О первых сказителях «былин сего времени»

1.2. О первых сказителях «былин сего времени»

В Ипатьевской летописи сообщается, что весть о разгроме войск Игоря Святославовича Великому князю киевскому принёс Беловод Просович: «Святослав же идяше в лодьях, и яко приде к Чернигову, и во тъ год прибеже Беловод Просовичь и повед Святославу бывшее о половцех». Сходное сообщение содержится в Густынской летописи. В Лаврентьевской летописи говорится о том, что русские князья узнали о трагедии от купца (гостя), которого половцы попросили известить русских о своей готовности обменяться пленными: «И поиде путём гость, они же казаша рекуще: "поидђте по свою братью, али мы идемъ по свою братью к вамъ…"». По всей видимости, Беловод Просович и был этим гостем, передавшим информацию о трагедии.

На первый взгляд именно Беловода Просовича следует считать автором «былин сего времени», которые легли в основу «Слова...». Между тем летописи не дают оснований для такого рода предположений. Дело в том, что Беловод Просович был гостем, а не воином и не участвовал в битве. Трудно представить, что он лично видел, как Игоря «яли Тарголове, мужъ именемъ Чилбукъ, а Всеволода брата его ялъ Романъ Кзичь, а Святослава Ольговича Елдечюкъ въ Вобурцевичехъ, а Володимера Копти в Улашевичихъ». По всей видимости, даже пленённые князья узнали имена половцев, которые захватили их в плен, от самих половцев. Маловероятно, что Кончак поручился за своего свата в присутствии Беловода Просовича. Не мог Беловод Просович лично наблюдать также распрю между половецкими ханами, о которой в Ипатьевской летописи говорится следующее: «и бысть у них котора: молвяшеть бо Кончакъ: "пойдёмь на Киевьскую Сторону…"». Дело в том, что обычай приглашать на военный совет русских купцов у половцев не зафиксирован. Есть множество оснований считать, что Беловод Просович лишь пересказал то, о чём ему поведали половцы. Ниже будет показано, что основное содержание сна Святослава также было изложено половцами.

Основополагающая роль половцев в «устроении» былин о полку Игореве не могла быть утрачена после возвращения Игоря из плена. Дело в том, что любопытствующим было сложно выспрашивать у князя и его вассалов сведения, связанные с его пленом и позорным побегом из плена. Более доступен в этом отношении был половец Овлур.

Игнорируя фундаментальную роль степняков в создании «былин сего времени», слововеды не только порождают тупиковую ситуацию в слововедении, но и способствуют пропаганде различного рода заблуждений относительно роли степных народов в историческом процессе. Следует заметить, что подобного рода заблуждения склонны плодить не только слависты и слововеды. Предвзятое отношение к степнякам бытовало задолго до возникновения славистики и слововедения. Так, например, миф об исключительной приверженности кочевников-скотоводов к паразитизму, агрессии, грабежу осёдлого населения имеет очень древние корни. Традиционно он имеет и активных пропагандистов, которые весьма и весьма заинтересованы в его распространении. Дело в том, что в свете подобного рода мифов подлинные насильники и паразиты выглядят более чем пристойно. Заблуждение, которое выдержало проверку временем и получило широкое распространение, воспринимается как прописная истина. Нет ничего удивительного в том, что подобного рода истины уже давно взяты на вооружение историками.

Популяризацией мифов занимаются и маститые учёные и малоизвестные. Так, например, вслед за публикациями академика Б. Рыбакова не только широкие слои читающей публики, но и многие учёные утвердились во мнении, что Хазарский каганат — «небольшое полукочевое государство паразитарного характера», живущее за счёт транзитной торговли, «хищнически пользуясь выгодами своего положения» [Рыбаков, 1953, с. 121]. Менее известный историк М. Глухов в своей книге «ТАТАРИКА. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ» приписывает склонность порабощать, вымогать, грабить всем кочевникам, не опасаясь при этом вызвать гнев саамов, чукчей и множества других палеонародов. Он пишет: «Для получения недостающей земледельческой и ремесленной продукции кочевники повсеместно использовали несколько пограничных стратегий, которые могли на протяжении истории одного общества сменять одна другую: 1) набеги и грабежи; 2) подчинение земледельческого общества и взимание с него дани, а также контроль за трансконтинентальной торговлей; 3) завоевание осёдло городского государства, размещение на его территории гарнизонов, переход к осёдлости и обложение собственного народа налогом в пользу новой элиты; 4) политика чередования набегов и вымогания дани в отношении более крупного общества» [Глухов, 1997, с. 127].

Мифы не принято сопровождать статистическими данными. Заверения Б. Рыбакова и М. Глухова также не перегружены соответствующими балансами, хотя всё познаётся в сравнении. Привлечение модных доктрин, почерпнутых из политической экономии, отнюдь не содействует преодолению волюнтаризма во взглядах на тот или иной хозяйственный уклад. Создатели этих доктрин никогда не скрывали, что их наука носит элитарный характер. Обслуживать гегемонов проще всего при отсутствии собственных принципов, поэтому специалисты в области политической экономии, как и историки не спешат обзавестись универсальными, почерпнутыми из опыта принципами. Беспринципность придаёт открытиям в политической экономии одиозный характер. Эти открытия традиционно заканчиваются громкими разоблачениями и поспешно опровергаются бесчисленными конкурирующими школами и сектами. В качестве примера можно рассмотреть предрассудки школы, которую традиционно называют «сектой физиократов». Эту секту К. Маркс называл «настоящими отцами современной политической экономии». Главный идеолог секты Ф. Кене дал такое определение экономической структуры общества: «Нация состоит из трёх классов граждан: класса производительного, класса собственников и класса бесплодного» [Кене, 1960, с. 360]. С аналогичной пользой для науки нацию можно делить на мужчин, шахматистов и домохозяев. Отсутствие логики, способности различать и пользоваться экономическими категориями псевдоэкономистам всегда компенсировала благонамеренность, хотя именно благими намерениями вымощена дорога в ад. Нет ничего удивительного в том, что идеи Ф. Кене были с пониманием восприняты всесильной госпожой Помпадур и всеми, кто панически боится объективной экономической оценки своей деятельности, кто кровно заинтересован в искажённом представлении о классовой структуре общества.

Со дня смерти Ф. Кене прошло более 200 лет, однако, политическая экономия так и не посмела заговорить о реальной экономической структуре общества. Между тем всем, кому приходилось решать хозяйственные проблемы, а не просто тешить самолюбие гегемонов, хорошо известно, что общество всегда делилось и будет делиться на два экономических класса: хозяйственных людей и бесхозяйственных. Именно бесхозяйственные люди склонны к паразитизму, вымогательству, грабежу и т. д.

Непременным условием экономического и социального прогресса является осознание обществом того факта, что бесхозяйственными людьми могут быть и монархи, и президенты, и министры финансов. Вместе с тем, не следует отрицать наличия хозяйственных людей среди земледельцев, рыбаков, охотников, скотоводов.

В свете экономических реалий легко доказать, что только кочевники скотоводы могли создавать государства непаразитарного толка. Дело в том, что только кочевникам скотоводам удавалось совместить охранную службу, военный манёвр с хозяйственной практикой. Экономические реалии способны также подсказать, какие именно балансы должны использовать экономисты, чтобы их суждения об эксплуатации и эксплуататорах приобрели научную и практическую значимость.

