенная дата соответствует 941 г. н. э. 2 Т. е. астролябию с «семью сферами» – по числу семи небесных сфер, окружавших, по представлениям средневековых мудрецов, Землю. 3 Четырнадцать лет – возраст, в котором, по иранским народным представлениям, достигает расцвета красота. Очевидно, это связано с традиционным сравнением красавца или красавицы с четырнадцатидневной, т. е. полной, луной. 4 Царь Давуд (библ. Давид) вошел в мусульманские предания как сладкоголосый певец (ср. псалмы Давида). 5 Имеется в виду кристаллическая камфара – белый порошок. Город Чач (совр. Ташкент) славился производством луков. 6 Араш – в иранском эпосе легендарный стрелок из лука, один из сыновей Кей‑Кубада. 7 В средние века в разных частях Ирана существовали свои моды и эстетические нормы. Большей частью ладони, пальцы и ногти на руках и ногах женщины красили хной в красно‑рыжий цвет. Но в некоторых районах зубы и ногти покрывали черной краской. Окрашенные в черное пальцы тоже, по‑видимому, какой‑то местный обычай. 8 Ризван – по кораническому преданию, страж у дверей рая. 9 По народной персидской медицине больных потчуют не бульоном, как в Европе, а гороховым супом. 10 Фахраддин Горгани – поэт XII в., ему принадлежит поэма о любви красавицы Вис и витязя Рамина. 11 В тексте – «Симин» (другое женское имя); видимо, ошибка «рассказчика» или переписчика. 12 Перечисленные буквы составляют имя Махпари (по‑персидски при письме обозначаются не все звуки, часть гласных выпускается). 13 Джамшид – легендарный царь Ирана, символ величия и царской власти; славился мудростью и справедливостью. 14 Чавуш – начальник воинского отряда, офицер. 15 Рухафзай, имя девушки, означает «живительная», «бодрящая»; так же назывались старинные иранские музыкальные инструменты. 16 Дельафруз – букв, «радующая сердце». 17 Катеб – персидский поэт XI в. 18 Речь идет о средневековом устройстве для пыток. 19 Явная ошибка автора, поскольку раньше было сказано, что в подземелье сидели восемь царевичей. 20 По иранскому обычаю, на поминальных обрядах подают сладкие кушанья, прежде всего халву. 21 Сиях‑Гиль упоминается в первый раз, раньше вместо него был назван Шахак. 22 Чач Хорезмский – древний город в Средней Азии (совр. Ташкент). 23 Кафур – распространенное в средние века прозвище евнухов. 24 Аюк – звезда Капелла. 25 Нимрод (библ.) – легендарный царь‑тиран, основатель Вавилонского царства. 26 Далее лакуна в тексте. 27 Ранее было названо имя Альгу. 28 Сорхвард – букв, «рыжий лев». 29 Бардаа – в начале нашей эры крупнейший город Кавказа, к X в. – столица государства Арран, к этому времени относится его расцвет. В конце X в. был разрушен набегами враждебных племен и впоследствии так и не смог оправиться. 30 По древним восточным представлениям, земля покоится на быке. Арабский географ Ибн аль‑Факих (конец IX – начало X в.) приводит такие, якобы сказанные пророком Мухаммадом слова: «Земля – на роге быка, а бык – на рыбе, а рыба – на воде…» 31 Имеется в виду кристаллическая камфара, белый порошок. Здесь описываются лист бумаги, перо и чернильница. 32 составлен H Б. Кондыревой. жүктеу/скачать 4.53 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|