«слово о полку игореве» в свете подлинного историзма

12. Кощей

Слово кощей упоминается в «Слове…» дважды и один раз прилагательное от него — кощиево: «Ту Игорь князь высђдђ изъ сђдла злата, а въ сђдло кощиево»; «Аже бы ты (Всеволод) былъ, то была бы чага по ногатђ, а кощей по резанђ»; «Стрђляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святславлича!».

В первом издании «Слова…» кощей фигурирует как имя половца. Ошибочность этой трактовки сразу стала очевидна. Я. Пожарский отметил, что кощеями назывались отроки, которые окружали князей [Пожарский, 1819, с.68]. По мнению Д. Дубенского, «так называли младших княжеских отроков, пленников и рабов» [Дубенский, 1844, с. 112].

Е. В. Барсов, проанализировал употребление слова кощей в русских летописях и в «Слове…», однако его выводы плохо согласованы с фактами. Так, например, в Ипатьевской летописи под 1170 кощеи упомянуты рядом с сидельниками — конюхами, седлавшими коней. Это позволило Е. В. Барсову заключить, что кощеи «очевидно, служили при обозах и передвижениях». Следует заметить, что в обозах коней не седлают, а запрягают. Употребление слова кощей в Ипатьевской летописи и в Новгородской летописи также указывает, по мнению Е. В. Барсова, «на служебное положение кощея»: «бысть весть половцем от кощея от Гаврилкова, от Иславича, оже идуть на не князи Русьтии» [Ипат. лет., с. 539]; «Убиша Володимера князя Андрея…, бяше с ним кощеи мал» [Новг. перв. лет., с. 34]. Поддерживать сношения с половцами и снабжать их важными сведениями проще свободному человеку, который пользуется доверием князя и имеет возможность по долгу своей службы выезжать в степь, поэтому логично в кощеях видеть пастухов, которым доверено огромное богатство: княжеские кони. Эти кони не должны были застаиваться в конюшнях. Пасти княжеские табуны должны были не рабы, а абсолютно надёжные люди, которые не помышляют о побеге. Есть все основания считать, что рабам и пленным категорически запрещалось даже близко подходить к княжеским табунам. Пасти эти княжеские табуны могли кочевники, чей быт приспособлен для этих целей. Без серьёзных оснований Е. В. Барсов предположил, что в «Слове…» слово кощей употреблено в смысле «пленник-раб» («въ сђдло кощиево», «кощей по резанеђ») и «в смысле человека низкого, коварного, неблагодарного» («стрђляй… Кончака, поганого кощея»). Подобная трактовка кощея получила широкое распространение. Так, например, по мнению Д. С. Лихачёва, соответствующая фраза «Слова…» имеет следующий смысл: «Тут-то Игорь князь пересел из княжеского седла в седло рабское, кощиево, т.е. из князя стал пленником».

Слово кощей исследователи производят от тюркского слова кошчы (qoš + čy — аффикс деятеля). Это слово имеет целый ряд значений: 1) пахарь, сопровождающий упряжку (от qoš в значении упряжка, соха, плуг); 2) сопровождающий кочевой обоз, караван, гуртовщик, ухаживающий за лошадьми при перекочёвке, поводырь, ведущий навьюченных лошадей в караване, слуга для ухода за лошадью (от qoš в значении «кочевой обоз); 3) живущий во временном шалаше (от qoš в значении шалаш, временное жилище при перекочёвке). В смысле пленника или раба слово кошчы не используется, хотя придать ему такие значения пытается целый ряд исследователей, включая тюркологов (П. М. Мелиоранский, К. Г. Менгес).

О значении слова кощей в «Слове…» учёные до сих пор спорят. В. Каллаш утверждает, что кощей — «годовой работник, имеюший от хозяина землю, семена, и волов…, на обязанности кошчи (кочи?) лежат все вообще работы по посеву и уборке хлеба…» (1890, с. 112—113). В. Каллаш явно не учёл, что Кончак, названный в «Слове…» кощеем, не был годовым работником, на котором лежит забота по посеву и уборке хлеба.