Прежде чем говорить о скотоводах кочевниках, необходимо вспомнить о тех, кто бродил не в степи и был подлинным бичом цивилизованных народов. Этим бичом издревле были бродячие рыцари, бродячие монахи, бродячие скоморохи, бродячие философы, которые были склонны к узурпации идеологических функций, паразитизму, вымогательству, грабежу, разбою, а также являлись носителями всех видов умственного, духовного и физического разврата. От псевдозащитников, от псевдодуховников, от псевдонауки, от псевдокультуры, от представителей свободных от совести профессий не спасали ни высокие стены, ни отряды самообороны, ни общая ненависть населения к проходимцам.

Порядок наследования, при котором младшие дети сеньоров получали только движимость — коней, оружие, наводнил ойкумену безземельными рыцарями, о которых большой знаток рыцарства М. А. Заборов в своей книге «Крестоносцы на Востоке» пишет: «Наиболее доступным способом поправить свои дела рыцари, естественно, считали вооружённое нападение. Поодиночке и шайками принялись они рыскать по соседским и отдалённым землям, нападая на деревни, забирая у крестьян всё, что попалось. Не брезгали рыцари и разбоем на проезжих дорогах» [1980, с. 15].

Страдали от рыцарских орд не только селяне и купцы. «Константинопольским опустошением» называют хроники общеизвестный факт разграбления западными рыцарями византийской столицы. Ободренные своими духовными наставниками, рыцари, захватив Константинополь, принялись разорять дворцы, храмы, торговые склады, жилища горожан. Они грабили гробницы, разрушали бесценные памятники искусства, предавали огню всё что возможно. Буйство рыцарей, их пьяные оргии, насилия над женщинами продолжалось три дня. В ходе «константинопольского опустошения» погибли тысячи мирных жителей.

«Впоследствии, — пишет М. А. Заборов, — многие хронисты старались всячески смягчить картину разгрома христианского города, выгородить крестоносцев. Робер де Клари, к примеру, стремился уверить читателя, что "когда город был так прекрасно взят и франки вошли в него, они держали себя там совершенно спокойно", никаких эксцессов якобы не происходило: ни богачам франки не чинили худого. По уверениям Гунтера Пэрисского, рыцари вообще считали презренным и недопустимым для христиан делом нападать на христиан же и учинять среди них убийства, разбои и пожары.

Однако множество очевидцев свидетельствует о противоположном. Виллардуэн ясно пишет, что крестоносцы захватили огромную добычу и поубивали массу людей, по его словам: "убитым и раненым не было ни числа, ни меры". Другой очевидец, детально поведавший о погроме 1204 г., Никита Хониат, как бы в оцепенении вспоминая дикие сцены, разыгравшиеся тогда в Константинополе, писал впоследствии: "Не знаю с чего начать и чем кончить описание всего того, что совершили эти нечестивые люди"» [Там же. С. 247—248].

От погромщиков в рыцарских доспехах не отставали грабители в сутанах. Католические священники рыскали по Константинополю в поисках прославленных реликвий. Эти громилы и мародёры сумели покрыть себя вечным позором не только в Старом Свете. Алчность рыцарей и католических попов поистине не знала границ. Наиболее ярко природа этих хищников проявилась во время завоевания Нового Света. Вот, что пишет о завоевателях конкистадорах известный американист М. Стингл в своей книге «Индейцы без томагавков»: «По случайному стечению обстоятельств почти все, кто отправлялся из Испании в Америку, чтобы в открытом Колумбом Новом Свете добыть все блага земные, оказались уроженцами испанской провинции Эстремадуры. В Эстремадуре — "матери конкистадоров" — томилось бездельем множество обедневших дворян, которым от минувших войн с маврами достались в наследство титулы, высокомерие и пустая мошна. Эстремадурские идальго охотно отправлялись в открытые Колумбом заморские страны попытать счастья и постараться наполнить отощавший кошелёк.

Из Эстремадуры, из города Меделина был родом и Эрнандо Кортес. Отсюда и начинается история о том, как богатую и могущественную страну покорила, а затем и уничтожила подхлёстываемая жаждой денег и славы горстка беззастенчивых колонизаторов…» [Стингл, 1984, с. 205]. Совсем не сложно представить, чем могла обернуться для Восточной Европы её колонизация Западом.

Надо сказать, что русские княжеские дружины также преуспели в умении жечь города и сёла, грабить мирное население. Летописи сохранили сотни свидетельств подобного рода подвигов: Владимир Мономах разграбил Минск, Олег в 1096 г. сжёг Суздаль, Всеволод Ольгович в 1140 г. зажёг Вышгород; то же делали с другими городами Изяслав и Ростислав в 1147 г., Юрий Долгорукий в 1149 г. Преуспели русские княжеские дружины и по части уничтожения храмов, порабощению единоверцев. Есть все основания полагать, что всё это считалось в их среде богоугодным делом. К подобному образу мыслей они приобщали и угодливых летописцев. Вот, например, как вдохновенно описано в Ипатьевской летописи взятие Киева Мстиславом в 1171 г.: «И поможе богъ Андреевичу Мстиславу съ братиею и взяша Киевъ… … и грабиша за 2 дни весь градъ… …и не бысть помилования никому же ниоткуду же, церквамъ горящим, крестьяномъ убиваемым, другымъ вяжемымъ, жены ведоми быша въ пленъ, разлучаеми нужею отъ мужей своихъ; и младенци рыдаху зряще матерей своихъ…».

Восхищали угодливых летописцев и зверства блаженной княгини Ольги, которая сожгла Искоростень, закопала в землю и сожгла живьём послов, а также угнала в плен несчастных древлян, которые подобающим образом встретили её мужа, явившегося к ним «аки волкъ восхищая и грабя». Эта восторженность перешла по наследству к преподавателям ненаучной литературы, ангажированным историкам.

Русские былины более объективно, чем псевдопатриоты оценивают роль князей и их дружин в защите отечества. Вот, например, как былинный герой Микула Селянинович отзывается о дружине Вольги: «Не дружинушка тут есте хоробрая, столько одна есте хлебоясть» [Былины, 1986, с. 100]. Любовь к застольям, нерешительность и трусость приписывают былины даже наиболее популярному в народе князю Владимиру Красное Солнышко. Его политика часто вызывает справедливый гнев у русских богатырей. Так, например, в известной былине Илье Муромцу так и не удаётся уговорить Самсона и других богатырей святорусских защитить князя Владимира с Опраксой Королевичной:

Да не будем мы беречь князя Владымира,

Да ещё с Опраксой королевичной.

У него ведь есть много да князей бояр,

Кормит их и поит да и жалует,

Ничего нам нет от князя от Владымира [Там же. С. 137].

Таким образом, есть все основания полагать, что русский народ всегда знал о паразитарном характере княжеской власти и не был склонен идеализировать её подобно летописцам, песнотворцам, историкам.

Опустошение кошельков, карманов, погребов у подгулявших или зазевавшихся обывателей — один из самых невинных грехов, длинный список которых издревле числится за артистической богемой. Издревле театрализованное действо широко использовалось тайными кланами, союзами, бандами для запугивания и грабежа населения. В книге известного религоведа С. А. Токарева «Ранние формы религии» говорится о том, что союз дук дук в северной части Новой Британии устраивает особые церемонии, при которых «члены союза носят особо страшные наряды и маски; последние изображают духов. Появляясь в этих масках в деревне, члены союза наводят панику на население и под разными предлогами, вымогают разные ценности» [Токарев,1990, с. 309]. С. А. Токарев также пишет: «Обычный ритуал действий тайных союзов в Африке (как и в Океании, и в Америке) — это выступления и пляски в масках и страшных нарядах, изображающих духов. При этом носители масок запугивают население — не членов союзов, а порой и позволяют себе разные эксцессы и жестокости, уже не говоря о вымогательствах. В Габоне верят, например, в страшного лесного духа Нда, которого изображает замаскированный член одноименного союза; он похищает овец и коз, которые потом съедаются членами союза. У мандинго есть страшный дух Мумбо Джумбо (правильнее, Махаммах Джамбох; союз этого духа считается, впрочем, мусульманским), который в образе страшной маски появляется время от времени из леса, бьёт и терроризирует женщин» [Там же. С. 315].

