Сборник материалов международного научного форума «филологическая наука в ХХІ веке: проблемы и перспективы»
жүктеу/скачать 2.33 Mb. Pdf көрінісі
|
| monomanie» («его мания») – которые сделали вполне допустимым использование Достоевским
пушкинского образа, ставшего в сознании представителей русского лингвокультурного сообщества своего рода «прецедентным высказыванием» для обозначения «безумных идей», т.е. идей, всецело овладевших человеком. Первый из них Достоевский перевел как «сильную страсть», а второй – как «предмет всех его желаний, всех помышлений»: «Следуя наблюдениям над характером скупцов, честолюбцев и словом, всех тех, чье сердце было опустошаемо сильною страстию, можно сказать утвердительно, что все способности, все чувства его сосредоточились на одном – на золоте. Блеск золота, обладание золотом, вот что стало предметом всех его желаний, всех помышлений» (с. 550). 12 В другом месте, изображая перемену в отношении Евгении к своему отцу, Достоевский воспользовался известным выражением о Петре I из пушкинского «Медного всадника»: «Первый раз в жизни она испугалась своего отца, поняла в нем властелина судьбы своей…» (с. 463). Ср.: «О мощный властелин судьбы!..» [2, V, с. 147]. В соответствующем французском тексте читаем: «Pour la première fois, elle eut dans le coeur de la terreur à l'aspect de son père, vit en lui le maître de son sort…» (p. 305; пер. Верховского: «Впервые она испытала страх при виде отца, увидела в нем владыку своей судьбы…» – с. 600). Так что подобный перевод вполне допустим, но, разумеется, необязателен. Если, по характеристике В. С. Нечаевой, переводчик значительно усиливает эмоциональную окраску речи Гранде по сравнению с текстом Бальзака («Твердый, как кремень, сомюрский купец превращается под пером Достоевского то в исступленного маньяка, то в расслабленного старичка») [1, с. 123], то этими метаморфозами писатель явно обязан воздействию разнообразных пушкинских претекстов. Установка Пушкина при создании образа Барона на многообразие проявления в человеке господствующей страсти, как известно, имела сознательный характер, однажды сформулированный им в «Table-talk»: «У Мольера Скупой скуп – и только; у Шекспира Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен» [2, XIII, с. 160]. Сходные явления можно заметить, обратившись также к образам Евгении и Шарля. Так, в харак- теристике последнего под пером Достоевского то и дело проскальзывают выражения, вызывающие у читателя ассоциации с Евгением Онегиным. Это происходит уже при первом появлении героя на страницах романа: «Беглый взгляд Евгении успел заметить в комнате Шарля все роскошное хозяйство бывшего денди, все мелочи его туалета, ножички, бритвы, и все, все обделанное, оправленное в золото. Этот проблеск роскоши, эти следы недавняго, веселого времени, делали Шарля еще интереснее в воображении ея» (с. 483). Во французском оригинале: «Eugénie avait aperçu, par le regard furtif qu’elle jeta sur le ménage du jeune homme, ce regard des jeunes filles qui voient tout en clin d’oeuil, les jolies bagatelles de sa toilettes, ses ciseux, ses rasoirs enrichis d’or. Cette echappée d’un luxe vu à travers la douleur lui rendit Charles encore plus intéressant, par contraste peut-être» (p. 290; пер. Верховского: «Евгения окинула беглым взглядом маленькое хозяйство молодого человека, тем взглядом, каким девушки мгновенно видят все окружающее, и заметила красивые безделушки его жүктеу/скачать 2.33 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|