Сборник статей по материалам Четвертой Всероссийской научной конференции (Ульяновск, 4-5 мая 2012) / Под ред. Н. Г. Баранец. Ульяновск: Издатель Качалин Александр Васильевич, 2012. 336 с

Примеров можно привести еще немало. Но при постоянном возрастании распространенности термина «конструирование» он так же постоянно встречает сопротивление. Например, применение (вслед за С. Лемом) его к описанию художественного творчества воспринимается как в лучшем случае механистическая метафора, а не концептуальный подход. Область референции и значение данного термина в практике его использования в социально-гуманитарном познании остаются достаточно размытыми и нуждаются в прояснении.

В эпистемологии и философии науки тоже можно выделить в первом приближении несколько направлений, в которых так или иначе разрабатывается или используется данный термин. Прежде всего это философское осмысление конструктивной математики, в которой существующими объектами теории признаются лишь объекты, для которых может быть указан способ потенциально осуществимого построения (конструирования), и основанной на ней конструктивной логики, отказывающейся, в частности, от абстракции актуальной бесконечности в пользу абстракции потенциальной осуществимости; конструктивистская логика и математика сильно повлияли на философское понимание не только категории существования, но и механизмов построения научной теории. В истории отечественной философии с идеей конструирования активно работал «панметодологизм» Г.П. Щедровицкого, обращенный к научным теориям как к объектам и результатам проектирования. В зарубежной эпистемологии второй половины ХХ в. приобрел большую известность социальный конструктивизм, разработанный в рамках «социологии знания» Д. Блура и близких к нему исследователей и представлявший научное знание как создаваемое учеными и детерминированное во многом отношениями в научном сообществе, процессами коммуникации и т.д. Конструктивистские исследовательские программы в различных областях научного знания были систематизированы И.Т. Касавиным¹ и оказались составляющими довольно заметную часть современных исследований. Но обнаружение различий радикального и «мягких» («эрлангенского» и интеракционистского – А.Ю. Антоновский), натуралистического и культурального конструктивизма² поставило вопрос о базовом инварианте термина.

Разброс использующихся в этих контекстах трактовок понятия «конструирование» наглядно демонстрируют две крайние интерпретации термина «конструкт». В работах В.В. Лапицкого, Е.Е. Ледникова, основанных на изучении логического позитивизма, конструкты понимались как компоненты научных теорий наиболее высокого уровня абстракции: в отличие от абстрактных предметов (объектов знания, которым соответствуют реальные экземпляры) и идеализированных объектов, имеющих отдаленные аналоги в реальности, конструкты – это объекты знания, «связанные с объективной реальностью лишь генетически»¹. Таким образом, это лишь определенный узкий класс объектов теории. В концепции Г.П. Щедровицкого понятие конструкта, напротив, использовалось как обобщающее для продуктов познавательной деятельности; так, предполагалось, что наука со временем уступит место другим методологически спроектированным конструктам. Области референции понятия «конструкта» – а соответственно, и понятия конструирования – оказываются, таким образом, принципиально различными.

Поставив проблему выделения общей базовой программы конструктивизма, И.Т. Касавин определил его как «направление в эпистемологии и философии науки, в основе которого лежит представление об активности познающего субъекта, который использует специальные рефлексивные процедуры при построении образов, понятий и рассуждений»², и отметил, что «три понятия – целеполагание, обоснование и творчество – являются ключевыми для конструктивизма, если под ним понимать все противоречивое многообразие его программ»³. Содержание понятия «конструирование» в целом определяется указанными терминами, но может быть раскрыто более подробно, если вспомнить о том, что термин «конструирование» пришел в философию познания изначально из сферы технического знания и технической деятельности, и рассмотреть базовые его коннотации.