В славянских языках театр издревле назывался позорищем. Позорища часто заканчивались попойками, потасовками, смертоубийством. Нет ничего удивительного в том, что христианская церковь решительно выступала против того, чтобы «в божественныя праздники позоры некакы бесовьскыя творити с свистаньем и кличем и воплем съзывающие некы скаредныя пьяницы и бьющеся дрекольем до самыя смерти» [Nitderle, 1924, s. 261].

Лихие и глумливые скоморохи были не только вдохновителями, но и активными участниками самых ужасных преступлений. Так, например, скоморохи ходили обыкновенно большими ватагами и нередко грабили на больших дорогах, поэтому борьба с этими деятелями культуры велась на государственном уровне. По временам правительство принималось особенно ревностно преследовать скоморохов. При этом жестоко страдали и те, кто зазывал к себе этих разбойников и проходимцев.

Слово богема (букв. — «цыганщина») не отражает тех реалий, которые свойственны театральной богеме. Дело в том, что нравы цыган разительно отличаются от нравов актёров. У цыган многочисленные и крепкие семьи, им не свойственны алкоголизм, половая распущенность и т.д.

Издревле существовало множество причин, которые побуждали философов регулярно менять место жительства, спасаться от правосудия, разгневанных граждан. Народы, приобщённые к подлинной культуре, к подлинной науке обожествляли представителей самой мудрой профессии. Они возводили в честь легендарных врачевателей бесчисленные храмы. Так, например, в Древней Греции наибольшей популярностью пользовался бог целитель Асклепий. Ему было посвящено больше святилищ, чем всем остальным богам. Античные авторы сообщают «о более чем, 300 асклепейонах» [Сорокина, 1986, с. 110]. Эти святилища носили лечебно санаторный и просветительский характер. Они были центрами подлинной духовности, подлинной мудрости, которые обеспечили мировую славу греческой культуре. Так, например, на территории асклепейона в Эпидавре наряду со священным минеральным источником, обладавшим лечебным действием, а также священной кипарисовой рощей, воздух которой был целебен, располагались «баня, библиотека, гимнасий, стадий и даже театр» [Там же. С. 110—111]. Преклонявшиеся перед подлинной мудростью, греки с огромным энтузиазмом гонялись с кулаками и палками за псевдомудрецами: софистами, киниками и прочими проходимцами. Есть все основания полагать, что многие из этих бродяг были вынужденны подобно Диогенусу ходить с характерным диагнозом: днём с фонарём.

Не следует думать, что по части мистификации общества в эпоху античности первенствовали софисты. Вот, например, что пишет автор книги «Философия мифологии» В. М. Найдыш о неоплатониках: «С точки зрения неоплатонизма весь чувственно-предметный мир демоничен. Демон — существо реальное; с ним можно вступать в контакт, общаться, советоваться. Одна из функций философии, как её понимали неоплатоники, как раз и состоит в осуществлении такого контакта человека и его демона. Иначе говоря, философ для неоплатоников — это, прежде всего чародей и маг» [Найдыш, 2002, с. 279—280].

Философское умение «божественного действия» носило название теургия. Теурги в отличие от теологов претендовали не только познание богов, но и на умение активно сотрудничать с ними. Они писали инструкции по магическому призыванию богов, по перемещению души человека в произвольную точку пространства и последующему возвращению в тело. Теурги усиленно разрабатывали средства для оживления статуй богов с целью получения от них оракулов, инкарнирования бога в человеческое тело и т. д. Под влиянием подобного рода мистификаторов страх перед демонами в эпоху поздней античности приобретает характер массового психоза.

Не следует также думать, что псевдомудрость преследовалась только во времена Сократа, казнённого за развращение юношества. Известно, например, что доктор Фауст не придуман Гёте, а вполне историческая личность. Доктор Фауст окончил университет, но отнюдь не медицинский факультет. Он считал себя не просто доктором философии, а философом философов. Специалисты по первоматерии с давних времён славились умением обрядить в идеальные одежды и пустить по миру не только глупого царя, но и любого демократа. Подобно многим фиглярам от науки, Фауст охотно брался за решение любой проблемы, причём результаты его усилий очевидны даже ребёнку. Предусмотрительные бюргеры в каждом городе брали с Фауста подписку в том, что он не будет вредить их городу.

Покидал города Фауст отнюдь не по своей воле. Его выставляли за ворота разгневанные граждане, которые сложили множество легенд об этом эпикурейце. В них философ предстаёт как рафинированный парозит, прожигатель жизни, шарлатан. Подобными проходимцами до сих пор наводнены все цивилизованные страны, все университеты, однако своим пустозвонством и склонностью к саморекламе Фауст шокировал даже себе подобных. Вот, например, как отзывается о нём другой проходимец: философ-герметик и алхимик Тритемий в своём письме Иоганну Вирдунгк, последователю герметизма и придворному астрологу: «тот человек, Георгий Сабелликус, о котором вы мне писали (sic) и который осмеливается называть себя первейшим из чародеев, является ненадёжным человеком, болтуном и проходимцем... постоянно делающим публичные заявления, которые оскорбительны для учения церкви и противоречат ему… Говорят, что магистр Георгий Сабелликус, Фауст млодший, клодезь некромантии, астролог, преуспевающий маг, хиромант, аэромант, пиромант и преуспевающий гидромант… утверждал… что чудеса, которые творил Христос, не так удивительны и что он сам в состоянии повторить это… Он пришёл в Кройцнах и… обещал сотворить ещё более удивительные вещи, заявляя, что в алхимии он превзошел всех предшествующих мастеров, и что он может выполнить любое желание человека. Тем временем освободилось место преподавателя: и он был назначен на эту должность по протекции Франца фон Зиккингена, который служит нашему князю и чрезвычайно интересуется оккультными науками. Вскоре он стал тайно совращать мальчиков, когда его поведение открылось, избежал наказания, спасшись бегством…» [Цит. по Бейджент, 2004, с. 150]. Таким образом, стремление познать всех этот философ сочетал с предусмотрительностью.

Ни одно из дошедших до нас упоминаний современиков о Фаусте нельзя назвать лестным. Так, например, в письме от 3 октября 1513 года Конрад Муциан Руф пишет о том, что встречал Фауста, и слышал, как тот «разглагольствовал на постоялом дворе», причём Фауст показался ему «просто хвастуном и глупцом…» [Там же. С. 151].

17 июня 1528 года перепись в Ингольштадте зафиксировала присутствие «доктора Йорга Фаустуса фон Хайдлеберга», который вскоре после этого был выслан из города. В мае 1532 года в муниципальной книге Нюрнберга сделана запись: «Доктору Фаустусу, известному содомиту и знатоку чёрной магии… в охранной грамоте отказать» [Там же. С. 152].

