Скотный Двор

— Джонс, бывало, подмешивал молоко нам в корм, — сказала одна
курица.
— Товарищи, не забивайте себе голову этим молоком, — прикрикнул
Наполеон и заслонил своей тушей подойники. — Им займутся. Урожай —
вот наша первоочередная задача. Товарищ Обвал поведет нас. Через
несколько минут приду и я. Вперед, товарищи! Урожай не ждет.
И животные повалили в поле косить, а вечером было замечено, что
молоко исчезло.

Глава III
Они работали без устали, до седьмого пота, только бы убрать сено!
Труды их не пропали даром, урожай выдался на славу, они и не надеялись
собрать такой.
Порой они отчаивались, потому что коса, грабли — они ведь не для
животных, для людей приспособлены: ни одному животному с ними не
управиться, тут требуется стоять на задних ногах. Но свиньи — вот ведь
умные! — из любого положения находили выход. Ну а лошади, те знали
поле досконально, а уж косили и сгребали в валки так, как и не свилось
Джонсу и его работникам. Сами свиньи в поле не работали, они взяли на
себя общее руководство и надзор. Да иначе и быть не могло, при их-то
учёности. Боец и Кашка впрягались в косилку, а то и в конные грабли (им,
конечно, не требовалось ни удил, ни уздечек) и упорно ходили круг за
кругом по полю, а кто-нибудь из свиней шел сзади и покрикивал когда «А
ну, товарищ, наддай!», а когда «А ну, товарищ, осади назад!». А уж
ворошили и копнили сено буквально все животные от мала до велика. Утки
и куры и те весь день носились взад-вперед, по клочкам перетаскивая сено
в клювах. Завершили уборку досрочно. Джонс с работниками наверняка
провозился бы по меньшей мере еще два дня. Не говоря уж о том, что
такого урожая на ферме сроду не видывали, вдобавок убрали его без
потерь: куры и утки — они же зоркие — унесли с поля все до последней
былинки. И никто ни клочка не украл.
Все лето ферма работала как часы. И животные были рады-радехоньки
— они и думать не могли, что так бывает. Никогда они не ели с таким
удовольствием: совсем другое дело, когда вырастишь еду сам и для себя, а
не получишь из рук скупердяя хозяина. После того как они прогнали
людей, этих никчемных паразитов, на долю каждого приходилось больше
еды. И хотя недостаток опыта явно сказывался, отдыхали они тоже больше.
Трудности преследовали их на каждом шагу. Например, когда приспело
время собирать урожай, им пришлось молотить его на старинный лад на
току, а чтобы вывеять мякину — дуть изо всех сил: молотилки на ферме не
было; но они преодолевали любые трудности благодаря свиньям, их уму, и
Бойцу, его невероятной силе. Бойцом восхищались все. Он и при Джонсе
не ленился, а теперь и вовсе работал за троих; бывали дни, когда он
вывозил на себе чуть не всю работу. С утра до ночи он тянул и тащил и
всегда поспевал туда, где тяжелее всего. Он попросил одного из петушков