В техническом контексте «конструировать» означает «создавать конструкцию», «построить или строить что-либо», а также «создать (создавать) план чего-либо»⁴. При этом результат этого процесса – конструкция – характеризуется как «состав и взаимное расположение частей какого-либо строения, сооружения, механизма, а также само строение, сооружение, машина с таким устройством»⁵. Примечательно, что составители обоих процитированных словарей – Д.Н. Ушаков и С.И. Ожегов – фиксируют возможность более широкого использования этого понятия. С.И. Ожегов приводит как книжное значение «создавать в определенном составе, учреждать» (например, «конструировать президиум международного съезда»), а Д.Н. Ушаков для значения «создавать план чего-нибудь» дает пример «конструировать роман». Расширяющая философская интерпретация термина «конструирование» согласуется, таким образом, с существующей языковой традицией.

Технические основания термина «конструирование» позволяют выделить в его составе следующие смысловые акценты.

Во-первых, конструирование рассматривается как активная деятельность человека, трансформирующая мир. Г. Сколимовский писал: «Техническая теория создает реальность, в то время как научная теория только исследует и объясняет ее»¹; термин «конструирование» с неизбежностью несет отпечаток именно такой установки.

Во-вторых, конструирование протекает в искусственной, артефактной среде, постоянно ее при этом пополняя и модифицируя. Артефактность, характеризуемую как ключевое свойство современной техники, М. Хайдеггер рассматривает, противополагая ее вещности. Если мир вещей – это субстанциальная и самодетерминированная реальность, с которой человек должен соотнести свои действия, то мир артефактов – это функциональная и подчиненная человеку реальность, которую он может продолжать трансформировать (гидроэлектростанция на реке не приспосабливается к реке – «скорее река встроена в гидроэлектростанцию»²). Конструирование есть процесс, обеспечивающий и поддерживающий существование мира артефактов.

В-третьих, результат процесса конструирования – конструкция – обязательно является внутренне структурированным, имеющим определенное устройство объектом. Именно этот аспект дает возможность как связать понятие конструирования с понятием творчества, так и отличить его от последнего. Творчество – это тоже создание, производство артефактов. Но в характеристике творчества магистральной линией определения является трактовка его как созидательной деятельности, направленной на получение принципиально новых результатов. Кратчайшее определение творчества, выделяющее его наиболее существенный момент, указывает, что творчество – это «созидание нового»³, «вызывание к существованию»⁴. Иначе говоря, творчество определяется через его результат, причем основным в определении является качество результата: он должен быть относительно новым не только для индивида, но и для общества, социально значимым и целесообразно оформленным. Этот аспект был представлен как ключевой, в частности, в определении С. Л. Рубинштейна: творчество – деятельность, «созидающая нечто новое, оригинальное, что притом входит не только в историю развития самого творца, но и в историю развития науки, искусства и т.д.»⁵. В отечественной литературе данное определение оценивается как базовое и подчеркивается: «Творчество противопоставляется рутине, как новое – старому»⁶. «Новая философская энциклопедия», подводя итог дискуссиям о наиболее точном определении понятия творчества, констатирует: «Относительно общепринятым является определение творчества как того, что некоторой группой с точки зрения ее ожиданий воспринимается как новое»⁷. Таким образом, понятие творчества акцентирует внимание на новизне полученного результата, а понятие конструирования – на наличии у него определенного устройства, конструкции, и их смысловое различие (даже при описании одного и того же процесса) оказывается достаточно определенным. Конструирование – это создание объектов, в которые закладываются определенные принципы внутренней организации.

В-четвертых, конструкция как результат технического конструирования должна быть объектом, способным в дальнейшем выполнять определенные функции. Технические объекты, в основу которых, как сказано выше, заложены некоторые организационные принципы, должны затем функционировать по крайней мере отчасти на собственной основе в соответствии с данными принципами. При этом технический прогресс движется в направлении создания технических устройств, способных выполнять свои функции во все более автономном режиме, без прямого постоянного контроля над ними человека. В глобальном обзоре можно сослаться на всю историю техники как переходов от инструментальной к машинной, а затем к автоматической технике, а в более узких временных рамках – на усилия разработчиков вычислительной техники по созданию «дружественного интерфейса», все в меньшей степени требующего от рядового пользователя понимания того, что и как происходит в операционной системе. Современный потребитель хотел бы получать в технике «идеального подчиненного», который, с одной стороны, не выйдет за рамки поставленной задачи и не сделает чего-то наносящего вред делу в целом, а с другой – не будет требовать конкретных указаний по каждому мелкому поводу, а проявит необходимую инициативу и самостоятельность в выборе путей достижения заданных целей. Эта задача решается в техническом проектировании: техническое устройство для того и имеет сложную конструкцию, чтобы эта конструкция могла функционировать в режиме саморегуляции.