История показывает, что умственный разврат не менее заразителен и опасен чем сексуальная распущенность. Многоаспектный анализ, который культивируют любители мудрости, органически присущ всем дилетантам. Он принципиально отличен от анализа по существу. Это ясно всякому, кто понял смысл басни Крылова, в которой фигурируют обезьяна и очки. Со дня написания басни прошло много лет, однако, путать методику с произволом есть тьма охотников до сих пор.

Дилетантизма следует опасаться не только физикам. Опасность философских доктрин начинают осознавать и историки, и литературоведы, которые поняли, что материалистический взгляд на исторические процессы и бесплодные фантазии кабинетных мыслителей пребывают в вечном конфликте.

Псевдозащитники, псевдодуховники, псевдомудрецы в немалой степени способствовали превращению крестьян в кровожадных зверей. Крестьянские войны, в которых не порабощали — одно из самых ужасных явлений в истории человечества. Осознавал это не только А. С. Пушкин. Крестьянские войны — не изолированный и кратковременный набег. Они приводили к обезлюживанию целых стран, к нарушению в них всякой хозяйственной деятельности. Следует заметить, что крестьяне демонстрировали склонность к дикому произволу не только во времена крестьянских войн. Вот, например, что говорит Микула Селянинович о повадках окрестных мужиков:

А живут мужики там разбойники,

Они просят грошев подорожных.

[Былины, 1986, с. 98]

Скитальцы морей для получения недостающей земледельческой и ремесленной продукции также использовали несколько пограничных стратегий: 1)пиратство; 2)подчинение осёдлого населения; 3) контроль и эксплуатация межконтинентальной торговли; 4) блокада, набеги, вымогание дани у прибрежных жителей. Любители выдавать подобную «чернуху» за историческую науку забывают, что издавна клин выбивался клином. Факты показывают, что только моряки могли навести порядок на морских коммуникациях, что без содействия степняков невозможно укротить степной разбой.

Ковбои целый день проводят в седле. Это не даёт оснований называть их кочевниками. Называть степных скотоводов кочевниками можно только весьма и весьма условно. У скотоводов основное имущество находится в подвижной, легко отчуждаемой форме. Это способствует развитию не только денежных отношений, но и государственности. О наличии государственности у степняков в очень отдалённые времена свидетельствуют многочисленные царские курганы в степи, многие из которых являются ровесниками пирамид.

Государственное строительство традиционно связано с подвигом, движением. На кочевую жизнь были обречены не только македонские, аттилы, тамерланы, наполеоны, Троцкие, но и их воины. Вот как описывал организацию римского войска Полибий: «Когда консулы выбраны, избирают военных трибунов, причём четырнадцать избирается из числа тех, которые уже совершили пять годичных походов, а остальные десять — из тех, которые уже участвовали в десяти таких походах… Что касается остальных граждан, то они обязаны до сорока шестилетнего возраста совершить десять походов в коннице или двадцать в пехоте…» [Хрестоматия…, 1962, с. 99].

Эксплуатируя (обслуживая) рабов, которые в Риме были управляющими, учителями, актёрами, торговцами, художниками, музыкантами и т. д., свободные римляне обрекали себя на самую тяжкую повинность — воинскую. Эта повинность превращала их в кочевников или полукочевников, которые не были обременены хозяйством, и экспансионистские устремления которых поэтому не знали разумных границ. Кровь и пот этих кочевников ценились крайне низко. Распутные матроны, развращённые отсутствием подлинных хозяев рабы меньше всего помышляли о благополучии рогоносцев, обречённых терпеть лишения на задворках цивилизованного мира.

Трагедия римских граждан станет очевидной каждому, если историки всерьёз засядут за балансы и попытаются соотнести количество восстаний рабов с количеством актов неповиновения их господ. Ужасные условия существования граждан приводили к тому, что восстания в римских гарнизонах, легионах, протесты инвалидов, ветеранов носили перманентный характер. Эти протесты проходят красной нитью через всю римскую историю, являются главной движущей силой этой истории. Никакие реформы, кроме превращения свободных от личной жизни граждан в зависимое сословие, свободное от ужасов армейской жизни, не могли устранить причин этого недовольства.

Аналогичные проблемы волновали и русских государственных мужей. Боярин, который по требованию царя должен был скакать в бесприютную степь, чтобы нести там нескончаемый караул, наверняка проклинал и государеву службу и тот час, когда появился на свет. Вспоминая любимую жену, оставленную в окружении развращённых холопов, он имел все основания завидовать Ваньке ключнику, который имел доступ не только в хозяйские кладовые.

Верная служба царю и отечеству отнюдь не спасала воинскую элиту, членов её семей от гнева государей, которые имели все основания бояться и ненавидеть высшее воинство. Вот, например, как отзывался о военной элите царь Иван Грозный: «… а божиею помощью имеем у себя воевод множество и опричь вас изменников. А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же есмя…» [Иван Грозный, 1952, с. 295].

Не только боярам, но и задавленным крепостным гнётом крестьянам была в тягость царская служба. Нет нужды объяснять, почему восстания, бунты, заговоры бояр, стрельцов, казаков регулярно сотрясали основы российской государственности.

Плохие жизненные условия способны деморализовать любое войско, превратить его в толпу мародёров и насильников. В этом отношении степные рыцари издревле находились в особом положении. Они ели то, на чём ехали. Тёплая юрта, семейное окружение, обильная пища отнюдь не способствуют ожесточению человека и способны предельно скрасить караульную службу на краю ойкумены.

Этнические корни тюркских народов уходят в глубину веков. Неоспоримые факты свидетельствуют о том, что предки тюрков задолго до нашей эры создали великую степную цивилизацию. Историческое и культурное наследие древнетюркских народов является неоценимым вкладом в мировою культуру. Понять культуру средневековых тюрок Восточной Европы невозможно игнорируя достижения их предков, создавших Великий Хуннский каганат, Кыргызский каганат, Уйгурский каганат, Кимакский каганат, Хазарский каганат, Великую Булгарию.

Кочевой народ хунну издревле обитал в области Ордоса, расположенной в среднем течении Хуанхе. По сообщениям отца китайской истории Сыма Циня, история хуннского государства начинается от Шунь-Вея, сына царя китайской династии Ся, убежавшего из Китая. Он правил в период легендарной китайской династии Ся (2219—1819 гг. до н. э.). Около 1200 года до н.э. в Минусинских степях начинает складываться карасукская культура, принесённая хуннами. В I тысячелетии до н. э. она распространилась по всей Южной и Западной Сибири. В Монголии, степном Забайкалье и Сибири началось взаимодействие хуннов и местных племён. Кроме того, в Великую Степь постоянно идёт миграция из перенаселённого Китая, где процветало рабство и господствовали жестокие законы.

Так, в донесении китайского чиновника Хоу Ина к своему правителю говорится, что пограничные племена, угнетаемые китайскими чиновниками, невольники, политические преступники и их семьи только и мечтают бежать за границу, говоря, что «у хуннов весело жить».

В IV в. до н.э. у хуннов произошла реформа военного дела. Лёгкая хуннская кавалерия стала тяжеловооружённой. У Китая такое вооружение отсутствовало. Источники свидетельствуют о том, что в IV в. до н. э. хунны образовали мощную державу — племенной союз родов, возглавляемый пожизненным правителем. Своего правителя хунны называли ябгу, а китайцы — шаньюй. Древнее хуннское государства после укрепления его шаньюем Моде стало Великой державой, с которой были вынуждены считаться все окружающие государства. Сыма Цянь констатировал, что хунны при Модэ «образовали государство, равное по силе Срединному государству».

В этот период у хунну динамично развивалась чёрная металлургия. К изготовлению железных и медных изделий привлекались наиболее преуспевающие плавильщики, кузнецы и другие мастера. Возникли специализированные поселения. Труд и подати населения Великой державы регулировались законами. В Забайкалье строились города и ремесленные поселения, в Минусинской котловине — крепости.

На протяжении четырёх веков рабовладельческий Китай предпринял множество попыток захвата Сибири и порабощения её народов. В те времена противостоять натиску Китая в этом регионе могли только гунны. Отчаянные попытки захвата Сибири китайцами отмечены и во времена Тюркского каганата, который оградил Сибирь от экспансии многомиллионного Китая.

В распаде Хуннской империи, простиравшейся на огромные регионы Азии и Восточной Европы, а также в формировании тюркских племенных союзов и государств, возникших после её распада, огромную роль сыграло разделение хунну на восточных и западных, а затем на северных и южных. В китайской летописи эпохи династии Хань можно прочитать следующее: «В царствование Мете, или Моде в 209—179 гг. до н. э., в период расцвета, государство хунну простиралось по всей территории Средней Азии, достигая Северного моря (Каспия), и распалось на восточную и западную части. Из последней нам известны народы: каангюй — до Амударьи, к юго-западу до Каспийского моря — юэ-джи и к северу от последнего — яо-ше». Позднее китайские источники упоминают земли Су-дэ, Янь-цай, янь и Алань-я, лежащие к западу от кангюя.

Происхождение таких названий, как Янь, Янь-цай, Аланья вполне объяснимо в рамках тюркского языка. Так, например, в тат. ал ´передний´; ян ´бок, сторона´, янәшә ´соседний´ [ТРС, 1966, с. 31, 710—711]. Это свидетельствует о том, что тюркский язык получил распространение уже в империи хунну.

В 58 г. до н. э. восточная половина империи хунну разделилась на две части: северную и южную. Южная часть подчинилась Китаю, а Северное Хуннское государство было разгромлено в 155 г. сянбийским правителем Таншихаем. Изгнанные из своей родины северные хунну ушли в Западную и Южную Сибирь, Южный Урал, Нижнюю Волгу и Нижний Дон. Это породило Великое переселение народов. Смешиваясь с аланами, уграми, славянами, германцами хунну положили начало новому народу под названием гунны.

Во второй половине IV в. под предводительством Аттилы гунны создали мощную европейскую державу, которая со временем дифференцируется на целый ряд государств (Хазарское, Булгарское и т. д.). Эти государства приобщили множество племён и народов Восточной Европы к государственным формам общежития. В судьбах этих государств огромную роль сыграл Великий Тюркский каганат.

Историю сложения Великого Тюркского каганата нам сообщают китайские государственные хроники. По сообщению китайской летописи «Вейшу», Суйской династии предки тюрков обитали за несколько столетий до н. э. на севере реки Хуанхэ. После поражения северных хунну они были на грани уничтожения китайцами. В 434 г., родоначальник выживших тюрков — Ашина вывел их на склоны Алтая. Тюрки на новом месте сохранили традиционные связи с Китаем. Они вели активную торговлю с китайцами, меняли скот на зерно и шёлк.

В 534 г. вождём рода Ашины и всех тюрков стал Бумын, который имел титул «Великий ябгу» (князь). В 552 г. Бумын разгромил господствовавших в степях жужаней, которые были безродными разноязычными разбойниками. Жужани бежали из Азии в Европу, где стали известны под именем авары. В этом же году Бумын был провозглашён каганом. Женитьба на китайской принцессе укрепила его положение. Так был создан Великий Тюркский каганат.

Социально-политическая система тюркютов называлась «иль» («эль»). Центром управления этой системы была «орда» — ставка кагана с семейством, воинами, слугами.

Верховный правитель тюркютов назывался каган, реже кан. Каган рассматривался в качестве земного представителя верховного бога — Тенгри. Большими полномочиями располагала и супруга кагана — катун. Она считалась земным воплощением женского божества — Умай. Каган был главой отцовского рода, а катун — женского.

После кагана первым лицом в государстве был ябгу (джабгу). Он был из правящего рода. Наследник назывался тегином. Тегином мог стать отнюдь не каждый ябгу (джабгу). Должность шад занимали принцы. Существовали также буюруки — начальники отрядов. О джабгу и буюруках мы вспомним, когда будем анализировать образ Дажьбога, и природу князя-оборотня в «Слове…».

Очень скоро под эгиду Великого Тюркского каганата перешли северокитайские княжества Чжоу и Ци. В союзе с Византией, каганат начал вести войны с Ираном за контроль над Великим шелковым путём. В 576 г. тюрки взяли Боспор, а в 581 г. осадили Херсонес. К концу 60-х годов в систему экономических и политических отношений с тюркской сверхдержавой были включены крупнейшие государства того времени: Китай, Иран, Византия. Хазары активно поддерживали тюркютов, ходили с ними в походы с целью захвата Грузии, Азербайджана.

После падения Великого тюркского каганата хазары оказались верными тюркютам. Во главе возникшего Хазарского каганата стали представители рода Ашина. Тюркюты пользовались огромным престижем среди всех тюрков. Они обладали большим опытом управления государством, а хазары отличались воинственностью. Это способствовало быстрому росту влияния Хазарского каганата.

Изначально хазарское государство имело автономную экономическую базу. Тюркский хан со своим семейством и воинством кочевал в степи между Волгой и Доном. Привычные к мясу и молоку тюрки не покушались на рыбу, овощи и фрукты, составлявшие основной рацион хазар. Идеальное государство, которым обзавелись хазары, только очень и очень предвзятые исследователи могут называть паразитарным.

Хазарское государство имело не только автономную экономическую базу, но и колоссальный опыт государственного строительства, который тюрки накопили на службе у китайцев, а также в ходе функционирования тюркских каганатов. Подобно китайцам хазарские властители брали в почётные заложники царевичей из зависимых государств. У большого хакана было «двадцать пять жён, (причём) каждая жена из их числа это — дочь кого-либо из царей, соперничающих с ним…» [Ибн=Фадлан, 1939, с. 84—85].

Общаться с большим хаканом мог только узкий круг лиц. Полномочия вершить дела, наказывать преступников и управлять делами государства принадлежали его заместителю. Лишь раз в четыре месяца большой хакан показывался народу. При этом он показывался лишь на почётном расстоянии. Когда большой хакан выезжал верхом, то «едет верхом (также) всё войско по случаю его выезда, причём между ним и частями кортежа миля (расстояния), и не видят его ни один из подданных иначе, как лёжа ниц, поклоняясь ему, (и) не поднимая своей головы, пока не проследует мимо него» [Там же. С. 85]. При таком образе жизни большого хакана о его личности должны были ходить самые противоречивые слухи. Каждый из представителей подвластных ему народов мог подозревать, что хакан рождён от женщины его народа.

Хазары, как и китайцы, прекрасно знали, что любая победа над степняками является иллюзорной. Китайская мудрость, тюркская предприимчивость позволили трансформировать кровавые разборки в театрализованное действо. Чтобы усмирить соседний народ или племя хазарам достаточно было продемонстрировать большого хакана, и многочисленная рать падала ниц и начинала демонстрировать свою полную лояльность. Для спектакля вовсе не требовалось рисковать жизнью хакана, а также искать его в бескрайней степи. Облачив соответствующего царевича в хаканские одеяния, а, также заставив его произнести ряд фраз на языке матери, можно было наповал сразить тщеславную публику.

В союзе с Византией хазары предпринимают походы против Персии и государств Кавказа. Хазария овладевает территорией древнего Боспора, за исключением Готии и Херсона.

В VII в. хазары вступили в кровопролитную схватку с арабами, которые смогли вытеснить хазар из Закавказья.

Хазарский каганат в эпоху своего могущества (VIII—IX вв.) имел в своём составе практически всю европейскую территорию современной России. Как явствует из письма хазарского хакана Иосифа, западная граница каганата проходила по р. Яик (сов. Урал), за которой находились владения печенегов. От Яика граница Хазарии пролегала вдоль побережья Каспийского моря, которое в те времена называлось Хазарским, до крепости Дербент. На юге граница Хазарии проходила вдоль Кавказского хребта до р. Артек. Далее владения хазар распространялись вдоль Азовского и Чёрного морей, причём последнее также называлось Хазарским. На Западе хазарские владения достигали Днепра. На севере в Хазарию входили вятичи и волжские булгары.

Столицами Хазарии были последовательно Беленджер, Семендер, Итиль.

Беланджер ~ Баланджар ~ Баранджар — название реки, страны и первой столицы хазар. Этот город располагался к северу от Дербента, недалеко от берегов Каспийского моря (Минорский). Т. Левицкий считал, что этот город был расположен на р. Сулак, а, по мнению Э. В. Тогана, первая столица хазар располагалась на месте современного Кизляра. До вторжения на Кавказ арабов Беленджер был столицей хазар, но после того как арабы оттеснили хазар на север, столица была перенесена в Семендер. В некоторых источниках названия Беленджер ~ Семендер ~ Варачан отождествляются.

Семендер — название хазарского города. Впервые его упоминает арабский автор Ат-Табари. В его рассказе о походе арабского полководца Мервана говорится о хазарском городе Семендере, в котором жил хазарский хакан. Говорится и том, что хакан бежал из Семендера при взятии города Мерваном.

Аль-Балхи о Семендере пишет следующее: «В этом городемного садов и, как говорят, около 4000 виноградных дерев, простирающихся до границ Серира», от которого до Серира два фарсанга. После завоевания Семендера Мерваном хазары перенесли свою столицу в г. Итиль.

Огромные владения Хазарии были населены многочисленными племенами и народами. Судя по сообщениям Аль-Фарази, Ибн-Фадлана, Истархи и других авторов, ядро хазарского народа, по-видимому, жило по нижнему течению Волги, северо-западному побережью Каспийского моря до г. Серир, вдоль Северного Кавказа, по берегам Азовского моря, в Крыму.

Между Волгой, Камой и верхним течением Яика в IX в. обитали мадьяры. Согласно Константину Багрянородному, угро-мадьяры около 884 г. перекочевали со своих старых земель в область, расположенную к западу от низовьев Дона и заключили союз с хазарами. Эта область получила название Лебедии по имени вождя угро-мадьяров. Позже мадьяры были вытеснены печенегами в Венгрию и в Закавказье. Об этом свидетельствуют византийские источники, а также наши летописи.

В низовьях Яика, а также за Яиком издревле обитали печенеги. В арабских источниках они фигурируют под именем баджак, а Константин Багрянородный называет их пачинокитами. По свидетельству Константина Багрянородного, в 894—899 гг. печенеги под давлением гузов двинулись на запад и заняли земли между Доном и Дунаем. При этом они вытеснили мадьяр из Лебедии. Факт переселения тюркского племени печенегов на запад в регион между Хазарией и Византией подтверждает также Аль-Балхи.

Место печенегов около Яика было занято тюркоязычным народом — гузами (узами), которые в своё время не подчинились тюркютам. Они заключили с Хазарией военный союз для борьбы с печенегами. Со временем гузы (узы) перебрались на р. Дон и хазарам пришлось вести с ними постоянную борьбу. Сведения о гузах (узах) содержатся в сообщениях Ибн-Хордаббе, Мас´уди, Исторхи.

Выше хазар по Волге на территории современной Саратовской области жили буртасы. Выше буртасов на Волге жили булгары — народ тюркского происхождения, который уже в V в. жил государственной жизнью. Булгарское царство занимало Среднее Поволжье и Прикамье. От земли буртасов до земли булгар было три дня пути. Булгарские города были крупными торговыми и культурными центрами. Среди булгарских городов самым большим был Булгар. Булгары поддерживали тесные экономические связи со многими народами, включая арабов. Под влиянием арабов они приняли ислам.

У булгар были развиты земледелие, скотоводство, ремёсла, различного рода промыслы. Главными предметами торговли у булгар были: меха, кожи, зерно, слоновая кость, мёд, воск. Волга и Кама были главными транспортными артериями, обусловившими богатство и славу булгар. Кроме того, между Булгаром, Хорезмом и Хорасаном производилась постоянная торговля посредством караванов.

Издревле земли булгар располагались по берегам Азовского моря, рекам Кубань, Дон. В конце VI и первой четверти VI вв. формируется союз племён под именем «Великая Болгария». Столица Великой Булгарии располагалась на Таманском полуострове (Фанагория). Наивысшего расцвета этот союз племён достигает в середине VII в. при правлении Кубрата. После смерти Кубрата этот союз племён распался, и власть в этом регионе перешла к хазарам, которые обложили булгар данью. Большая часть булгарских племён осталась под главенством сына Кубрата Батбая на старом месте и подчинилась хазарам. Они продолжали до VIII в. обитать в Предкавказье, Подонье, Причернморье и со временем были оттеснены печенегами на север в места слияния Волги и Камы.

Второй сын Кубрата — Аспарух увёл часть булгар на запад. В 681 г. булгары вместе со славянами в задунайских степях создали новое государство, которое пользовалось огромным авторитетом, и успешно защищало славян от агрессивных устремлений Византии, Венгрии и т.д. Арабские источники подразделяют булгар на внешних — придунайских и внутренних — приволжских.

Западнее булгар по Оке жили славяне — вятичи, а ещё западнее славянские племена — поляне и северяне. Эти племена также некоторое время находились под властью хазар.

В Крыму, часть которого также принадлежала хазарам, кроме последних, было самостоятельное государство готов и византийские колонии Фанагория и Боспор Киммерийский, в которые иногда назначались византийцами хазарские правители «тудуны».

На юге Хазария граничила в раннюю эпоху с Персией, а затем с Арабским халифатом, граница которого пролегала по Кавказскому хребту и включала крепость Дербент. На юге Хазария также граничила с государством аланов и с Византией.

В начале X в. Восточную Европу накрывает волна печенегов, которые были вытеснены с традиционных мест обитания нашествием узов. Этот прорыв печенегов на запад хазары не смогли сдержать по целому ряду причин. Одна из главных причин заключалась во внутренних противоречиях, которые буквально раздирали Хазарию. Характер хазарского государства коренным образом изменился, когда бек Обадия совершил государственный переворот, и власть в Хазарии перешла к иудеям. Переворот вызвал недовольство широких масс и кровопролитную гражданскую войну. Иудеи одержали в этой войне победу благодаря наёмным войскам. Наёмная армия была использована иудеями, прежде всего для подавления хазар. Содержание этого паразитарного органа требовало огромных средств. Эти средства получались путём обложения непомерными налогами, как самих хазар, так и подвластных Хазарии народов. Антинародная политика не могла не сказаться на авторитете хазарского государства. От Хазарии отделились камские булгары, сделались злейшими врагами Хазарии гузы, печенеги, венгры и т.д. Всё это и способствовало, в конечном счёте, разгрому хазарской державы. Закат хазарской государственности привёл к мощным подвижкам в Степи. В начале X века в доно-днепровские степи пришли печенеги. Через столетие туда устремились торки, однако, вскоре и торки, и печенеги стали жертвами нашествия половцев.