будить его поутру на полчаса раньше, по своему почину шел на самый
узкий участок и до начала рабочего дня трудился там. Какие бы осечки,
какие бы неудачи у них ни случались, у Бойца на все был один ответ: «Я
буду работать еще упорнее», — такой он взял себе девиз.
Но и другие тоже работали в меру своих сил. От каждого по
способностям; куры и утки, например, собрали по колоску чуть не два
центнера оставленной в поле пшеницы. Никто не крал, не ворчал из-за
пайков; склоки, брань, зависть почти прекратились, а ведь раньше
считалось, что это в порядке вещей. Никто не отлынивал от работы,
вернее, почти никто. Молли, правда, неохотно вставала поутру и норовила
уйти с работы пораньше под предлогом, что повредила копыто камнем. Да
и кошка вела себя подозрительно. Было замечено: едва ей хотели поручить
какую-нибудь работу, кошка смывалась. Она надолго пропадала и
объявлялась как ни в чем не бывало только к обеду или к вечеру, когда вся
работа была уже сделана. Но она так убедительно оправдывалась, так
ласково мурлыкала, что нельзя было не поверить: всему виной неудачно
сложившиеся обстоятельства. А вот Вениамин, старый ослик, каким был,
таким и остался. Медлительный, нравный, он работал так же, как при
Джонсе, от работы не отлынивал, но и на лишнюю работу не
напрашивался. Ни о восстании, ни о связанных с ним переменах он не
высказывался. Если его спрашивали, лучше ли ему живется без Джонса, он
говорил только:
— Ослиный век долгий, никому из вас не довелось видеть мертвого
осла, — и всем приходилось довольствоваться этим загадочным ответом.
По воскресеньям не работали. Завтрак бывал на час позже обычного,
и всякий раз неизменно заканчивался пышной церемонией. Первым делом
выкидывали флаг. Обвал отыскал в сбруйнице старую скатерть миссис
Джонс и изобразил на ней белой краской рог и копыто. И каждое
воскресенье поутру скатерть взлетала на флагшток в саду. Зеленый цвет,
объяснил Обвал, означает зеленые поля Англии, а рог и копыто знаменуют
грядущую Скотскую Республику, которая будет учреждена, когда мы
повсеместно свергнем род людской. После поднятия флага животные
тянулись в большой амбар на сходку — назывались эти сходки собраниями.
На собраниях планировалась работа на текущую неделю, выдвигались и
обсуждались разные предложения. Выдвигали предложения свиньи. Как
голосовать, другие животные понимали, но ничего предложить не могли.
На обсуждениях Обвал и Наполеон забивали всех своей активностью. Но
было замечено, что эти двое никогда не могут согласиться: какое бы
предложение ни вносил один, другой выступал против. Даже когда решили

— и тут уж вроде и возразить было нечего — отвести загончик за садом
под дом отдыха для престарелых, они затеяли бурный спор о том, в каком
возрасте каким животным уходить на покой. Собрания обязательно
завершались пением «Тварей Англии», ну а днем развлекались кто как.
Сбруйницу свиньи забрали себе под штаб-квартиру. Здесь они
вечерами изучали кузнечное, плотницкое дело и другие ремесла по
книгам, позаимствованным в хозяйском доме. Обвал, кроме того, увлекся
созданием всевозможных скотских комитетов. Этому занятию он
предавался самозабвенно. Он учредил Комитет по яйцекладке — для кур,
Комиссию по очистке хвостов — для коров, Ассоциацию по
перевоспитанию диких товарищей (ее целью было приручение крыс и
кроликов); Движение за самую белую шерсть — для овец, и так далее и
тому подобное, не говоря уж о кружках по ликвидации безграмотности.
Как правило, из проектов Обвала ничего не выходило. К примеру, попытка
приручения диких животных провалилась чуть не сразу. В повадках диких
животных не замечалось никаких перемен, а от хорошего отношения они
только еще пуще распоясывались. Кошка вошла в Ассоциацию по
перевоспитанию и на первых порах развила большую активность.
Однажды ее застали на крыше: она проводила беседу с сидящими от нее на
почтительном расстоянии воробьями — разъясняла им, что все животные
теперь братья и если кто из воробьев пожелает сесть к ней на лапку —
милости просим, но воробьи не торопились принять ее приглашение.
А вот кружки по ликвидации безграмотности, напротив, дали
прекрасные результаты. К осени чуть не все в той или иной мере научились
грамоте.
Что касается свиней, они уже свободно читали и писали. Собаки
недурно читали, но ничего, кроме семи заповедей, читать не хотели. Коза
Мона читала лучше собак и порой вечерами почитывала животным
обрывки подобранных на помойке газет. Вениамин читал не хуже любой
свиньи, но своим умением никогда не пользовался. Насколько ему
известно, говорил он, ничего путного не написано, а раз так, незачем и
читать. Кашка выучила алфавит от первой до последней буквы, но не умела
складывать слова. Боец дальше буквы Г не пошел. Большущим копытом он
выводил в пыли А, Б, В, Г, затем стоял, приложив уши, изредка потряхивал
челкой и таращился на буквы, стараясь запомнить, какие же идут дальше,
но куда там. Правда, ему случалось, и не раз, выучивать и Д, и Е, и Ж, и З,
но тогда оказывалось, что он тем временем успевал забыть А, Б, В и Г. В
конце концов он решил довольствоваться первыми четырьмя буквами и
поставил себе за правило писать их два раза в день, чтобы они не

