Сидни Шелдон Незнакомец в зеркале

5

Война показалась Тоби Темплу кошмарным сном.

В армии он стал никем, просто порядковым номером, одетым в военную форму, – как миллионы других, безликих, безымянных, безвестных.

Его направили в лагерь начальной подготовки в Джорджии, а потом перебросили в Англию, где его часть должна была дислоцироваться в одном из лагерей в Суссексе. Тоби сказал сержанту, что ему хотелось бы поговорить с генералом. Но добрался он только до капитана. Капитана звали Сэм Уинтерс. Это был смуглолицый молодой человек чуть старше тридцати лет, с умными глазами.

– В чем проблема, рядовой?

– Вот какое дело, капитан, – начал Тоби. – Я эстрадный артист. Работаю в шоу-бизнесе. Этим я и занимался до армии.

Капитан Уинтерс улыбнулся его серьезности.

– А что именно вы делаете? – спросил он.

– Всего понемножку, – ответил Тоби. – Я пародирую, подражаю и…

Он увидел выражение глаз капитана и неловко закончил:

– И всякое такое.

– Где же вы работали?

Тоби начал было рассказывать, потом остановился. Бесполезно. Ведь на капитана произвели бы впечатление только такие места, как Нью-Йорк и Голливуд.

– Да нигде из тех мест, о которых вы могли бы слышать, – ответил Тоби. Он подумал, что даром теряет время.

Капитан Уинтерс сказал:

– Это не от меня зависит, но я посмотрю, что можно сделать.

– Да, конечно. Большое спасибо, капитан. – Тоби отдал честь и вышел.

Сэм Уинтерс сидел за своим письменным столом и думал о Тоби еще долго после того, как тот ушел. Сэм поступил на военную службу, потому что считал, что в этой войне надо сражаться и обязательно победить. В то же время он ненавидел ее за то, что она делала с молодыми ребятами вроде Тоби Темпла. Но если у парня действительно талант, то он рано или поздно все равно проявится, потому что талант – это как нежный цветок, растущий под скальной породой. В конечном счете ничто не может помешать ему пробиться на поверхность и расцвести. Сэм Уинтерс ушел с прекрасной работы кинопродюсера в Голливуде, чтобы пойти в армию. Он поставил несколько имевших успех картин для студии «Пан-Пацифик» и видел десятки подающих надежды молодых людей, подобных Тоби Темплу, которые приходили и уходили. Они по меньшей мере заслуживают того, чтобы дать им шанс. В этот день, ближе к вечеру, он поговорил о Тоби с полковником Бичем.

– Я думаю, надо, чтобы его прослушали в «Специальном обслуживании», – сказал капитан Уинтерс. – У меня такое чувство, что он может понравиться. Видит Бог, нашим парням скоро станет не лишним даже самое незначительное развлечение.

Полковник пристально посмотрел на капитана Уинтерса снизу вверх и невозмутимо произнеся:

– Хорошо, капитан. Пришлите мне докладную записку по этому вопросу.

Он посмотрел вслед уходящему капитану Уинтерсу. Бич был профессиональным военным, выпускником Уэст-Пойнта и сыном выпускника Уэст-Пойнта. Полковник с презрением относился ко всем штатским, а капитан Уинтерс был с его точки зрения, штатским. Тот факт, что человек носит военную форму с капитанскими нашивками, еще не делает из него солдата. Когда полковник Бич получил докладную записку капитана Уинтерса о Тоби Темпле, он лишь взглянул на нее, а затем решительно черкнул наискось: «В просьбе отказать» – и поставил свои инициалы.

Теперь он был удовлетворен.
Чего Тоби особенно не хватало, так это аудитории. Ему надо было оттачивать свое умение. Он рассказывал анекдоты, показывал пародии и подражания при каждом удобном случае. В качестве аудитории ему одинаково годились и двое рядовых, несущие вместе с ним караульную службу где-нибудь в безлюдном поле, и целый автобус солдат по пути в город, и мойщик посуды на кухне. Тоби необходимо было рассмешить их, заслужить их аплодисменты.

Однажды капитан Сэм Уинтерс наблюдал, как Тоби демонстрировал один из своих номеров в зале отдыха. Уинтерс подошел к нему потом и сказал:

– Жаль, что с вашим переводом ничего не вышло, Темпл. Я думаю, что у вас есть талант. Когда будете в Голливуде, разыщите меня.

Усмехнулся и добавил:

– Разумеется, если я все еще буду там работать.

На следующей неделе батальон Тоби отправился на фронт.

Участие Тоби в боях было чисто случайным. Он получил благодарность за храбрость при взятии немецкого командного пункта. В сущности, Тоби не имел ни малейшего представления о том, что происходило. Он «работал» под Джона Уэйна и так увлекся, что все закончилось прежде, чем он успел испугаться.

Для Тоби единственным действительно важным делом было играть для публики. В Шербурге он с парой друзей отправился в бордель, и пока те были наверху, он в гостиной устроил представление для мадам и двух ее девиц. Когда он закончил свой номер, мадам предложила ему подняться наверх и развлечься за счет заведения.

Такой была для Тоби война. Как оказалось, не такой уж страшной, и время летело быстро. Когда война закончилась, шел 1945 год, и Тоби было почти двадцать пять лет. Внешне он не постарел ни на один день. У него было все то же милое лицо с неотразимыми синими глазами и та же беспомощно-наивная манера держаться.

Вокруг только и разговоров было, что о возвращении домой. Одного ждала в Канзас-Сити невеста, другого – мать с отцом в Бейонне, третьего – свое дело в Сент-Луисе. Тоби не ждал никто.

Он решил ехать в Голливуд. Богу пора было исполнить обещанное.

«Знаете ли вы Бога? Видели ли вы лик Иисуса? Я видел Его, братья и сестры, и я слышал голос Его, но Он говорит лишь с теми, кто преклоняет перед Ним колени и кается в грехах своих. Господь отворачивается от упорствующих. Тетива гнева Божьего натянута, и пылающая стрела Его праведной ярости нацелена в ваши порочные сердца, и в любую минуту Он спустит тетиву, стрела Его возмездия поразит ваши сердца! Обратитесь к нему теперь, пока еще не слишком поздно!»

Полными ужаса глазами Жозефина смотрела на потолок палатки, ожидая увидеть летящую в нее огненную стрелу. Она ухватилась за материнскую руку, но мать даже не заметила этого. Лицо ее пылало, глаза сверкали религиозным пылом.

«Восхвалим Иисуса!» – взревела паства.

Молитвенные собрания происходили в огромной палатке на окраине Одессы, и миссис Чински каждый раз брала туда с собой Жозефину. Трибуной проповеднику служил деревянный помост, поднятый на шесть футов над землей. Непосредственно перед помостом располагалась загородка, куда помещали грешников для покаяния и обращения. Дальше за загородкой шли бесконечные ряды жестких деревянных скамей, до отказа заполненных поющими, неистовствующими искателями спасения, которых угрозы адского огня и вечных мук повергали в благоговейный ужас. Это было устрашающее зрелище для шестилетнего ребенка. Среди проповедников находились фундаменталисты, трясуны, пятидесятники, методисты и адвентисты – и все они грозили адским огнем и вечными муками.

«На колени, о вы, грешники, и трепещите перед могуществом Иеговы! Ибо ваши злодеяния разбили сердце Иисуса Христа, и за это вас настигнет возмездие через гнев Отца Его! Взгляните вокруг себя, на лица этих детей, зачатых в похоти и проникнутых грехом».

И маленькая Жозефина сгорала от стыда, чувствуя, будто все смотрят на нее. Когда у нее начинала сильно болеть голова, Жозефина знала, что это наказание, ниспосланное ей Богом. Она молилась каждый вечер о том, чтобы голова перестала болеть, и тогда она будет знать, что Бог простил ее. Ей хотелось узнать, что же она сделала такого плохого.

«И я воспою аллилуйю, и вы воспоете аллилуйю, и мы все воспоем аллилуйю, когда приедем Домой».

«Спиртное – это кровь Дьявола, табак – его дыхание, а блуд – его услада. Вы виновны в сделке с Сатаной? Тогда гореть вам вечно в аду и терпеть вечные муки, ибо грядет Люцифер по души ваши!»

И Жозефина дрожала, дико озираясь и намертво вцепившись в деревянную скамью, чтобы Дьявол не мог утащить ее.

Они пели: «Я хочу попасть на Небо, где нас ждет покой желанный». А маленькая Жозефина пела то, что ей слышалось: «Я хочу попасть на Небо, где дождем помоет славно».

После громовых проповедей наступало время чудес. Жозефина, замирая от любопытства и страха, смотрела на процессию калек, мужчин и женщин, которые ковыляли, ползли и ехали в каталках к загону для грешников, где проповедник возлагал на них руки и молил силы небесные об исцелении несчастных. Они отбрасывали прочь свои посохи и костыли, некоторые из них начинали истерически вопить что-то на непонятном языке, и Жозефина съеживалась от страха.

Молитвенные собрания всегда заканчивались сбором пожертвований. «Иисус видит вас, а скупость Ему ненавистна». После этого все расходились. Но страх еще долго не покидал Жозефину.

Жозефина Чински не знала, что принадлежит к «остальным»! В шесть лет она была красивой девчушкой: блестящие черные волосы, темно-карие глаза и чудесное овальное личико. Мать Жозефины, искусная портниха, работала на богатых людей города и часто брала с собой Жозефину, когда шла на примерку к «нефтяным леди» и превращала рулоны тончайшей ткани в потрясающие вечерние туалеты. «Нефтяным людям» нравилась Жозефина – вежливая и симпатичная девочка, и они были довольны собой, своей демократичностью, позволяя ребенку из бедной семьи общаться с их собственными детьми. Жозефина была не похожа на польку, и, хотя они никогда бы не приняли ее в члены своего клуба, этим людям доставляло удовольствие наделить ее гостевыми привилегиями. Жозефине было позволено играть с «нефтяными детьми», пользоваться их велосипедами, пони и стодолларовыми куклами. Так получилось, что она стала жить двойной жизнью. Одна ее жизнь была дома, в маленьком дощатом оштукатуренном коттедже с обшарпанной мебелью, уборной во дворе и криво висящими дверями. Другая же жизнь девочки протекала в больших красивых особняках колониального стиля, окруженных обширными сельскими угодьями. Если Жозефине случалось остаться на ночь в доме Сисси Топпинг или Линди Фергюсон, то ей одной отводили большую спальню, а завтрак подавали горничные. Жозефина любила встать среди ночи, когда все спали, сойти вниз и рассматривать наполнявшие дом прекрасные вещи, чудесные картины, тяжелое серебро с монограммами. Она рассматривала их и гладила, говоря себе, что когда-нибудь и она будет жить в великолепном доме, в окружении красоты.

Но и в той, и в другой жизни Жозефина чувствовала себя одинокой. Она боялась рассказывать матери о своих головных болях и страхе перед Богом, так как ее мать превратилась в мрачную фанатичку, одержимую Божьей карой, желающую этой кары. А с «нефтяными людьми» Жозефина не хотела обсуждать свои проблемы, так как они желали видеть ее такой же жизнерадостной и веселой, как они сами.

В день, когда Жозефине исполнилось семь лет, универмаг Брюбейкера объявил фотоконкурс на «самого красивого ребенка» Одессы. Конкурсный снимок надо было сделать в фотоотделе магазина. Для приза изготовили золотой кубок, на котором потом должны будут выгравировать имя победителя. Кубок выставили в витрине магазина, и Жозефина каждый день проходила мимо, чтобы посмотреть на него. Еще никогда в жизни она ничего так сильно не желала получить, как этот приз. Мать Жозефины не разрешила ей участвовать в конкурсе. «Тщеславие – это зеркало Дьявола», – заявила она, но одна из «нефтяных дам», которой нравилась Жозефина, заплатила за ее снимок. С этого момента девочка решила, что золотой кубок будет принадлежать ей. Она представляла себе, как он стоит у нее на туалетном столике и она тщательно протирает его каждый день. Когда Жозефина узнала, что прошла в финал, она так разволновалась, что не смогла пройти в школу. Она весь день пролежала в постели с расстройством желудка, не в силах вынести такого счастья. Впервые в жизни у нее будет какая-то красивая вещь.

На другой день Жозефина узнала, что выиграла конкурс Тина Хадсон, принадлежавшая к «нефтяным детям». Тина была далеко не так хороша, как Жозефина, но ее отец оказался членом совета директоров того концерна, который владел универмагом Брюбейкера.

Когда Жозефина услышала эту новость, у нее так разболелась голова, что ей хотелось кричать от боли. Она боялась, как бы Богу не стало известно, как много значил для нее этот золотой кубок, но Он, должно быть, все-таки узнал, потому что головные боли продолжались. По ночам она плакала в подушку, чтобы мать не могла ее услышать.

Через несколько дней после окончания конкурса Жозефину пригласили погостить к Тине домой на субботу и воскресенье. Золотой кубок стоял на каминной полке у Тины в комнате. Жозефина долго на него смотрела.

Когда Жозефина вернулась домой, кубок был спрятан у нее в чемоданчике. Он все еще был там, когда мать Тины приехала за ним.

Мать Жозефины задала ей жестокую порку розгой из длинного зеленого ивового прута. Но девочка не рассердилась за это на нее.

Те несколько минут, что Жозефина держала в руках чудесный золотой кубок, стоили любой боли.