Византийцы именовали половцев команами. Это название было хорошо известно в Западной Европе. Известно оно и русским летописцам. Об этом свидетельствуют разъяснения подобного рода: «…половцы, рекша команы», т.е. половцы, именуемые команами. Арабам и персам также был хорошо известен этот этнос, чьи кочевья простирались от Дона до Иртыша. Называли они его представителей кипчаками. Китайцы записывали слово кипчак двумя иероглифами: «Цинь-ча». В китайских летописях цинь-ча упоминается уже в III—II вв. до н.э. До середины VIII в. кипчаки, куманы и кимаки обитали в степном Алтае, Горном Алтае и Прииртышье. Бурные события второй половины VIII — IX вв., в ходе которых кимакские племена прочно укрепились на территории от Среднего Иртыша до Джунгарских ворот и продвинулись на запад вплоть до Южного Урала и бассейна Сырдарьи, привели к развитию государственности кимаков. В социальном и культурном отношении кимаки унаследовали и развили традиции, сложившиеся в древнетюркской среде. В начале XI в. военно-политическая гегемония среди кимакских, кыпчакских и куманских племён перешла к кипчакским ханам, которые начинают предпринимать активные действия в южном и западном направлениях. В. В. Радлов, собравший ценные сведения о родоплеменном составе многих тюркских народов в Средней и центральной Азии, отметил существование родовых и племенных подразделений с названием «кыпчак» среди алтайцев, теленгитов, телеутов, казахов. Отметил он и роды кытай-кипчаков в составе узбеков [Радлов, 1989, с. 96, 103, 111, 124—125]. Процесс экспансии кипчаков на юг и запад привел их к непосредственным контактам с племенами, народами, государственными образованиями Средней Азии и Юго-Восточной Европы.

Под 1116 годом в Ипатьевской летописи сообщается: «бишася половцы и с торки и с печенегы у Дона». В результате битвы и те, и другие ушли с Дона «в Русь к Володимеру». Русские князья охотно брали степняков под своё покровительство и выделяли им земли в пограничье. Так, например, специалист по истории кочевых народов доктор исторических наук С. А. Плетнёва пишет, что часть печенегов «подкочевала к самым границам Руси — на р. Рось — и пошла на службу к русским (киевским) князьям, образовав прекрасный военный заслон от половцев. Земли Поросья были отданы им под пастбища» [Плетнёва, 1986, с. 63]. Уже в конце X века на левом берегу Роси появился г. Торчевск, который был заселён торками. С начала XII в. на страницах летописи в качестве поросских вассалов Руси постоянно упоминаются берендеи (возможно, отколовшаяся орда половцев). Таким образом, половецкое нашествие позволило Руси обзавестись добровольными пограничниками, которые при этом ухитрялись заниматься хозяйством. Защищая свои стада и близких, они первыми вступали в бой с половцами, первыми оповещали русских о грозящей опасности, совместно с русскими обороняли города. Дружеские отношения с русскими, русское государство им были нужны как воздух.

Татаро-монгольское нашествие продемонстрировало полную политическую, военную и моральную несостоятельность княжеских авторитетов. Ордынцы многое сделали для прекращения княжеских усобиц. Они были носителями идеи централизованного государства, идеи мировой империи, мирового порядка. Татарским мурзам русские цари жаловали шубы со своего плеча, княжеские звания. Не меньшим авторитетом степные воины пользовались в Болгарии, Литве, Венгрии, Польше, в Грузии. В далёком Египте из степняков состояла гвардия султана.

Множество славных побед российская армия одержала с помощью степняков. Кочевники внесли неоценимый вклад в расцвет российской государственности. До изобретения автоматического оружия башкирская и калмыцкая (монгольская) конница были главными изумрудами в короне российской государственности. Боевые возможности этой конницы вызывали зависть и восхищение у военных специалистов самых передовых в военном отношении держав. Только покончив с предрассудками относительно роли кочевников в обороне Руси, можно понять, почему в русских былинах не алчные и трусливые князья, а калики (народы) перехожие помогают русским богатырям в их борьбе с чудами-юдами (иудеями), идолищами, обеспечивая защитников земли русской снаряжением, мощью, возможностью перемещаться на большие расстояния.

Ф. И. Буслаев писал: «Историческая песня, или былина, заслуживает особенного внимания между прочими видами русской народной поэзии. Она свидетельствует нам, что народ принимал живейшее участие в исторических судьбах Руси, умел по-своему очень верно понимать их и давать им меткую характеристику в своих песнях.<…> Правда, что былина, по большей части, изобилует грубыми анахронизмами, смешением исторической истины с поэтическим вымыслом; но в общем своём составе, но в нравственной характеристике лиц и в понимании великих событий старины и до сих пор она ещё не встречает соперничества ни в одном историческом, прагматическом сочинении, а по искренности национального чувства она может равняться разве только с самыми лучшими страницами летописи, которой служит живым народным отголоском» [Буслаев, 2003, с. 104—105].

В русских былинах хазары и иудеи отнюдь не отождествляются. Так, например, заезжий богатырь Михайло Казарин фигурирует как сугубо положительный герой [Былины, 1986, с. 38—333]. Заезжий богатырь Жидовин выступает в качестве непримиримого врага русских богатырей. Былина, в которой повествуется о славной победе Ильи Муромца над Жидовином, была записана ещё в 1840-х годах в Архангельской губернии. В былине говорится:

…Из этой земли из Жидовския

Проехал Жидовин могуч богатырь…[Там же. С. 123].

В 1852 году А. Хомяков писал, что эта былина «носит на себе признаки глубокой древности в создании, в языке и в характере… Ни разу нет упоминания о татарах, но зато ясная память о козарах, и богатырь из земли Козарской, названной справедливо землёю Жидовскою, является соперником русских богатырей; это признак древности неоспоримый…» [Хомяков, 1988, с. 209]. Следует заметить, что иудеи не были кочевниками и опирались на наёмную армию, а не на степняков.

В одной из самых архаичных былин, «Вольх Всеславьевич», говорится о взятии вражеской «белокаменной крепости», поэтому глубоко правы исследователи, которые не пытаются соотносить эту былину с борьбой с кочевниками. В этой былине Киеву угрожает нападением «Индейский царь», в котором проницательные исследователи узнают Иудейского царя. Таким образом, у истоков русских былин лежит борьба с наёмниками, каковыми являются богатыри Иудейского царя, а отнюдь не калики перехожие (кочевники).

В книге В. И. Кулагина «Герои русского эпоса» о каликах говорится: «Не раз и не двавстречаем мы их в былинах. Это калики исцеляют и наделяют силой Илью Муромца; сокрутившись каликой, проникает он неузнанным в Царь-от-град; с каликой меняется одеждой Алёша Попович, выходя на бой с Тугарином; каликами справляются Илья Муромец и Добрыня Никитич, спасая Михайло Потыка. Да и сами калики предстают в русском эпосе далеко не второстепенными персонажами. Есть среди былинных героев Калика-богатырь, побивающий силушку, которой смены нет, причём не где нибудь, а на тых полях да на Куликовских» [Калугин, 1983, с. 139].