В-пятых, конструирование характеризуется как проектный процесс, направленный в будущее. Как на стадии разработки технического проекта, так и на стадии его реализации конструирование имеет перспективную направленность; проектирование характеризуется как создание и последовательное воплощение в материал разработанного плана, замысла перспективного состояния объекта¹. Именно в этом аспекте понятие конструирования соотносится с категорией целеполагания и – как направленная деятельность – предполагает обязательную ориентацию на определенные ценности и эталоны.

Если теперь собрать воедино выделенные моменты, то представляется возможным привести понятие конструирования к следующему базовому содержанию: конструирование – активная и ориентированная на достижение определенных параметров деятельность человека по созданию артефактов, имеющих развитую внутреннюю структуру, способную в дальнейшем относительно автономно детерминировать их поведение. Основанием для философского обобщения данной трактовки мы считаем идею И. Канта, который в «Критике чистого разума» поясняет понятие «конструировать» следующим образом: «Сложить и дать... в определенной форме»¹. Базовые смыслы данного понятия фиксируются у Канта понятием сложения, предполагающего установление внутренней структуры, и обращением к философской категории «форма», выражающей принцип порядка, организации. При этом И. Кант говорит о конструировании знания. Таким образом, выделенные на материале технического творчества признаки конструирования предстают как родовые признаки всякой деятельности, создающей сложный результат с определенными имманентными принципами функционирования (в сфере материального или идеального).

Определенное в таком виде конструирование обнаруживается во всех сферах культуры – в частности, непривычным, но вполне адекватным оказывается обсужденное выше понятие «конструирование литературного произведения». Не замещая понятия творчества, оно отображает следующее содержание деятельности писателя: он создает некий художественный мир, в котором действуют определенные закономерности (не обязательно реалистические) и населенный персонажами, обладающими устойчивыми характеристиками. Ход повествования становится развертыванием этих закономерностей, причем определенность «базовых параметров» системы нередко напрямую влияет на художественный уровень произведения: возникают логика сюжета, логика характеров, многократно отмечавшаяся писателями невозможность для персонажей повести себя так или иначе, даже вопреки первоначальному писательскому замыслу, и т.д.

В философскую теорию познания понятие конструирования вписывается вполне логично, если его рассматривать в качестве дополнительного к понятию отражения («своего иного», пользуясь гегелевским термином). По существу, оно выражает именно то содержание, которое традиционно вкладывалось в тезис о творческом характере отражения. (Заметим в скобках, что разработка этого тезиса в границах термина «отражение» в отечественной философии 60-70-х гг. несла на себе отпечаток некоторой внутренней противоречивости; в частности, базовое для концепции отражения высказывание В. И. Ленина «Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его»² при буквальном прочтении достаточно определенно выводит творчество за рамки отражения.) Если же вернуться к понятию отражения без идеологических установок, оно вполне реалистично описывает процесс познания, образуя при этом с понятием конструирования диалектическую пару. Понятие отражения фиксирует тот факт, что познание в первую очередь представляет собой создание репрезентации объекта, его копии в идеальном плане, вообще воспроизведение изучаемого объекта. Понятие конструирования указывает на то, что одновременно в познании всегда происходит достройка формирующегося гносеологического образа, в результате чего он неизбежно отличается от объекта.

Основой принятой в отечественной философии трактовки сущности гносеологического образа традиционно было его определение как субъективного образа объективного мира. Иначе говоря, с одной стороны, образ должен отображать объект, воспроизводить его основные черты, иначе он не будет знанием об объекте; с другой стороны, образ создается субъектом и сохраняет в себе информацию о самом субъекте, о средствах и методах его деятельности, о целях и ценностях, на которые было ориентировано познание. Образ действительно является синтезом объективного и субъективного. При этом субъективное рассматривается не как исключительно негативный фактор, отклоняющий познание от истины, а как ресурс, через который только и возможно достижение истины. «Субъект познания предстает … как задающий предметные смыслы, понимающий, интерпретирующий и расшифровывающий глубинные и поверхностные, буквальные смыслы. Эта деятельность … существенно дополняет отражательные и кумулятивные моменты познания, являясь не менее фундаментальной, чем они»¹. Образ объекта, который был бы зеркальной копией объекта, не выполнил бы своих познавательных задач: если мы собираемся искать дорогу по какой-то местности, нам нужна не полная модель этой местности в натуральную величину, а ее схематический план. В общем случае человеку необходимо знание, которое является не точным воспроизведением в равной степени всех деталей объекта, а обработанным в соответствии с требованиями человека, вытекающими из его целей, представлением объекта. Такое знание, кроме внешней детерминации объектом, имеет еще субъектную и собственную, внутрикогнитивную детерминацию, связанную с необходимостью его организации как системы. Это и фиксируется в утверждении, что гносеологический образ всегда является в той же мере конструкцией.

В сфере научного познания диалектика отражения и конструирования выражена в еще большей степени. С одной стороны, к научному знанию в большей степени, чем к другим видам знания, предъявляются требования объективности, адекватности, точности, т.е. оно должно быть еще более «качественным» отражением объекта. С другой стороны, конструирование гносеологического образа связано с рядом направлений отхода образа от объекта. Основными направлениями, в которых гносеологический образ объекта достраивается в процессе познавательного конструирования, являются

выделение определенных свойств и взаимосвязей объектов как наиболее существенных, значимых или просто представляющих интерес с точки зрения именно данного акта познания, абстрагирование от остальных свойств и взаимосвязей; определение закономерностей, которым подчинено развитие объектов, и их выделение в явном виде, при том что в реальности они всегда окружены рядом сопутствующих факторов, влияний, отклонений, случайностей; прослеживание прошлой истории объекта, реконструкция его исторического развития, установление связи между генезисом и современным состоянием объекта; выявление тенденций развития объекта и прогнозирование перспектив его развития. Все указанные трансформации образа в максимальной степени реализуются именно в научном познании; поэтому оно также является и сферой максимального гносеологического конструктивизма. Как раз в науке отображение объекта в сфере знания адекватно существует только в обширном контексте достраивающей его информации.

В этой связи обращает на себя внимание термин «conformation», используемый в современной англоязычной философии науки для фиксации конструктивной составляющей научных знаний и обозначающий познавательную установку, которая одновременно согласуется с опытом и является продуктом соглашения научного сообщества. Сторонники этого термина поясняют его следующим образом: например, газовые законы описывают поведение идеального газа и к реальным газам приложимы с определенными поправками; следовательно, их успешность определяется, во-первых, соответствием опыту, во-вторых, правильностью методологии его обработки, и в-третьих, согласием научного сообщества использовать и учитывать связанные с ними допущения. Таким образом, отражая реальность, они в определенном отношении представляют собой также «интерпретационные конструкты»¹. Теории высокого уровня абстрактности, статистические утверждения, разнообразные визуальные представления знания (карты, диаграммы, схемы) очевидным образом являются результатом соединения процессов отражения реальности и когнитивного конструирования.

В научном мышлении конструируются не только теоретические объекты как таковые, но и новые реальности. Если совокупность идеальных объектов специфического типа становится достаточно большой для образования целостной системы, связанной внутренними закономерностями, можно говорить о возникновении особой реальности². Термин «научная реальность», таким образом, приобретает в соотношении с категорией конструирования новую смысловую нагрузку. Научная реальность – это мир, представленный в категориях науки, но одновременно и условный мир, создаваемый этой наукой (какой-то определенной дисциплиной или группой дисциплин), особая, специфическая, конструируемая сфера бытия. Первой реальностью такого рода, понятие о которой утвердилось в философской литературе, была физическая реальность (в значении, отличающемся от трактовки физической реальности как материальной, вещественной). По определению Л. Г. Антипенко (одному из первых в отечественной философии науки): «Понятием физической реальности охватывается реальность в физической картине мира»³. Особенностями этой реальности являются, в частности, сквозной характер причинно-следственной детерминации и формулировка в виде четких соответствий законов, которые в эмпирическом опыте всегда связаны с некоторыми погрешностями измерения и статистическими отклонениями, т.е. общая «повышенная прозрачность» взаимосвязей (что обусловлено самой природой научного познания). Например, основные газовые законы классической физики сформулированы для идеального газа (частицы которого представляются как твердые, абсолютно упругие шарики, и взаимодействие между ними не учитывается), понятие о котором является, как говорилось выше, интерпретационным конструктом. Можно представить идеальный газ и другие объекты такого рода – идеальную жидкость, лишенную вязкости и теплопроводности, абсолютно черное тело, полностью поглощающее весь падающий на него поток излучения, и т.п. – как элементы некой особой, «промежуточной» сферы бытия, которую научное мышление конструирует между коллективным субъектом познания и объективным миром. Р. Декарт, который является не только одним из родоначальников этого способа научного познания, но и одним из первых мыслителей, отрефлексировавших его, пишет, объясняя свой принцип построения теории: «Я не намерен подробно объяснять вещи, имеющиеся в настоящем мире, а просто хочу придумать такой, в котором все было бы понятно самым грубым умам»¹. В современной философии науки исследуются реальности, создаваемые по тому же принципу в контексте других наук – биологическая, астрономическая реальность и др.² Разграничение конструирования теоретических объектов и конструирования научных реальностей как теоретических миров дает возможность более содержательно описать развертывание научного мышления в отдельных предметных областях и сферах научного познания, оценивать степень зрелости научной дисциплины.

Категория конструирования, таким образом, является термином, позволяющим обнаруживать определенные аспекты не только «познания вообще», но и – может быть, даже в большей степени – научного познания. Это и определяет возможность ее использования в эпистемологии, а также в конкретных дисциплинах науковедения (прежде всего истории науки, полнота исследований которой зависит и от необходимости учитывать факторы эпохи, участвующие в конструировании знания, а также социологии науки). При этом конструирование в эпистемологии вовсе не обязательно должно быть жестко связано с методологической программой социального конструктивизма. Категория конструирования отражает в общем случае предпосылочный характер построения научной теории, акцентируя внимание на присутствии в ее формировании факторов, выходящих за рамки прямого предметного отображения объекта, и определяемую ими достройку гносеологического образа по сравнению с «зеркальным» воспроизведением объекта. Среди этих факторов есть гносеологические нормы и методологические принципы, парадигмы и установки локального научного сообщества, особенности восприятия и мышления ученого, экономические рамки, мировоззренческие предпочтения, идеологическое программирование и т.д. Представляется возможным говорить о социальном конструировании научного знания (например, о возможной роли социального положения ученого или воздействии финансовой поддержки определенных направлений исследования), о культурном конструировании (например, о роли естественного языка или западного / восточного стиля мышления), о личностном конструировании (о вкладе личных качеств самого ученого или значимости локальных межличностных влияний), о когнитивном конструировании (о роли приверженности ученого определенной исследовательской программе, методологии, принадлежности к научной школе). При этом различные виды конструирования накладываются друг на друга (например, если речь идет о научной школе как национальной традиции, или научное сообщество локализовано и как социальная группа); с другой стороны, многие из них могут быть дополнительно разделены (в частности, напрашивается разграничение макросоциального и микросоциального конструирования, индивидуального и коммуникативного личностного конструирования). На мой взгляд, разграничение различных видов конструирования позволяет более содержательно определять меру применимости экстерналистской методологии в конкретных науковедческих исследованиях.

Трактуемая таким образом, категория конструирования имеет все шансы стать не эпатажным термином «социологии познания» или другой частной школы, а вполне респектабельным концептом, обогащающим инструментарий теоретической рефлексии над реальным функционированием и развитием науки.