П. М. Мелиоранский (Мелиоранский, 1905, с. 290—293) и Менгес (Менгес, 1979, с. 113—114) соотносят значение слова кощей в «Слове…» со значением казахского слова qoššŭ — «работник, который ведёт навьюченных лошадей и о них заботится». При этом они игнорируют тот факт, что Кончак явно не попадает под это определение.

Более реалистична трактовка кощея в «Слове…» у О. Сулейменова (302, с. 16—18), который возводит это слово к казах. = половецкому кощщи — кочевник (от кош — кочевье). В его трактовке Игорь пересел в седло кочевника.

Поскольку кочевники были пастухами, что слово кощей в русском языке означало не только кочевника, но и пастуха. Таким образом, князь Игорь пересел в седло пастуха. В этом случае не возникает проблем не только при истолковании слова кощей в «Слове…», но и в летописях.

13. Усобица княземъ на поганыя погыбе…

Фраза «усобица княземъ на поганыя погыбе…» традиционно порождает проблемы у трактователей. Особые сложности возникают при осмыслении слова «усобица» в данном контексте, хотя смысл его в дальнейшем максимально конкретизируется: «рекоста бо братъ брату: се моё, а то моё же». При чтении данного фрагмента невольно возникает мысль, что автор «Слова…» пытается убедить нас в том, что княжеские усобицы гибельны для «поганых». Мысль эта исследователями категорически отвергается, и они предпринимают энергичные попытки придать слову усобица иное значение или изменить значения других слов, чтобы фраза обрела приемлемый смысл. Так, например, Д. Н. Дубенский пытался трактовать слово усобица как «обоюдное дело, союз» [Дубенский, 1844, с. 68]. Подобная трактовка носит чисто умозрительный характер.

Чисто умозрительную трактовку слову усобица дал и Б. А. Романов, писавший, что усобица «до того въелась в быт, что слово стало обозначать всякую войну, в том числе с погаными». В его понимании, интересующая нас фраза свидетельствует о невозможности в данных условиях продолжать войну (усобицу) с половцами: «усобица князем на поганые погибе (стала невозможна), рекоста бо брат брату: се моё, а то моё же» [Романов, 1947, с. 194]. Подобную трактовку воспринял целый ряд исследователей «Слова». Так, например, по мнению Д. С. Лихачёва в данном контексте усобица означает «борьбу, войну вообще» [Лихачёв, 1950, с. 419].

В. П. Адрианова-Перетц полагала, что «в данном сочетании слово усобица применимо не в обычном смысле — "междоусобие", а в значении "борьба против половцев"» [Адрианова-Перетц, 1968, с. 110].

Надуманная трактовка данного фрагмента господствует в современных переводах «Слова»:

В. И. Стеллецкий: «Война князей с погаными безуспешна».

И. П. Ерёмин: «Война князей против поганых пришла к концу».

О. В. Творогов: «Затихла борьба князей с погаными».

Надо сказать, что подобного рода переводы находятся в вопиющем противоречии с языковыми фактами. Так, например, в «Повести временных лет» слово усобица упоминается всегда в значении вражды между своими: «и въста род на род, и быша в них усобице» [ПВЛ, 1950, с. 18]; «и начаста жити мирно и в братолюбстве, и уста усобица и мятеж» [Там же. С. 100]; «посемь бо быша усобице многы и нашествие поганых на Руськую землю» [Там же. С. 110].

Н. А. Мещерский и А. А. Бурыкин имели все основания предположить, что проблему осмысления данной фразы создают «лакуна или неисправимая порча текста» [Мещерский, 1986, с. 98]. Попытки решить данную проблему породили целый ряд конъектур:

Вс. Миллер: «усобица княземъ от поганых погибель» [Миллер, 1877, с. 211].

А. А. Потебня: «(у) усобиця (хъ) княземъ на поганыи погыбель» [Потебня, 1914, с. 66].

Е. В. Барсов: «усобица княземъ нам поганыи погибель» [Барсов, 1889, с. 204].

Все эти конъектуры невозможно обосновать палеографически. Такое обоснование допускает предлагаемая нами конъектура: «усобица княземъ на поганыя — погыбе». Всё содержание «Слова…» свидетельствует в пользу следующего прочтения данного фрагмента: «обособиться князьям на поганых — погибель».