Былинные калики всегда были загадкой для русофилов. Загадочны они и для В. И. Калугина, который пишет: «И былинные, и литературные калики являются странниками, паломниками, но при этом обращает на себя внимание одно явное несоответствие. Ведь былинные калики — отнюдь не слепцы, не старцы, не старые и убогие. Как раз, наоборот, в былинах всюду подчёркивается, что ни в силе, ни в удали они не уступают богатырям, а зачастую и превосходят» [Там же. С. 175-176]. Глубоко правы те исследователи, которые видят в былинных каликах перехожих кочевые народы. Ссылаясь на мнение авторитетных лингвистов (Радлова, Паасонена, Вихмана, Канисто) относительно этимологии слова «калика», автор «Этимологического словаря русского языка» М. Фасмер писал: «не следует ли считать источником тюркское слово… kalyk «народ», "люди"» [Фасмер, 1967, с. 167].

Кочевые народы переняли христианство и наладили тесный контакт с христианским миром задолго до Руси. К таковым, например, относятся не только дунайские болгары. Всё чаще исследователи вынуждены говорить о том, что тенгрианство является разновидностью христианства. Чтобы убедиться в этом, достаточно открыть «Чувашско-русский словарь», в котором разъясняется: тěн ´религия´,´вера´вероисповедание´, тěне кěр ´принимать крещение´, ´креститься´ [ЧРС, 1985, с. 471]. Тюрки и монголы, принявшие мировые религии, называли её кара янг (чёрная вера), а верующих — кара татар, кара чуваш и т. д. Нет ничего удивительного в том, что в былинах именно калики перехожие знакомят русских богатырей с состоянием дел в христианском мире.

Существует масса фактов, которые свидетельствуют о том, что к кочевникам-скотоводам следует подходить дифференцированно, как и к представителям любого хозяйственного уклада. Историки должны помнить, что хозяйственные уклады по своей природе призваны дополнять друг друга. Не должны они забывать и то, что мирная идиллия издревле ассоциировалась с пастухами и пастушками. Любые попытки дискредитации хозяйственных укладов на руку паразитирующему элементу, который склонен разжигать страсти в обществе отнюдь не любовные.

Следует заметить, что народы не склонны всерьёз воспринимать догмы, которые им навязывают записные историки, ангажированные экономисты, любители словесности. Они всегда умели различать паразитарные и непаразитарные государства. Умели они и оказывать сопротивление поработителям, что позволяет рассматривать народы не только в качестве сторонников социального прогресса, но и в качестве двигателей этого прогресса. Так, например, в 1800 гг. до н.э. энергичное перемещение племён и народов привело в Центральный Загрос и на равнины у реки Тигр кочевников-скотоводов касситов. По поводу этого народа У. Куликан в своей книге «Персы и мидяне» пишет следующее: «Довольно мирным путём касситы установили своё верховенство и в XVII в. создали в Вавилоне династию, которой суждено было на удивление стабильно править вплоть до XII в. до н. э.» [Куликан, 2002, с. 16]. Мужественные парфяне оказали ожесточённое сопротивление воинству Александра Македонского. Они видели в этом воинстве своих поработителей. Когда кочевники во главе с Аршаком победили Селевка II, то «день этой победы парфяне праздновали как начало своей независимости. Так на протяжении сравнительно короткого времени было создано первоначальное ядро Парфянского государства. Ведущая роль кочевых племён в этом процессе вполне очевидна. Очень показательно, что о сопротивлении населения земледельческих областей, вошедших в молодое государство, никаких указаний не имеется. Включение в него Парфии рисуется не как результат завоеваний, а как следствие победы над правителем. Очевидно, все эти события третьей четверти III века до н. э. шли, прежде всего, в русле ликвидации последствий греко-македонского завоевания» [Археология СССР, 1992, с. 16]. Аршакиды смогли создать гигантскую державу, границы которой простирались от Инда до Евфрата, от Кавказа до Персидского залива. Эта сверхдержава просуществовала, без малого, пять веков, успешно противостоя Римской империи. Парфии Аршакидов, помимо гигантских размнров и мощи, было свойственны поразительная религиозная терпимость царей, их уважение и интерес к чужим верованиям, к чужой культуре, к чужому искусству. «Отзывчивые Аршакиды» — так называют их искусствоведы. Поддерживая традиционные иранские культы Ахуромазды, Митры, Заратуштры, Аршакиды чтили греческих богов, ценили греческих мастеров, греческое искусство. При дворе парфянских царей исполнялись трагедии Еврипида. В Парфии получили прибежище буддисты, которые были изгнаны из Индии. Через Парфию буддизм распространился в Китай и ряд других стран. Из парфянской провинции Арьяварта буддисты всего мира стали ждать прихода Будды Майтрейи — грядущего спасителя мира. Следует заметить, что Аршакиды никогда не забывали о своих корнях и не порывали связи с Великой степью.

Аналогичную картину добровольного перехода осёдлого населения под эгиду кочевников мы наблюдаем и при создании Болгарского государства. Славяне, которые вели нескончаемые войны с Византийской империей, неожиданно без всякого сопротивления становятся подданными хана кочевников-болгар Аспаруха. Вот что говорится об этом в «Краткой истории Болгарии»: «Независимо от разных точек зрения, очевидно, что Аспарух создал новое объединение, вступив в соглашение со славянскими вождями (иначе им не была бы доверена охрана двух важнейших участков границы…)» [КИБ, 1987, с. 43]. Разумеется примеров подобного рода великое множество.

Поскольку пастухи с завидным постоянством становились во главе могущественных государств, империй, записные историки были вынуждены создать массу занятных мифов, легенд. Эти мифы и легенды должны были разъяснить простому народу, что божественные властители воспитываются в семьях простых пастухов по чистой случайности: они оказывались потомками царей и были вынуждены скрываться у пастухов от превратностей судьбы или оказывались подброшенными в пастушеские семьи в самом юном возрасте. Доказывают они своё благородное происхождение обычно на воинском ристалище, сумев победить всех своих соперников. Следует заметить, что кочевнику, который всю жизнь проводил в седле и постоянно совершенствовался в стрельбе, победа в воинском поединке над осёдлым соперником была гарантирована.

Пастух (пастырь) в «мифоэпической традиции имеет функции охранителя, защитника, кормильца, путеводителя, мессии, патриарха, вождя и т. д.» [МНМ, 1992, с. 291]. У древних евреев бог — пастырь, земля подобна пастбищу, а люди уподоблены скоту, который охраняется пастырями. Естественно, что богу более угоден добрый и прямодушный пастух Авель, нежели антипод Авеля — злобный и коварный земледелец Каин.

Буколическая тема получила развитие в фольклоре самых разных народов. Так, например, она ярко отразилась в искусстве древних греков. Эту традицию «продолжают раннехристианские росписи катакомб, саркофагов, мозаики, ср. особенно Христа-спасителя [распространены два его типа: безбородый юноша среди стада, продолжающий античный тип Орфея среди животных, и зрелый муж с "заблудшей" овцой на плечах, т. н. "добрый пастырь", восходящий к античным (Меркурий), а возможно, и к египетским источникам]» [Там же. С. 292]. В свете сказанного, настоятельный призыв евразийцев изменить преодолеть предвзятое отношение исследователей к культуре пастушеских народов не кажется надуманным.