выветрились из памяти. Молли никаких других букв, кроме пяти,
образовавших ее имя, учить не желала. Зато эти она ровненько
выкладывала из прутиков, украшала там-сям цветком и, не в силах отвести
глаз от своего имени, долго ходила вокруг.
Остальная скотина не пошла дальше А. Обнаружилось также, что
животные поглупее, а именно: овцы, куры и утки не способны выучить
семь заповедей наизусть. Обвал подумал-подумал, потом объявил, что
вообще-то семь заповедей можно свести к одному правилу, а именно:
«Четыре ноги хорошо, две — плохо!» В нем, заявил Обвал, заключен
основополагающий принцип скотизма. Тому, кто его хорошо усвоит, не
опасно людское влияние. Против этого принципа поначалу выступили
птицы: ведь у них, как они считали, тоже две ноги, но Обвал доказал им,
что они ошибаются.
— Хотя как птичье крыло, так и рука, товарищи, — сказал он, —
орган движения, но у него совершенно иная разновидность локомоции. И
соответственно, его следует приравнять к ноге. Отличительным же
признаком Человека является рука — это орудие всех его преступлений.
Птицы ученых слов не поняли, однако объяснение Обвала приняли, и
животные потупее принялись разучивать новое правило наизусть.
«ЧЕТЫРЕ НОГИ ХОРОШО, ДВЕ — ПЛОХО!» — начертали большими
буквами на торце амбара над семью заповедями. Заучив это правило
наизусть, овцы очень к нему привязались и частенько, лежа в поле, хором
заводили: «Четыре ноги хорошо, две — плохо! Четыре ноги хорошо, две —
плохо!» — и блеяли так часами, без устали.
Наполеон не выказывал никакого интереса к валовым комитетам. Он
заявил, что во главу угла надо ставить воспитание молодежи, а не тех, кто
уже сформировался как личность. Случилось так, что Роза и Ромашка
после сенокоса разом ощенились — у них народилось девять крепких
щенков. Едва щенят отняли от груди. Наполеон отобрал их у матерей,
сказав, что берет воспитание на себя. И унес щенят на сеновал, куда
попасть можно было лишь по приставной лестнице, стоявшей в сбруйнице,
так что щенят никто не видел и об их существовании вскоре забыли.
Таинственная история с пропажей молока вскоре разъяснилась.
Свиньи подливали его каждый день в свой корм. Начали созревать ранние
сорта яблок, и трава в саду была усеяна падалицей. Животные считали, что
падалицу, естественно, разделят между всеми поровну, но вскоре вышел
приказ подобрать падалицу и снести в сбруйницу для удовлетворения
потребностей свиней. Кое-кто начал было роптать, но без толку. Тут все
свиньи, даже Наполеон и Обвал, проявили полное единодушие. Стукача

послали к животным провести среди них разъяснительную работу.
— Товарищи! — взывал он. — Я надеюсь, вы не думаете, что мы,
свиньи, взяли себе молоко и яблоки из эгоизма или корысти? Да многие из
нас терпеть не могут ни молока, ни яблок. И я в том числе. Мы берем их
лишь для того, чтобы поддержать свое здоровье. В молоке и в яблоках (а
это точно доказано наукой, товарищи) содержатся вещества, необходимые
для нормальной жизнедеятельности свиней. Свиньи — работники
умственного труда. Руководство и управление фермой целиком лежит на
нас. И днем, и ночью мы работаем на ваше благо. И молоко пьем, и яблоки
мы едим тоже ради вас же самих. Знаете ли вы, что случилось бы, если бы
мы, свиньи, оказались не в состоянии выполнять свой долг? Джонс
вернулся бы! Да, да, вернулся бы Джоне! Уж не хотите ли вы, товарищи, —
взывал Стукач, вертясь вьюном и крутя хвостиком, — уж не хотите ли вы
возвращения Джонса?
А если животные чего не хотели, так это возвращения Джонса. И когда
им представили дело в таком свете, они мигом замолчали. Теперь ни у кого
не оставалось сомнений, что здоровье свиней — дело первостепенной
важности. И животные без лишних разговоров согласились, что и молоко,
и падалицу (а когда поспеют яблоки, то и весь их урожай) следует
предназначить исключительно для свиней.

жүктеу/скачать 1.41 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: